Сиферра прошла через комнату к Теремону.

– Вот уж не думала, что вы взаправду придете.

– Почему? Разве вы приглашали меня не всерьез?

– Конечно, всерьез. Но вы так насмешничали, так издевались над нами в этих своих колонках…

– Что с дурака возьмешь?

Сиферра покраснела.

– Я не представляла, как вы сможете посмотреть в глаза Атору после всего, что о нем понаписали.

– Если его зловещие пророчества сбудутся, я не стану смотреть ему в глаза – я опущусь на колени и смиренно попрошу у него прощения.

– А если не сбудутся?

– Тогда я ему пригожусь. Как и всем вам. Этим вечером мое место здесь.

Сиферра растерялась. Журналист всегда говорил не то, что от него ожидали. Она никак не могла разобраться в нем. Он ей не нравился – это однозначно. Все в нем – его профессия, его манера говорить, кричащий стиль его одежды – казалось ей дешевым и вульгарным. Теремон был для нее воплощением того грубого, тупого, отвратительного мира за стенами университета, который она всегда презирала.

И все же, все же…

Иногда Теремон, несмотря ни на что, заслуживал ее невольное одобрение. Во-первых, он был тверд, и ничто не могло сбить его с намеченного пути. Сиферра была способна это оценить. Теремон всегда поступал прямо, даже чересчур – и тем выгодно отличался от скользких, обходительных академических интриганов, окружавших Сиферру. Теремон был бесспорно умен, хотя и посвящал свой острый пытливый ум такому жалкому, бессмысленному делу, как журналистика. Вызывала уважение и его физическая сила: Теремон было высоким, крепким и, очевидно, очень здоровым человеком. Сиферра не жаловала слабосильных и сама всегда старалась держать себя в форме.

В глубине души она сознавала, что Теремон – как это ни странно и как ни стеснительно – чем-то привлекает ее. Притяжение противоположностей? Да-да, это верно. Но не совсем. Сиферра знала, что под внешними различиями у них с Теремоном больше общего, чем ей бы того хотелось.

Она с тревогой посмотрела в окно.

– Темнеет. Никогда еще не видела, чтобы было так темно.

– Вы боитесь? – спросил Теремон.

– Тьмы? Не то чтобы ее. Я боюсь того, что придет потом – и вам бы тоже следовало бояться.

– Потом придет восход Оноса – полагаю, что и другие солнца взойдут, и все будет, как прежде.

– Похоже, вы в этом крепко уверены.

– Онос вставал каждое утро всю мою жизнь, – засмеялся Теремон. – Почему бы мне не быть уверенным, что он встанет и завтра?

Сиферра покачала головой. Его упрямство снова начинало раздражать ее. Неужели всего несколько мгновений назад она находила его привлекательным?

– Да, Онос встанет завтра, – холодно сказала она. – И осветит картину такого опустошения, которое человек со столь ограниченным воображением, как у вас, просто не в силах себе представить.

– По-вашему, все будет в огне? А люди, бормоча и пуская слюни, будут бродить по горящему городу?

– Археологические находки свидетельствуют…

– Да-да, пожары. Город, гибнущий снова и снова. Но ведь это только один город, за тысячи миль отсюда и за тысячи лет до нас. – Теремон оживился. – И разве ваши археологические находки свидетельствуют о массовом безумии? Или вы это вычислили путем экстраполяции? Откуда у вас уверенность, что это был не чисто ритуальный огонь, зажженный совершенно здоровыми мужчинами и женщинами в надежде вернуть солнце и прогнать Тьму? Огонь, который, разумеется, выходил за пределы намеченного и причинял большой ущерб, но никак не был связан с помешательством горожан?

– Археологические находки свидетельствуют и об этом, – ровным голосом ответила Сиферра. – О повальном помешательстве, хочу я сказать.

– Вот как?

– Тексты на табличках. Мы только утром окончательно расшифровали их с помощью филологических материалов, полученных от Апостолов.

– Апостолы! – расхохотался Теремон. – Превосходно! Значит, вы тоже принадлежите к ним? Стыд и срам, Сиферра. Чтобы женщина с вашей фигурой надела на себя их жуткий бесформенный балахон…

Сиферра вспыхнула от гнева и отвращения.

– Вы только и умеете, что насмехаться, да? Вы так уверены в своей правоте, что, даже глядя правде в глаза, не можете обойтись без дешевых острот? Вы… вы просто невозможны… – Она повернулась и пошла прочь.

– Сиферра! Подождите, Сиферра!

Она не слушала. Сердце ее колотилось от ярости. Теперь она поняла, что совершила ужасную ошибку, пригласив сюда в вечер затмения такого, как Теремон. Ошибкой было вообще связываться с ним.

Это все Биней виноват, подумала она. Все из-за него.

Никто иной, как Биней, и познакомил ее с Теремоном много месяцев назад в университетском клубе. Газетчик и молодой астроном, кажется, давно знали друг друга, и Теремон постоянно консультировался с Бинеем по разным сенсационным научным вопросам.

Тогда сенсацией как раз стало предсказание Мондиора 71-го о том, что 19 тептара настанет конец света – до этого срока тогда оставался примерно год. Никто в университете, разумеется, не принимал Мондиора с его Апостолами всерьез, но Биней только что открыл нарушения в орбите Калгаша, а Сиферра обнаружила следы пожаров, опустошавших холм Томбо каждые две тысячи лет. И оба эти открытия, как ни печально, подтверждали правдоподобие апостольского учения.

Теремон был определенно осведомлен о находках Сиферры на Томбо. Когда он пришел в клуб, Биней уже сидел там с Сиферрой, хотя они и не сговаривались заранее. Представляя их, астроном сказал только: «Теремон, это мой друг – доктор Сиферра с археологического факультета». И Теремон тут же ответил: «Ах, да. Холм, в котором содержится целый штабель сгоревших селений».

– Так вы слышали? – холодно улыбнулась Сиферра.

– Это я ему сказал, – торопливо вставил Биней. – Я знаю, что обещал ничего не говорить, но когда ты открыла все Атору, Ширину и прочим, я счел, что теперь можно сказать и Теремону – взяв с него клятву сохранить это в тайне. Я доверяю этому человеку, Сиферра, полностью доверяю, и абсолютно уверен, что…

– Все в порядке, Биней, – ответила Сиферра, стараясь не слишком проявлять свое раздражение. – Тебе, конечно, не следовало ничего рассказывать, но я тебя прощаю.

– Ничего страшного не случилось, – сказал Теремон. – Биней взял с меня ужасную клятву, что я не напечатаю об этом ни слова. Но его рассказ заворожил меня – прямо-таки заворожил. Сколько лет нижнему слою, на ваш взгляд? Тысяч пятьдесят, да?

– Скорее четырнадцать-шестнадцать. И это действительно древний возраст, если учесть, что Беклимоту – вы знаете о Беклимоте, не правда ли? – всего двадцать веков, а его было принято считать древнейшим на Калгаше поселением. Вы ведь не станете писать о моих открытиях, нет?

– Нет-нет. Я ведь дал слово Бинею. Кроме того, мне казалось, что это несколько отвлеченно для читателей «Хроники», далековато от их повседневных дел. Но теперь я вижу, что материал первоклассный. Если бы вы согласились встретиться со мной и посвятить меня в детали…

– Лучше не надо, – быстро сказала Сиферра.

– Что не надо? Встречаться со мной? Или посвящать меня в детали?

Реплика Теремона вдруг представила его Сиферре в ином свете. Она, к своему легкому удивлению и раздражению, поняла, что журналист заинтересовался ею. Должно быть, во время разговора он спрашивал себя, нет ли чего-нибудь между ней и Бинеем, раз они вместе сидят в клубе – и решив, наконец, что нет, предпринял первую попытку завязать с ней флирт.

Что ж, это его проблема. И Сиферра ответила подчеркнуто нейтральным тоном:

– Я еще не публиковала отчета о раскопках на Томбо в научных журналах и поэтому предпочла бы, чтобы пока ничего не попало в массовую печать.

– Вполне вас понимаю. Но если я поручусь вам, что не опубликую ваш материал ранее назначенного вами же срока, вы дадите его мне?

– Право, не знаю… – Она посмотрела на Бинея. Можно ли полагаться на обещания газетчика?

– Теремону можно доверять, – сказал Биней. – Я уже говорил тебе: он настолько порядочен, насколько только возможно при его профессии.

– То есть не слишком, – засмеялся Теремон. – Но не враг же я себе, чтобы нарушать научный приоритет. Если я выскочу с вашим материалом раньше времени, Биней обольет меня грязью в глазах всего университета – а я дорожу своими университетскими связями, они мне дают самые интересные сюжеты. Так я могу рассчитывать на интервью с вами? Послезавтра, скажем?

Так все и началось.

Теремон умел уговаривать. Сиферра в конце концов согласилась позавтракать с ним, и он мало-помалу искусно вытянул из нее все о раскопках на Томбо. Потом она пожалела об этом, ожидая, что в «Хронике» завтра же появится глупая сенсационная статейка – но Теремон сдержал слово и ничего не напечатал. Зато напросился к ней в лабораторию. Сиферра снова уступила и показала ему и схемы, и фотографии, и пробы пепла. Вопросы, которые он задавал, были вполне разумны.

– И вы все-таки не напишете обо мне? – нервно спросила Сиферра. – После того, что видели?

– Я же обещал – и знал, на что иду. Только в тот момент, когда вы скажете, что ваш материал передан в редакцию научного журнала, я сочту себя свободным от обязательств. Может быть, пообедаем завтра в «Клубе Шести солнц»?

– Право же…

– Или послезавтра?

Сиферра редко бывала в таких местах, как «Шесть солнц» – очень уж не хотелось, чтобы ей приписывали интерес к светской жизни.

Но от Теремона не так легко было отвязаться. Мягко, весело и умело он загнал-таки ее в угол, и она волей-неволей условилась с ним о встрече через десять дней. Ну и что тут такого, говорила она себе. Он достаточно симпатичный человек. И она немного передохнет от своих каждодневных трудов. Они встретились в «Шести солнцах», где Теремона, казалось, знали все и каждый. Они выпили, пообедали – к столу подали превосходное вино из Тамианской провинции. Теремон очень ловко и занимательно вел разговор – все больше о ней, о ее увлеченности археологией, о ее раскопках в Беклимоте. Он выяснил, что она никогда не была замужем и никогда к этому не стремилась. Потом речь зашла об Апостолах, и их неистовых пророчествах, о странном сходстве между ее находками и словами Мондиора. Теремон проявил себя весьма тактичным, проницательным, интересным собеседником. Очень обаятельный – но слишком уж ловкий, подумалось Сиферре.

В конце вечера он – мягко, весело и умело – спросил, нельзя ли проводить ее домой. Но тут Сиферра провела черту.

Он как будто не огорчился – и снова назначил ей свидание.

Они встречались еще два или три раза на протяжении примерно двух месяцев. Распорядок каждый раз был одинаковый: обед в элегантном ресторане, занимательная беседа, а под конец – деликатное приглашение провести вместе часы сна, которое Сиферра каждый раз столь же деликатно отклоняла. Это ненавязчивое ухаживание становилось для нее приятной игрой, и Сиферра спрашивала себя, долго ли эта игра еще продлится. Она по-прежнему не испытывала особого желания лечь с Теремоном в постель, но, как ни странно, ей уже не особенно хотелось и противиться ему. Она давно не чувствовала ничего похожего по отношению к мужчине.

Потом появились первые выпуски «Хроники», в которых Теремон поносил обсерваторию, ставил под сомнение здравый ум Атора, сравнивал предупреждение о затмении с безумными бреднями Апостолов Пламени.

Сиферра сначала не поверила. Что это, шутка? Чтобы друг Бинея – а теперь, практически, и ее друг – так злобно нападал на них?

Прошел месяц, потом другой. Нападки продолжались, а от самого Теремона не было ни слуху ни духу.

Наконец Сиферра, не в силах больше молчать, позвонила ему в редакцию.

– Сиферра! Какое счастье! Поверите ли вы, что я как раз сегодня собирался позвонить вам и предложить пойти…

– Никуда я не пойду. Теремон, что вы такое делаете?

– А что?

– Что вы такое пишите об Аторе и обсерватории? На другом конце линии настало долгое молчание.

– Значит, вас это расстроило, – сказал он наконец.

– Расстроило? Да я в ярости!

– Вы считаете, что я перегнул палку. Видите ли, Сиферра – когда пишешь для широкой публики, для среднего, порой очень даже среднего, человека, приходится пользоваться только черной и белой краской, иначе тебя не поймут. Я не могу написать просто, что Атор и Биней, на мой взгляд, заблуждаются. Приходится писать, что они спятили. Понимаете?

– С каких это пор вы считаете, что они заблуждаются? Бинею известно это ваше мнение?

– Ну-у…

– Несколько месяцев подряд вы писали одно. А теперь вдруг сделали поворот на сто восемьдесят градусов. Послушать вас, так весь университет преклоняется перед Мондиором и мы все не в своем уме. Если вам нужен был предмет для шуток, не могли бы вы найти его в другом месте?

– Это не шутки, Сиферра, – спокойно ответил Теремон.

– И вы действительно верите в то, что пишете?

– Верю. Честное слово. Я думаю, что никакого катаклизма не будет и что Атор кричит «пожар» в переполненном театре. А я, подпуская ему беззлобные шпильки, пытаюсь внушить людям, что Атора не обязательно принимать всерьез – не стоит паниковать, не стоит суетиться…

– Что? – вскричала Сиферра. – Но ведь пожар-то будет на самом деле! И вы ведете опасную игру, ставя под удар безопасность людей. Послушайте: я видела пепел прошлых пожаров, пожаров тысячелетней давности. И знаю, что ждет нас в будущем. Пламя вспыхнет – я нисколько в этом не сомневаюсь. Вы ведь тоже видели мои находки. Теремон, вы заняли самую гибельную позицию, которую только можно себе представить. Ваше поведение жестоко, глупо и отвратительно. И вы сами не ведаете, что творите.

– Сиферра…

– Я считала вас умным человеком. А теперь вижу, что вы такой же, как все эти… ваши читатели.

– Сиферра…

Она прервала связь. И больше не отвечала на его звонки. Время шло, и до рокового дня осталось всего несколько недель.

В начале тептара Теремон позвонил вновь, и Сиферра ответила, не поняв сначала, кто говорит.

– Не вешайте трубку, – быстро сказал он. – Дайте мне одну только минуту.

– Это ни к чему.

– Послушайте, Сиферра. Можете ненавидеть меня сколько угодно, но я хочу, чтобы вы знали: я не жестокий человек и не дурак.

– Кто говорит, что вы такой?

– Вы сказали – несколько месяцев назад, во время нашего последнего разговора. Но это неправда. Я верил в каждое слово, которое писал о затмении.

– Значит, вы и вправду дурак. Или неумный человек – у этого выражения несколько иной оттенок, но оно ничем не лучше.

– Мне известны все факты, и я считаю, что вы все делаете поспешные выводы.

– Что ж, девятнадцатого мы узнаем, кто прав, не так ли? – холодно ответила она.

– Я очень хотел бы вам верить – ведь вы, Биней и все остальные также замечательные люди, преданные своему делу, талантливые и так далее. Хотел бы, но не могу. Я скептик по натуре, всю жизнь был таким. И не могу просто так принять догму, которую мне навязывают. Должно быть, это крупный мой недостаток – из-за него я кажусь легкомысленным. Возможно, я действительно легкомысленный, но по крайней мере честный. Мне сдается, что ни затмения, ни безумств, ни пожаров не будет.

– У нас не догма, Теремон. У нас гипотеза.

– Игра словами, и только. Мне жаль, Сиферра, если я обидел вас тем, что писал, но делать нечего.

Она помолчала. Что-то в его голосе странно тронуло ее. Наконец она сказала:

– Догма или гипотеза – через пару недель она будет проверена. Вечером девятнадцатого я буду в обсерватории. Приходите и вы туда – и посмотрим, кто прав.

– Да разве Биней вам не сказал? Атор объявил меня в обсерватории персоной нон грата!

– А разве вас это когда-нибудь останавливало?

– Он даже говорить со мной не желает. А между тем у меня к нему предложение – я мог бы оказать ему большую помощь после девятнадцатого числа, когда этот мыльный пузырь лопнет и весь мир будет жаждать его крови. Но Биней говорит, что Атор ни в коем случае не станет со мной разговаривать, а уж о том, чтобы разрешить мне присутствовать, и речи нет.

– Приходите, как мой гость. Как человек, которому я назначила свидание, – отрезала Сиферра. – Атор будет слишком занят, чтобы обращать на вас внимание. Я хочу, чтобы вы были рядом, когда небо станет черным и начнется пожар. Хочу видеть ваше лицо. Хочу услышать, как вы извиняетесь, Теремон – так же умело, как кружите головы, или нет?