Глава 39

Бертран сдержал свое обещание. Утром Гудаева действительно перевели к ним в палату. Правда, доставили его уже в гробу. И хотя за годы службы разведчики привыкли ко всему, что так или иначе связано со смертью, легкий шок испытали все трое. Бертран, сделав вид, будто не заметил этого, пояснил, что сделал это специально.

– Никогда не знаешь, где тебе придется заночевать, – авторитетно заявил он. – Я вам уже говорил, что после вчерашней ночи перестал чувствовать себя в безопасности.

Гроб поставили посреди палаты; одну половину крышки открыли, чтобы Гудаев мог свободно дышать.

– Сиделка придет немного позже, – предупредил Бертран. – Когда потребуются услуги медсестры, нажмите вон ту кнопку, – медик кивнул на кружок возле входной двери. – Советую колоть его через каждые четыре-пять часов, давая ему хотя бы пару часов для бодрствования. А то вы привезете в Москву законченного морфиниста. Да, чуть не забыл – кого-либо из русскоговорящего персонала, к сожалению, найти не удалось…

Когда дверь за медиком закрылась, Демидов подошел к гробу и внимательно посмотрел на спокойное во сне, немного осунувшееся лицо Гудаева.

– В принципе, – проговорил он задумчиво, – то, что его упаковали в этот ящик, мне даже нравится. Пусть привыкает, скотина караванная.

– Может, вынем его из гроба? – жалобно попросила Корнейчик. С того момента, как полированный гроб появился в палате, девушка не сводила с него испуганного взгляда. – Или хотя бы куда-нибудь в угол задвинем его…

– Да хрен бы с ним, – отмахнулся Купец, – пусть здесь стоит…

Он вдруг внимательно посмотрел на Аню и, видимо, поняв, что творится у нее в душе, сопя, отодвинул гроб со спящим в нем Гудаевым к стене. Для большего спокойствия он прикрыл лицо Салмана простыней.

До полудня день тянулся в вынужденном безделье. Пытаясь скоротать время, Володя почистил трофейный автомат, хотя большой нужды в этом не было, затем попробовал уснуть, но не смог. После обеда в палату к разведчикам явился какой-то молодой человек, и после его манипуляций троица перестала друг друга узнавать. Аня «постарела» лет на тридцать, в уголках ее губ залегли скорбные складочки, лоб прорезали глубокие морщины. Нос распух и слегка покраснел, пушистые волосы стали седыми. У Купца «вырос» живот, который переваливался через ремень брюк, свешиваясь, как переполненный рюкзак. Он тоже сильно «постарел». При этом лицо у него стало какого-то синюшно-багрового цвета, под глазами образовались тяжелые мешки.

Володю гример тоже не пожалел. Из-за накладки на спине он стал сутулым. Локису даже показалось, что он уменьшился в росте и похудел. Прилепленный крючковатый нос едва не касался верхней губы.

С гордостью оглядев свою работу, художник-гример по очереди сфотографировал всех троих на фоне белой стены.

– Cette photos sont pour passeport et visa, – сказал он на прощание. – Au revoir, Monsieure! Au revoir, Mademoiselle!

– И тебе не хворать, – проворчал Демидов, продолжая рассматривать свое «новое» лицо в зеркале.

– Отделал, как бог черепаху, – проговорил он наконец, то ли похвалив, то ли осудив работу визажиста. – Мать родная и та не узнала бы. Интересно, мы в этом виде и спать будем?

Ответить ему никто не успел. Из того угла, где стоял гроб с Гудаевым, послышалось негромкое мычание. Простыня, которой было накрыто его лицо, сползла вниз. Салман посмотрел мутными глазами на разведчиков.

– Хи, – прошипел он, с трудом ворочая распухшим от жажды языком.

– Чего?! – переспросил Демидов.

– Воды, – уже по-русски повторил Гудаев. – Пить…

Аня быстро схватила специальный стакан-непроливайку и поднесла ее Салману. Разведчики тоже подошли к нему. Увидев над собой незнакомые лица, он побледнел. В глазах мелькнул неподдельный страх.

– Кто вы такие? – слабым, хриплым голосом спросил он, едва выговаривая слова. – Куда вы меня привезли? Что это?

Слабой рукой он провел по краю гроба, в котором лежал.

– Здрасте, пожалуйста! – ответил Демидов, разводя руками, но тут же сообразил, что Гудаев не узнал их в гриме. К тому же не оклемался после той большой дозы промедола, которую ему вколол накануне Бертран.

– Лежи смирно, грешник, – проговорил он замогильным голосом, – скоро за тобой должны прийти! Здесь у нас перевалочная база перед Страшным судом…

Несмотря на серьезность ситуации, Купец не смог отказать себе в удовольствии похулиганить. Гудаев продолжал переводить испуганный взгляд с одного, склонившегося над ним человека, на другого.

– О, Аллах, – прошептал он, прикрывая глаза. – За что мне все это? Чем я тебя прогневил?

– Мальчики, – тихо проговорила Анна. – Может, не надо его больше пугать? Я где-то слышала, что человек от этого с ума может сойти… Так защитная реакция срабатывает.

Внезапно Гудаев, видимо, осознав или что-то вспомнив, опять открыл глаза. Теперь они не были мутными. Он резко сел в гробу и осмотрелся. Прикрывавшие его бутафорские рубашка и фрак свалились, обнажая сильную волосатую грудь, посередине которой переливался большой синяк.

– Что все это значит? – шепеляво спросил он. – Кто вы? Где те негодяи, которые меня похитили?

Он попытался выбраться из своего страшноватого ложа, но Демидов вовремя его перехватил и, придавив за плечи, заставил лечь в гроб.

– Значит, так, урюк, – проговорил он своим нормальным голосом. – Сейчас ты ляжешь в этот ящик и будешь лежать в нем тихо-тихо, как мышонок в норке. Это единственный для тебя шанс уцелеть.

Салман попробовал вывернуться из крепких рук Демидова, но не смог.

– Медведь, быстро убери куда-нибудь оружие, – попросил Купец. – А ты, Пигалица, вызови сестру и сиделку. Есть будешь?

Гудаев не ответил; он опять закрыл глаза, игнорируя все, что ему говорили. Лицо у него стало непроницаемым и как будто окаменевшим. Убедившись, что пленник не собирается больше сопротивляться, Демидов отпустил его плечи.

– Вот так-то будет лучше, – удовлетворенно констатировал он. – Сам небось понимаешь, голышом далеко не ускачешь, архар ты наш безрогий!

Глядя в одну точку на потолке, Салман ничего не ответил. Но едва Купец успел сделать всего несколько шагов в сторону, он вскочил в полный рост, частично прикрывая наготу саваном, и с шепеляво-хриплым криком «Аллах акбар» прыгнул Демидову на спину. Не ожидавший ничего подобного, Алексей инстинктивно пригнулся, прижимая подборок у груди, чтобы не дать нападавшему возможности провести удушающий захват шеи. Дальнейшие его действия были скорее на подсознательном уровне. Он резко подогнул колени, падая на пол. Гудаев, который был ниже Купца, почувствовав под ногами опору, мгновенно рванул десантника на себя, пытаясь задрать подбородок противника вверх, чтобы просунуть под него свою руку. И, едва у него это получилось, он тут же изо всех сил сдавил горло Демидова, стараясь приподнять с пола так, чтобы его колени повисли в воздухе. Второй рукой он лихорадочно шарил у Купца под мышкой, пытаясь найти пистолет, но его там не было. Понимая, что силы у них неравные и долго удерживать здорового Купца он не сможет, Салман, продолжая удерживать шею Демидова в локтевом сгибе, перехватил второй рукой его подбородок, намереваясь свернуть Купцу шейные позвонки. И тут он почувствовал, что опора пола из-под его ног исчезает. Только что они твердо стояли на нем и вдруг, словно по волшебству, его оторвало от паркета. На один краткий миг обстановка палаты промелькнула у него перед глазами, и в следующую секунду он с грохотом распластался на полу во всей своей голой красе. Почти тут же в солнечное сплетение врезался тяжелый кулак величиной с голову младенца. Дыхание у Гудаева перехватило. Последнее, что он увидел, теряя сознание, был занесенный для второго удара кулак. Боли от него он уже не почувствовал.

– Во, здоровый бычара, – отдуваясь, проговорил Демидов. – Чем только его кормили, хотел бы я знать? Чуть не заколбасил меня, скот поганый…

– Не прибедняйся, – посоветовал Локис. Он не успел вмешаться только потому, что схватка длилась не больше пары секунд. – А то я тебя не знаю. Специально же поддался, чтоб бдительность этого урюка усыпить…

– Ну, может, и так, – не стал спорить Купец. Он подхватил бесчувственного Гудаева под мышки и волоком перетащил его к гробу. Уложив тело на прежнее место, Алексей кое-как приладил на нем погребальные принадлежности и только успел прикрыть Салмана саваном, как в дверь вежливо постучали.

– Oui, je vous en prie! – машинально ответила Анна.

Дверь открылась, и в палату вошли две женщины лет сорока с небольшим. Одинаковые белые чепчики на головах и такие же одинаковые белые халаты делали сиделку и медсестру похожими, словно они были близнецами.

– Bonjour, Mademoiselle! Bonjour, Monsieur! – равнодушными голосами проговорили они в унисон и обвели всех троих вопросительными взглядами.

Корнейчик принялась им что-то торопливо объяснять. Женщины все с тем же равнодушием выслушали ее и, кивнув, занялись каждая своим делом. Разведчики и девушка молча наблюдали за ними.

– Да-а-а, – протянул то ли восхищенный, то ли от удивленный Демидов, когда женщины, закончив работу, вышли. – Дисциплинка у этого Бертрана, или как там его правильно называть, на высшем уровне! Вы заметили, что эти грымзы даже не поинтересовались, на хрена покойнику колоть морфий…

– Промедол, – поправил приятеля Локис.

– Да один хер разница, – отмахнулся Купец. – Наркота, она и есть наркота… – Он поскреб в затылке. – А знаешь, Пигалица, похоже, ты была права, когда говорила, что этот гнус что-то замышляет. Ты только посмотри, он же, падла, ни одной возможности сорваться от нас не упустил!

– Потому что знает, что ему грозит…

Купец спорить не стал, достал из-за спины пистолет и проверил обойму.

– Черт, маловато будет, – скривив недовольно губы, констатировал он, задвигая магазин обратно в рукоятку и досылая патрон в патронник. – Я так полагаю, что срываться отсюда надо этой же ночью. А то как бы поздно не было. Этого черта наверняка ищут и свои, и чужие.

– А машина на трассе, вне сомнений, в камеру попала, – поддакнул Локис. – Когда я полиции аварию подстроил… В общем, как бы к нам гости вскорости не пожаловали.

Откинув одеяло на своей кровати, он подхватил трофейный «AUG» и, оттянув затвор, посмотрел в канал ствола.

– Мальчики, – встревоженно округлила и без того большие глаза Корнейчик. – Неужели опять стрельба будет?

– Это как получится, – покачал головой Демидов. – Конечно, не хотелось бы, но говорить оружию «прощай» пока еще рановато.