Глава 18

— Нет, Костя, я не согласен! — Макеев решительно поставил стакан на стол, так и не допив виски. — Ты пойми, я все же милиционер, хоть и бывший! А то, что ты предлагаешь, это беспредел какой-то!

— Ты, Саша, уже пробовал бороться с ними законно, — возразил Панфилов. — Я тоже пробовал, не законно…

Константин многозначительно выделил «не» и даже палец вверх поднял.

— Но и у меня ничего не вышло. Знаешь, почему? — Захмелевший Панфилов наклонился к Макееву и положил ему руку на плечо. — Потому, что я жил по понятиям. Слышал, надеюсь, такое выражение?

— Обязательно! — кивнул Макеев. — Ты, Костя, пойми, я же бывший мент!

— Ну да! — согласился Константин. — Ты бывший мент, а я бывший Жиган. Мы с тобой, Саша, бывшие! Ты хочешь быть бывшим? Я — не хочу!

Панфилов снова выделил голосом «не» и опять поднял палец. Макеев посмотрел на палец внимательно и неопределенно пожал плечами.

— Я тоже не хочу, — сказал он. — И никогда не хотел. Но меня никто ни разу не спросил, чего я хочу, а чего не хочу. Они меня просто подставили и выгнали из органов на хрен! А чего я хотел? Я хотел всего лишь, чтобы преступники понесли заслуженное наказание. Разве это много? Скажи мне, Костя, разве много?

Панфилов пьяно рассмеялся и разлил остатки «Канадиен клаб» по стаканам.

— Законы сочиняли такие же преступники, но не для себя, а для других преступников, — сказал он. — Но каждый представлял себя на месте подсудимого и оставлял лазейку, которой смог бы воспользоваться сам, случись с ним какая неприятность. Весь твой закон от таких лазеек дырявый, как решето. Попробуй вычерпать им море преступности! Это утопия, Сашенька! Поверь человеку, который сам нарушал этот закон без счета. Этих гадов надо просто давить, бить их так же, как они бьют всех остальных, не выбирая методов. Главное, результат. Я долго об этом думал, Саша, очень долго. И понял, что другого пути нет. Только их же оружием! Это для них — самое страшное, поверь мне, я видел их не меньше, чем ты — ментов!

Макеев молча выпил свое виски и вдруг посмотрел на Константина совершенно трезвым взглядом. Константин под этим взглядом тоже протрезвел. И вовремя, потому что Макеев задал ему сложный вопрос, а отвечать нужно было откровенно — не мог он врать или отшучиваться, когда вопросы ему задавал Макеев.

— Что-то с тобой случилось, Костя, — сказал Макеев. — Ты изменился, другим стал. Словно думал долго и наконец надумал. Ответ нашел на вопрос, который тебя мучил. Я даже не знаю, не могу сказать, к лучшему это или нет? Что случилось с тобой? Ты словно проснулся! Боюсь, как бы это; не я тебя разбудил, а, Костя? Может быть, и не стоило тебя будить? А то натворишь ты теперь такого! А я себя в твоих подвигах винить буду…

Константин выслушал внимательно и, когда Макеев замолчал, долго сидел, не отвечая. Макеев не торопил, ждал, дымя сигаретой.

— Я тебе, Сашка, все про себя рассказал, — ответил наконец Панфилов. — Ну, почти все. Может, что-то и утаил, так это не потому, что от тебя скрыть хотел, просто самому вспоминать больно… Ты знаешь, кем я был. Имя Константина Панфилова не только в Запрудном гремело. Меня и в Москве многие знали! Я одним из первых был, кто кооперативы организовал, из тех, кто с самого начала подниматься начал как на дрожжах. И сумел подняться тоже первым… У меня, Саша, все было: и дома, и машины, и банк свой был, и казино, и ресторан.., телекомпанию собирался покупать — чуть было не купил!.. И мэром в Запрудном тоже чуть было не стал. Меня уже выбрали, но те, кто с властью не хотел расставаться, результаты выборов отменили…

Я и нефтью занимался, и водкой — а это, как известно, самый доходный бизнес.

С наркотиками только никогда не связывался… Я огромными деньгами тогда ворочал, потому что первым успел развернуться, пока еще свободно в бизнесе было, не толкали друг друга локтями. Наверное, поэтому первым и понял, что калечу всех, кто рядом со мной. Друзей, женщин своих…

Брата. Я когда понял это, ну, что из-за денег всех своих близких потерял, я чуть с ума не сошел! Да за каким хреном они мне, думаю, нужны, деньги эти поганые? Чтобы сытую и красивую жизнь себе покупать и делать еще больше денег? А какой ценой?

Ценой жизни тех, кого я любил? Я даже всерьез подозревать стал, что я просто урод какой-то меченый! Что судьба у меня такая — подставлять тех, кто мне дорог…

Чуть не поверил в это!

Константин усмехнулся, словно ему теперь и самому смешно было вспоминать о том, как он представлял свою жизнь прежде.

— Спасибо тебе, Сашка, — это ты мне мозги выправил, — сказал Константин. — А то бы с ума сошел, так и стал бы себя каким-то проклятым считать.

Макеев согласно кивнул.

— Это не ты с ума сошел, Костя, — сказал он. — Это они.., все!

— Вот! — воскликнул Панфилов. — Вот и я это понял наконец. Они бешеные, Сашка, и их не вылечишь ничем! Их просто уничтожать надо. Всех, кто жизнь ставит дешевле денег, надо уничтожать, и нечего их жалеть… Не «шестерок», нет, — те просто не понимают ничего своими пустыми головами. Их с детства научили драться, жрать водку и глотать колеса, курить травку и трахать проституток.., их научили любить даровые деньги и презирать чужую жизнь!

На их глазах убивали людей легко, словно тараканов давили, и они научились этому тоже. Что с ними воевать? Уничтожать нужно тех, кто понимает… Кто видит свою жизнь со стороны. Лидеров, паханов, отдающих приказы, посылающих своих «братанов» на убийства. Я знаю, что говорю, поверь мне. Мне самому пришлось паханом у запрудненской братвы побыть, хотел их в более-менее человеческий вид привести.

И знаешь, кое-что мне удалось, неплохой отряд начал складываться, но… Не успел я.

Поехал в Дагестан за брата мстить гаду одному. А вернулся оттуда не скоро. Пока по прикаспийским пескам и болотам мотался, многое успел передумать, многое понять, ко многому, что раньше мне ценным казалось, успел вкус потерять. Тогда и пришли мне впервые в голову мысли, что надо с ними их же методами бороться, по-другому ничего не получится… А себя — ни в чем не вини. Вот поверь мне, если считаешь меня другом, шагу без твоего одобрения не сделаю! Если ты мне скажешь: «Ша, Костя!» — пальцем никого не трону! Спорить с тобой буду, ругаться, морду тебе могу набить, но пальцем не пошевельну, не трону никого, пока ты со мной полностью не согласишься.

— Почему? — спросил неожиданно Макеев.

Константин посмотрел на него растерянно. Потом взял пустую бутылку, перевернул ее вверх дном над своей ладонью, подержал и, с сожалением убедившись, что из бутылки не вытекло ни капли, поставил ее обратно на стол.

— Не знаю, почему, — сказал он. — Может быть, потому, что не хочу один опять оставаться. А может быть, еще почему. Не знаю, правда…

Он вдруг рассмеялся, хлопнул Макеева по плечу и сказал решительно:

— А тварей этих нужно бить и не жалеть их поганых жизней! Я одного пожалею, если тебя послушаю, а он потом десяток других убьет. А может, и тебя — тоже. Так почему же я его прощать должен? Что же они брата моего не простили? А ребят, друзей моих еще по Афгану, что со мной вместе всегда были, — и со стаканом в руке, и с автоматом? Что же их не пожалели?.. А Маргарита кому помешала, а? А Татьяна? Их за что? И я прощать должен всех?! Не-е-т, никогда!

— Костя, ты убил уже того подонка, который Риту с Таней… — сказал Макеев тихо. — Кому же теперь ты мстить собираешься?..

— А того подонка, который тебе горло, как Ритке, перережет, я тоже уже убил? — закричал Константин. — Пошел ты со своим гуманизмом! В задницу себе его засунь, законник хренов! Пока ты их по закону вылавливать будешь, они еще стольких поубивают! И спокойно причем поубивают, потому что не боятся ни хрена твоего закона, как я его никогда не боялся. А вот меня они будут бояться! Я им устрою всеобщую чистку, они у меня вспомнят тридцать седьмой год! Они забегают как тараканы, щели поуже искать начнут — где бы спрятаться. А я их оттуда, из щелей — крутым кипяточком, кипяточком!

Он задиристо посмотрел на Макеева и спросил:

— Ну, прав я или нет? Ну, давай, возражай! Доказывай мне, что они люди, что их по закону твоему судить нужно! Только где твой закон был, когда они моего брата живьем сожгли?! Когда друзей моих на куски рвали?! Когда за мной, как за волком поганым, охотились? Когда хладнокровно горло резали…

У него перехватило дыхание.

— ..Маргарите, — закончил он, судорожно сглотнув. — Я же любил ее, понимаешь ты это, Сашка?!

Макеев мрачнел все больше, слушая Панфилова. Но не оттого, что был не согласен и не мог его переубедить. Нет, напротив, он мрачнел потому, что Константин убедил его в своей правоте.

Мрачнел, потому что вспоминал, сколько лет без всякой, как он теперь понимал, надежды на успех, пытался бороться с этим злом, как чума распространившимся по России… Люди убивают себе подобных чаще всего из-за денег. Случается порой, что и просто не поделили между собой первое место, не доказали друг другу, кто круче.

Но это редко, очень редко. В основном, прав Панфилов, из-за денег. Из-за них забывают все на свете и всех — и родных, и близких, и чужих, и далеких.

Из-за денег можно все. И чего стоят все умные исследования, которые проводил Макеев, когда писал свою диссертацию об истоках преступности в России? Бесполезная, испачканная чернилами бумага, в которой нет ни одного правильного слова, ни одной истинной мысли!

Вот она, истина, только что прозвучала из уст Кости Панфилова — этим подонкам нет места в жизни! Зачем ждать, когда они убьют кого-то, чтобы потом, после убийства (!), их наказывать?

В этом нет уже никакого смысла! Убитого человека уже не оживишь, не вернешь, хоть расстреливай его убийцу, хоть четвертуй его, хоть растворяй в кислоте!.. Преступление необратимо. Самая большая ошибка в законе — это то, что наказание наступает после преступления. Эти понятия нужно поменять местами… Нет-нет, конечно, нельзя наказывать кого попало, утверждая, что любой может совершить преступление!..

Во-первых, не любой, а лишь немногие на это способны. А во-вторых, есть очень много людей, которые уже совершили преступление, и не одно, и остались безнаказанными только потому, что не удалось доказать их вину. Или, например, потому, что так и не удалось найти их и арестовать…

Вот таких нужно наказывать, без всякого сомнения. И не надо ничего доказывать.

Зачем доказывать, если они и сами прекрасно знают все свои грехи? На хрен эту абстрактную справедливость!

Пусть это не согласуется с законом — к черту этот закон! Он сам ни хрена не согласуется с жизнью! Этим подонкам закон не писан — они сами себе законы устанавливают!.. Вот и хорошо!

И мы с Костей себе закон установим, решил Макеев, у нас будет очень суровый закон, главным его постулатом будет такая мысль: «Перед смертью все равны!» Да-да, именно равны, и жертва, и убийца! И они все очень скоро это поймут, подонки!..

Макеев вдруг встрепенулся и с размаху хлопнул задумавшегося Константина по плечу.

— Все правильно, Костя, — сказал он. — Я с тобой. Этих ублюдков нужно наказывать! Чтобы они помнили, что наказание неотвратимо. Мы с тобой станем.., нет, не мстителями. Месть — это злоба, это ненависть к кому-то одному. Мы, Костя, станем карателями! Мы будем спокойно и хладнокровно наказывать всю эту сволочь. Это благородная задача — очистить эти авгиевы конюшни столицы.

Панфилов встал и потянул Макеева.

— Пойдем, Сашка! — сказал он.

— Куда ты? — встрепенулся тот. — Куда мы с тобой в таком виде? — Я же ствол не разгляжу. Куда мы сейчас годимся!

— Что ты плетешь, балда? — засмеялся Константин. — Я никогда не делаю ничего серьезного в пьяном виде… За бутылкой .пошли, чудак! Еще много чего обдумать надо, а без горючего мы с тобой через полчаса заглохнем. Надо допинг принять, чтобы с дистанции не сойти.

— Фу, блин! — шумно вздохнул Макеев. — Так бы сразу и сказал. Пошли!

…В ту ночь Панфилов с Макеевым еще долго обсуждали свои новые планы. Договорившись о главном, они принялись обсуждать детали, искать решение тут же возникающих проблем.

Макеев засомневался и высказал ренегатское предположение, что из их затеи ничего не выйдет, поскольку в каждом деле важно не только желание, но и подготовка.

Не личная, физическая подготовка — в этом Макеев особых проблем не видел, а организационное обеспечение: оружие, экипировка.., ну, и прочее.

К примеру, одной старенькой макеевской «шестерки» им явно будет недостаточно. Для того чтобы чувствовать себя свободно и не сковывать оперативных возможностей, необходимо иметь как минимум три, а то и четыре машины с гаражами в разных районах Москвы.

А средства связи?., а взрывчатка?., а бронежилеты, наконец?! Ведь надо же учитывать, что не с сопляками решили связаться, а с профессионалами. Случайная пуля в живот — и все, гаси свечки!

На все это нужны деньги, и немалые!

У Макеева личных сбережений немного, взяток за время работы ментом не брал, а из ментовской зарплаты много не накопишь… У Константина же и вовсе только на виски и сигареты деньги остались. Макеев вспомнил, что в Запрудном Панфилов бросил все, что ему раньше принадлежало.

Это был не очень удачный вариант, но попытаться вернуть хоть что-то из его прежней собственности можно было.

Сложность, конечно, состояла в том, что он сменил имя и фамилию, купив себе поддельные документы, и сейчас Константин Панфилов считался без вести пропавшим и находился в розыске.

Но обдумать возможность его возвращения в Запрудный, пусть даже нелегально, можно было. Не отказываться же совсем от всего?

Но, к удивлению Макеева, оказалось, что Панфилов сам уже все обдумал и первым вспомнил о варианте, который пришел в голову Макееву. Вспомнил, чтобы напрочь его отвергнуть, даже рукой махнул.

— Не могу я туда возвращаться, пойми ты! — горячился Константин. — Там для меня умерло все, и я в том числе… Там я опять хандрить начну, вспоминать…

— Но что же делать-то будем, предлагай! — не унимался Макеев.

— Есть идея! — Константин хитро улыбнулся. — Не такая уж простая для осуществления, но очень и очень перспективная.

— Ну давай, выкладывай, — сказал Макеев нетерпеливо.

— Помнишь, как ты меня неделю назад из подвала овощехранилища освобождал, куда меня — Славик, сынок пропавшего без вести банкира, посадил? Ему еще тип один помогал, смазливый такой, которому ты руку вывихнул? — спросил Панфилов.

— Как не помнить! — засмеялся Макеев. — Если б не я, сидел бы ты и сейчас, к трубе наручниками прикованный, крыс бы кормил.

— Теперь вспомни, почему меня в этом подвале держали, я рассказывал тебе…

— Это было что-то очень запутанное, — пробормотал Макеев, — не помню!

— Тогда вспомни ту бабу, которой мы тело убитого сыночка банкира подбросили, — сказал Панфилов, усмехнувшись. — Ну, ты еще говорил, что баба была — во!

— И сейчас могу повторить то же самое с полной ответственностью, — встрепенулся Макеев. — Дура, по-моему, набитая, но снаружи у нее все в порядке. Видел бы ее ты, сам бы со мной согласился.

— Дело не в ее бюсте, а в том, что она осталась единственной наследницей этого самого банкира, который пропал месяц назад. Я и сидел в подвале-то только потому, что слишком много знаю о его смерти.

— Это Воловика, что ли, миллионера? — вспомнил наконец Макеев.

— Я бы сказал, мультимиллионера, — ответил Панфилов. — Сына его, Славика, балбеса великовозрастного, на наших с тобой глазах убили в тот момент, когда мы из подвала выходили. Правильно, гады, рассчитали, труп у нас на руках остался, попробуй докажи, что мы не из подвала его вытащили. Это ты помнишь? Ты сразу сообразил, что, если мы от его тела не избавимся, нам с тобой крышка, никто не поверит, что это не мы его прикончили.

— Это я помню, — кивнул Макеев. — Стреляли из автомата, из окна машины, и стреляли именно в него, нас с тобой не зацепило даже.

— А знаешь, почему не зацепило? — спросил Панфилов. — Потому, что эта вдовушка как раз и заказала своего пасынка, а его убийство на нас хотела повесить, в первую очередь на тебя. Она же знала, что ты меня освобождать поехал, вот и послала своего человека. Нам еще повезло, что удалось эту машину разыскать и подбросить труп Славика тем, кто его убил. Представляю их физиономии, когда они обнаружили его в своем багажнике.

— Но, Костя, скажи мне наконец, — воскликнул Макеев. — Ну почему все красивые женщины так кровожадны?

— Не преувеличивай, — отмахнулся Панфилов, — не все, и не так уж беспричинно кровожадны. Лилечка — вдова Воловика, теперь, после того как Славика убили, все наследство ей достанется. Мне Славик в подвале подробно все про папашу своего рассказал и про взаимоотношения с мачехой, с Лилечкой этой крутобедрой.

Единственная проблема — никто не знает, куда подевался сам Воловик. Пропал — и все. Ни слуху ни духу. Испарился. Она не сможет вступить в права наследства, пока не будет доказано, что супруг умер. Они меня поэтому похитили тогда и в подвал посадили…

— Так ты и в самом деле знаешь, что случилось с этим Воловиком? — недоверчиво посмотрел на Константина Макеев. — А я-то думал, лажа все это.

— Знаю, — кивнул Константин. — Человек, который заказал его убийство, — Витольд Мошнаускас — перед своей смертью рассказал, как убили Воловика. Сложность в том, что труп его не нашли и найти его невозможно. Его сбросили в расплавленный металл. Можешь себе представить, что от него осталось… Но убийство было записано на пленку. Вот эта пленка и может служить доказательством смерти миллионера. Об этом Мошнаускас мне тоже рассказал за несколько секунд до того, как я его убил.

— Ну да, конечно, если такая запись есть, она может служить доказательством, — согласился Макеев, — если на ней, конечно, можно лицо Воловика разобрать. Но нам-то с тобой что от того, не мы же наследники.

— Но деньги-то нам нужны, — возразил Панфилов. — Ты же сам только что меня убеждал, что без толстого кошелька нечего и думать начинать нашу карательную экспедицию. Вот вдовушка и поможет нам — финансирует нашу кампанию по установлению в Москве справедливого правопорядка. Мы с тобой поможем безутешной вдове получить наследство, а она, в знак благодарности, поделится с нами своими миллионами. Думаю, много нам с тобой не потребуется?

— Ну, пару миллионов, — пожал плечами Макеев. — По одному на брата, чтобы почувствовать себя настоящими миллионерами.

— Согласится, без проблем! — уверенно сказал Константин. — Она получит этих миллионов не один десяток. Есть, правда, одна небольшая сложность. Не мы одни об этом знаем. У нас есть конкурент. Тот самый парень, которому ты руку вывихнул, когда меня из подвала освобождал. Его зовут Денис, а кличка какая-то дурацкая, киношная, Ди Каприо, что ли… Раньше он был заурядным московским сутенером, стриг доллары со своих «курочек» и мечтал «лохануть» очень богатого клиента, чтобы шантажировать его потом всю жизнь. А тут Славик в его поле зрения попал. Денис решил одну из своих «курочек» замочить, а убийство на Славика повесить, чтобы потом его папашу шантажировать… Ничего из этого не получилось, но за Славиком он с тех пор наблюдал. Такая вот предыстория.

А когда Славик озаботился поисками своего пропавшего папаши, он сам Дениса нашел и всю свою проблему ему выложил.

Они меня и выследили, захватили и в подвал засадили. Я с этим Денисом говорил, он все меня пытался уломать, чтобы я выложил все, что об убийстве Воловика знаю.

Он упертый, ему эти воловиковские деньги весь свет затмили. У него план точно такой же, только чуть покруче, чем у нас с тобой, помочь Лилечке Воловик получить деньги, а потом постепенно все их у нее отобрать.

Вот видишь, Сашка, насколько мы великодушнее к этой вдовушке, мы собираемся согласиться всего на пару миллионов.

— Ну, конкуренты меня никогда не пугали, — заметил Макеев. — Этот парень все равно должен на тебя выйти, раз, кроме тебя, никому больше ничего не известно.

Вопрос, стало быть, в том, чтобы забрать кассету из того тайника, где она сейчас хранится, и можно отправляться к вдовушке.

Заодно и полюбуешься на ее формы. А конкуренты пусть в отчаянии кусают локти.

— Если бы все было так просто, как ты изобразил! — усмехнулся Константин. — Проблема в том, что мне неизвестно, где спрятана эта кассета. Я знаю только, что она существует.

— Ну-у-у… — протянул Макеев. — Тоже мне — «хорошая идея»!.. Поди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что…

— Я прекрасно знаю, что мне нужно принести, — возразил Константин, не дав Макееву договорить. — Мало того, у меня есть некоторые соображения, где, вернее, у кого кассета может находиться.

— Это уже лучше, — оживился Макеев. — И у кого же она, по-твоему?

— Тебе, надеюсь, хоть немного знакомо такое имя.., вернее сказать, прозвище — ГБ? — спросил Панфилов.

— Кому же в России не знакомо имя Глеба Абрамовича Белоцерковского? — удивился Макеев. — Но только не говори мне, что кассета у него! Пусть лучше она окажется на Марсе… Мы поедем в США, проникнем в НАСА, захватим «Шаттл» и полетим на Марс за кассетой. В этом случае у нас хоть какие-то шансы есть ее получить. Если же она у ГБ, то у нас, по-моему, нет никаких шансов.

— Ты ныть-то подожди, — перебил его Константин. — У меня есть очень большие подозрения, что кассета именно у него. Доказательств нет, конечно, но разве мы на суде, чтобы доказывать каждое слово? Достаточно просто понять, что это так, верно?

Так вот — я просмотрел газеты за последнюю неделю и выяснил очень странный факт. Белоцерковский скупил тридцать процентов акций «Демократического банка», контрольным пакетом которого, как известно, управлял Воловик. Теперь ответь мне на вопрос, станет ли старый еврей покупать подконтрольный пакет акций банка, решающее слово в котором принадлежит другому еврею, его вечному противнику?

Макеев энергично покачал головой:

— Никогда в жизни! Это же все равно что отдать свои деньги в руки своему врагу.

Этого не может быть никогда!

— А вот здесь ты не прав! — воскликнул Константин. — Один вариант все же существует. Знаешь какой? Когда этот самый еврей уверен, что владелец контрольного пакета никогда не сможет высказать своего мнения ни по одному вопросу. Белоцерковский просто знает, что Воловик мертв, вот и решил потихоньку прибирать к рукам куски его бесхозной финансовой империи.

Если бы у него не было доказательств его смерти, ГБ никогда на такой риск не пошел бы. К тому же Мошнаускас работал именно на него, был его правой рукой во всех тайных операциях. Естественно предположить, что после смерти Мошнаускаса пленка, если была кем-то обнаружена — в его сейфе, например, — попала к Белоцерковскому.

— Черт возьми! — воскликнул Макеев. — Похоже на правду! Но даже если это так, он же никогда не отдаст нам кассету.

— Опять ты не прав! — возразил Панфилов. — Белоцерковский сам нам ее принесет. На блюдечке с голубой каемочкой.

И попросит забрать. Потому, что мы с тобой именно с него и начнем.

— Что начнем? — не понял Макеев. — Что мы с него начнем?

— Отстрел начнем, — сообщил ему Константин. — Увидишь, Белоцерковский сам нас искать будет. Но для начала мы его предупредим и покажем, что намерения наши самые серьезные.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Макеев.

— Я имею в виду очень простую вещь, — ответил Константин. — Мы с тобой не знаем, где он хранит кассету с записью. Но нам не составит большого труда вычислить пару-тройку негодяев, которые работают на Белоцерковского. Держу пари, что, после того как мы ликвидируем одного из его людей, он расколется и согласится на наши условия.

— Костя, — очень серьезно спросил Панфилова Макеев. — Ты уверен, что эти люди, о которых ты сейчас говорил, негодяи?

— Слушай, Макеев, — усмехнулся Константин. — Ты меня утомил. Сколько раз можно доказывать тебе одно и то же? Ты знаешь, сколько денег у Белоцерковского?

Хотя бы можешь приблизительно себе представить?

Макеев молча кивнул. На лице у него застряла растерянная улыбка.

— Я вижу, ты представил, — сказал Константин. — А теперь ответь на вопрос: можно без помощи негодяев столько заработать? Или хотя бы просто украсть, не убивая никого при этом?

Макеев покачал головой.

— Ну вот, — пожал плечами Панфилов, — что и требовалось доказать. Нам с тобой осталось только найти этих негодяев.

Но для начала напишем письмецо нашему главному объекту — поставим его в известность о наших условиях и намерениях.

Надо же ему дать шанс решить дело по доброму согласию…

Через час в адрес главного офиса Белоцерковского было отправлено письмо с пометкой на конверте: «Конфиденциально».

В графе «обратный адрес» Константин, секунду подумав, написал — «В. Мошнаускас». Он был уверен, что служащие офиса обратят внимание на известную в окружении ГБ фамилию человека, который был найден недавно убитым, и письмо попадет к адресату невскрытым..