13. Авиабаза «Кант». Палатка командира

– Очнулся, герой? – Бородатый молодой человек в камуфлированной одежде бесцеремонно потрепал Бешинкулова по грязной щеке, не обращая внимания на рассеченную губу и распухшую отливающую синевой скулу. – Открывай глаза и слушай сюда! Сядь прямо, не дергайся. Говорить будем.

С этими словами он рывком поднял киргизского милиционера на ноги и посадил его на ящик. Тот, словно пытаясь избавиться от наваждения, затряс головой. Застонал. Сознание возвращалось вместе с раскалывающей черепную коробку болью.

В неярком электрическом свете постепенно проявлялись очертания предметов. Сначала мутные, словно на глаза надели запотевшие очки, потом все более четкие. Совсем рядом с собой омоновец разглядел аккуратно составленные шеренгой рюкзаки с притороченным к ним альпинистским снаряжением. Чуть поодаль – зеленые ящики с боеприпасами. Дальше тени сгущались, и пространство большой палатки казалось бесконечным. Бешинкулову даже почудилось поначалу, что он сидит в каком-то ангаре. Пленник несколько раз крепко зажмурил и раскрыл веки, сбрасывая мутную пелену. Пора было определяться с собственным местонахождением и понять, что вообще происходит.

Представления, где он очутился, не было совершенно никакого. Милиционер напрягся, пытаясь восстановить последние события. Но, кроме конфликта с русским десантником, вспомнить ничего не получалось. Как ни старался. Словно кто ластиком по памяти прошелся.

«Почему русские? Зачем? У-у, шайтан!» – подумал Бешинкулов. Мысли, словно загустевшее масло, текли медленно и тягуче. Гудело в ушах.

Неожиданно в поле зрения попался складной приклад автомата. Обычный приклад, каких Муратбек насмотрелся сотнями, но вчерашние приключения вдруг начали восстанавливаться одно за другим, возвращая с собой злобу и желание мести. И инцидент на мосту, и сожженный автомобиль с братьями по оружию. Но снова все обрывалось неудавшимся допросом на берегу канала.

Крепкая рука бородатого парня, державшая за шиворот и страховавшая от падения, грубо приподняла и встряхнула пленника. Бешинкулов озлобленно обернулся к своему конвоиру.

– Ты охренел? Руки развяжи! – грубо потребовал он. – Быстро развяжи мне руки, чего стоишь?

Бородач и не подумал помочь ему. Тогда милиционер сам попытался освободиться от пут, стягивающих его запястья и щиколотки. Не вышло – тонкая веревка плотно облегала конечности и не растягивалась, как он ни пыжился и ни извивался. Узлы на ней затянули качественно.

– Ты, ублюдок, не слышишь, что ли?! Ты знаешь, с кем связался? – Собственная беспомощность стража порядка бесила, как никогда. – Да я тебя самого завтра вот так свяжу и голым в камеру с сифилитиками кину, слышишь? Ты нарвался, урод! Хана тебе! И всем вам ха…

Его гневный монолог оборвался на полуслове. Физиономию перекосило от боли, а шею свело судорогой – спецназовцу надоело слушать мрачные пророчества, и он ткнул разбушевавшемуся менту пальцем в ямку над ключицей, в нервное сплетение. Подержал немного в воспитательных целях, потом отпустил.

Бешинкулов, обретя возможность снова дышать и двигаться, заорал с утроенной силой:

– Я тебя урою! И мать твою, и…

Бородач вернул палец в прежнее положение. Несколько секунд понаблюдал, как омоновец корчится и пыхтит, не в силах даже вдохнуть. Потом склонился к его уху и негромко предупредил:

– Веди себя тихо, ладно? А то до утра так и будем в «гестапо» играть. С тобой поговорить хотят, только и всего. Понимаешь меня?

– Развяжи его, – раздался еще один голос. Высокий человек в камуфлированной форме подошел к плененному киргизу и сел перед ним на один из рюкзаков. Долго и молча смотрел на тяжело сопевшего от обиды и ярости милиционера. Завязки с рук и ног по команде подошедшего были срезаны мгновенно, и теперь местный блюститель порядка разминал затекшие кисти и сидел, сгорбившись и вяло озираясь по сторонам. Кожаная черная куртка, вся в серой подсохшей грязи, казалась великоватой на несколько размеров. Отвернувшись и глядя куда-то в пустоту, он процедил:

– У вас большие неприятности. Вы поняли, кого похитили?

– Конечно, господин Бешинкулов, – ответил спецназовец. – Я навел справки о вас. Очень неплохой послужной список и характеристики.

Киргиз усмехнулся. Даже в такой ситуации слышать подобное было приятно.

– Вот как? И вы надеетесь, что все вам сойдет с рук?

– А в чем, собственно, вы нас обвиняете? – прищурился Иванов. – Вы что-то имеете против нас конкретно или это просто шовинистские настроения?

Киргиз озлобился. Ухмылка с его лица пропала, уступив место прежней угрюмой гримасе.

– Из-за вас погибли мои друзья! Вы подставили ребят, а сами трусливо спрятались за их спинами!

Русский майор укоризненно склонил голову набок:

– Ай-яй-яй, господин начальник отряда. Какие высокие слова! Какие жестокие обвинения! Речь идет о сгоревшей патрульной машине, верно? Это в ней находились ваши друзья?

Милиционер уже вполне пришел в себя, понял, что находится в военном городке, и в его поведении появилась надменность. Что могли сделать с ним русские? Плевать на них, пусть попробуют что-нибудь предпринять! Посчитав, что сказал уже достаточно, он предпочел проигнорировать вопросы русского офицера.

Иванова такое поведение гостя не удивило.

– Давайте посмотрим на проблему с другой стороны, господин Бешинкулов, – предложил он. – С моей точки зрения, это вы, что называется, попали. Причем по самое не балуйся.

Киргиз только фыркнул.

– Считайте сами, – майор выставил вперед крепкий кулак и принялся один за другим разгибать пальцы. – Попытка незаконного проникновения на военный объект другого государства – раз. Похищение иностранного офицера, обладающего статусом неприкосновенности, да еще и с применением оружия – два. Покушение на убийство – три. Еще перечислять?

– Бред! – все так же спесиво отозвался омоновец. – Это все ваши фантазии. А вот за то, что меня сюда притащили, – вам крышка.

Иванов впервые за встречу улыбнулся. Так, как улыбаются при виде несмышленых детишек. Вступать в прения с высокомерным представителем местной власти ему страшно не хотелось. Но и оставлять чрезмерную заносчивость безнаказанной он не собирался.

– Уважаемый, не надо меня запугивать, – попросил он. – Я уже не молод и устал. Еще немного вашей чванливости – и вы мне станете неинтересны. Я прекращу беседу и пойду спать. А вы отправитесь в последнее путешествие по Большому Чуйскому каналу. Немножко мертвым. Я понятно излагаю? Если вы умный человек, в чем я не сомневаюсь, то поймете, что шутками здесь и не пахнет.

Киргиз заиграл желваками и стиснул кулаки до белизны в пальцах.

– Что ж раньше не грохнул, а? – прохрипел он яростно. – Зачем весь этот спектакль? Значит, нужен я тебе. Так?! Только хрен ты угадал.

Командир группы спецназа ответил очень серьезно. И усомниться в его словах было невозможно. Даже Бешинкулову в его шатком положении.

– Один из моих офицеров истекает кровью. Виноват в этом ты. Если бы не мой приказ, тебя убили бы на месте. Ничто не помешало бы – ни погоны, ни звания. Единственная причина, по которой ты жив, – твоя репутация. Но у меня все меньше надежды на то, что ты – честный мент, а не продажная тварь, какими были твои расстрелянные вчера коллеги. Бегалиев, например. Знал такого?

Омоновец переваривал информацию туго. Он продолжал сверлить своего собеседника ненавидящим взором. Иванову пришлось его «подстегнуть»:

– Я спрашиваю, ты был заодно с Бегалиевым, когда он продавал колонну бандитам?

– Продавал колонну? – скривился от недоверия мент. – Что за хрень ты несешь?

– Три машины с оружием и десяток крепких рабов, из тех, кто выживет после налета. Неплохие деньги хотел получить твой дружок. А тебе какой процент обещал, а?

Для Бешинкулова такие новости действительно были неожиданными. Обмякнуть он не обмяк, но гонору слегка поубавилось.

Майор достал из кармана диктофон, развернул его динамиком в сторону пленника и нажал на кнопку воспроизведения:

– Послушай-ка вот эти телефонные переговоры. Благо у нас была возможность их записывать. Иначе сгинули в горах бы наши грузовички и солдаты.

Из маленькой коробочки сквозь помехи, но довольно отчетливо пробились голоса покойного толстяка и покупателя оружия.

Командир ОМОНа прикрыл глаза и побледнел. Характерную для друга детства манеру говорить подделать было сложно, и не узнать он ее не мог. Получалось следующее: готовилась засада на колонну, и русские спасали своих. К ним претензий никаких. А вот к нему…

– Ты все еще настаиваешь, что в сгоревшей машине ехали твои друзья, Муратбек? – поинтересовался Иванов. – И как мне к тебе относиться? Как к сообщнику? Или организатору?

Мент выпрямился, задышал тяжело и часто.

– Да… Бегалиев был… моим другом, – медленно и с трудом произнес он, словно каждое слово крючьями цеплялось за его горло, не желая вылетать на волю. – С детства… Однокашником… Но я ничего не знал о сделке… клянусь… Иначе я остановил бы его…

– Почему я должен верить твоему слову? – с сомнением спросил спецназовец.

Бешинкулов уронил голову и обхватил ее руками. Что тут скажешь. Никогда в жизни его не обвиняли в предательстве. Это было на самом деле страшно. И противно до тошноты.

– Знаешь что, майор? Отправь меня в канал, – осипшим голосом попросил он. – Только не предавай огласке свою запись. Пусть дети Бегалиева не знают позора.

Иванов грустно усмехнулся:

– Все мы когда-нибудь окажемся «в канале». Каждый в своем. Не торопись туда, Муратбек. А если серьезно – семья твоего однокашника вряд ли в чем-то виновата. Он сам получил сполна, а наказывать еще кого-нибудь – не мое дело.

– Спасибо, – хмуро, но вполне искренне пробурчал омоновец. Потом недоверчиво покосился на бородача, возвышавшегося чуть в стороне. – А от меня-то что нужно было?

– У тебя есть шанс поквитаться с урками. С нашей помощью, разумеется. Или нам с твоей, как угодно.

Мент встрепенулся и вопросительно поднял редкие брови.

– Ну, может, не совсем с теми гадами, кто нажимал на спусковой крючок, – поспешил уточнить майор. – Но, уверен, к этому делу они наверняка причастны.

Спецназовец поднялся со своего места. Бешинкулов тоже, слегка пошатываясь, встал. Теперь ему приходилось задирать подбородок, чтобы видеть лицо майора.

– Как-то все странно, – больше для себя, чем для окружающих, пробормотал он. Видя его сомнения, Иванов протянул недавнему пленнику руку:

– Не стоит привередничать, гражданин начальник. В конце концов, мои люди спасли сегодня твою жизнь: еще чуть-чуть, и десантник, которого ты ранил, прострелил бы тебе голову из табельного пистолета. Да, да.

Омоновец потер затылок, по которому те же самые «люди» хорошо настучали чем-то тяжелым, и виновато осведомился:

– Как он сам?

Майор неоднозначно пожал плечами:

– Борется за жизнь.