«В прошлом году они чуть ли не полностью уничтожили одиннадцатую флотилию немецких подлодок и половину их надводного флота, захватили в плен карманный линкор «Адмирал Шеер», на перехват которого два года назад наш флот потратил немало сил и средств. Но ему тогда удалось улизнуть и благополучно вернуться в Германию. А русским немцы сдали практически целый корабль. Даже непонятно, как у них это получилось. Нам не удалось захватить его систершип. «Адмирал граф Шеер» был уже почти в наших руках, но немцы затопили его, взорвав предварительно. Эти русские еще и головной из этой серии потопили, а заодно и половину его эскорта. Как такое возможно, что за тактику они применили? Как стало известно из разных источников, все корабли были торпедированы практически одновременно. А это свидетельствует о том, что там действовали несколько подводных лодок. Но как русским удалось столь четко спланировать свои действия, что каждая подлодка выпустила свои торпеды именно по своей цели, в одно и то же время, ну, возможно, с опозданием на пару секунд. Еще были получены известия о какой-то экспериментальной крейсерской подводной лодке «Морской волк» из отряда под командованием Ламипета. Он-то и командовал тем самым разгромом эскорта «Лютцова», а потом провел операцию по уничтожению немецких подлодок на коммуникациях в северных водах. От устья Белого моря до порта, расположенного где-то в середине северного океана, возле которого был пленен «Шеер». Там за месяц немцы, кроме захваченного карманного линкора, потеряли все свои подводные лодки. А это более десяти единиц. После такого разгрома в русских водах стало более спокойно, и капитаны наших транспортов почувствовали себя в безопасности. И вот это они поставили в упрек нашему адмиралтейству то, что в наших водах немецкие подводные лодки чувствуют себя как у себя на базе, а мы не можем, как русские, уничтожить или хотя бы загнать всех под воду, не давать им выходить в атаку. С декабря по март успехи русских на коммуникациях немцев резко упали. Вот тогда и предположили, что активность снизилась из-за того, что их авиация во время полярной ночи не может эффективно обнаруживать противника, как во время полярного дня. В апреле снова резко возросла активность русского флота. Он стал выходить на коммуникации немцев в тот момент, когда там проходил очередной их конвой. Это говорит, что у русских повысился уровень использования авиационной разведки и это они наводят свои подлодки и надводные корабли.

Мы вторые сутки стояли возле острова в засаде и наблюдали пустынное море, пока не появилась чужая подводная лодка. Я сразу понял, что это русские, ибо немцам здесь вроде и делать нечего. Наблюдая за русскими, я удивлялся – те всплыли на поверхность и авиации противника не боятся, ведут себя беспечно. А если вдруг появится самолет противника, что они тогда делать будут? «Да, у них два зенитных орудия, но ведь они не автоматические и малопригодны для отражения атаки с воздуха», – рассуждал я, глядя на русскую подлодку К-3. Уже несколько часов я наблюдал, а они, похоже, даже не догадываются о нашем присутствии. Плохонькие, однако, у русских приборы обнаружения, мы от них в каких-то десяти кабельтовых, а они нас не слышат. Как же они умудряются немцев обнаруживать, или знают, что рядом с ними не подлодка противника, и ведут себя спокойно? Может, это и есть «Морской волк», говорят, это большая крейсерская подлодка. Если верить справочнику, у нее индекс «К». Водоизмещение в два раза больше, чем у моей лодки, вооружена десятью трубами и четырьмя орудиями, скорость под дизелями более двадцати узлов.

Я увидел, как на русской подлодке верхняя вахта быстро покинула ходовой мостик и лодка пошла на погружение. «Чего это они так заторопились уйти под воду?» – недоумевал я.

– Акустик, что-нибудь слышно?

– Все чисто, никакие шумы не прослушиваются, сэр.

Я снова припал к перископу, оглядывая горизонт. Через пару минут заметил на западе точку, впоследствии превратившуюся в самолет, точнее – в летающую лодку. Интересно, как русские ее на таком расстоянии обнаружили, ведь погрузились за несколько минут до того, как самолет появился на горизонте. Так, значит, у русских на подводных лодках радары.

– Сэр, русские отходят мористей.

– Мы тоже пойдем за ними.

Еще через несколько минут акустик сообщил о множестве шумов, приближающихся с запада.

Видимо, у них не такая уж и плохая аппаратура, раз они услышали шумы раньше нас и пошли на перехват кораблей, чьи шумы сейчас слышим.

Когда появился немецкий конвой, я опять удивился, почему русская подлодка не идет в атаку. Уже несколько транспортов прошло мимо того места, где, по моим расчетам, находилась русская подлодка. Я не выдержал, хотя и был приказ только наблюдать. Но какой командир выдержит, когда мимо проходят, подставляя борта, транспорты противника. А здесь подворачивается такой случай, когда можно одним залпом поразить две-три цели! И я поразил, но только одну. На нас моментально насели два охотника за подлодками. Я уже пожалел, что атаковал этот конвой. А ведь предупреждали: ничего не предпринимать, только наблюдать! Вдруг мы услышали среди взрывов глубинных бомб три более мощных взрыва, и сразу после этого хватка охотников ослабла. Отойдя еще немного в сторону берега, мы всплыли под перископ и увидели, что русские торпедировали два транспорта. Один уже скрывался под водой, второй беспомощно качался на волнах, потеряв ход. «Умеют же русские воевать – сразу две цели поразили, а всё говорят, что они никудышные моряки», – сказал я вслух, чтобы меня услышали некоторые скептики в центральном отсеке моей лодки.

Теперь немецкие охотники преследовали русского. «Ему тоже приходится несладко, а недавно вот также гансы гонялись за нами», – подумал я, но ничем помочь не мог.

Но помощь пришла сверху, русская авиация нанесла удар по кораблям конвоя. Русская подлодка двигалась тем же курсом, что и мы, к берегу. Но вот они застопорили ход и пошли на всплытие.

Решили посмотреть, что творится на поверхности, они что, и сейчас нас не слышат, мы же рядом с ними, ну нас невозможно не услышать, разве что весь экипаж глухой, удивлялся я такой беспечности. Подводная лодка русских возвращалась назад в сторону конвоя. Я тоже всплыл под перископ глянуть, зачем этот русский возвращается к конвою.

Понятно, решил добить транспорт, поврежденный авиацией. Я увидел в перископ горящий, но еще державшийся на воде корабль – его-то транспорт, что он повредил, по-видимому, самолеты потопили. Так он решил этот добить. Продолжаю наблюдать за действиями русской подлодки. Видел, как после неудачного первого пуска русский вторым залпом попал в сторожевой корабль, стоящий у борта транспорта и начавший уже отходить от него по направлению к лодке. Торпеда попала ему в нос, и он теперь стремительно погружался рядом с транспортом, следом раздался очень мощный подводный взрыв, который погубил и транспорт. Похоже, взорвались глубинные бомбы на корме охотника. К месту трагедии подошла еще пара немцев, они принялись спасать оставшихся в живых с обоих кораблей. Я не стал стрелять, так как на линии огня находился русский. Когда все стихло и немцы убрались, русский всплыл и на дизелях пошел тем же курсом, что и конвой, – наверное, бросился догонять, чтобы повторить атаку. После того как русские ушли, мы тоже решили всплыть и пойти за ними. Но нам не угнаться за их скоростной подлодкой. Только мы всплыли и уже собирались запустить дизеля, как акустик доложил, что с запада послышались шумы винтов крупных кораблей. К нам приближался еще один конвой. Русский его не услышал, бросился в погоню за первым. Мог бы немного подождать и атаковать этот».

Роберт не знал, что на русской лодке торпед больше не осталось, она просто поспешила к себе на базу. И тут сигнальщики обнаружили самолет противника совсем рядом. Пришлось срочно нырять.

«Мы еще не успели пройти двадцатиметровую отметку, как начали рваться глубинные бомбы, но благодаря Господу нашему они не причинили нам вреда. Через час из-за горизонта показались дымы от многочисленных транспортов, а еще через час мы выбирали для себя цель. Прямо на нас шел большой конвой немцев в составе одиннадцати транспортов и примерно двух десятков кораблей охранения. Все транспорты по водоизмещению примерно в три-четыре раза больше предыдущего. Немцы оказались хитрыми, пустили вперед суда среднего тоннажа, а за ним на расстоянии таких жирных индеек. Русские купились и атаковали предыдущий конвой. Нет, что бы мне ни говорили потом, я не упущу такой момент и атакую их».

И Роберт Патрик Даниэль пошел в атаку, однако конвой был предупрежден о нахождении на пути кораблей английской подлодки.

А это значит, по ее наводке русская авиация нанесла удар по кораблям первого конвоя. Значит, англичане и русские координируют свои действия. К такому выводу пришли немцы.

Роберту никак не удавалось выйти на дистанцию залпа, немецкие противолодочные корабли применяли гидролокаторы, их работу было хорошо слышно. Подлодка висела на глубине, выбирая подходящий момент для удара. «Когда звуки работающих гидролокаторов немного отдалились от нашей лодки, я всплыл под перископ. Торпедные аппараты были уже на команде «товсь». Как только перископ показался над водой, я быстро нацелил нос своей лодки на проходящие менее чем в миле суда конвоя, последовал пятиторпедный залп наудачу, и сразу нырнул на предельную глубину. Наверху раздалось два взрыва, значит, в кого-то попали. Потом начался кромешный ад. Немцы не жалели бомб, полные решимости покончить с тем, кто напал на них».

Конвой, потеряв транспорт, продолжал движение в сторону Берлевога. Р-43 «Унисон» не погибла, получив серьезные повреждения, и теперь двигалась на восток к русским, поскольку до своей базы можно и не добраться.

Командиру Л-20 Виктору Тамману повезло чуть больше. Он атаковал конвой через сорок минут после Сушкина, кроме того, носовой залп у него мощнее – шесть аппаратов против четырех, и, как результат, половина торпед попала в цель. Транспорт около десяти тысяч тонн и сторожевой корабль отправились на дно. Теперь шла охота на Л-20, но после пары десятков бомб все прекратилось, охотники бросили подлодку и пошли догонять конвой. Л-20 всплыла и последовала за конвоем, надеясь еще на одну удачную атаку. Шуйский на конвой вышел сам, и не со стороны берега, как до этого предыдущие подлодки, а со стороны океана. Немцы, приученные к атакам со стороны берега, усилили охрану с той стороны, а со стороны океана ослабили, чем и воспользовался командир Щ-403, пустив на дно еще один транспорт противника. Как будто выждав момент, на конвой совершила налет наша авиация, после чего конвой стал походить на стадо баранов. Потеряв несколько судов потопленными и поврежденными, строй распался, чем не замедлили воспользоваться Щ-403 и догнавшая конвой Л-20, добившие еще двух подранков. Потеряв семь транспортов и четыре корабля охранения, конвой все же прорвался в Берлевог, но это оказались жалкие остатки ожидаемого подкрепления. Генералы перебрасываемых дивизий осознавали катастрофу, постигшую их войска на переходе. Это сравнимо со Сталинградом, если перевести потери в масштаб данного театра военных действий. Но ни флотское командование, ни генералы еще не знали о катастрофе, постигшей эскадру, которую они видели, когда она выходила из Альт-фьорда. Они надеялись, что их транспорты защитит эта мощная эскадра, что они беспрепятственно проследуют до места высадки и эти самые мощные и дальнобойные орудия помогут им загнать этих русских подальше в тундру. Что их многочисленные зенитные орудия не подпустят близко самолеты русских. Про русский флот они и не упоминали, зная, что на севере ничего крупнее эсминца у Советов нет. Их собственная авиация тоже чего-то стоит. Хваленые птенцы Геринга всегда считали себя лучшими в мире.

Между тем большая часть некогда мощной эскадры уже покоилась на дне Баренцева моря и ничем помочь не могла. Кто бы ей помог спасти свои экипажи от купания в холодной воде. Да и эти птенчики не смогли помешать сталинским соколам нанести торпедно-бомбовый удар по конвою, потеряв с десяток своих истребителей, они ретировались с поля боя.

Мы тоже понесли потери. Немцам, совместными усилиями, удалось сбить два истребителя По-3 и три бомбардировщика Ту-2. Экипажи двух выбросились с парашютами, экипаж Ту-2 не покинул горящий самолет, а направил его на таран на тральщик, который после этого просто исчез с поверхности моря. Щ-403 смогла спасти двоих наших пилотов, всплыв на поверхность у фашистов на виду, кроме того, выловила еще и одного немца. Всего наша авиация в двух налетах потеряла девять самолетов, восемь над кораблями противника, а одна тушка немного не дотянула до аэродрома под Киркенесом. Экипажу пришлось покидать самолет прямо над аэродромом, один мотор вовсю горел, и пожар мог в любой момент перекинуться на фюзеляж. Из четырнадцати членов экипажей самолетов, кто смог выпрыгнуть, было спасено только восемь. Пятерых спасли подводные лодки, кроме Щ-403, двоих подобрала К-3, случайно встретив надувную лодку по пути на базу. Это были пилоты с Ил-4, сбитого еще при первом налете на малый конвой. Кроме того, одного нашего и одного немца спасли англичане, теперь ковыляющие под одним дизелем в сторону ближайшей русской базы, которой стал Киркенес. О том, что Киркенес освобожден русскими, англичане узнали у нашего летчика. Троих подобрали наши летающие лодки, которые специально занимались спасением экипажей сбитых самолетов, этим же занимались и немецкие летающие лодки, спасая своих, подобрали двоих наших летчиков, остальные числились пропавшими, а попросту утонули в холодных водах Баренцева моря.

Два отряда кораблей двигалось в точку дрейфа остатков немецкой эскадры. Со стороны немцев шли два миноносца, четыре тральщика «тип 38» и три бывших китобойца. С нашей стороны три эсминца во главе с лидером «Баку», где поднял свой флаг сам командир бригады капитан первого ранга Колчин. Немцам до поврежденных кораблей было ближе, чем нам. Но у них скорость перехода была почти на десять узлов меньше, чем у наших эсминцев, так что появление тех и других ожидалось почти одновременно.

– Ну что, Леня, немец не хочет отвечать?

– Не хочет, товарищ командир.

– Что будем делать, товарищи офицеры? Немцы упорно молчат. И на что-то надеются? Помощи ждать им неоткуда. Что они могут сюда прислать, что у них осталось в запасе, Сан Саныч?

– Точно не скажу. Пары две миноносцев «тип 35–37» да с десяток тральщиков спецпостройки «тип 35–39», бывшая голландская канлодка, но говорили, ее наши летчики то ли потопили, то ли повредили, а про всякую мелочь и говорить нечего.

– Ну и кого нам ждать?

– По всей видимости, половина эскорта конвоя повернула сюда и вскоре нарисуется.

– Пономарёв, что видно на экранах?

– Две группы кораблей движутся в нашу сторону, одна – самая многочисленная – девять вымпелов на удалении сорока миль. До другой пятьдесят пять миль, это, по-видимому, наши. Кроме того, первая группа сильно растянута между головной парой и тройкой замыкающих, не менее десяти миль.

– Головная пара – это, наверное, те самые миноносцы, и они спешат быстрей прибыть на свои похороны.

– Связаться с С-101, пусть занимает позицию на пути немцев, сообщите курс и скорость и выведите ее в точку перехвата милях в семи от нас. Может, Егорову удастся перехватить кого-нибудь, преследовать его они вряд ли будут, им не до того.

– Эта парочка может появиться здесь через час с небольшим. А остальных наши эсминцы должны опередить.

– Михаил Петрович, если мы возьмем и перенацелим наши эсминцы на отстающих, – глядя на планшет, предложил Виноградов, – сейчас между ними миль двадцать пять, то вот в этой точке Колчин может перехватить тройку замыкающих и уничтожить, а затем догнать следующую группу и с ней расправиться.

– Давайте так и сделаем, товарищ адмирал. Радиограмму Колчину – «Следовать в квадрат 41–28, перехватить корабли противника».

Я не договорил, так как увидел и сразу принял иное решение.

– Товарищ адмирал, давайте не замыкающую, пусть перехватят среднюю, сейчас разрыв между ними миль семь, когда наши эсминцы подойдут, будет не менее десяти миль.

Виноградов немного подумал.

– А успеют они с этой четверкой разделаться до подхода тройки? В противном случае нам туго придется.

– Справятся, товарищ адмирал.

– Хорошо, давай наводи эсминцы.

– Пономарёв, Колчину следовать в квадрат 42–29 и уничтожить противника.

С нами связалась «Росомаха» – командир авиагруппы в составе шестерки Ту-2 в качестве истребителей и четверки Пе-3, которая сейчас кружила над нами. Прогнав последнюю пару шнелльботов, самолеты к кораблям близко старались не подходить, лишь иногда нервируя немецких зенитчиков.

– Командир, скоро немцы выйдут на позицию Егорова, он должен их уже видеть. Но они идут на тридцати узлах, и он вряд ли своими торпедами достанет. Это не самонаводящиеся, а обычные торпеды. Будет чудо, если он попадет.

– Петрович, а ведь правда, я совсем упустил из виду, что на подлодках нет ничего подобного нашей БИУС. Это нам надо было идти на перехват миноносцев.

Эсминцы проскочили Егорова, он был бессилен что-либо сделать, разве что проводить их только взглядом.

– Герр капитан, подходят миноносцы, но этого мало, мы не сможем разместить весь экипаж, нужны еще корабли. И не только нам, но и другим кораблям, которые стоят без хода. Или хотя бы отбуксировать эсминцы до базы. Но где взять буксиры? Не дадут нам кого-либо взять на буксир. Подводные лодки сторожат тут рядом. У нас два пути – погибнуть или сдаться в плен.

– Передать на миноносцы, принять в первую очередь только раненых и попытаться взять один из эсминцев на буксир.

Мы наблюдали, как с линкора и с одного из эсминцев на миноносцы эвакуируют раненых.

– Товарищ капитан первого ранга, вы что, позволите фашистам безнаказанно эвакуировать своих раненых? Да после этого они точно не сдадут свои корабли.

– Товарищ полковник, вечно вы спешите с выводами. Никуда они своих раненых не отправят. Подождите немного, а то сразу криминал шьете.

– Товарищ командир, пришло сообщение от Колчина: «В квадрате 42–29 веду бой с кораблями противника, – доложил Пономарёв. – Три корабля потоплено, два прорвались и идут в наш квадрат, два повернули назад. Имеем незначительные повреждения».

Других подробностей не последовало. Кого они потопили и что за повреждения получили? А они между тем потопили два тральщика и один сторожевой корабль, бывший траулер. Два тральщика прорвались и теперь спешили под защиту орудий линкора, надеясь, что здесь безопаснее.

– Передать Колчину: оставить один эсминец для добивания, а остальным продолжать движение в наш квадрат и не соваться под орудия линкора.

К линкору снова подходил миноносец, видимо, решил еще кое-кого снять, наверное, осталось место на нескольких счастливцев.

– Дима, курс двадцать, обе турбины на тридцать процентов. Малышев, приготовь одну из «Пакета», обрубим хвост миноносцу прямо на глазах у всей команды линкора, чтобы были сговорчивей.

Когда миноносец принял еще десятка два-три дополнительно на свою палубу и собирался уже отходить от линкора, мы его торпедировали. Взрыв под кормой вышел не слишком впечатляющим, но миноносец остался без хода. Кто-то в порыве паники, думая, что корабль пойдет на дно, бросился за борт и поплыл к линкору.

Командир линкора Фридрих Хаффамир получил еще одну радиограмму: «Командиру линейного корабля капитану первого ранга Фридриху Хаффамиру. Временному командующему немецкой эскадрой, ввиду безвыходного положения, предлагаем в последний раз сдать свои корабли. На принятие решения отводим полчаса. Если через полчаса не примете решения в положительную с нашей точки зрения сторону, начнем топить всех по очереди, первыми на дно отправятся миноносцы с ранеными. И предупредите второй миноносец, если он даст ход, будет тут же потоплен. Сейчас на вашей совести жизни более четырех тысяч членов экипажей кораблей. У вас два пути, и оба останутся в истории. О вас будут говорить: «Он покрыл свое имя бесчестьем, но спас четыре тысячи жизней». Или: «Он покрыл себя славой, не сдался врагу сам и уничтожил свои корабли, но с ними на дно ушли четыре тысячи жизней. В угоду своим амбициям оставил четыре тысячи семей без отцов и сыновей». Вы уже увидели наши возможности. Если бы мы захотели, то потопили бы ваш миноносец, но мы гуманны до поры до времени, и если решим вас утопить, то не спасется ни один корабль».

– Командир, корабли противника на подходе, через пару минут выйдут на позицию Егорова.

Как-то буднично это сказал Пономарёв.

– Позади три наших эсминца.

– Тащ командир, линкор открыл огонь, – воскликнул акустик.

– Что за черт, неужели они решили умереть с честью? Торпедная атака.

Однако после двух залпов линкор прекратил стрельбу.

Это они отсекали наши эсминцы от своих тральщиков, давая тем оторваться от эсминцев. На линкоре уже посчитали, что тральщики прорвались. Но тут почти вся верхняя боевая вахта увидела, как над головным встал огромный столб воды, корабль практически скрылся в этом водяном султане. Когда вода опала, стало понятно: этому кораблю пришел конец. Второй тральщик, подойдя и прикрывшись этими обломками, пытался хоть кого-то спасти. Но по нему снова открыли огонь наши эсминцы, вынуждая поскорей убраться отсюда или погибнуть рядом. На что командир тральщика был не согласен. После того как пара снарядов разорвалась поблизости, прекратил спасательную операцию, побросав на воду спасательные средства, поспешил под крылышко линкора. Тот еще пару раз дал залп из вспомогательной артиллерии, отгоняя эсминцы. И то он стрелял только из одной кормовой 150-миллиметровой башни и из 105-миллиметровой зенитной артустановки, из других вести огонь было нельзя, мешал свой же миноносец. Можно было дульными газами при выстреле покалечить людей, находящихся на его верхней палубе. Кроме того, кормовая башня главного калибра также не могла стрелять, она вышла из строя после попадания торпеды в корму.

Перехватить этот тральщик некому, мы идем на перехват.

– Дима, курс сто шестьдесят, обе турбины на шестьдесят процентов. Торпедная атака. Малышев, готовь на всякий случай все четыре аппарата, но вначале стреляй только из первого и четвертого, если они, не дай бог, проскочат мимо цели, то… Ну, ты понял меня.

БИУС все рассчитала верно, и торпеды местного производства не подкачали, обе попали в тральщик, который моментально скрылся под водой вместе со всем экипажем и несколькими ранее спасенными с другого тральщика, благодарившими за это судьбу. Это стало последней каплей, перевесившей все. Видя судьбу двух тральщиков, экипажи потребовали сдачи кораблей, один эсминец даже поднял белый флаг.

– Тащ капитан первого ранга, обнаружено не менее двадцати воздушных целей, удаление сто двадцать, высота три тысячи, скорость триста двадцать, курсом на нас.

После того как первые шнелльботы доставили спасенных с разгромленной эскадры, немецкое командование узнало о катастрофе. Со слов очевидцев они поняли, что эскадра попала на минное поле, была окружена десятками подлодок и расстреляна торпедами не только обычными, но и летающими. Сейчас эти подводные лодки не выпускают остатки эскадры с минного поля. Надо послать противолодочные корабли и авиацию с глубинными бомбами. Вот немецкое командование и послало такую поисково-ударную авиагруппу, большинство самолетов летело с подвешенными глубинными бомбами.

– Предупредить эсминцы о приближении авиации противника. Установите связь с «Росомахой».

– Командир, связь установлена.

– «Росомаха», это «Морской волк», сюда летят не менее двадцати самолетов противника, мы не знаем, есть ли среди них истребители, но через пятнадцать – двадцать минут они будут здесь. На сколько минут боя у вас бензина хватит?

– Бензина хватило бы на двадцать минут боя, если он начнется сейчас, – доложил «Росомаха», – но авиация противника появится только через пятнадцать – двадцать минут. А это значит, что на бой останется минут восемь, не лучше ли лететь навстречу и самим с ходу атаковать, времени на бой будет больше. Смена уже летит, через тридцать – тридцать пять минут прибудут.

– «Росомаха», я приказывать не могу, но с вами согласен. Вы о своем противнике будете знать все, они о вас нет, мы передаем вам курс, скорость и высоту. Я думаю, одной молниеносной атаки хватит, и сразу уходите домой, желательно навстречу своей смене. Мы вас наведем на них.

– Понял вас, «Морской волк».

Недели через две, уже после прихода в Ваенгу, об этом воздушном бое нам рассказал командир эскадрильи истребителей, базирующихся на расположенном рядом с нами аэродроме. По нашей подсказке наши самолеты поднялись до шести километров, пропустили немцев под собой, прячась за облаками. Сама атака была произведена из задней полусферы – разогнавшись на пикировании, прошлись над строем немцев. Сразу удалось сбить четыре самолета противника и несколько повредить. После удачной атаки наша авиагруппа ушла в сторону приближающейся смены. Хотя в охранении немцев и было четыре Ме-109, они ничего не успели сделать, поскольку никак не ожидали, что кто-то сможет тут их атаковать. У нас ни один самолет серьезно не пострадал, так, кое-кто получил по паре пробоин.

Потеряв семь машин, фашистские самолеты появились над потрепанной эскадрой, пытаясь связаться с ней, но мы глушили все частоты. Пройдясь над своей эскадрой, видя, что она стоит и не двигается, все корабли повреждены, два миноносца заполнены спасенными, но почему-то никуда не уходят, немецкие пилоты решили, что во всем этом виноваты наши эсминцы, и решили их атаковать. Давая (как они подумали) этой атакой возможность своим миноносцам уйти. Один особо глазастый увидел на одном из эсминцев белый флаг и решил пройтись над ним ниже, мало ли, вдруг показалось. Не показалось. Почти весь экипаж собрался на верхней палубе, на боевых постах люди отсутствовали. «Значит, эти свиньи решили сдаться!» – решил командир самолета и пошел в атаку на собственный корабль. Первый заход не удался, как хотелось, наверное, сказалось нервное потрясение от увиденного, две бомбы, сброшенные в дрейфующий корабль, упали неудачно, одна попала в носовую оконечность, пробив палубу, и, выйдя через борт, нырнула в море, не разорвавшись. Вторая взорвалась в двадцати метрах по носу, обдав эсминец потоками воды и осколками, вновь появились убитые и раненые. Второй раз самолету уже не дали безнаказанно отбомбиться, его встретили шквалом зенитного огня. Вскоре появились наши самолеты, завязался воздушный бой, потеряв еще два самолета, фашистские стервятники удалились восвояси.

– Товарищ командир, сообщение с линкора, – возбужденно проговорил Ухов.

– Что нам хотят сообщить фрицы?

– На сдачу кораблей согласны, но при одном условии, – начал читать Ухов.

– Какое на хрен условие, – возмутился Кочетков.

– Леня, читай дальше, – перебил я Кочеткова.

– Уповая на вашу гуманность, разрешите беспрепятственный проход наших миноносцев с ранеными к берегам Норвегии.

– Никаких условий, пусть сдаются все, а не то потопим, – выдвинул свое условие Кочетков.

– Товарищ полковник, давайте рассуждать логически. Если мы хотим, чтобы немцы сдали нам свои корабли, если, конечно, они нам нужны, так не лучше ли нам отпустить раненых. Да кроме того, зачем они нам, у нас и так медикаментов мало, так еще с этими возиться. Пусть у себя лечатся. А на будущее мы своим гуманизмом посеем маленькое зернышко сомнений в их душах, правильно ли они сделали, что напали на нашу страну, не лучше ли было дружить с нами, а не воевать. В новом будущем они могут быть нам хорошими союзниками. А этих, если они сдадутся, надо будет содержать в других условиях, более приемлемых, чем других пленных. Они потом очень могут нам пригодиться.

– Товарищ Лазарев, что вы тут за агитацию развели, жалеете каких-то фашистов. Условия им комфортные. Да их всех загнать в рудники, пусть кирками хлеб зарабатывают.

– На самом деле ни один из этих кораблей, находящихся здесь, не выстрелил по территории нашей страны или по кораблю. Они больше с англичанами воевали, чем с нами. Между прочим, после войны англичане снова начнут весь мир агитировать за войну с нами, а немцы, как я говорил, могут быть хорошими союзниками.

– Хорошо, пусть всех тяжелораненых перегружают на один миноносец и уё…т, а второй остается здесь.

– Леня, передай наши условия, и, если согласны, пусть поднимают белые флаги. Но предупреди, все стрелковое оружие за борт, если с кораблей выстрелит хоть пистолет в сторону наших кораблей, мы отправим их на дно.

Пономарёв, свяжись с Щедриным, пусть всплывает напротив крейсера и направит свой нос в борт. Немцы стрелять не смогут, артиллерия крейсера при таком крене действовать не может. Егорову взять на прицел линкор. Передайте Колчину, как только немцы выкинут белые флаги, пусть подходят. И еще. Миноносец, что отойдет отсюда, не трогать.

Остатки немецкой эскадры стали спускать свои военно-морские флаги и поднимать белые, подтверждая свою капитуляцию.

Перегрузив всех тяжелораненых на один корабль и забрав большинство других раненых, миноносец на грани безопасности кораблевождения, медленно стал уходить в сторону побережья Норвегии.