Глава 6
«…постановил: Панфилова Константина Петровича признать виновным и в соответствии со статьей 148 Уголовного кодекса Российской Советской Федеративной Социалистической Республики приговорить к четырем годам лишения свободы в исправительно-трудовой колонии общего режима. Приговор может быть обжалован в суде высшей инстанции в сроки, определенные законодательством…»
В зале суда было немноголюдно. Несколько случайных людей, корреспондент милицейской газеты «На страже Октября», прокурор, государственный адвокат, охрана.
Не было ни одного близкого человека.
Жиган надеялся, что сможет увидеться с матерью хотя бы в зале суда, но она не смогла приехать, лежала в больнице – сердце подвело.
Игнат, из-за которого, собственно, и заварилась вся каша, тоже не нашел времени, чтобы попрощаться с братом. Находясь в СИЗО, Жиган получил от него единственную записку, из котоpой и узнал, что мать заболела.
После того как в зале суда огласили приговор, у Жигана состоялся последний разговор с адвокатом. Защитником по его делу был назначен тощий вертлявый мужичок в очках, с огромной плешью на голове, которую он безуспешно пытался укрыть, зачесывая последние оставшиеся волосы на лысину.
Вся деятельность адвоката в зале суда свелась к тому, что он зачитал характеристику, полученную от командира части, в которой когда-то служил его подзащитный. Что ж, и на этом спасибо.
Судья, кажется, приняла во внимание положительные отзывы с места службы и воздержалась от вынесения максимально строгого приговора. Между прочим, могла бы дать и семь лет.
Обо всем этом Жиган сказал адвокату. На его предложение подать апелляцию ответил отказом.
Приговор нисколько не испугал его. Жиган был готов к большему сроку. Вплоть до окончания следствия и суда он упорствовал на допросах, и все попытки капитана Дубяги пришить Жигану преступление в составе группы окончились неудачей.
Зачем следователю так хотелось выискать соучастника, Жиган так и не понял. А объяснялось все просто.
После того как умер тогдашний Генеральный секретарь ЦК КПСС Брежнев, в руководстве Министерства внутренних дел начались перемены. Пришедший к власти бывший Председатель КГБ Андропов решил навести порядок в некогда конкурирующем ведомстве и прошелся «железной метлой» по верхушке МВД.
Застрелился бывший министр Щелоков, сняли и отправили на тюремные нары бывшего первого заместителя, зятя Брежнева, генерала Юрия Чурбанова.
К управлению «конторой» пришли новые люди. Министром стал Виталий Васильевич Федорчук, который до этого недолгое время, после назначения Андропова Генеральным секретарем ЦК, работал Председателем КГБ.
После того как Федорчук был назначен на должность министра внутренних дел, освободившуюся после самоубийства Щелокова, по ведомству прокатилась волна увольнений. Те, кто усидел на своих местах, были всецело озабочены ростом показателей раскрываемости преступлений, особенно тяжких и групповых.
Не остался в стороне от общих веяний и капитан Дубяга. Но, как он ни старался, обнаружить тяжкое преступление в деле обвиняемого по статье 148 Панфилова следователю не удалось. Поэтому он вынужден был в положенные сроки закончить следствие и передать дело на рассмотрение суда.
Суд в ту пору работал как хорошо налаженная бюрократическая машина. Это уже позднее, спустя несколько лет, судебная машина начала буксовать. Обвиняемые по много месяцев после окончания следствия будут сидеть в переполненных камерах следственных изоляторов в ожидании вынесения приговора и отпpавки в исправительно-трудовые учреждения.
Жиган быстро прошел через судебный конвейер. Его дело прокатилось как по накатанной колее. Судья вместе с кивалами (народными заседателями) в течение нескольких дней знакомились с результатами следствия, на единственном заседании выслушали речи прокурора и адвоката.
Государственный обвинитель, разумеется, потребовал максимального наказания, ссылаясь на общественную опасность деяний подсудимого и особо дерзкий характер его поведения при задержании, а также нежелание чистосердечно сотрудничать со следствием.
Прокурор таким образом прозрачно намекнул судье на необходимость добавить в дело Панфилова наказание по статье о сопротивлении работникам милиции при исполнении ими служебных обязанностей.
Адвокат, хоть и вяло, попытался нарисовать перед судом положительный портрет Панфилова – тяжелое детство, безотцовщина, трудности с воспитанием, материальные проблемы. Потом служба в армии, Афганистан, исполнение интернационального долга, положительная характеристика командира части.
Наверное, героическое афганское прошлое сыграло свою роль. А может быть, у судьи, немолодой седеющей женщины, были какие-то иные причины, но она по большому счету проигнорировала требования государственного обвинителя и особой общественной опасности в деяниях Жигана не обнаружила.
Конечно, могла бы дать и по минимуму – три года. Но даже такой приговор показался прокурору излишне мягким.
Во всяком случае, еще несколько дней после суда Жиган провел в следственном изоляторе. Утрясались какие-то мелочи, оформлялись документы.
Жиган все это время находился в одной и той же камере, которая стала для него почти родной. Люди менялись, тасовались, как карты в колоде, а он по-прежнему оставался здесь.
К счастью, рядом был и Архип. Следствие по его делу затягивалось. И не потому, что Архип особенно упорствовал или не желал взять вину на себя.
Хозяева квартиры, которую он «поставил» в последний раз, оказались детьми одного из колен Израилевых. Они собирали документы на выезд в страну обетованную и были больше озабочены собственным будущим, чем судьбой вора, который и украл-то всего пару сотен рублей и несколько облигаций. Большую часть своих денег зажиточное семейство успело перевести в доллары и хранило их в более надежных местах, чем домашний чулан.
Следователя, который вел дело Архипа, неожиданно прикомандировали к большой группе подмосковных и столичных сыщиков, которая отправилась в солнечный Узбекистан. Это было еще одним следствием перемен в верхах. Разворачивалось громкое «хлопковое» дело. В этом были замешаны высокие партийные руководители, крупные хозяйственники, а мелкая шушера вроде Архипа могла и подождать.
Вот он и ждал – пока ему назначат нового следователя, пока тот ознакомится с предварительными материалами, снова вызовет свидетелей и пострадавших. Пострадавшие вызовы следователя игнорировали. Архип и сам тяготился пребыванием в следственном изоляторе, хотя повторял, что тюрьма – его дом родной.
Все чаще и чаще на него находило мрачное настроение. Обычно разговорчивый и словоохотливый, он замыкался в себе, сидел на угловых нарах, обняв руками колени, или тихонько напевал под нос какую-нибудь старую воровскую песню.
Помалкивал и Жиган. Переломанное предплечье зажило на удивление быстро. А вот ожог на руке еще долго доставлял неприятности. Сказывались плохое питание и условия содержания. Лишь один раз за все время пребывания в следственном изоляторе Жигану удалось попасть на больничку, и медсестра, пожилая хмурая тетка, сделала ему перевязку.
– Сыро-то в камере, поди? – сказала она, оглядев запущенную рану.
– Как и везде, – ответил Жиган.
– Потому кожа у тебя не заживает, а гниет. Рубцы до конца дней останутся.
– И так не забуду.
Вечерами он лежал на нарах, равнодушно глядя в потолок, покрытый темными пятнами влажных разводов. Зима была затяжная, с частыми и долгими оттепелями, сырыми и угрюмыми.
Думать не хотелось, но мысли неотступно лезли в голову. Главное, чего он никак не мог понять, – почему так глупо попался?
Кажется, все было на мази. Чалдон сделал ключи, вскрыл тачку, отогнал напарнику. Всего-то и нужно было, что добраться до клиента. Откуда в раннее холодное утро на дороге оказались менты?
Все мысли Жигана приводили его к единственному выводу – его сдали. Кто-то настучал.
Но кто? Чалдон? Нет, не может быть. Этому от жизни вообще ничего не надо, только забить косячок и затянуться. Хотя…
Архип вот говорил, что таких, как Чалдон, менты очень легко делают своими стукачами, или, как они выражаются, штатными информаторами.
Человека, находящегося в наркотической зависимости, очень легко купить. И затрат особых не требуется. Пообещай ему пару косячков, он и сломается.
Нет, Жиган все равно не верил в предательство Чалдона. Если бы настучал он, то следствию было бы легко привлечь его в качестве свидетеля. И тогда капитан Дубяга добился бы своей цели – пришил Жигану соучастие в преступной группе.
Тогда кто? О готовящемся угоне «Жигулей» знали только Игнат и, возможно, люди из окружения Пантелея. Родной брат не мог сдать его ментам. Остается последнее предположение – Пантелей или кто-то из его «шестерок».
Пантелей был лично заинтересован в удачном завершении дела, ведь Игнат задолжал ему немалую сумму. Пройдет все как надо – филки вернутся.
Константин пытался вспомнить физиономии тех, кто во время встречи в кабаке окружал Пантелея. Вообще-то у него была неплохая память на лица, но, как он ни старался, всякий раз перед его мысленным взором возникала оскаленная ухмыляющаяся харя рогатого черта. Сам Пантелей тоже виделся ему бесом, а вокруг него плясали, размахивали хвостами и стучали копытами мелкие бесенята.
Всякий раз, когда Жигану являлись эти видения, он громко сплевывал и переворачивался на другой бок.
– Ты чего? – спрашивал, вздрогнув, Архип.
– Так, привиделось.
– Креститься надо, – бурчал Архип.
– Пробовал, не помогает.
– А ты по-старообрядчески попробуй.
– Двумя пальцами?
– Вот именно.
Пробовал Жиган и двумя пальцами – тоже не помогало. Если что и отгоняло гнусных чертенят, так другие воспоминания.
Пыльные дороги Афгана, натужно ревущие грузовики, которые медленно поднимаются в горы, остовы обгоревших, обуглившихся танков и бронетранспортеров, вертушки и «черные тюльпаны»: «груз-200», «груз-300», и еще многое-многое другое…
* * *
Утро того дня, когда он покинул следственный изолятор, было сырым и промозглым. Жигана вывели во внутренний двор, где стоял автозак-«блондинка». В фургоне было так же холодно, как и снаружи.
Здесь уже сидели, съежившись, несколько заключенных. После того как внутрь по ступенькам поднялись конвойные, дверь захлопнулась, и машина отправилась в путь.
Всю дорогу, а она была долгой, конвой, как и зеки, щелкал зубами от холода, хотя солдаты были одеты по зимней форме.
Через маленькое окошко из «блондинки» были видны только кусок серого неба и верхушки деревьев. Машина, судя по всему, ехала по обледеневшему шоссе. Колеса мелко подрагивали, на поворотах и при торможении автомобиль слегка заносило в стороны.
Через несколько часов в окошке показались такие же серые, как небо, стены домов. Замелькали фонарные столбы. Зеки безучастно поглядывали то на конвойных, то дpуг на дpуга.
Уже находясь в пересылочной тюрьме и дожидаясь формирования своей партии, чтобы отправиться по этапу, Жиган узнал, что его привезли в Москву.
Но задержаться в столице – пусть даже за тюремной решеткой – не удалось. На следующий же день Жиган погрузился в тюремный вагон, который шел на север.
* * *
Исправительно-трудовая колония № 6 Управления исправительных дел ОВД Кировской области мало чем выделялась среди сотен других подобных учреждений по всей стране. Единственное отличие этой колонии общего режима состояло в том, что ИТК-6 в уголовной среде относили к сеpым, то есть зонам, живущим и не по понятиям, и не ссученным.
Начальником зоны, или хозяином, по здешней терминологии, был полковник Жуликов. Впервые услышав его фамилию, Жиган был немало удивлен. «Их в управлении кадров специально подбирают по фамилиям, что ли?» – подумал он.
А вот внешность полковника Жуликова вовсе не соответствовала его легкомысленной фамилии. Это был высокий тучный мужчина с животом, напоминающим пивной бочонок. На его красном обветренном лице лесистыми холмами вздымались густые брови. Когда он говорил, его толстые губы шевелились, словно у трубача.
Как большинство пожилых тучных людей, Жуликов страдал одышкой. Несмотря на это, он дымил со страшной силой. И подчиненные, входя в кабинет хозяина, долго не могли откашляться.
Сизый дым висел там столбом в любое время дня, при любой погоде, в любой сезон. То ли из-за удаленности своей колонии от городской цивилизации, то ли по каким-то иным причинам, Жуликов курил исключительно воровские папиросы ББК – «Беломорканал».
Через некоторое время, уже находясь в колонии, Жиган узнал, что хозяин при желании мог бы триста шестьдесят пять дней в году с утра до ночи курить «Мальборо», и не кишиневские, а фирменные.
В ИТК-6 тянули срок несколько богатых южан. Их постоянно навещали родственники, которые привозили с собой богатые дары. Хозяин принимал все, кроме сигарет. Видно, не лежала у него душа к заморскому табаку.
Когда в колонию прибыла большая партия заключенных, среди которых был и Жиган, их выстроили перед зданием администрации. Сам хозяин вышел, чтобы посмотреть на новичков.
В Москве уже начиналась весна, а здесь, на севере, стоял трескучий мороз градусов в двадцать. Осужденные стояли в своих серых бушлатах и нахлобученных ушанках, как замерзшие воробьи.
В отличие от них хозяин вышел на крыльцо в одном кителе. На лице его красовалась самодовольная улыбка.
Окинув взглядом серый строй, он сказал сиплым от бесконечного курения голосом:
– Ну, красавцы, с прибытием!
Ответом ему было глухое молчание. Полковник недовольно поморщился. Стоявшие рядом с ним офицеры колонии озабоченно переглянулись между собой. Один из них сказал:
– Еще не знают наших порядков, товарищ полковник.
– Обучайте, – бросил хозяин, направляясь в здание администрации.
Когда он исчез, один из офицеров в шинели с погонами майора вышел вперед, остановился перед строем.
– Значит, так, шаромыжники, – не терпящим возражений голосом сказал он, – здесь вам не летний лагерь труда и отдыха. Порядки армейские. Каждого офицера вы должны приветствовать, снимая головной убор. И так на протяжении отбытия всего срока наказания. Следовать к месту работы и принятия пищи будете строем. Сейчас к вам с приветствием снова обратится начальник колонии полковник Жуликов. Вы должны приветствовать его продолжительным «ура».
Майор обернулся и сказал что-то одному из офицеров. Тот пулей кинулся за дверь. Спустя минуту полковник Жуликов снова вышел на крыльцо.
– Обучили? – сипло хохотнул он. – С прибытием!
Раздался нестройный крик:
– Ура!
Полковник поморщился, но, ничего не сказав, снова покинул крыльцо. Вперед вышел другой офицер с папкой в руках. Он зачитывал фамилии осужденных и называл номер отряда.
Жиган попал в четвертый отряд, начальником которого был капитан Белянин. На вид Белянину было лет под сорок, хотя на самом деле он оказался куда моложе.
После окончания Высшего командного училища внутренних войск МВД СССР Белянина отправили в конвойную дивизию, которая располагалась в Кировской области. Исправительно-трудовая колония № 6 областного Управления исправительных дел была уже четвеpтым исправительным учреждением в его карьере.
Больше полутора-двух лет Белянин нигде не задерживался, хотя вполне исправно получал звания. Объяснений тому было два.
В свои двадцать девять лет Белянин дослужился до капитанского чина, потому что зеков всегда держал в ежовых рукавицах. В отряде Белянина был порядок.
Он всегда мог договориться со смотрящими из числа авторитетов, чтобы мужики ходили на работу в промку – промзону – и давали план. Чтобы в бараках не было беспредела, чтобы актив из числа повязочников и козлов доблестно выслуживался, а отрицаловка знала свое место.
Это, конечно, не могло не устраивать начальство в колониях, но был у капитана Белянина один недостаток, который с лихвой перевешивал все его достоинства, – пил он безбожно. Может, потому и пил, что все всегда было у него в порядке. Однако делал он это так, что даже самое стойкое начальство не могло терпеть столь явной дискредитации советского офицера.
Белянин напивался в стельку и делал это очень часто на рабочем месте. А уж начнет гулять, тут душа его просит развлечений.
Очень любил капитан устраивать замесы в своих бараках. Бойцы бьют мужиков и парашников, а капитан Белянин расхаживает по бараку и радостно хохочет.
Из-за своей чрезмерной любви к выпивке начальник четвертого отряда выглядел плохо. Под глазами его красовались набрякшие мешки, кожа на лице потемнела и покрылась багровыми пятнами, белки глаз украшали тонкие красные сетчатые узоры.
По баракам Белянин бродил, засунув руки в карманы галифе, шинель он обычно накидывал на плечи.
После того как новоприбывшие заключенные были представлены начальнику отряда, каждый выходил из строя, называл свои фамилию, имя, отчество, год рождения, статью и срок отсидки. Белянин сказал несколько общих фраз о порядке и дисциплине, представил активистов, затем своего заместителя и исчез.
Заместителем был совсем зеленый лейтенант по фамилии Жуковский. Глядя на него, Жиган вспомнил лицо такого же молодого и безусого лейтенанта Мурашова из учебки. И Мурашов, и Жуковский были из той породы людей, которые не успели насладиться офицерскими погонами и властью над подчиненными.
Жуковский смотрел на зеков с легкой брезгливостью, в душе наверняка ощущая себя маленьким царьком. Хотя капитан Белянин только что провел перекличку среди заключенных, лейтенант Жуковский распорядился повторить процедуру.
Лишь спустя полчаса зеки наконец потянулись в барак. Здесь им выдали свежее постельное белье. Затем зеки стали выбирать себе шконки – кровати.
В сущности, барак ничем не отличался от казармы. Железные кровати в два яруса, та же скудная мебель – обшарпанные тумбочки, табуретки, столы.
Несмотря на то что рабочий день был в разгаре, в бараке находилось человек десять. По одному взгляду на них Жиган понял, что это блатные, которым западло ходить на работу и трудиться наравне с мужиками. Они смотрели на новых обитателей барака с таким же интересом, с каким кошка смотрит на мышь, оказавшуюся у нее в лапах.
Жигану досталась шконка на верхнем ярусе неподалеку от зарешеченного окна. Вообще-то блатной, человек в авторитете и уж тем более вор, никогда не станет располагаться в зоне на верхней шконке, на верхотуре.
Но Жиган блатным себя не считал и среди мужиков выделяться не собирался. А спать наверху он привык еще в армии, будучи салабоном. Внизу обычно отдыхали старослужащие – деды.
По опыту пребывания в следственном изоляторе Жиган знал, что в бараке должен быть свой смотрящий. Обычно он занимает угловую шконку.
Угловой барака обычно назначается из числа положенцев законника, который, в свою очередь, является смотрящим зоны. У углового есть и свои бойцы из числа блатных.
Если угловой склонен к гомосексуализму, то в его кодле, кроме бойцов, казачков (посыльных), лошадей (тоже вроде посыльных, но рангом пониже), есть место и пидору. Его всегда можно отличить по внешнему виду – гладкое, пухлое, чисто выбритое лицо, татуировка в виде одной или двух мушек над верхней губой, красная майка или рубашка, специфические росписи на теле, общая опpятность.
Есть на зоне и главный по этой части – главпидор, который обычно принадлежит главвору, смотрящему зоны. Жиган пока не знал, кто смотрит за ИТК-6, но был уверен, что скоро все само собой и выяснится.
Углового и главпидора барака Жиган вычислил мгновенно. Первый лежал на шконке и даже ногой не пошевелил, когда в барак вошли новые зеки. Однако Жиган успел заметить его пристальный, ничего не выпускающий взгляд.
На угловом была обычная, но хорошо подогнанная по фигуре арестантская шаронка, рядом с кроватью стояли не обычные сапоги-прохоря или валенки, а крепкие ботинки на толстой подошве. О привилегированном положении углового в бараке говорили и несколько цветных фотографий обнаженных красоток, которые висели на стене рядом с его головой.
Сейчас в бараке было прохладно. Но Жиган тут же представил себе, как вечером сюда придут несколько десятков человек с промки (промышленной зоны), как душно здесь станет, как повиснет тяжелый запах человеческого пота, перемешанного с табаком, ароматами кирзы, машинного масла и прочих прелестей зоновской жизни.
Блатные из числа тех, что поздоровее, выглядывали среди свежаков осужденных помоложе да посмазливее. «Ясно, что им надо, – подумал Жиган, – шлюх себе ищут».
Он поймал и на себе цепкий взгляд. Только не хватало приглянуться какому-нибудь трубочисту.
Стараясь не обращать внимания на происходящее в бараке, Жиган начал обустраиваться на новом месте. До него донесся голос из угла:
– Глянь-ка, какие мохнорылые прибыли.
– Вон тот пряничек ничего, я бы ему отдался. – Голос явно принадлежал пидору.
– Ты, мастевой, пасть захлопни.
Пидор, которому указали его место, тут же затих.
Не успел Жиган расстелить постель, как в барак снова вошел лейтенант Жуковский и скомандовал:
– Всем на построение!
Блатных это, конечно, не касалось.
Новоприбывшие зеки построились перед бараком, после чего заместитель начальника отряда повел зеков в сопровождении конвоя на промку.
Производство в зоне было нехитрое. Цех, в котором клепали алюминиевые ложки, вилки и миски, пилорамы, пошивочное производство, где шили брезентовые рукавицы, да участок по производству веников и метел.
Впрочем, как выяснилось позже, основная масса зеков была занята на лесоповале, за пределами зоны. Туда ежедневно отправлялись по нескольку бригад.
После экскурсии на промку, которая была соединена с лесоповалом веткой узкоколейной железной дороги, зеков повели в медсанчасть.
«Вообще-то, прежде чем заглядывать в рот и прощупывать ребра, неплохо было бы отправить нас в баньку, – подумал Жиган. – У меня грязь скоро кусками отваливаться начнет».
Замначальника отряда как будто услышал мысли Жигана. Бани на территории ИТК-6, конечно, не было, но в здании больнички был свой собственный душ.
В небольшой душевой комнате с треснувшей кафельной плиткой на полу и выкрашенными в серый цвет стенами одновременно могли мыться не более десятка человек. Жиган попал в число первых, потому что по армейской привычке быстро сбросил одежду и обувь.
Он уже забыл, когда умывался теплой водой в последний раз. С наслаждением подставляя тело упругим горячим струям, он поворачивался из стороны в сторону, фыркал и радовался, как ребенок. Господи, неужели он наконец-то смоет с себя всю эту давнюю грязь?
Бинт на раненой руке, конечно, промок, но рана уже почти зажила и ничем не напоминала о себе. Подставив давно забывшие о бритве щеки потоку оживляющей воды, Жиган неожиданно почувствовал, как кто-то положил ему руку на плечо.
– Спинку помыть не желаешь? – раздался вкрадчивый голос.
Жиган обернулся. Что за черт? Откуда этот здесь оказался?
Рядом с ним стоял здоровенный бугай, которого он видел в бараке среди блатных. Еще там Жигану не понравился этот похабный, наглый, точно ощупывающий взгляд.
Жиган цыркнул водой сквозь зубы.
– Дерни отсюда, пидор вонючий.
В душевой мгновенно воцарилась напряженная тишина. Был слышен только шум падающих на кафельный пол струй воды. Зеки стали отступать в стороны, ожидая начала драки. Жиган уже сжал кулаки, мгновенно прикинув, куда лучше нанести первый удар.
Но бугай неожиданно отступил. Обнажив в улыбке несколько золотых зубов, он проговорил:
– Не нравлюсь, да? Ты меня не бойся, пряничек, я ведь нежный.
С этими словами он прошел мимо прижавшихся к стенам заключенных и занял мгновенно освободившееся место под крайним душем.
Спустя четверть часа Жиган уже оделся и в числе других отправился на медосмотр.
Врач, пожилой мужчина в белом халате, из-под которого виднелся китель, прежде чем приступить к осмотру, внимательно прочитал медицинскую карточку.
– У вас богатая медицинская биография, Панфилов, – с усталым сочувствием сказал он. – Множественные переломы, контузия, пулевое ранение. Где это вы успели?
– На юге отдыхал, – усмехнулся Жиган.
– Вы имеете в виду?.. Ах да, да, да, понимаю.
Врач явно принадлежал к интеллигентам старой закалки. Манеры у него были мягкие, в умных глазах Жиган видел понимание и сочувствие.
– Что ж, давайте для начала послушаем ваше сердечко. Разденьтесь до пояса.
Доктор встал из-за стола, надел стетоскоп, поводил им по спине и груди Жигана.
– Хорошо, – удовлетворенно сказал он, – сердце у вас здоровое.
После нескольких обычных процедур доктор осмотрел ребра и ощупал места переломов.
– Вынужден вас немного огорчить, милейший, – извиняющимся тоном сказал он, – очевидно, у вас не было возможности соблюдать постельный режим, потому одно ребро срослось неправильно. Вот здесь что-нибудь чувствуете?
Он мягко надавил пальцами на грудную клетку.
– Нет, – спокойно сказал Жиган.
– Может быть, и ничего страшного. Но факт остается фактом – кончик ребра у вас, знаете ли, смотрит в другую сторону. Пока у вас сильные межреберные мышцы, это ничем не грозит, но в будущем может аукнуться неприятностями.
– Переживу как-нибудь.
– И все-таки этого можно было не допустить. Стоило всего лишь соблюдать постельный режим до полного выздоровления. Кость сместилась и начала срастаться по-другому.
Жиган вспомнил, сколько ударов по ребрам он получил в следственном изоляторе, и подумал, что последствия могли быть гораздо хуже.
– Чему вы улыбаетесь, голубчик?
– Так, ничего, доктор.
– Все это не так весело, как вам кажется. Сейчас, пока вы молоды, пока тело ваше радуется жизни, – тут Жиган не выдержал и снова улыбнулся, – вы еще можете не обращать на это внимания. Но к старости все ваши переломы так откликнутся…
– До старости еще дожить нужно.
– М-да.
Доктор аккуратно ощупал место пулевого ранения – чуть пониже ребер на животе. Такая же рана виднелась на спине с противоположной стороны.
– Я вижу, пуля прошла навылет. Вам очень повезло, милейший.
– То же самое мне сказал хирург в нашем медсанбате.
– Верно, верно сказал, милейший. Еще несколько миллиметров в сторону, и от вашей селезенки остались бы только воспоминания. А теперь посмотрим на вашу руку.
Он снял еще мокрый бинт, оглядел тонкую розовую кожу, покрывавшую все предплечье, особое внимание обратив на несколько грубых рубцов.
– Ожог, конечно, запущенный, – озабоченно сказал он, – но все уже позади. Вам сделают перевязочку с мазью Вишневского. К сожалению, ничего другого у меня нет. Восстановление поврежденного участка почти закончилось, но будете носить бинт еще пару недель.
Закончив осмотр, доктор уселся за стол, записал что-то в медицинской карточке Жигана и напоследок сказал:
– Благодарите бога и родителей, голубчик, за то, что они наградили вас крепким здоровьем. Руку постарайтесь не нагружать.
– Это уж от меня не зависит.
– На ваш счет, голубчик, я переговорю с руководством нашего учреждения. На приступы головокружения, кстати, не жалуетесь?
– Нет.
– Что ж, хорошо, вам действительно повезло. Многих последствия контузии тревожат еще очень долго. Если будут какие-то проблемы со здоровьем, не стесняйтесь, приходите прямо ко мне. А теперь извините, меня ждут другие.
