– Впервые в жизни, – сказал Атор, – я молился о том, чтобы мои расчеты оказались неверными. Но боюсь, что боги не проявили ко мне милосердия – мы неизбежно приходим к этому ужасному решению, которое не укладывается в уме.

Он обвел глазами всех, кого собрал здесь, останавливая взгляд на каждом. Молодой Биней 25-й, само собой; Ширин 501-й, психолог; Сиферра 89-я, археолог.

Атор одной лишь силой воли скрывал от них свою огромную усталость, свое растущее отчаяние, невероятный груз, которым придавило его сделанное несколько недель назад открытие. Он пытался скрыть свои чувства даже от себя самого. Ему то и дело казалось, что он живет слишком долго, и лучше бы он покинул этот мир год или два назад. Но Атор беспощадно гнал от себя подобные мысли. Его всегда отличали железная воля и несгибаемая сила духа. Даже сейчас, одолеваемый старостью, он по-прежнему опирался на них, не сдаваясь.

– Вы, насколько я понял, изучаете влияние Тьмы на человеческую психику? – спросил он Ширина.

– Пожалуй, можно скачать и так, – с долей юмора ответил психолог. – Моя докторская диссертация посвящена фобиям, связанным с Тьмой. Но Тьма составляет лишь часть моей работы. Меня интересуют все виды массовой истерии, то есть иррациональные реакции человека на слишком сильные возбудители. Меня кормят все разновидности людского сумасшествия.

– Очень хорошо, пусть так, – сухо сказал Атор. – Биней заверил меня, что вы – крупный авторитет во всем, что касается Тьмы. Вы только что видели на экране нашу небольшую астрономическую демонстрацию – и, полагаю, вам ясен смысл нашего открытия. – Старый астроном не мог избавиться от привычного поучительного тона, но Ширин не слишком обижался.

– Думаю, достаточно ясен, – спокойно сказал он. – Вы утверждаете, что существует некое загадочное планетное тело с определенной массой, вращающееся вокруг Калгаша на определенном расстоянии, вследствие чего сила его притяжения вызывает те отклонения Калгаша от заданной орбиты, которые обнаружил мой друг Биней. Пока правильно?

– Совершенно верно, – подтвердил Атор.

– Далее выясняется, – продолжил Ширин, – что иногда это тело оказывается между нами и одним из наших солнц, что именуется затмением. Затмению по своему расположению относительно этой планеты подвержено лишь одно солнце – Довим. Как мы видели, затмение может произойти в том случае, – Ширин нахмурился, припоминая, – когда Довим на небе один, и они с так называемом Калгашем Вторым располагаются так, что наш спутник полностью закрывает собой диск Довима, и свет солнца не доходит до нас. Я ничего не напутал?

– Вы прекрасно все поняли, – кивнул Атор.

– Хорошо, – глубоко вздохнул Ширин. – Затмение – благодарение богам, оно случается не чаще, чем через каждые 2049 лет – вызовет продолжительный период полной Тьмы на Калгаше. По мере вращения планеты каждый континент будет вступать в зону мрака на срок – как вы сказали? – от девяти до четырнадцати часов, в зависимости от долготы.

– И мы просим вас, – сказал Атор, – высказать свое профессиональное мнение о том, каким будет следствие воздействия этого события на человеческую психику.

– Следствием будет безумие, – не колеблясь ответил Ширин.

В комнате стало очень тихо.

– Повальное безумие – вы это предсказываете нам? – спросил наконец Атор.

– Очень возможно. Всемирная Тьма – всемирное безумие. Я считаю, что степень поражения будет разной – от кратковременной дезориентации и депрессии до полной и окончательной потери рассудка. Чем выше изначальная психологическая устойчивость человека, тем, естественно, меньше вероятность, что он полностью лишится ума, оставшись без света. Но полагаю, что в той или иной мере пострадают все.

– Не понимаю, – сказал Биней. – Что такое Тьма, чтобы из-за нее лишаться рассудка?

– Мы к ней попросту не приспособлены, – улыбнулся Ширин. – Представь себе, если сможешь, мир, который освещает только одно солнце. По мере вращения такой планеты вокруг своей оси в каждом полушарии наступает то день, то полный мрак.

Биней невольно поежился.

– Вот видишь? – вскричал Ширин. – Ты даже слышать спокойно об этом не можешь. Но жители такой планеты полностью приспособились бы к ежедневной дозе Тьмы. Они, очень возможно, предпочитали бы ей день и солнечный свет и в такие часы чувствовали бы себя бодрее, но и к Тьме относились бы спокойно, как к обычному явлению, и не боялись бы ее, а просто спали бы в ней до утра. Мы – другое дело. Мы целыми поколениями развивались при постоянном солнечном свете, мы живем при свете круглые сутки и круглый год. Если на небе нет Оноса, нам светят Тано и Сита с Довимом, или Патру и Трей, ну и так далее. Наша психика и даже наша физиология рассчитаны на постоянное освещение. Мы не любим оставаться без света даже на короткое время. Ты ведь спишь с лампадкой, правда?

– Конечно.

– Почему «конечно»?

– Как почему? Все люди спят с лампадками!

– Вот-вот. Скажи-ка мне: ты хоть раз был во Тьме, друг Биней?

Биней приложился к стене рядом с большим панорамным окном и задумался.

– Нет, не могу сказать, что был. Но я знаю, что это такое. Это… – он беспомощно пошевелил пальцами, но потом нашелся: – это просто когда нет света. Как в пещере.

– А ты что, бывал в пещере?

– Нет, конечно.

– Надо думать. А я пробовал однажды – когда начинал специализироваться по Тьме. Но быстро оттуда выскочил. Я зашел так далеко вглубь, что устье пещеры стало казаться пятнышком, а вокруг сделалось черным-черно. – Ширин ухмыльнулся. – Никогда бы не подумал, что человек с моим весом может так быстро бегать.

– Если уж на то пошло, – с вызовом сказал Биней, – то я, наверное, не стал бы убегать.

Психолог ласково улыбнулся молодому астроному.

– Смелая речь! Восхищаюсь твоим мужеством, мой друг. Вы позволите мне, доктор, – спросил он у Атора, – произвести маленький психологический эксперимент?

– Извольте.

– Благодарю вас. Будь любезен, друг Биней, задерни штору, у которой ты стоишь.

– Зачем? – удивился Биней.

– Просто задерни – и все. А потом подойди ко мне и сядь рядом.

– Ну, если вы настаиваете…

На окнах в кабинете висели тяжелые красные шторы. Атор не мог припомнить, чтобы они когда-либо задергивались, а он занимал этот кабинет уже лет сорок. Биней, пожав плечами, потянул за шнур с кисточкой на конце. Красные занавеси, шурша медными кольцами по карнизу, заслонили широкое окно. Какой-то миг еще был виден тускло-красный свет Довима, потом комната погрузилась в полумрак – очень густой полумрак.

Слышно было, как Биней ступил несколько шагов по направлению к столу и остановился.

– Я вас не вижу, Ширин, – растерянно прошептал он – Иди на ощупь, – нервно откликнулся тот.

– Но я вас не вижу! – Дыхание молодого астронома стало тяжелым. – Я вообще ничего не вижу.

– А ты как думал? Это Тьма. Ну, что же ты? Ты ведь даже с закрытыми глазами можешь пройти по этой комнате. Иди сюда и садись.

Снова послышались нерешительные шаги, потом Биней загремел стулом и наконец проговорил:

– Я здесь.

– И как самочувствие?

– Н-нормально.

– Хорошо тебе?

Долгое молчание.

– Нет.

– Нет?

– Плохо. Просто ужасно. Как будто стены… давят меня. Мне все время хочется оттолкнуть их. Но я совсем не схожу с ума. Кажется, даже привыкаю.

– Ладно. А вы как, Сиферра?

– Я могу выносить Тьму в небольших дозах – мне ведь то и дело приходится ползать под землей. Но не могу сказать, что она мне нравится.

– Атор?

– Я тоже пока держусь. Но думаю, вы доказали свое, доктор Ширин.

– Хорошо. Открой шторы, Биней. Осторожные шаги в темноте, шорох – это Биней нащупывает шнур – и, наконец, долгожданное «ч-ш-ш» колец по карнизу. Красный свет Довима залил комнату, и Биней с радостным возгласом приник к окну, за которым светило самое маленькое из солнц.

Ширин вытер тыльной стороной ладони влагу со лба и сказал нетвердым голосом:

– А ведь это – всего несколько минут в темной комнате.

– Ничего, терпеть можно, – беззаботно заметил Биней.

– Да, в темной комнате можно – недолго. Но все вы слышали о Джонглорской Столетней выставке, верно? О скандале с Таинственным Туннелем? Я рассказывал тебе об этом, Биней, летом в «Клубе Шести солнц» – с тобой еще был тот газетчик, Теремон-134 – Да, помню. О людях, которые совершали поездку во Тьме и выходили из Туннеля ненормальными.

– Туннель длиной всего в одну милю – без света. Садишься в открытый вагончик и пятнадцать минут путешествуешь во Тьме. Некоторые там умерли от страха… А другие навсегда утратили здравый рассудок.

– Но почему? Что свело их с ума?

– То же, что угнетало тебя, когда ты закрыл шторы и тебе казалось, что стены давят на тебя в темноте. В психологии существует термин, обозначающий инстинктивный страх человека перед темнотой. Мы «называем этот страх „клаустрофобией“, поскольку отсутствие света всегда связано с замкнутым пространством, и страх перед одним означает страх перед другим. Понимаешь?

– И те, которые сошли с ума в Туннеле…

– Те, которые, говоря твоими словами, сошли с ума в Туннеле, на свою беду не обладали достаточной психической сопротивляемостью, чтобы преодолеть фобию, овладевшую ими во Тьме. Это мощное ощущение, поверь мне. Я сам проехал через Туннель. Ты побыл без света всего пару минут, и то тебе, думаю, очень не по себе. Представь же, что такое пятнадцать минут.

– Но разве потом они не оправились?

– Некоторые да. Но другие будут годами, а то и всю жизнь, страдать симптомами клаустрофобии. Их латентный страх перед Тьмой и замкнутым пространством кристаллизировался и стал, насколько мы можем судить, хроническим. Некоторые же, как я сказал, умерли от шока. Им уже не оправиться, верно? Вот что такое пятнадцать минут во Тьме.

– Но не для всех, – упрямо сказал Биней, наморщив лоб. – Я все-таки не верю, чтобы этого нельзя было выдержать. Я бы точно выдержал.

– Представь, что Тьма – повсюду, – безнадежно вздохнул Ширин. – Нигде ни огня. Дома, деревья, поля, земля, небо – все черно! И появляются Звезды, если верить проповедям Апостолов – Звезды, чем бы они там ни были. Можешь ты себе это вообразить?

– Могу, – отрезал Биней.

– Нет, не можешь! – Ширин в приступе внезапного гнева грохнул кулаком по столу. – Ты сам себя обманываешь! Не можешь ты себе этого вообразить! Твой разум способен вместить это не больше, чем… слушай, Биней, ведь ты математик? Может твой разум полностью вместить в себя понятие бесконечности? Или вечности? Да, ты легко произносишь эти слова. Выражаешь их в формулах и притворяешься, что твои абстрактные формулы и есть реальность, хотя это только знаки на бумаге. Однако если ты по-настоящему попытаешься охватить умом понятие вечности, голова у тебя быстро пойдет кругом, уверяю тебя. Как всегда при столкновении с реальностью. Как при той небольшой дозе Тьмы, которую ты только что испытал. Когда же настанет настоящая Тьма, твой разум столкнется с явлением, масштабы которого охватить не в силах. И ты сойдешь с ума, Биней. Окончательно и бесповоротно. Я в этом нисколько не сомневаюсь!

В кабинете снова настала зловещая тишина.

– Это ваше окончательное мнение, доктор Ширин? – спросил наконец Атор. – Нас ожидает массовое безумие?

– По меньшей мере семьдесят пять процентов населения станет невменяемым. А возможно, и восемьдесят пять. А может быть, и все сто.

– Чудовищно, – покачал головой Атор. – Ужасно. Невероятное бедствие. Хотя я, должен сказать, на стороне Бинея – мне кажется, мы как-то это переживем и результаты будут не столь катастрофичны, как считаете вы. Хоть я и стар, но не могу не питать некоторого оптимизма, некоторой надежды…

– Можно мне сказать, доктор Атор? – спросила вдруг Сиферра.

– Конечно, конечно! За этим вы и пришли.

Сиферра поднялась и встала посреди комнаты.

– Меня немного удивляет то, что я вообще здесь оказалась. Когда я обсуждала свои сагиканские открытия с Бинеем, я заклинала его соблюдать полнейшую конфиденциальность. Я боялась за свою репутацию, понимая, что меня могут обвинить в поддержке самого иррационального, самого опасного религиозного движения в нашем обществе. Я говорю, естественно, об Апостолах Пламени. Но затем, когда Бипей пришел ко мне со своими открытиями относительно периодичности затмений Довима, я поняла, что должна рассказать обо всем, что знаю. Здесь у меня фотографии и схемы моих раскопок на холме Томбо, на Сагиканском полуострове. Ты их уже видел, Биней, но если ты будешь так любезен передать их доктору Агору и доктору Ширину… – Сиферра подождала, пока двое ученых ознакомятся с ее материалами, и продолжила: – В схемах будет легче разобраться, если вы представите себе холм Томбо как гигантский слоеный торт из древних поселений, каждое из которых построено на развалинах предыдущего – новейшее, естественно, находится на вершине холма. Оно представляет собой город, принадлежащий к так называемой беклимотской культуре. Под ним расположен город, построенный, как мы считаем, тем же народом в более ранней фазе цивилизации, и так далее и так далее – по меньшей мере семь поселений разного периода, а возможно, и больше. И каждое из этих поселений, господа, погибало от пожара. Между слоями вы видите черные линии. Это следы пожара – пласты древнего угля. Я с самого начала предположила, чисто интуитивно прикинув, сколько времени требуется городу, чтобы возникнуть, расцвести, прийти в упадок и погибнуть, что промежуток между пожарами – примерно две тысячи лет, и последний произошел около двух тысяч лет назад, перед зарождением беклимотской культуры, которую мы считаем началом исторического периода.

Однако древесный уголь очень хорошо пригоден для радиоуглеродного анализа, с помощью которого можно весьма точно определить возраст поселения. Как только материалы из Томбо доставили в Саро, наша факультетская лаборатория занялась этими анализами, и недавно мы получили результаты. Я их помню наизусть. Самое позднее поселение Томбо сгорело 2050 лет тому назад, плюс-минус двадцать лет. Угольный пласт предыдущего поселения возник сорок одно столетие назад, плюс-минус сорок лет. Третье сверху поселение сгорело шестьдесят два века назад, плюс-минус восемьдесят лет. Возраст четвертого – восемьдесят три века, плюс-минус столетие. Пятое…

– Боги великие! – воскликнул Ширин. – И везде один и тот же период?

– Везде. Пожары происходили с интервалом чуть больше двадцати веков. Учитывая легкие неточности, неизбежные при радиоуглеродной датировке, вполне допустимо предположить, что их разделяет ровно 2049 лет. А это, как продемонстрировал нам Биней, не что иное, как периодичность затмений Довима. А также, – уныло добавила Сиферра, – протяженность периода, который Апостолы Пламени называют Годом Праведности и в конце которого мир должен погибнуть в огне.

– Да, это неизбежное следствие массового безумия, – глухо сказал Ширин. – Когда настанет Тьма, людям потребуется свет – все равно какой. Факелы. Костры. Жги что подвернется! Жги мебель. Жги дома.

– Нет, – прошептал Биней.

– Не забудь – люди станут невменяемыми. Все равно что малые дети, но наделенные силой взрослых и остатками взрослого разума. Они будут знать, как пользоваться спичками, зато не задумаются о том, что получится, если но всему городу развести костры.

– Нет, – повторил Биней. – Нет. Нет. – Но его «нет» не было выражением недоверия.

– Поначалу еще можно было предполагать, – сказала Сиферра, – что пожары на Томбо – событие чисто местное, по какому-то странному совпадению повторяющееся через равные промежутки времени – может быть, даже некий принятый только там обряд очищения. Поскольку на Калгаше пока не обнаружено поселений такой же древности, как сагиканские, сравнивать нам не с чем. Но расчеты Бинея все изменили. Теперь выяснилось, что мир, по всей видимости, каждые 2049 лет погружается во Тьму. Как сказал Ширин, огонь вспыхивает повсюду – и выходит из-под контроля. Сколько бы поселений ни существовало в мире в эпоху Томбо, они должны были погибнуть так же, как города Томбо, и по той же причине. Но Томбо – это все, что осталось нам от доисторических времен. И Апостолы считают Томбо священным местом, где боги некогда являлись людям.

– Может быть, теперь они явились нам вновь, – буркнул Атор. – Чтобы оповестить нас о бывших в древности пожарах.

– Значит, вы готовы уверовать в учение Апостолов? – спросил Биней.

Это было все равно, что спросить директора прямо, в своем ли он уме – и Атор ответил не сразу. Наконец он сказал как можно спокойнее:

– Уверовать? Нет. Не совсем. Но они заинтересовали меня, Биней. Мне страшно это выговорить – но что, если Апостолы правы? Нам теперь ясно, что Тьма действительно наступает каждые 2049 лет, как сказано в их Книге Откровений. Ширин говорит, что, если это произойдет, мир сойдет с ума, а Сиферра свидетельствует, что по крайней мере одна малая часть мира сходила с ума снова и снова – и гибла в огне все через те же 2049 лет…

– И что же вы предлагаете? – спросил Биней. – Примкнуть к Апостолам?

Атор снова поборол гнев.

– Нет, Биней. Просто вникнуть в их учение и посмотреть, как его можно использовать.

– Использовать? – вскричали разом Ширин и Сиферра.

– Да! Использовать! – Атор потряс своими костлявыми руками. – Вы что, еще не поняли, что спасение цивилизации полностью зависит от нас четверых? Что к этому все сводится? Как ни драматически это звучит, но, кажется, у нас в руках неопровержимые доказательства близкого конца света. Сплошная Тьма влечет за собой массовое безумие – отсюда массовые пожары – наши города в огне, наше общество на грани краха. Но ведь существует, помимо нас, и другая группировка, которая предсказывает то же самое, опираясь уж не знаю на что – с точностью до дня… – 19 тептара, – пробормотал Биней.

– Да, 19 тептара. День, когда на небе останется один Довим – и, если мы не ошиблись, невидимый доселе Калгаш Второй заполнит собой наше небо и заслонит нам солнечный свет. В тот день, как говорят Апостолы, наши города поглотит пламя. Откуда они это знают? Просто угадали? Почерпнули из своих мифов?

– Некоторые их высказывания лишены всякого смысла, – заметил Биней. – Они, например, говорят, что на небе появятся Звезды. Что это за Звезды? Откуда они возьмутся?

– Не имею понятия, – пожал плечами Атор. – Эта часть апостольского вероучения вполне может оказаться мифом. Но мне кажется, у них сохранились какие-то летописи о прошлых затмениях, и на них-то Апостолы и строят свои мрачные предсказания. Нам надо узнать об этих летописях побольше.

– Почему нам? – спросил Биней.

– Потому что предстоящую борьбу за спасение цивилизации должны возглавить мы, ученые. Только в том случае, если обществу станет известно, что ему грозит, у него появится шанс защитить себя от грядущей катастрофы. В настоящее же время к Апостолам прислушиваются лишь легковерные и невежественные люди. Более интеллектуальные, более рациональные слои населения относятся к Апостолам так же, как и мы, считая их глупцами, сумасшедшими или же мошенниками. Наша задача – уговорить Апостолов поделиться с нами своими астрономическими и археологическими сведениями, если у них есть таковые. А затем мы предадим все гласности. Обнародуем наши открытия, подтвердив их истинность информацией, полученной от Апостолов – если мы ее получим. В сущности, заключим с Апостолами союз против хаоса, который, как известно обеим сторонам, вскоре должен настать. Так мы привлечем к себе внимание всех слоев общества, от самых доверчивых до скептиков.

– Значит, вы хотите, чтобы мы из ученых сделались политиками? – спросила Сиферра. – Мне это не нравится. Не наше это дело. Я за то, чтобы передать наши материалы правительству, и пусть оно…

– Правительство! – презрительно фыркнул Биней.

– Биней прав, – сказал Ширин. – Я-то знаю, что за публика там, в правительстве. Они назначают комиссию, которая через некоторое время составит доклад, который положат под сукно, а потом назначат вторую комиссию, чтобы она разобралась в работе первой, а потом поставят вопрос на голосование – нет, у нас на все это просто нет времени. Наш долг – высказаться от своего имени. Я знаю на личном опыте, как действует Тьма па человеческий рассудок. Атор и Биней могут доказать математическим путем, что Тьма скоро настанет. Вы, Сиферра, видели своими глазами, что сделала Тьма с цивилизациями прошлого.

– Но хватит ли у нас духу обратиться к Апостолам? – спросил Биней. – Не поставим ли мы на карту свою репутацию ученых, связавшись с ними?

– Верная мысль, – сказала Сиферра. – Лучше держаться от них подальше.

– Возможно, вы и правы, – нахмурился Атор. – Наверное, с моей стороны было наивно надеяться, что мы сумеем заключить деловое соглашение с этими людьми. Снимаю свое предложение.

– Подождите, – сказал Биней. – У меня есть друг, журналист Теремон – вы его знаете, Ширин – он уже имел дело с высоким должностным лицом Апостолов. Может быть, он сумеет организовать тайную встречу Атора с Верховным Апостолом. Тогда вы, доктор, сможете прощупать Апостолов и узнать, есть ли у них что-нибудь стоящее – то, что способно подкрепить наши доказательства, – а если у них ничего такого нет, будем отрицать, что встреча имела место.

– В этом есть смысл, – согласился Атор. – Я готов встретиться с ними, как бы мне это ни было противно. Итак, насколько я понимаю, суть моего заявления никто из вас не оспаривает? Вы согласны, что мы обязаны предпринять какие-то действия в связи с нашими открытиями?

– Лично я согласен, – ответил Биней, посмотрев на Ширина. – Я все же намерен пережить Тьму. Но все, что было сегодня сказано, убеждает меня в том, что множество других не переживет ее. Как и вся наша цивилизация, если мы ничего не предпримем.

– Очень хорошо, – кивнул Атор. – Поговори со своим другом Теремоном. Только осторожно. Ты знаешь, как я отношусь к прессе – журналистов я люблю не больше, чем Апостолов. Очень-очень осторожно дай понять твоему Теремону, что я хочу лично повидаться с его знакомым Апостолом.

– Будет сделано, доктор.

– Вы, Ширин, соберите всю литературу, которую только сможете найти, о влиянии на человека продолжительной Тьмы, и передайте ее мне.

– Нет проблем, доктор.

– А вы, Сиферра, подготовьте популярную статью о ваших раскопках на Томбо, приведя в ней все доказательства относительно повторных пожаров.

– Еще не все готово, доктор Атор. Кое о чем я сегодня не упомянула.

– Что вы имеете в виду? – нахмурил брови Атор.

– Текст на глиняных табличках, найденных в третьем и пятом слое, считая сверху. Доктор Мадрин взял на себя труднейшую задачу по их расшифровке. На данном этапе он придерживается мнения, что в табличках содержится что-то вроде прорицания о грядущем пожаре.

– Первое издание Книги Откровений! – воскликнул Биней.

– Возможно, это оно и есть, – невесело засмеялась Сиферра. – Как бы нам ни было, я надеюсь вскоре получить расшифрованный текст. И тогда представлю вам все свои материалы, доктор Атор.

– Хорошо. Нам понадобится все, что мы сможем добыть. Работа предстоит нешуточная. – Атор снова обвел взглядом всех поочередно. – Следует помнить одно: моя готовность завязать отношения с Апостолами не означает, что я собираюсь хоть в чем-то воздать им должное. Я лишь надеюсь выяснить, обладают ли они фактами, которые помогли бы нам убедить мир в том, какая участь его ожидает – и точка. Если они ими не обладают, я сделаю все, чтобы отмежеваться от них. Никакой мистики. Я ни на грош не верю в их белиберду – просто хочу узнать, как им стало известно о катастрофе. Хотелось бы, чтобы и все вы соблюдали такую же осторожность по отношению к Апостолам. Понимаете?

– Мне все кажется, будто мне снится сон, – тихо сказал Биней.

– И очень дурной к тому же, – добавил Атор. – Каждый атом моей души вопиет о том, что это неправда, что это чистейшая фантазия, что мир и после 19 тептара будет жить, как и жил. Но цифры, к несчастью, утверждают обратное. – Он посмотрел в окно. Онос уже зашел, а Довим едва виднелся над горизонтом. Сгустились сумерки, в которых только Патру и Трей излучали свой призрачный, неуютный свет. – Никаких сомнений больше не остается. Грядет Тьма. И мы, быть может, увидим Звезды, чем бы они ни были. Повсюду вспыхнут пожары. Близится конец привычного мира. Конец света!