Глава 16

Убийство Белоцерковского наделало в столице много шума. Нижняя палата Государственной Думы, вечно злопыхавшая в адрес Глеба Абрамовича при его жизни, теперь лицемерно возмущалась разгулом преступности и наглости политических экстремистов.

Президент выступил с очередным заявлением, что не допустит криминалитет к власти. Впрочем, с подобными заявлениями он выступал регулярно, и ни к Белоцерковскому, ни, к сожалению, к рвущимся к власти преступникам слова его никакого отношения не имели.

Верхняя палата ограничилась сдержанным покашливанием и осторожными намеками, что убийство Белоцерковского связано с переделом нефтяного рынка и политические мотивы здесь совершенно ни при чем.

Многих из российских «сенаторов-губернаторов» Глеб Абрамович подкармливал: кого кредитами из своих банков, кого поставками сырой нефти на нефтеперерабатывающие заводы. Они рады были освободиться от зависимости от ГБ и обрести самостоятельность своих политических взглядов и экономической политики в своих регионах. Правда, независимость эта была мнимой – кредиты были по-прежнему нужны, заводы по переработке нефти вновь встанут, как только выработают последний баррель нефти, присланный на них по распоряжению ГБ, – так или иначе, но придется продаваться вновь. Не Белоцерковскому, конечно, а кому-то другому, все равно кому, тому, у кого денег хватит.

Больше всего расшумелась Центральная избирательная комиссия, почувствовавшая хороший повод привлечь к себе внимание. Ее председатель в своем выступлении по телевидению вспомнил еще ряд громких политических убийств, так и оставшихся нераскрытыми, и практически обвинил руководство МВД и ФСБ в попустительстве политическим убийцам. На следующее утро Президент вызвал к себе силовых министров и держал их у себя на ковре минут сорок. Журналистам о цели совещания не сообщили.

Выйдя от Президента, министр внутренних дел промямлил перед камерами журналистов что-то невнятное о необходимости укрепления охраны границы, а красный как рак генерал Утин от комментариев отказался, грубо обложив матом слишком резвого репортера съемочной группы ОРТ.

Как ни странно, но ни один из присутствующих при этом телевизионных каналов не воспользовался оплошностью генерала и не выдал в вечерний эфир его красную матерящуюся физиономию.

Возможно, об этом позаботились его подчиненные. По крайней мере, с их стороны сделать это, причем без ведома самого генерала Утина, было бы вполне логично. Утин, вернувшись от Президента, устроил в Конторе такой разгром, что часть начальников отделов в тот же день оказалась в заместителях, несколько человек отправились под арест, и практически полностью был уволен технический персонал Конторы. В Конторе всегда есть в чем навести порядок, был бы повод. Появление Утина на экране перед всей Россией, и не только Россией, стало бы поводом для еще одного разноса. Словом, инстинкт самосохранения у конторщиков сработал, и запись в эфир не вышла.

Как уж они этого добиваются от строптивых телевизионщиков – это их дело. Может быть, «скелет в шкафу»? Так называется припрятанный до поры до времени компромат… Так, ведь, черт их знает, все равно не скажут.

В расследовании убийства Белоцерковского ФСБ до этого момента участвовала лишь с точки зрения контроля за иностранными компаниями, заинтересованными в том, чтобы сбить цены на российскую нефть, и увидевшими в смерти Белоцерковского подходящий повод для этого.

Что думал Президент по поводу цен на нефть, осталось неизвестно, а вот о его мнении о темпах расследования убийства кандидата в депутаты Государственной Думы Глеба Абрамовича Белоцерковского можно было догадаться. Судя по тому, что сразу же после совещания в Кремле дело об убийстве Белоцерковского было передано в ФСБ, а Утин, выслушавший откровенное мнение Президента о его усердии в вопросе о контроле за политической ситуацией в стране, выскочил из Овального кабинета красный как рак. Мнение это было весьма невысоким, да к тому же и сформулировано оно было в весьма резкой форме, впрочем, традиционной для Президента.

Словом, через два часа после того, как генерал вернулся из Кремля, на столе у начальника оперативной службы лежал категорический приказ о срочном задержании Панфилова Константина Петровича.

Тут же начал отрабатываться традиционный вариант розыска – через информаторов. Кроме того, начальник службы вызвал на разговор лидера нижегородской группировки, которого ФСБ несколько лет держало на крючке, располагая на него материалом по двум «незначительным» эпизодам, которые потянули бы лет на пять в совокупности. Лидер попытался отнекиваться, но ему популярно объяснили, как будут развиваться события, если он откажется помочь, – следствие по его делу может тянуться не только пять, но и все пятьдесят лет. Он выдавил из себя информацию о том, что вопросами безопасности в криминальной Москве занимается теперь централизованная структура во главе с неким Чернышевским, и дал канал связи с ним.

Еще через два часа состоялся телефонный разговор генерала Утина с Чернышевским, и тот принял приглашение встретиться на нейтральной территории и обсудить тактику совместных действий против общего противника.

На встрече, состоявшейся в «Савое», наводненном оперативниками Утина вперемешку с оперативниками Чернышевского, генерал был весьма неприятно поражен профессиональным уровнем своего собеседника, у которого оказалось гораздо больше информации по интересующему их обоих фигуранту, чем удалось накопать за несколько часов аналитической службе ФСБ.

Вообще у генерала сложилось впечатление, что разговаривал он не с бандитом, вынырнувшим из придонных глубин криминальной Москвы, а с руководителем разведки соседнего государства. В целом Утин был доволен тем, что эта встреча состоялась, так как она наглядно показала, насколько устарели представления самого Утина о возможностях противостоявшей Конторе криминальной структуры. Он понял, что противник, воспользовавшись тем, что последнее время ФСБ была занята больше вопросами внешней безопасности, выиграл темп и теперь имеет позиционное преимущество.

Доволен был и Чернышевский. Конечно, ситуация, когда его аналитико-оперативная группа представляет собой информационную «черную дыру», активно поглощающую информацию и не выдающую наружу ни единого информационного «луча», дает возможность спокойно развивать инфраструктуру, налаживать дисциплину и повышать боеспособность, но вечно так продолжаться не может.

Как только он перейдет к активным действиям, начнется столь же активное противодействие со стороны МВД, а затем и ФСБ.

Начнется, как всегда, ментовское «шапкозакидательство», наглые до дикости и столь же безрезультатные «наезды». Потом в ход пойдет тяжелая артиллерия с использованием спецгрупп «Альфа», «Бета» и так далее, вплоть до «Омеги», и тоже все безрезультатно. Чернышевский, хорошо знакомый с методами работы своих противников, тщательно продумал их тактику и нашел на каждый их ход очень эффективные тактические средства защиты – от внедрения в ряды противника информаторов, чтобы получать сведения о его планах в случае жесткой компьютерной защиты его коммуникативного информационного пространства, до тактики мобильных групп, которые постоянно меняют дислокацию, постоянно находятся в движении.

И только когда до тупорылых силовиков дойдет, предполагал Чернышевский, что они столкнулись с совершенно новым для них уровнем организации и с первым прототипом криминальной структуры двадцать первого века, ФСБ сообразит, что прежде всего необходимо установить с противником информационный контакт, что иные методы противостояния – это уже «пещерный» уровень, поиски черной кошки в темной комнате, без прибора ночного видения. И Контора сама выйдет на него с предложением установить такой контакт и договориться о правилах ведения войны, поскольку играть без правил Чернышевский просто откажется, просто не будет входить в соприкосновение.

А правила, естественно, – это уже продукт компромисса. Компромисс же подразумевает косвенное признание статуса твоего противника. Таким образом, произойдет нечто вроде раздела сфер влияния между государственной структурой и криминальной. А это уже – огромная победа. Дальше – только соревнование, только конкуренция двух равноправных противников-партнеров.

Именно столь необычный для сегодняшней России статус видел в созданной им структуре Чернышевский. Но необычным и непривычным он был лишь в силу того, что Россия во многом жила по меркам прошлого века, а Чернышевский смотрел вперед и умел видеть перспективы.

Поэтому приглашение к контакту хоть и было несколько преждевременным, но позволяло сэкономить кучу времени и средств.

Была возможность с самого начала заявить о себе своему самому главному противнику – аналогичной государственной структуре и тем самым перепрыгнуть сразу через несколько лет в своем развитии.

«Вроде Монголии, – усмехнулся Николай Гаврилович, рассматривая напряженного и слегка обескураженного генерала, сидящего напротив него, – сразу из феодализма в социализм… Впрочем, это пример не совсем удачный, не стоит иронизировать над своими перспективами, это не слишком хорошая примета».

Он не боялся открывать генералу свои карты. Уровень технического обеспечения высокий? Конечно, высокий, что в этом удивительного? Мы – серьезные люди и к делу относимся серьезно.

Мы владеем практически всей информацией, которая проходит через ваши системы связи? В этом нет ничего необычного – давно наступило время информационных технологий и, естественно, системных разведок.

Что еще? Мы угадываем ваши действия? Готовы к вашему следующему шагу? Так ведь у нас тоже есть хорошие аналитики, нам не жалко хорошо платить умным людям за хорошую работу.

Тарифной сетки должностных окладов у нас не существует, осуществляем напрямую вами же еще недавно столь любимый принцип «каждому – по способностям». Но только не формально, как это делаете вы, а по-настоящему, не скупясь высоко оценивать эти способности.

Словом, люди мы серьезные, профессионалы и справедливо требуем уважительного к себе отношения. А от уважения до признания – всего один шаг. Можно даже сказать – шажок.

И вообще, не будем морочить голову ни себе, ни другим, а займемся делом. Серьезно и профессионально, как партнеры, заинтересованные в результате. Нам удалось добиться в ваших глазах такого статуса, теперь вам остается только признать это и не дергаться понапрасну.

Когда-нибудь вы разработаете методы борьбы со структурами, подобными нашей, вот тогда и перейдем к взаимным разборкам – кто из нас круче? Но сейчас вам нас просто не достать.

Генерал Утин, разглядывая разложенные перед ним на столе козыри, хорошо понимал, что ему остается только признать, что эти козыри не плод воображения самонадеянного противника, что они реально существуют и способны изменить его представления о современной жизни. Оказывается, она дает равные возможности всем, а не только тем, кто получает разрешение государства на право воспользоваться этими возможностями.

Отсюда следовали еще более непривычные выводы о необходимости изменения самих принципов, на которых строилось до сих пор российское государство. Например, следует признать, что один из китов, на котором стоит государственная система, – это материальная собственность, в самом общем виде выражающаяся в капитале.

Причем совершенно не имеет значения, каким образом этот капитал получен. Если тебе это неизвестно, то ты не имеешь право проявлять к его обладателю никаких иных чувств, кроме уважения.

А это в корне противоречит традиционному русскому менталитету, ориентированному на «всеобщую справедливость», «соборность», «всемирную общину» и «приоритет духовного над материальным».

Было от чего перекоситься генеральской крыше.

Единственный, впрочем, очень естественный вывод, который сумел сделать генерал, наскоро прокрутив в голове всю лавину свалившейся на него не столько фактической, сколько мировоззренческой информации, – отказываться от сотрудничества глупо.

И не только потому, что изначально эта идея принадлежит им. Еще и потому, что сотрудничество наглядно, просто-таки на пальцах демонстрирует необходимость ответного развития государственных структур. Причем не формального, организационного развития, традиционно выражающегося в закупке новой техники и приспосабливании этой техники к старой системе жизнедеятельности Федеральной службы безопасности.

Теперь речь необходимо вести о концептуальном развитии. Жизнь поставила их в положение догоняющих. Впрочем, не жизнь, сами они себя в это положение поставили. Вперед надо было смотреть, а не грязь у себя под ногами рассматривать.

Дождались, что бандиты учить их начали, мордой тыкать! Чекисты! Служба безопасности! Профессионалы, мать вашу! Глотай теперь все это дерьмо!.. Нет, не зря, очень не зря одобрил генерал эту встречу!

Впрочем, встреча имела и вполне конкретные оперативные последствия.

Чернышевский получил удовлетворение от того, что его план привлечения к охоте за Панфиловым государственных структур полностью осуществился, а генерал Утин получил сведения о том, что убийца Белоцерковского работает, как правило, не один, а в паре с бывшим милицейским майором Макеевым. Это была вполне конкретная зацепка для активизации поиска.

Следствием состоявшегося контакта стала, с одной стороны, гораздо большая осмысленность в действиях ФСБ, а с другой – новый тактический план, сложившийся в голове Чернышевского во время разговора о Панфилове с фээсбэшным генералом.

Вернувшись на свою базу в Подмосковье, Чернышевский просидел несколько часов у себя в кабинете с прозрачными стенами, время от времени вызывая лишь Синельникова и требуя от него конкретные материалы по тем периодам жизни Константина Панфилова, которые удалось восстановить по имеющейся информации наиболее полно.

Выкурив пачку сигарет и выпив литра полтора кофе, Чернышевский представил, наконец, психологический портрет человека, которого разыскивал. Тип он, с одной стороны, странноватый для криминального мира, к которому его, впрочем, нельзя было отнести полностью, но с которым он очень активно контактировал, то сотрудничая со всякого рода бандитами и ворами в законе, то воюя против них. Стремление к обогащению явно нейтрализовано у него какими-то факторами, природа которых скорее психологическая.

Чернышевский, конечно, не мог бы восстановить всю эволюцию представлений Панфилова о жизни, но кое-что понял, основываясь на его поступках, кое о чем догадывался, а некоторые вещи просто почувствовал, достроив в своей голове недостающие звенья.

Да и вступление Панфилова в борьбу с преступностью само по себе было очень красноречивым. Чернышевский долго вчитывался в текст обращения, с которым Панфилов выступил по телевидению, и мало-помалу «темная лошадка», которой до того представлялся ему его противник, начала понемногу светлеть.

А это было очень важно – понять движущие противником мотивы, понять идеи, которыми он руководствуется, особенно в том случае, когда эти идеи не материального характера.

Следующий вывод, который сделал Чернышевкий, был получен по методике перспективного прогнозирования, которой пользовался Чернышевский, разрабатывая модель будущих взаимоотношений с ФСБ. Главное, от чего он отталкивался, – мысль о том, что очень важно для Константина Панфилова самоуважение.

Самоуважение, построенное не на традиционной для криминалитета системе материальных ценностей, а на вещах идейных, можно сказать, нереальных. Нереальными они были, например, для самого Чернышевского. При всем том он прекрасно понимал, что если какая-то идея руководит действиями конкретного человека, то она уже реальна, – как мотив, на который можно опираться при разработке модели поведения.

Чем больше думал Чернышевский о Панфилове, тем проще казалось ему решение стоящей перед ним задачи. Панфилов, как только Чернышевский понял его систему ценностей, оказался вполне «управляемым» человеком. Нужно только найти ниточку, за которую необходимо дернуть, и Панфилов начнет исполнять танец, который закажет Чернышевский, он вообще, можно сказать, – марионетка, которой управляют ниточки жизненных ценностей. Короче, задача оказалась довольно простой.

Самолюбие его было полностью удовлетворено. Он нашел путь к Панфилову. Оставалось только продумать детали.

Прежде всего Панфилова нужно вновь оставить в одиночестве, то есть лишить напарника. Именно поэтому Чернышевский назвал Утину Макеева.

В конце концов, пусть сделают хоть что-то для успеха «общего дела»!

Это «хоть что-то», в представлении Чернышевского, создаст атмосферу тотального преследования Панфилова и вынудит его резко ограничить контакты с внешним миром и затаиться в какой-нибудь норе. Загнать волка в логово и заставить его думать над своей жизнью. Не важно, что именно будет он в этой ситуации думать, – любого человека заставь долго думать над тем, как прошла его жизнь, и он неизбежно впадет в депрессию.

А состояние депрессии, в которое нужно было загнать Панфилова, играло немаловажную роль в плане Чернышевского. Потому что в финале он готовил Панфилову своего рода «приманку». Ему нужно будет создать условия для этакого «подвига», совершить который его заставили бы обстоятельства.

Не реальные, конечно, обстоятельства, а те идеи, которыми Панфилов в своей жизни в последнее время руководствовался. Он – человек принципиальный, вот пусть его же принципы и подтолкнут его в объятия…

В объятия кого? Да того же Тузова, например. Тот очень даже неплохо справился со своим заданием, подставил Панфилова классически.

Тоже интересный тип. Честно говоря, Чернышевский думал, что Тузова пристрелят, когда он будет совершать теракт. Слишком уж непрофессиональное впечатление он производил. Но, с другой стороны, именно это обстоятельство и давало некоторое преимущество ему. Его безалаберный вид не вызывал особого беспокойства у тех, кто привык к настоящим профессионалам.

К тому же с головой и способностью делать выводы у Тузова было все в порядке. Сумел же он вычислить контакты Панфилова с Белоцерковским. Лучше и придумать было нельзя. Мало того, успешно провел в одиночку весьма сложную операцию и, что самое удивительное, остался жив.

Когда он явился к Чернышевскому, тот посмотрел на него, как на привидение. Будучи хорошо знаком с системой охраны ГБ, Чернышевский, едва получив сообщение от своей группы системного перехвата об убийстве Белоцерковского и о причастности к убийству Константина Панфилова, чьи отпечатки пальцев были найдены на месте преступления, как тут же понял, что Тузов задание выполнил.

Но тот не являлся к нему сутки, в течение которых Чернышевский, так и не дождавшись его с рассказом о подробностях, решил, что Тузова пристрелили и, возможно, сочли сообщником Панфилова. Увидел его у себя и выслушал рассказ о том, как он проснулся от того, что по карманам у него шарили малолетние проститутки, как он отправился с этими проститутками в ближайшую рюмочную и там опять напился до бессознательного состояния, как потом, очнувшись вновь на улице, на лавочке, не обнаружил в карманах ни денег, ни пистолета.

Напрягшись, он сообразил, что подобрал пистолет с газона, на котором спал, когда отправился с «девчонками» в рюмочную, но там-то, кажется, его и забыл. А вот куда подевались деньги, он вообще не помнит. Когда последний раз заказывал текилу, были на месте, а когда проснулся, нашел только банкноту в один доллар.

Откуда она у него взялась, он тоже хорошо помнит, – ему дали сдачу за текилу, он сунул эту сдачу в карман, но промахнулся и попал рукой за рубашку. Там и нашел он этот самый доллар.

Чернышевский посмеялся, вновь поудивлялся замшелости ментовского мышления, не позволившего сделать элементарный вывод о том, что пьяный человек под деревом в непосредственной близости от места преступления может иметь к нему отношение, и отправил Тузова отсыпаться и приводить себя в порядок.

Недалеко отправил, всего лишь в комнату отдыха здесь же на базе, приказал приглядывать за ним и ни в коем случае не давать ни капли алкоголя. Тузов был ему еще нужен, но сначала нужно было дождаться, когда ФСБ нейтрализует напарника Панфилова.

Тогда вновь на сцену выйдет Тузов. А пока пусть отдыхает.