Глава 22
Практически все бывшие объекты силовых структур Ичкерии стали базами боевиков. Там кучковались бандиты – профессиональные и новообращенные. Там устраивались склады оружия. Туда свозили для допроса «приспешников империалистов», то есть людей, хоть как-то связанных с прошлой властью и с Москвой. Здесь же хранили награбленное. Птенцы исламской революции не особо считались со священным правом собственности. Они намертво усвоили незатейливую истину: если у тебя есть оружие, а у кого-то его нет, значит, то, что принадлежит ему, должно перейти к тебе.
Сейчас РОВД Нижнетеречного района напоминал улей. Там роились угрожающего вида типы, увешанные оружием с ног до головы. На огороженную забором территорию въезжали и выезжали машины, набитые такими же субъектами. Шло постоянное мельтешение. Абреки таскали и сгружали с грузовиков какие-то тюки, ящики.
У шлагбаума перед въездом на территорию стояли двое абреков и без устали переругивались с такими же бандитами. Все это здорово напоминало кадры из старых фильмов – восемнадцатый год, гражданская война. Анархия – мать порядка. Банда батьки Махно.
– Мне нужен Гайрабек Болтаханов! – орал здоровенный бородач в камуфляже с ручным пулеметом на плече. За его спиной маячили еще двое таких же моджахедов, которые раскачивались с пяток на носки, ожидая, чем кончится базар.
– А ты ему нужен? Ничего он про тебя не говорил! – спокойно возражал часовой. – Видимо, не слишком большой ты человек…
– Пропусти. Аллахом клянусь, сейчас покрошу всех! – лицо бородача от злости наливалось кровью.
– А ты попробуй.
– Пусти, мне срочно говорить надо!
– Гайрабек приедет, как прикажет, так и будет!!!
Между тем мимо шлагбаума, скрючившись, прошел дергающийся тип с засохшей пеной вокруг рта, одетый в рваные обноски.
– А этому можно?! – заорал бородач.
Охранник, который хотел было наподдать наглому незваному гостю пинка, посмотрел на него внимательно и с чувством произнес:
– Этому можно!
– А почему?! – воскликнул бородач.
– Зачем глупый вопрос задал?! Не видишь – дервиш… Аллахом отмеченный. Таким же хочешь быть?!
– Не хочу… Но если меня к Гайрабеку или его главному помощнику не пропустят, то Гайрабек и вы все сильно пожалеете. У меня сто бойцов… И много зависит здесь от того, в какую сторону они смотреть будут!
– А куда им смотреть? – язвительно захохотал часовой. – Может, они у тебя на Россию смотрят и приказа ждут!
– Ты не говори так, пес. А то я…
– Нет у тебя ста человек! Тут многие приходят и врут, врут. Все денег хотят. Гайрабек добрый. Все знают это…
Между тем юродивый, пошатываясь и дергаясь, брел по огороженной территории отдела.
Моджахеды кучковались группами. Некоторые сидели на корточках и курили, плыл сладковатый запах марихуаны. Один, голый по пояс, с бугрящимися мышцами, метал в деревянную доску метательный нож – получалось у него это хорошо. Еще несколько человек под навесом чистили оружие.
Около длинного краснокирпичного склада стояла грузовая «Газель», рядом с ней двое горцев азартно торговались. Склады милицейского имущества были завалены холодильниками, посудой, бензопилами, бельем – всем тем, что экспроприаторы вывезли из зачищаемых домов.
Пожилой горец держал миксер и орал:
– За что двести рублей?! Зачем этот вентилятор мне нужен?!
– Ишакам хвосты крутить! – в ответ кричал приземистый толстый абрек с глазами профессионального мошенника, он был в сатиновых трусах по колено и тапочках на босу ногу. – Ты что, глупый?! Это миксер! Жена будет торты-морты делать!!!
– Нет, ты лучше бензопилу покажи…
Торг шел ожесточенный. Торговали награбленным, но цену пытались держать не демпинговую…
Вдруг прогремела автоматная очередь. Посыпались стекла из окна на втором этаже здания РОВД. Абреки резко повскакивали, передергивая затворы. Но тут из разбитого окна высунулась бандитская морда и заорала:
– Эй, все в порядке!
Почему стреляли, объяснять он не стал. Да его и не спрашивали. Подобные происшествия, судя по всему, тут никого не удивляли. Анархия – мать порядка…
Юродивый поковылял к трем боевикам, сидевшим на лавке и что-то меланхолично жевавшим.
– Есть хачу! – коверкая слова, по-вайнахски произнес юродивый. Его лицо передергивалось от тика.
– А в жопу не хочешь? – загоготал пузатый абрек на лавке, хлопая себя по объемному животу, сплюнув в землю.
– Есть хочу! – настойчиво повторил юродивый.
Он подпрыгнул и сплясал дикий танец, подпевая что-то на маловразумительном и непонятном языке. Плясал и пел он неловко, но забористо.
– Есть дай! Дай есть!
Жилистый, невысокий, смуглый до черноты горец, сидевший рядом с пузаном, поедая бутерброды с вареным мясом и сыром, оторвал от лепешки кусок, бросил на землю, туда же последовал кусок сыра.
– Ешь, ошибка Аллаха, – захохотал боевик.
Юродивый упал на колени и пополз за хлебом. Схватил его дрожащими руками, обнюхал. Сунул в котомку… Как ни в чем не бывало поднялся. И поковылял дальше. К компании, чистившей оружие.
– Есть хочу!!! – еще громче загундосил он.
Похоже, других слов он не знал.
– Эй, пляши! – хлопнул в ладоши моджахед, закончивший чистить автомат Калашникова. Он только что видел, как юродивый плясал, и чем-то этот дикий танец отозвался в его дикарской душе. Горец вскинул автомат и, вращая глазами, заорал: – Пляши!!!
Дервиш стал наяривать. Он катался по земле. Подпрыгивал. Горланил что-то невразумительно, но ритмично.
Его безумный танец заводил абреков. Вокруг собралась толпа.
– Ай, резче!!! Ай хорошо! – слышались подбадривающие вопли.
Сначала танец сопровождался хлопками. Потом один из абреков от избытка чувств пальнул в воздух из автомата. Ему аккомпанировали с двух пистолетов. Видимо, с развлечениями тут было не богато, если подобные гастроли вызвали ажиотаж.
На шум веселья из здания РОВД появился мрачный атлет в спортивных брюках и зеленой военной майке, опоясанный офицерским ремнем, за который заткнут «стечкин». Судя по всему, он здесь временно был за командира.
– Это кто? – спросил он, разглядывая боязливо замершего юродивого, съежившегося под его тяжелым взглядом.
– Дервиш, – отозвался один из абреков, тот самый, который только что палил из «ТТ».
– Что он тут делает? Как он сюда попал? Что вы, как бараны, на него вылупились?! – с каждым словом командир распалялся все больше. Видно было, что натура у него грубая, необузданная и подчиненные его побаиваются. Он хотел еще что-то сказать, но тут часовой от шлагбаума заорал что есть силы:
– Мага, они опять хотят Гайрабека!!!
– Как бы он их не захотел! – с этими словами командир устремился к шлагбауму разбираться с настойчивыми визитерами. Судя по всему, этих бородачей тут знали и пускать дальше шлагбаума не собирались.
Юродивый растерянно смотрел вслед удаляющемуся горцу.
Тут его толкнули в спину, так что он не удержался и упал на землю, взвизгнув от боли.
– А ну, иди отсюда! – кинул ему недружелюбный пузан. – Расплясался!
– Есть хачу, – прошептал дервиш.
– А башку потерять не хочешь? – спросил пузан.
– Башку не хочу терять, – задрожал юродивый. – Я видел, как башку режут. Не хочу…
Отведав доброго пинка, юродивый отправился дальше. Он все время озирался затравленно и спотыкался. Иногда падал. Так обошел всю территорию в поисках выхода. Наконец его вытолкали взашей.
Юродивый похромал прочь от отдела. Женщина в черном платье, идущая к отделу, всплеснула жалостливо руками, вытащила из сумки на плече лаваш, кусок мяса и сунула юродивому. Произнесла:
– Благослови тебя Аллах, дервиш…
– Тебя тоже благословит, – закивал юродивый. – Ты добрая…
Женщина исчезла на территории РОВД. Юродивый побрел дальше, скрючившись, жадно откусывая от каравая.
Он бесцельно пошатался по поселку, по окрестностям вокруг отдела, дергаясь и приплясывая, время от времени подавая голос при виде людей:
– Есть хочу! Аллах вас простит. Есть хочу…
И протягивал мешок. Худо-бедно иногда ему что-то кидали туда. И мешок наполнялся.
Сделав большой круг, он опять вышел к райотделу.
– Ты здесь больше не ходи! – заорал новый часовой, похожий на кабанчика, невысокий и крепкий, дежуривший у шлагбаума. – Стрелять буду. Понял? Убью – понял?!
– Башка резать мне будешь?
– Ага, – обрадованно кивнул часовой.
– Понял, – юродивый опасливо посмотрел на часового, чем вызвал у того самодовольную усмешку, и медленно побрел прочь.
Дошел до струящегося арыка. Присел на корточки. Тут из ворот райотдела вышли двое смеющихся абреков. Один из них был тот самый пузан, щедро наградивший юродивого пинками. Второй – тот самый смуглый жилистый тип, кто милосердно бросил к его ногам сыр и хлеб.
Увидев их, юродивый съежился, поднялся и засеменил прочь. Отойдя на достаточное расстояние, он снова присел на корточки и принялся жадно жевать лаваш с мясом. Потом покопался в мешке, выудил красивые бумажки и начал их раскладывать, составляя одному ему понятный узор.
Проходившие мимо него толстый и смуглый замерли, вперившись глазами в припадочного. Потом толстый подскочил к нему и ткнул в спину стволом автомата, второй подобрал в пыли бумажки и кивнул:
– Это откуда?
– Это мое, – захныкал юродивый, жалостливо коверкая слова и растягивая звуки.
– Ты знаешь, что это, дурак?
– Знаю. Бумажка… Есть хочу… За бумажка есть можно. Мне говорили…
Толстый скомкал стодолларовые купюры и спрягал в карман, заработав острый, пронзительный взгляд собрата.
– Еще есть бумажки? – осведомился он.
– Нет!
Смуглый с омерзением взял мешок, вытряхнул содержимое прямо на пыльный асфальт. Мешок был набит никому не нужным барахлом – какими-то тряпками, гайками, гаечными ключами и едой. Там затерялась еще одна пятидесятидолларовая купюра.
– Где взял? – спросил толстый.
– Не знаю, – с вызовом воскликнул юродивый и пустил пузырь. Заработав оплеуху от толстого, затараторил: – Мешок лежит. Серый. Там много бумажка, – дервиша трясло, и он поскуливал после каждого слова.
– Не бойся, – смуглый потрепал его по щеке, улыбаясь радостно и фальшиво. – Есть хочешь?
– Не хочу.
– Да?
– Сейчас сыт… Хачу многа еды было. Чтобы когда не сыт буду, есть…
– Будет тебе еда. Знаешь, где мешок?
– Знаю. Да…
– Покажешь.
– Не-е-ет, – помотал головой юродивый.
– Не скажешь – голову отрежу, – произнес пузан, отвешивая еще одну тяжелую оплеуху.
– Покажу… Еды дашь?
– Сколько тебе захочется…
– Тама… Спрятана… Я нашел… Я все могу найти… Мне Аллах помогает…
– Где? – Толстый с опаской огляделся, но на улице не было ни души, что вполне устраивало бандитов.
Они уяснили одно совершенно ясно. Судя по описаниям, юродивый отыскал мешок с похищенными недавно из банка в Гудермесе деньгами, которые искали в Ичкерии все кому не лень. И вот теперь раз в кои-то веки абрекам обломилась бешеная удача, и совершенно необязательно трезвонить об этом на каждом углу. На двоих денег там много. А на всех – всего ничего. А если на одного… Такие мысли уже посещали голову каждого из них. Но пока серьезно думать об этом было рановато. Необходимо сперва найти само богатство, а до дележки потом дойдет.
Юродивого придется убить. Еще не хватало, чтобы по глупости своей он сболтнул что-то лишнее. Ну да кому он нужен? Это только в проповедях муллы на дервишей снисходит откровение Аллаха. На самом деле они просто больные люди… Одним хворым будет меньше. Рука не дрогнет…
Юродивый, приплясывая, вел их куда-то на окраину села. Вскоре странная компания пересекла ров со струящейся мутной водой и запахом тины.
– Куда ведешь, дурачок? – спросил толстый.
– Тама, – юродивый махнул рукой в сторону развалин фермы, которую раздолбали еще во вторую войну… – Там я живу. Там мне хорошо. Там не бывают злые люди.
– А деньги где?
Юродивый непонимающе встряхнул головой.
– Бумажки где? – терпеливо повторил толстый.
– Там нашел… Там доски. Пусто… Деньги лежат…
– Смотри… Башка отрежу, если чего…
– Не надо. Отдам бумажки. Они красивые. Но еда лучше.
– Ха, – хмыкнул толстый. Он отлично знал, что лучше всего на свете и что ему нужнее. Это доллары.
Троица приблизилась к разрушенному строению… Смуглый опасливо подошел к окну, выставив перед собой автомат, заглянул в оконный проем, в котором даже рамы не осталось. Пожал плечами.
– Давай туда, – кивнул толстый.
Смуглому не особо хотелось лезть первым, но, похоже, ослушаться он не мог. Не то чтобы абреки боялись кого-то. Но время неспокойное – всякое случается. Не грех лишний раз подстраховаться…
Смуглый пролез в проем, спрыгнул и поднял пыль. Начал обследовать помещение.
Толстый, опустив флажок предохранителя, сжимал автомат и ждал, когда его приятель закончит обследовать помещение.
– Там, гы-ы, – улыбнулся юродивый, подмигивая толстому и приближаясь к нему. – Там.
– Чего ты слюни пускаешь! – Толстый замахнулся прикладом.
Его мысли сейчас были заняты одним: если они найдут деньги, как бы побыстрее пристрелить своего приятеля и юродивого и потом свалить все на нападение неизвестных боевиков. Место как раз для этого подходило.
– На! – Толстый хотел для острастки слегка ударить юродивого и несильно ткнуть его прикладом по плечу. Ему нравилось бить людей. Сладостная волна катила по телу, когда хрустели косточки от его ударов, слышались крики боли и на лицах расцветали гримасы страха. Рефлекторно в последний момент он усилил удар своей массой, перенеся вес на правую ногу – сработала привычка бить сильно… На миг испугался – пристукнет раньше времени юродивого, ищи потом по ферме, где тот деньги спрятал. Но придержать удар уже не мог…
Приклад ударил пустое место. Юродивый изогнулся кошкой, перехватил автомат и потянул на себя, ловко, умело перераспределяя усилия и массу своего тела. Не желавший отпускать автомат абрек потерял равновесие, полетел на землю и, еще не успев коснуться ее, получил страшный удар коленом в лицо.
Толстый абрек распластался на земле, выпустив наконец автомат. Но сознания не потерял. Нашел в себе силы приподняться, выбросил ногу в ботинке сорок шестого размера в сторону своего обидчика. Юродивый легко уклонился и врезал прикладом захваченного в честной драке автомата абреку промеж глаз.
Но толстый опять не потерял сознание. Его мощную черепушку пробить было не легче, чем носорожью. Он встряхнул головой и начал приподниматься, закричав проклятия на вайнахском языке. Еще один удар прикладом по черепу – и абрек наконец угомонился.
Юродивый, он же старший лейтенант Тимрюков, позывной Цыган, вытер пот со лба рукавом и воскликнул:
– Ну и здоровый черт!
Из дверей фермы выскочил Бизон. У него с клиентом проблем не возникло – смуглого вырубил с одного удара. Наклонился над телом толстого. На лбу у того были две вмятины от приклада и струилась кровь.
– Живой, – кивнул Бизон. – Цыган! Ты его чуть не укокошил!
– Ничего с ним не сделается…
– Понесли свиную тушу…
Они затащили тяжелое тело в полуразрушенное здание фермы.
Там разведывательно-диверсионная группа располагалась в полном составе. Десантники выползли на свободное пространство и сейчас дышали полной грудью, разминали затекшие мышцы. Перед этим они битый час ждали гостей в помещении, замаскировавшись, забившись в щели, как тараканы, чтобы клиенты ненароком не заметили их раньше времени. Смуглый и не увидел их вначале. А когда наткнулся на Бизона, прятавшегося за грудой кирпичей под брезентом, тут же был срублен и упакован в лучшем виде, даже не пискнув.
– Ну что, хлопцы, теперь у нас два языка, – подвел итог удавшейся оперативной комбинации Ник.
– И рекогносцировка на местности, – добавил Цыган, с омерзением срывая с себя осточертевшее тряпье и натягивая свой любимый камуфляж.
– Надо походатайствовать перед командиром части, – сказал Акула.
– О чем это? – обернулся к нему Ник, справедливо подозревая очередную подколку.
– Чтобы он перед Правительством вопрос поставил – присвоить Цыгану звание заслуженного артиста России.
– Артист, чертяка, – с неожиданно прорвавшимся удовлетворением произнес Ник. – Классика жанра…
– Карманник, – усмехнулся Бизон, глядя на Цыгана, слегка смущенного таким повышенным вниманием к его талантам. – Понты привык держать…
– Ну, вспомнил ошибки молодости, – отмахнулся Цыган.
А ведь на самом деле – было время, и держал будущий капитан ВДВ Толя Тимрюков понты (то есть создавал ажиотаж), когда работал в бригаде карманников на самом большом рынке в своем городе. Тогда Цыган изображал припадочного или психа, устраивал концерты на потеху публике, собирал толпы народа. Добропорядочные обыватели честно пялились на него, жалели, а в это время братва с бритвами «писала» сумочки и вычищала карманы.
Таланты к лицедейству проявились у него еще в школе. Кличку приблатненные одноклассники ему выдали с учетом этого факта – Артист. Даже учителя признавали его таланты, отмечая, что у него два пути – или в тюрьму, или на «Мосфильм». Поскольку никто из заштатного шахтерского городишки на юге-востоке России до «Мосфильма» так и не добрался, даже в качестве чернорабочего, то наиболее вероятным был все же первый вариант.
Ну куда деться трудному подростку в поселке, где отбывали срок почти все, а не топтавшие зону считались людьми совершенно никчемными – второй сорт? Как могла сложиться судьба у пацана, отец которого погиб в забое, а мать скончалась от заболевания легких. Его воспитывали две незамужние бездетные родные тетки – бухгалтерша и зав. библиотекой. Справиться с мальчишкой, обладавшим энергией динамо-машины, они, естественно, не могли. Цыган любил теток и готов был за них кому угодно горло перегрызть, но слушать их благих советов, как то: быть хорошим мальчиком и отличником, уважать существующие правила, – понятное дело, не собирался.
Цыган всегда был веселый. Проворный. Верткий. Отчаянно смелый. Неудивительно, что на него положили глаз преступные авторитеты, которых в поселке было пруд пруди. Профориентацию Цыган прошел успешно – его приняли в бригаду карманников. Сначала в его обязанности было брать у щипача выдернутый из кармана в толкучке кошелек. Затем он выслеживал потенциальных жертв с деньгами и наводил на них. Потом, опять с учетом несостоявшейся актерской карьеры, был определен держать понты – создавал ажиотаж, сильно в этом преуспев. Потом к прочим его достоинствам выяснилось, что он обладает тонкими и чуткими пальцами – идеальными для карманника.
В общем, светила ему воровская карьера. О другом он уже и не помышлял… Но однажды… Что-то сломалось в нем однажды. Взяли тогда на карман женщину – уставшую, кашляющую в платок, чем-то напомнившую Цыгану его мать. Кошелек у нее был старый, весь истрепанный. А сумма в нем приличная, из хрустящих новых бумажек – это сбережения, которые она получила в сберкассе и готовилась потратить на какое-то важное для нее дело, может быть, жизненно важное. И Цыган почувствовал себя так погано, что ему захотелось тут же пойти и утопиться в протекающей в городе речке Досталь. И он понял, что у него есть одно качество, которое делает его совершенно непригодным на выбранном пути, – совесть. И начал активно прикидывать, как бы спрыгнуть с поезда, в который по дури купил билет, и не переломать при этом ноги или шею.
Учил его жизни и науке карманной тяги старый пахан дядя Семен – восемь судимостей за плечами. Человек он был по-своему мудрый и где-то даже порядочный. Он почувствовал, что у этого Цыгана карьера на ниве облегчения кошельков граждан не сложится. Этот пацан не сможет жить за счет чужого горя. И еще в нем есть стальной стрежень, который не даст ему согнуться, сломаться, измениться… И старый вор дал ему вольную… Как оказалось, вовремя, потому что через неделю после того как дядя Семен отпустил его на вольные хлеба, бригаду в полном составе повязали сотрудники угрозыска Новороссийска – в этом городе шайка гастролировала с карманными кражами.
А Цыгана, вернувшегося с гастролей раньше времени, призвали в армию. Гребли в ряды Вооруженных сил тогда, с учетом глубокой демографической ямы и отсутствия желающих отдать гражданский долг, всех подряд, без разбора. Светил ему стройбат, чего не хотелось страшно, поскольку «воровка никогда не будет прачкой, а урку не заставишь спину гнуть» – это в его голову забили намертво, поэтому он знал, что лопатой работать не будет ни при каком раскладе, и уже прикидывал различные способы уклонения от военной службы. Но на сборном пункте покупатель – так называют офицеров, приезжающих за пополнением в военкоматы, – что-то рассмотрел в худющем, с наглыми глазами, пареньке и ткнул в него пальцем: пойдешь в десант?.. Десант. Спецназ. У Цыгана все ассоциации на эту тему крутились вокруг американского фильма «Рэмбо». Ну а кому в этом возрасте не хочется стать Рэмбо? Так он попал в дивизию ВДВ.
Там Цыган быстро понял разницу между жизнью и кино. На своей шкуре ощутил, что такое тяжелый солдатский труд, стертые ноги в десантных ботинках, ощущение дикого голода, терзающего первые недели службы, бессонные ночи в бесконечных нарядах, хозяйственные работы. Что такое жестокая муштра…
На поверку десантники оказались не столько мастерами восточных единоборств, сколько лошадьми и ящерицами. Бег, бег, бег. Потом ползком, ползком. Опять бег. Полоса препятствий, где все горит и взрывается…
Позднее, когда началась настоящая боевая учеба и на его плечи лег старый проверенный парашют «Д-6», он еще и совершенно неожиданно для себя осознал, что создан для этой жизни.
Как говорил легендарный командующий ВДВ: «Тот, кто ни разу не покидал самолет, откуда города и села кажутся игрушечными, кто ни разу не испытывал радости и страха свободного падения, свист в ушах, струю ветра, бьющего в грудь, тот никогда не поймет чести и гордости десантника»…
Примерно такие чувства и испытывал Цыган. Со временем в него намертво вошло, что такое честь и гордость десантника.
Никогда ему не забыть сладостную дрожь, когда он впервые взял в руки снайперскую винтовку и засадил все пули в десятку… Командиры сразу поняли, для чего создан парень. И он стал снайпером.
А потом была Первая Ичкерская война. Тяжелая, кровопролитная. И оттачивал он снайперское мастерство, обрабатывая душманов в городских развалинах, в зеленке. Работал по боевикам, научившись безошибочно выделять командиров. Работал против снайперов… Снайперская дуэль – это высший пилотаж. Кто кого. Два зверя, которые умеют быть невидимыми и ждать. Которые знают повадки друг друга. Кто лучше – рассудит смерть.
– Цель отработана… Противник нейтрализован…
Сколько было у Цыгана таких докладов. За полтора года войны он заматерел.
Потом было Рязанское училище ВДВ. Поступил туда Цыган и отучился без труда. Там много было таких, Кавказом опаленных. И при всем раздолбайстве он стал отличным офицером… Затем распределение в родную дивизию. Комвзвода. Не шибко ему эта служба нравилась – он, лучший снайпер дивизии, привык отвечать только за себя и совершенно не видел в себе таланта воспитателя. Его тяготила ежедневная изнурительная работа с личным составом. Он был художником войны, а его хотели сделать маляром будней.
А потом его рассмотрел Ник – тот всегда безошибочно определял людей войны. Свою биографию еще перед приемом в группу Цыган выложил Нику как на духу. Ему очень хотелось попасть в эту группу. И он проклинал себя, что с дуру повествует о былых своих криминальных подвигах, – ведь не каждый решится взять человека с такой историей за плечами. Вот только Нику он соврать не мог. В разведывательно-диверсионной группе нет места даже малейшему недоверию между бойцами – иначе такая группа небоеспособна.
– В общем-то, хлопец, может, оно все и неплохо, – неожиданно задорно рассмеялся Ник, выслушав это драматическое повествование. – Что щипачом, что диверсантом – работа схожая. Ловкость рук и тонкий расчет. Только тогда ты был чертом… А теперь вроде бы как призван изгонять чертей…
– Да, – серьезно произнес Цыган. – Призван.
Так он стал снайпером разведывательно-диверсионной группы.
Вторая Ичкерская война была уже на исходе. Но проблем оставалось немало. Активные боевые действия сошли на нет, зато началась противопартизанская война в зеленке. Опыт ее наработан и гитлеровцами, и НКВД, и многими другими на всем земном шаре. Действия методами егерей. Максимальная маскировка. Перекрытие секретных партизанских троп. Наблюдение за всем происходящим в зоне ответственности. Выявление баз. Организация засад. Агентурная работа с населением. Активная вербовка, в том числе и членов бандформирований, а затем обеспечение с ними связи через тайники. Выявление партизанских связников и поставщиков продовольствия. Подсветка выявленных лагерей для нанесения авиаударов или зачисток. А иногда просто уничтожение небольших бандгрупп, если это позволяют силы и вооружение. Выживает в этой войне тот, кто лучше подготовлен, вооружен и отличается большим порогом терпения – способен долгое время выносить боль, голод, холод, бытовые неудобства.
Все это известно. И примерно по этим же лекалам работали группа Ника и другие группы – ГРУ и ВДВ (контрразведку и МВД в лес для подобных акций практически не пускали, они отрабатывали населенные пункты и в зеленку стремились меньше всего, боясь ее как огня). Терпения и профессионализма десантникам было не занимать. Цыган быстро учился у своих боевых товарищей читать следы, маскироваться, бесшумно убирать людей, брать языков и заставлять их выдавать все. Действиями таких спецгрупп можно было бы переломить ситуацию в ичкерской зеленке окончательно. Но, как всегда, встревал организационный момент – штабные в такой войне практически не разбирались, изучать старый опыт у них и в мыслях не было, в результате организовать четкое взаимодействие сил и средств они не могли и не хотели. Поэтому действия разведгрупп напоминали художественную самодеятельность. На свой страх и риск. Ник со своей командой подчистил зеленку славно. Однако явно недостаточно, учитывая, сколько бандитов полезло из своих нор с началом мятежа.
Артистические данные Цыгана, да и его карманных дел образование в деятельности группы пришлись очень даже кстати. Вот и сейчас он настолько умело сыграл дервиша, что убедил в этом бандитов, сумел проникнуть на охраняемый объект, провести рекогносцировку и прочие хитрые мероприятия и заманить в ловушку двоих источников информации.
Обоих языков привели в себя. Дальше стандартная процедура допроса. Естественно, полная расколка. Выдавливание информации по крупицам и оценка фактов…
И вот Фауст привычно отметил – минус два. На двоих его врагов стало меньше. Теперь дело осталось за малым – отработать объект.
Ник, как всегда в сложных ситуациях, решил выслушать мнения бойцов о предстоящей операции.
– Силой или хитростью брать будем? – спросил он.
– Все хорошо в комплексе, – рассудительно произнес Акула.
– Умно, – хмыкнул Ник. – И что, может, предложишь военную хитрость?
– А если один старый фокус проделать…
Через некоторое время план был готов. Слегка безумный. И потому имеющий все шансы на успех…
Все проработали, как всегда, до мельчайших деталей – группа проникновения, группа прикрытия, порядок взаимодействия, сигналы, хронометраж. Хотя чаще с командой «пошли» операция начинает развиваться по своим законам, а не по задуманному людьми плану. И приходится вносить корректировки по ходу действий.
Оставалось отлежаться до темного времени суток. Минуты и часы текли медленно, как всегда в ожидании. Кроме непробиваемого Фауста и Ника, расслабиться и задремать никому не удавалось. Слишком близко было холодное дыхание смерти.
Бизон нашептывал мелодию афганской песни:
И вот в тот долгожданный миг
Вперед! – раздался звонкий крик.
Коли, стреляй!
И мы пошли, прижав штыки.
Душманам это не с руки.
Эх, наших знай!
Не ждали гады со спины,
Такие им не снились сны,
А мы пришли.
Врага сметая под собой,
Мы в праведный вступаем бой.
Стреляй, коли, стреляй, коли, стреляй, коли!..
Все, время вышло. Точнее, оно перешло в другую фазу, где цена секундам и мгновениям другая. И стандартное понукание Ника:
– Ну что, хлопцы… Пошли…
Акция началась…