Глава 32
– Об этом и речи быть не может! – твердо сказал Маурильо, побледнев от гнева.
– Да послушайте, – уныло протянул Пушкарев, – я ведь не склоняю вас ни к чему такому. Я просто говорю о том, что следует все обсудить, обмозговать. Отказаться никогда не поздно.
Он обвел глазами пещеру, в которой они томились. Особо разглядывать здесь, конечно, было нечего, тем более что за время сидения инженер, казалось, изучил все до мельчайших подробностей. Пространство было донельзя ограниченным. Единственным местом, где чувствовался простор, являлся «балкон», но и там ничего хорошего для себя там Пушкарев не видел. Пропасть его продолжала пугать, особенно в свете последних событий.
«А если нас туда сбросят? – думал он. – Просто кинут живьем вниз?»
Погибнуть таким образом ему казалось гораздо худшим вариантом, чем от пули. Впрочем, и то, и другое трудно было считать привлекательным вариантом…
– А почему бы, в конце концов, не заявить то, о чем нас просят, – протянул он, вопросительно взглянув на сокамерника, пытаясь взять его долговременной осадой.
– Просят! – презрительно фыркнул пилот. – Скажи еще, что умоляют.
Капитан сплюнул на пол, красноречиво выражая то, что он думал обо всем этом.
– Может, я не очень точно выразился, – пожал плечами инженер, – но дело в другом. Тут ведь смысл очень простой…
– Я тебе говорю, русский, – повысил голос капитан, в упор глядя на конформиста, – или ты закроешь свой рот, или это сделаю я.
– Да ты пойми, они ведь нас поубивают. Понимаешь ты – убьют! И никто здесь и следа не найдет, даже если очень постарается.
– Нет, нет и еще раз нет! – пилот пошевелился, болезненно охнув.
– Что, очень болит?
– Ничего…
– В любом случае у нас есть оправдание, – продолжал обработку коллеги инженер.
– О чем это ты?
– Ну как это о чем? Все, что мы сказали, было промолвлено под дулами автоматов и никакой силы не имеет. Так что, как бы ни сложилась ситуация, нам можно не опасаться, – развивала свои идеи «жертва бандитов». – Выиграют заговорщики – мы в безопасности. Удержится у власти президент – и здесь можно выкрутиться. Под угрозой смерти мы вынуждены были произнести эту клевету… Подвергшиеся голоду, насилию, под угрозой чудовищных пыток люди сдались: Какой с них может быть спрос? А иначе нас просто расстреляют, и тут уж геройство теряет всякий смысл.
– Это же будет заявлено на весь мир. Понимаешь ты, шкура, что это услышат все?
– Ну и что? – так же начинал повышать голос Пушкарев. – А по-твоему, будет лучше, если нас никто и никогда больше не услышит и не увидит? Ты же сам видишь, что церемониться с нами никто не будет.
– Умей быть готовым умереть как мужчина! – раздельно произнес Маурильо.
– Ничего интересного я в этом не вижу! – лицо инженера приобрело багровый оттенок. – Может, ты в своем геройстве видишь много смысла, но у меня совсем другое мнение. Я вообще человек гражданский, понимаешь ты это или нет? Это вы играете в ваши игры. А я здесь ни при чем. Я жить хочу! Я сюда приехал с мирными целями. Я – представитель завода и выполняю свою работу. А подставлять свою голову я не намерен, нет!
Пилот, играя желваками, откинул голову к стене. Его переполняла ярость от того, что он ничего не может поделать, к тому же рядом с ним находился этот нытик, готовый на все ради того, чтобы выжить. Да, в экстремальных ситуациях люди проявляются на все сто. Один расползается, словно гнилая рубашка, по всем швам, а другой становится еще более упорным, как кремень.
Габриель Маурильо был солдатом в полном понимании этого слова. Он дал присягу и не собирался ее нарушать. Сама мысль о том, чтобы поддаться чувству страха и стать послушным исполнителем чужой воли, вызывала у него отвращение. К президенту офицер питал самые светлые чувства. Габриель вырос в маленьком прибрежном городке, в бедных кварталах, и с самого детства узнал, что такое нужда. Кем ему только ни приходилось быть! Дворником, разносчиком, грузчиком… И вот наконец он стал офицером. Выйдя из самых низов, ему было прекрасно понятны все те изменения, которые начались с приходом к власти Уго. Он видел, как меняется Венесуэла. Это была его власть, и продавать ее он был не намерен.
У инженера были прямо противоположные мысли. По правде сказать, главная мысль перекрывала все остальные – он хотел выбраться отсюда, и чем быстрее – тем лучше. И вообще, за последнее время эта Венесуэла осточертела ему до крайней степени.
– Не собираюсь я тут сидеть, – снова завел он свою шарманку, – тем более колумбиец сам сказал, что Лаура согласилась на запись. Ты же слышал. И вот они, результаты: ее перевели в лучшее место.
– Она не согласилась! – воскликнул капитан. – Ты что, веришь Мендозе? Да он же нас разводит!
Инженер, слушая его, качал головой, а на его губах появилась скептическая ухмылочка.
– Ни на какое предательство я не пойду, – твердо заявил Маурильо, – а по поводу Лауры – все это ложь.
– Да мне плевать, ложь это или нет! – взорвался Пушкарев. – Мне ваша Венесуэла, президент и прочее до лампочки. Мы тут подохнем. Ты, может, и собираешься гибнуть за какие-то идеалы. А я не собираюсь. Я жить хочу!
У инженера окончательно сдали нервы и помутилось в голове. Не отдавая себе отчета, он вскочил на ноги и бросился к двери, собираясь колотить в нее и звать охрану.
Несмотря на ранение, капитан, который уже давно был начеку, вскочил с быстротой молнии и схватил Пушкарева за плечи, повалив его на пол.
– Пусти меня! – кричал тот.
Маурильо принялся трясти его, словно грушу.
– Опомнись! – взывал он к его совести, – ты же честный человек, что с тобой?
Усиливая психологическое воздействие, он влепил ему несколько пощечин, прерывая начавшийся у россиянина истерический смех.
– Ты пойми, – убеждал его офицер, – нам сейчас надо держаться вместе. Ведь эта сволочь, Мендоза, рассчитывает на то, что мы перегрыземся – а ему именно этого и надо. А про Лауру даже смешно говорить, что она могла оказаться предателем. Он же нагло, в глаза врет. Я ее знаю как свои пять пальцев. Она убежала и приведет помощь, главное – немного продержаться.
Инженер глядел на него словно прояснившимся взглядом.
– Да… Да… Я понимаю, – с трудом выговорил он, – извини, сдали нервы.
С этими словами Пушкарев забился в истерических рыданиях.
– Ничего, и я понимаю, – сжал его руку пилот, – с каждым бывает.
– Все нормально, – поднял к нему мокрое от слез лицо Пушкарев, – теперь я в порядке. Можешь на меня рассчитывать. А ты правда думаешь, что Лаура на свободе?
– Да я в этом просто уверен. В любом случае, она – честный человек…
В коридоре послышались шаги, и дверь распахнулась. Пилот вскинул голову и ненавидящим взглядом уставился на вошедших в камеру. Ими были все те же «партизаны». Правда, на этот раз без Мендозы – видимо, начальник занимался важными делами.
– Чего вы тут разорались? – раскатистым голосом спросил один из охранников. – Что, тоже надумали вести себя нормально?
– Давно пора, – хихикнул его товарищ, – если вы не полные идиоты, то давно должны понять, что нужно делать…
Не окончив фразу, он громко икнул и, выругавшись, сплюнул на пол. Было похоже, что борцы за освобождение венесуэльского народа пивом не ограничивались: перегар, быстро заполнявший помещение, включал в себя еще какое-то местное пойло, бывшее явно покрепче.
– Вон отсюда! – заорал пилот, мгновенно вскакивая с колен. – Скоты! Я вас ненавижу!
Все то, что происходило с ним в последнее время, явно не способствовало сдержанности. А если учитывать, что капитан вообще не являлся меланхоликом, то тем более.
– Да ты совсем страх потерял… – непонимающе сдвинул брови низенький охранник.
– Сейчас я его успокою, – угрожающе прорычал второй, верзила со шрамом.
Но пилот уже почти не отдавал себе отчета в том, что делает, он просто отдался охватившей его ярости. Пока верзила сделал навстречу ему пару тяжелых шагов, Маурильо, действуя на опережение, подскочил к нему и вывернул на голову партизану котелок с еще горячей кашей, принесенной не так давно. Следом за этим, не давая врагу опомниться, он нанес тем же, теперь пустым котелком, сильнейший удар противнику по черепушке. Тот, покачнувшись, рухнул на колени, а затем с чавкающим звуком упал лицом вниз.
Видя такой поворот, его товарищ, расстегивая кобуру, попятился к стене. Но в этот момент Пушкарев, повиснув у него на руке, не дал возможности всадить пулю в грудь пилоту. Ну а уж тот возможности не упустил. Нанеся сильнейший удар охраннику, уже вырвавшемуся из рук российского инженера, капитан Маурильо отправил противника в дальний угол.
– Врешь, не уйдешь! – приговаривал снова насевший инженер, ударяя охранника головой о твердый каменный пол, стараясь забрать у того пистолет.
Торжество справедливости оказалось недолгим. Привлеченные шумом, в открытую дверь один за другим стали вбегать боевики. Глядя на них, становилось понятно, что дальнейшее сопротивление теряет всякий смысл.
– Туши свет, сливай воду, – прокомментировал окруженный со всех сторон хлипкий инженер, не успевший добраться до пистолета.
Зато за пару секунд он успел пару раз получить тяжелыми ботинками в печень и, потеряв сознание, скрючиться рядом с поверженным врагом.
В отличие от него, нейтрализовать капитана Маурильо оказалось делом не таким простым. Профессиональный военный, несмотря на последствия контузии, развил чрезвычайно бурную деятельность. Не имея возможности действовать так, как ему бы этого хотелось, Маурильо, недолго думая, схватил то, что было у него под руками. Этим орудием оказался деревянный стул. Грубо сколоченный, тяжелый, в руках капитана он оказался неплохим оружием. Действуя им, Маурильо нанес страшный удар по оказавшемуся ближе всех к нему бандиту. С силой опустив стул на плечо, капитан с удовлетворением услышал хруст cломанной ключицы.
Офицеру терять было совершенно нечего. Для себя он давно решил, что крысой не станет, а сидеть и ждать, что его поведут на убой, было не в его правилах. Он орудовал стулом, словно дубиной, продвигаясь дальше по камере. Еще один кандидат на тот свет, встретившись с тяжелой деревяшкой, рухнул ему под ноги.
– Ну, что же вы не стреляете?! – кричал он в беспамятстве. – Давайте, вперед!
Первоначальное ошеломление, в котором пребывали партизаны, сменилось активными действиями с их стороны. Один из бандитов ворвался в камеру с какой-то железякой. Ударив по ней, пилот не промахнулся и повалил противника, но от удара о железо, гораздо более прочное, чем человеческая кость, стул разлетелся на куски. Пилот зарычал, видя, что остался без оружия. Враги тоже заорали, но в отличие от него торжествующе.
Утомленный, окруженный со всех сторон противниками, капитан еще защищался, но силы были неравны. Удар в бок заставил его упасть, но он снова вскочил на ноги. Бой продолжался, однако перевес клонился не на его сторону. Вырубив боевика, Маурильо пропустил удар по голове, после которого в ушах зашумело. Наконец под тяжестью прыгнувшего на плечи бандита измученный пилот упал на пол. Теперь удары сыпались на него со всех сторон. Он попытался вскочить, но это уже было невозможно. Последним усилием пилот подобрался в клубок, закрывая голову от сыпавшихся на него со всех сторон ударов.
– Хватит! – прогремел чей-то знакомый голос.
Боевики, вошедшие в раж, не хотели успокаиваться, и, прежде чем они утихомирились, Маурильо успел получить еще несколько болезненных приветов ногами.
– Хватит, я сказал! – заорал Мендоза, разбрасывая подчиненных.
Партизаны нехотя расступились. Под крики начальника они, перейдя к более мирным действиям, усадили Маурильо на уцелевший стул и прислонили его к стене, поскольку тот уже не мог сидеть. В лицо ему плеснули воды.
– Ну что, капитан, очухался? – насмешливо оскалился Мендоза. – Говорил я вам, придурки, не трогать заключенных…
– Да мы разве трогали? – скривился один из колумбийцев. – Ведь он сам на нас бросился.
Внешний вид говорившего наглядно свидетельствовал о том, что думает пилот по поводу предложения «сдать страну и президента». Щека у охранника была рассечена, а под глазом наливался багровеющий синяк.
– Идиоты… – проворчал начальник, – на кого он теперь похож?
Капитан Маурильо тоже выглядел не лучшим образом. Жестоко избитый, он чудовищным усилием воли удерживал себя в сознании.
– Так ведь он все равно не согласился!
– Да уж, – кивнул Мендоза, – вижу.
Он закурил, выпуская дым прямо в окровавленное лицо капитана, к которому он придвинулся вплотную.
– Ну что же, капитан, ты сам выбрал свою судьбу. Придется тебя списать… из ВВС, – бандит расхохотался, – хоть ты и портишь мне картинку, но что поделать, раз ты такой несговорчивый.
– Ты за все ответишь, – прохрипел Маурильо, – сплевывая кровавую слюну, – я еще доберусь до тебя…
– Ты смотри, он еще не успокаивается, – иронично покачал головой Мендоза, – ничего, скоро все закончится.
– А с этим что делать? – кивнул его подручный на инженера.
Пушкарев еще не приходил в сознание.
– В одной связке пойдут. Хищным птичкам тоже ведь питаться чем-то надо, – заключил Мендоза.
Покуривая, он думал о том, что теперь надо будет проконсультироваться кое с кем. Однако судьба этих двух пленников у него уже не вызывала сомнений.
– Да, натворили они тут дел. – Мендоза растер ногой окурок и поднялся со стула.
– Так, может, их сразу… в расход?
– Не надо спешить. Связать, да покрепче, – распоряжался главарь, – смотрите у меня, чтобы еще одного такого бунта не случилось. Пускай пока полежат…
Через несколько минут дверь захлопнулась. Капитан Маурильо, лежа в очень неудобном положении, связанный по рукам и ногам, видел только полоску тусклого света, пробивавшуюся из коридора. Рядом постанывал очнувшийся Пушкарев, а положение было – хуже не придумаешь. Один глаз капитана совсем заплыл и почти ничего не видел. Запекшаяся на лице кровь стягивала кожу. Хотелось пить…
