Книга: Закрытая информация
Назад: Глава 3
Дальше: Часть III

Глава 4

Бокун ненавидел вонь госпиталей. Его выворачивало наизнанку от острых запахов дезинфекционных препаратов и лекарств. Вид белых халатов действовал на Анатолия, как красная тряпка на быка. Госпиталь стал поворотным пунктом в его судьбе, судьбе перспективного, подающего большие надежды лейтенанта элитного подразделения армейского спецназа.
Направляясь к новехонькой, с иголочки, «Ауди», оставленной на стоянке перед центральным въездом в «Бурденко», он глубоко дышал, выкачивая из легких остатки больничного воздуха. Усевшись за руль, Бокун не спешил заводить. Надорвав пакетик с ароматизированными салфетками, Анатолий достал одну, скомкал и протер виски. Казавшееся давно забытым прошлое водоворотом засасывало обратно, покрывая сердце бывшего лейтенанта ледяной коркой страха.
Бокун часто внушал себе: армия – это страница, навсегда вырванная из книги жизни, и нечего ее мусолить. Но прошлое напоминало о себе ночными кошмарами, прошлое проглядывало в малозначительных обыденных вещах, как вот этот липкий мартовский снежок, посыпавшийся с невеселого, тусклого неба.
Включенные «дворники», похожие на конечности огромного насекомого, зашуршали по стеклу, сметая снежную кашицу. Под их аккомпанемент поплыли воспоминания…
Перед самым развалом Союза, летом девяносто первого года, начальник штаба военного округа, исполняя директиву Москвы, предложил лейтенанту Анатолию Бокуну войти в состав формирующегося отряда быстрого реагирования.
– Родина нуждается в вас! – проникновенно говорил седовласый генерал-лейтенант. – У вас, товарищ Бокун, отличные характеристики, безупречный послужной список. Пора, пора послужить Отчизне на полную катушку…
В те времена в армии ерепениться было не принято. Выгнув дугой грудь, взяв под козырек, лейтенант разведбата отдельной горнострелковой бригады Анатолий Бокун ответил четко и односложно:
– Есть!
Отряд создавался для выполнения деликатных поручений – нейтрализации лидеров сепаратистских движений. Так цели спецподразделения «Кречет» формулировались на языке политиков. На армейском диалекте все вкладывалось в понятную и емкую фразу – «гасить недорезанных абреков».
Головорезы в «Кречете» собрались отборные. Солдаты срочной службы прошли ад учебок спецназа. На их головах действительно можно было хоть кол тесать, а из кирпичей, расколотых на тренировках лбами и ребрами ладоней этих парней, можно было построить приличный домишко. Об отцах-командирах отряда быстрого реагирования по округу ходили легенды. За плечами каждого офицера как минимум были Афган и бесчисленное количество операций в «горячих точках».
«Кречет» был разбит на пятерки. Организация отряда копировала структуру обычного армейского спецназа. Анатолий попал в звено, которым командовал старший лейтенант Бендич – нелюдимый, мрачный субъект с оловянным взглядом тяжелоконтуженого. Кумиром Бендича был непревзойденный, лучший командос гитлеровской Германии штурмбаннфюрер войск СС Отто Скорцени. Лейтенант перечитал всю литературу, где хотя бы вскользь упоминалось о подвигах знаменитого диверсанта. Купил видеомагнитофон только для того, чтобы прокручивать вновь и вновь кассету с заключительной серией киноэпопеи «Освобождение», где был эпизод о самой шумной акции любимчика фюрера, похитившего арестованного итальянским королем фашистского диктатора Муссолини. В фильме довольно достоверно было показано, как высаживается на планерах десант в Альпах, как немецкие командос крошат слабо сопротивляющихся «макаронников» и как, ворвавшись в комнату, где Муссолини подумывает о самоубийстве, штурмбаннфюрер орет: «Вы свободны, мой дуче!»
В этом месте Бендич разражался аплодисментами, а его сумрачное лицо светлело. Однажды, не удержавшись, Бокун спросил своего командира:
– Игорек, втолкуй мне, необразованному, что тебя так привлекает в этом фашисте? Они ведь воевали против нас, десятки миллионов русских угробили. Восхищаться эсэсовцем не патриотично!
Бендич, скептически ухмыляясь, ответил:
– Оставь патриотизм для пионеров! У меня от этой брехни иммунитет. Не воспринимаю более трепа политработников и наших государственных, прости господи, мужей, спекулирующих на патриотизме. Подожди, Толя, они под этим соусом заставят нас собственное мясо жрать и своей же кровью запивать. Я уважаю профессионалов. Профессионал всегда место под солнцем завоюет и не замарается. Скорцени… что же… – Бендич сделал паузу, – …он служил, кому присягал, Адольфу и Германии. Хорошо служил, между прочим. А когда немцы войну проиграли, собрал чемоданы и смотался под крылышко к генералу Франко в Испанию. Сидел на террасе дома у моря, любовался, как солнце в океан садится. Мемуары писал… – прищурив глаза, тягучим голосом говорил Бендич, наверное, представляя своего кумира в плетеном кресле-качалке под пальмами. – Нашим подвигам, Бокун, на самом деле грош цена в этой стране. Жестяная звезда на могиле, залп почетного караула на похоронах, а если повезет, дом инвалидов с миской каши на завтрак, обед и ужин. Вот и все, на что мы можем рассчитывать в благодарность от матушки-отчизны…
Больше с расспросами к командиру Бокун не приставал, рассудив, что каждый по-своему с ума сходит. Да и некогда было. Кавказ тонул в трясине междоусобной резни. Грузины дубасили абхазцев, осетины готовились вцепиться в глотку ингушам, чеченцы под шумок скупали оружие, готовясь к большой нефтяной войне против России.
Кречет – хищная птица, использовавшаяся в древности князьями и царями для охоты даже на крупную дичь. Взмыв с княжеской руки под облака, птица камнем падала на ничего не подозревающую косулю или зайца, ударом крючковатого клюва перебивая шейные позвонки.
Отряд «Кречет» скорее напоминал изрядно потрепанного петуха, которого хозяин ради какого-то идиотского эксперимента запер в курятнике с хорьками. Спецназовцы уже толком не понимали, против кого они воюют и чего от них хотят московские генералы.
– Мы – дерьмосборщики! – образно обрисовывал ситуацию Бендич.
– Золотари, – поправлял командира Бокун, предлагая взамен новообразованного слова старое, подлинно русское название чистильщиков выгребных ям.
– Пусть золотари, – соглашался старлей. – Политики горы дерьма наворотили, народ задыхается, гибнет, а мы разгребать должны. На кой черт мы защищаем абхазов?! Режут друг друга?! Отлично! Повоюют лет пяток, а потом и грузины, и абхазы на коленях к нам, русским, приползут, руки целовать будут, чтобы взяли под крыло.
Но в сентябре никто из враждующих сторон в абхазо-грузинском конфликте рук целовать не собирался. Боевики грузинских отрядов «Мхедриони» делали гирлянды из отрубленных указательных пальцев абхазов, а те, соревнуясь в жестокости с противником, нанизывали на суровую нитку обрезанные и подвяленные под горячим южным солнцем носы.
Здесь, на благословенной земле, воспетой еще в древнегреческих мифах, время потекло вспять, возвращая людей к состоянию первобытной дикости.
…Снег валил стеной, засыпая узкую горловину ущелья. До дороги оставалось километров пять. Бокун озабоченно оглянулся на командира звена, но смог разглядеть только серое пятно, отдаленно напоминавшее человека.
Отряд пробирался к некогда строго секретному объекту, обозначенному на картах кодовым названием «Красная Горка». Сумасброды-ученые зашились в горах, колдуя над созданием биологического оружия. Кто-то в Кремле посчитал идею тухлой и противоречащей международным договорам, подписанным Россией. «Красная Горка» продолжала существовать, но ни военные, ни КГБ большого внимания ей не уделяли.
Люди в белых халатах регулярно отсылали в Москву отчеты о проделанной работе, где их, даже не просматривая, отправляли в архив, а то и просто выбрасывали. И когда в лаборатории однажды случился пожар, это сочли хорошим поводом, чтобы и вовсе ее закрыть. Объект «Х» оказался замороженным, а вместе с ним и часть уцелевшей от огня лаборатории. О «Красной Горке» забыли на пять лет.
Начавшаяся в Абхазии война напомнила высокому начальству, что кое-что брошено в горах. Кроме того, по каналам агентуры Главного разведуправления прошла скупая информация о подозрительной возне турок, заинтересовавшихся остатками оборудования «Красной Горки». Решение стратеги с генеральскими погонами приняли радикальное: приказать компании отчаянных парней-спецназовцев «прогуляться» по зимним горным тропам, осмотреть уцелевшие от пожара помещения лаборатории и довершить ликвидацию объекта.
Выбор пал на группу Бендича. Пройти по территории, превратившейся в зону боевых действий, да еще по труднодоступным зимним тропам, могли только такие волки.
Перед операцией их в приказном порядке упекли в госпиталь, чтобы вогнать по три кубика желтой, похожей на подсолнечное масло вакцины. На все вопросы отвечали коротко: «Для профилактики». Бендич, которому положено было знать больше, чем остальным, только пожимал плечами:
– Обычная вылазка, чего суетитесь?
Толик ему не поверил.
Медсестра долго искала вену, пока Бокун рассматривал красную полосу на стене. Все, что выше полосы, было белого цвета, ниже, до плинтуса, зеленого.
– Сожми кулак, – приказала медсестра.
Анатолий пошутил:
– Не промахнись.
Девушка обиделась и со злостью вогнала иглу. Полоса на стене вдруг задергалась в судорогах. Бокун невольно сморщился.
Медсестра удовлетворенно улыбнулась:
– Боишься уколов?
Главврач с погонами полковника удивленно посмотрел на Толю, на мгновение оторвав взгляд от листка бумаги, исписанного мелким, бисерным почерком.
– Забыл вас предупредить, – сказал он, обращаясь к медсестре, – это может немножко болеть. Препарат мало опробованный.
Бокун только сильнее стиснул зубы. На висках выступили капельки пота. Не дожидаясь, когда ему скажут идти, он попробовал было подняться, но новый приступ боли пронзил все тело.
– Господи! – закричала медсестра.
Бокун представил себе, как вакцина сантиметр за сантиметром выжигает его изнутри. Чувство было такое, словно тысячи раскаленных игл вонзились в сердце, легкие, желудок, мозжечок и теперь медленно впиваются все глубже и глубже. Внезапно ставшие свинцовыми веки закрылись сами собой. Из-под них градом катились слезы. Голова Анатолия безжизненно повисла на груди.
– Умирает! – еще громче заорала девушка и в ужасе отшвырнула шприц.
– С ним ничего не случится, – спокойно произнес полковник.
В следующее мгновение Бокун, как подкошенный, рухнул на пол. Из груди медсестры вновь вырвался крик.
– Нашатырь! – главврач рывком поднял безжизненное тело и бросил его на кушетку в углу.
– Какого черта? – были первые слова Анатолия, когда он пришел в себя.
Бокун неловким движением стряхнул с плеча руку медсестры. Та виновато улыбнулась. Он неожиданно подумал, что в другой раз обязательно бы с ней познакомился, по крайней мере, спросил бы ее имя. Бокун никак не мог сообразить, что произошло, а сообразив, ужасно на себя разозлился. Стараясь не встречаться взглядом с девушкой, он встал и неуверенным шагом вышел в полутемный коридор.
Второй раз Бокун потерял сознание уже в казарме. Он присел на край койки со смутным желанием разобраться, что же происходит внутри его самого. Казарма была пустой, и только дневальный привычно застыл напротив входа. Анатолию показалось, что боль отпустила. Он вытянул перед собой руки и сжал их в кулаки. Он сжимал их и снова расслаблял по нескольку раз, одновременно глубокими вдохами прочищая легкие. Ребром ладони помассировал мышцы шеи, прогнулся назад, словно натягивая сидящие в позвоночнике пружины…
Снова Бокун очнулся только через три часа. Никто не обратил внимания на его отсутствие. Он так толком и не понял, зачем понадобилась эта химия.
Вечером в казарму вернулся Бендич. Он направился в угол, где лежал Анатолий.
– Живой? – старлей осторожно тронул своего напарника за плечо.
– Меня отстранили от задания? – глаза у Бокуна были закрыты.
– Нет, – Бендич крепко сжал руку, – тебя не отстранили. У нас в запасе день карантина и еще неделя по возвращении.
– Как остальные?
– Та же история, – тихо ответил Бендич. – Денис продержался только несколько минут и потерял сознание. Волкова стошнило.
– После укола? Такое бывает?!
– Да они там сами перепугались. Вакцину в часть прислали спецкурьером с приказом сделать прививку всей группе, чтобы избежать нежелательных последствий.
– Ты скажешь наконец, что за груз мы должны перехватить? – не выдержал Бокун.
– Похоже, Толян, мы здорово вляпались, – Бендич растянул губы в усмешке. – По самые уши, в огромную кучу дерьма. Больше ничего сказать тебе не могу.
Бокун не проронил ни слова. В конце концов, старлей прав: их звено существует для грязной работы. По крайней мере, их к этому готовили.

 

Выбравшись из расщелины, отряд медленно поднимался к облакам. Снегопад закончился так же внезапно, как и начался. Занесенные снегом скалы издалека казались похожими на могильные обелиски.
– Посмотри на эту штуковину, – тихо сказал Бокун.
Его маленькие узенькие глазки уловили едва заметное движение вверх по тропе.
Бендич поднял левую руку, что означало «замри – опасность». И отряд вдруг растворился, исчез в утренних сумерках, словно и не было пяти человек, еще минуту назад осторожно поднимавшихся в гору.
Звуки в горах живут дольше, чем на равнине. От перевала к перевалу летят крик о помощи и мелодия победной песни. Но еще дольше здесь задерживается запах. Он пропитывает камни и травы, уходит вместе с дождем в землю и остается в корнях деревьев. Капля пота расскажет в горах, кто ты, куда идешь и кто твой враг. Но как глухой не услышит эхо, так и человек без собаки не разберется в мире запахов.
Пять черных мокрых собачьих носов, по носу на каждого, выследили, вынюхали людей Бендича. Несколько человек в большой брезентовой палатке спали, затушив костер. Это был отряд абхазского ополчения, который после штурма Сухуми дошел до реки Кодори, туда, где в горах Сванетии укрылись оставшиеся в живых грузины…
И вдруг рука Бендича снова взлетела вверх.
– Что случилось?! – глазами стрельнул Василек, молодой боец – только из учебки спецназа, перебрасывая «калашников» из-за спины.
– Что случилось? – немой вопрос застыл во взгляде Жилы, худого сержанта, свитого из мускул и сухожилий.
– Что случилось? – Бокун и Волков вскинули головы к небу.
«Так принюхивается волчья стая, – мелькнуло у Бокуна, – стоит вожаку почуять опасность».
– В лагере собаки, – едва слышно бросил Бендич.
Бокуну показалось, что он тоже различает запах псины, постепенно приобретающий очертания. Он вытянул шею, вбирая ноздрями воздух и закрыв глаза. На черном экране век появилось пять рыжих собачьих морд. Анатолий был почти уверен, что их было именно пять.
– У абхазов пять собак, – тихо сказал старлей.
Лица солдат преобразились. Тревога сменилась глубокой ненавистью.
В армии Бокун наконец понял: у каждого человека должен быть враг. Человек может существовать только как отражение собственного врага: без врага он ноль, пустое место. Для солдата спецназа самым опасным врагом стала собака.
– Мы – волки, – часто повторял Бокун. – Стая волков. Мы презираем слабость, а еще сильнее мы презираем слабых людей. Это слабые люди, чтобы защитить себя от нас, волков, придумали собак…
– Почему ты думаешь, что это абхазы? – спросил Бокун.
– Сейчас в Кодорском ущелье умирает от голода несколько тысяч грузинских семей. Абхазы шли туда.
– Тогда нам нечего их опасаться?
– Если это мародеры, то да. Но мы не можем рисковать.
Бендич не сразу, медленно стал карабкаться по отвесной скале – в обход неожиданной преграды. Сверху отряд увидеть было нельзя, а абхазы даже не побеспокоились выставить посты.
Следом за командиром поднимался Бокун. Пальцы сами цеплялись за трещины и выступы, подчиняясь правилу игры «Здесь очень высоко». С таким же успехом можно было бы лезть на стены пятиэтажного дома. В тот миг, когда тело Бокуна начинало предательски клониться назад, он успевал протянуть руку и впиться в скользкий мертвый выступ скалы. На секунду его пальцы расслабляли хватку. Бокун делал новый бросок и опять умудрялся в последнюю минуту сохранить равновесие. Рядом ползли новый радист звена Денис Дронов и Волков. Жила, положив на колено «калашников», ждал внизу.
«Если бы я сейчас потерял сознание, – высветилось у Бокуна в голове, – то упал бы прямо на Жилу. А если бы меня чуть-чуть отнесло ветром, то пролетел бы еще метров двадцать вниз и превратился в маленькое черное пятно на снегу».
Наверху совсем рассвело. Сквозь облака проступали голубые прожилки неба. Отряд снова стоял на ногах. Они могли гордиться собой.
С неба сорвался холодный ветер, ударил в спину, заметая следы. Лучшей погоды для грязной работы не придумаешь.
Бокуна охватил азарт погони. Они гнались за добычей, кто-то другой гнался за ними. Внезапный порыв ветра донес присутствие врага. Собаки! Бокун уже не знал, услышал ли он сначала лай или же это был запах. Абхазы собирались переждать еще дня два, отдохнуть и с новыми силами ударить на Кодорское ущелье, когда собаки, увязавшиеся еще от Эшеры, вдруг нашли след…
Дорога появилась из ниоткуда. Отряд вдруг остановился. На снегу ясно читались следы от колес. Прошло часа два, как тут проехала машина.
– Мы опоздали, – сержант нагнулся, рассматривая колею.
Бендич оторвал взгляд от дороги и посмотрел на Бокуна:
– Кажется, мы по уши в дерьме.
– Что будем делать?
– Ждать.
Они опустились на землю за камнями. Бокун не помнил, сколько прошло времени: час, два? Толчок в бок вырвал его из небытия.
– Не спи, – зашептал Бендич, – а то пропустишь самое интересное.
Бокун прищурился. «Мицубиси-Страда» медленно катила вниз по дороге, осторожно поворачивая на склонах. Два человека сидели в кабине машины, а еще двое – в кузове с накрытыми брезентом ящиками. У одного из них, высокого смуглого абхаза с черной копной волос, рукав фуфайки был перевязан зеленой и красной лентами.
Бендич сделал знак «Работаем на всю катушку», что означало – размажьте их по этой дороге!
Бокун неуловимым движением перевел «калашников» в сторону кузова и дал длинную очередь. Осколки стекла с жалобным перезвоном разлетелись во все стороны, а на белой эмали машины возникли черные рваные дыры.
Водитель «Мицубиси» крутанул руль. Немой крик застрял у него в горле. На лобовом стекле расцвела паутина от пуль. Жила, выкатившись на середину колеи, бил прямо по колесам. Но джип не рухнул в пропасть. Сидящий в кабине человек успел ударом приклада вытолкнуть мертвого шофера из машины и, когда та была уже у самого края, нажал на тормоза.
Бой продолжался меньше минуты. Бендич даже ни разу не нажал на курок.
«Да и зачем? – подумал Бокун. – Командиру не обязательно лишний раз выпячиваться и палить почем зря. Он не дворовый мальчишка в тире, цену себе и другим знает».
Единственный оставшийся в живых абхаз, пятясь, вылез на дорогу.
– Брось автомат! – раздался короткий приказ.
Абхаз медленно поднял руки.
– Вы кто? Ангелы? – спросил он вдруг, и у него на лице расцвела безумная улыбка.
– Вроде этого, – ответил один из пяти человек, тесным кольцом обступивших машину.
– Кажется, мужик на игле, – тихо заметил Денис.
– Точно, – согласился Жила и сделал было шаг в сторону пленного.
– Стоять! – крикнул Бендич. – Ты, Жила, к джипу ближе чем на три метра чтоб не подходил. И к этому… – он ткнул автоматом в сторону абхаза, – …тоже.
– Чего? – не понял Петька.
– Повторить? – Бендич бросил на Двужильного уничтожающий взгляд.
Тот обиженно замолчал.
– Денис, обыщи его, – коротко приказал командир.
Солдат тут же подскочил к абхазу и по-деловому, ничего не пропуская, обшарил его с головы до ног.
– А это что? – с этими словами спецназовец достал из-за пазухи абхаза сосуд из толстого, почти в сантиметр толщиной, стекла, отдаленно напоминающий мензурку. Стеклянный сосуд был с обеих сторон наглухо запаян. Стенки его матовые, почти непрозрачные, отсвечивали металлическим блеском. Он напоминал сосульку из ртути и, казалось, вот-вот выскользнет из руки Дениса.
Абхаз посмотрел на людей на дороге, потом снова перевел взгляд на колбу, и какое-то смутное выражение – Толику показалось, что это страх, – мелькнуло у него на лице.
– Как тебя зовут? – спросил Бендич.
– Тенгиз.
– Тенгиз? – Бендич ухмыльнулся; заостренное лицо его с чертами хорька зло оскалилось. – Что это за дерьмо, Тенгиз, ты сунул в карман?
– Может, наркотик какой? – попытался угадать Волков.
Он стоял, устало опираясь на автомат.
– Вряд ли, – не согласился Денис, с любопытством рассматривая содержимое колбы.
Что-то в глубине ее шевельнулось, словно очнувшись после многолетней спячки. Что-то крохотное, размером с небольшую градину или хлебный шарик, какие иногда лепят за столом дети. Это нечто «смотрело», хотя скорее всего у него даже не было глаз. Маленький шарик уткнулся в стенку мензурки, куда его заточили люди. Он так и пожирал взглядом огромную гору костей, мяса и крови.
– Командир, там внутри что-то есть, – удивленно сказал Денис.
В эту минуту один из абхазов, что лежали, уткнувшись лицами в брезент на дне «Мицубиси», вдруг на секунду приподнял голову и издал глухой стон. Бокун тут же вскинул автомат, но из горла несчастного хлынул поток крови, и несколько теплых багровых пятен расплылись по заснеженной колее.
– Ты осторожней, понял? – Бендич перевел взгляд на Тенгиза: – Что в бутылке?
Абхаз молчал.
Денис прищурился, силясь рассмотреть тщедушный комок за стеклом. Он пальцем протер гладкую поверхность колбы, несколько раз встряхнул ее наподобие градусника и снова посмотрел на свет. Внутри ничего не происходило.
– Фигня какая-то, – солдат уже собирался оставить это бесполезное занятие, но тут густая струйка крови стекла у него по разодранной щеке.
– У-у-угг! – Невидимый импульс, похожий на разряд электричества, прошел по руке с колбой, отчего мышцы на ней вздулись, и коротким замыканием разорвался у спецназовца в мозгу.
Денис рванулся, закрывая уши ладонями, выронил колбу, и она со звуком лопнувшей кости раскололась о камень. Парень начал бешено топтать снег, осколки и крохотную тварь из пробирки.
– Денис! – Бендич невольно шарахнулся в сторону, увлекая за собой Двужильного.
Бокун, Андрей Волков и абхаз остались стоять на месте.
Денис успокоился, только когда под подошвами обнажилась черная полоса асфальта.
Бокун жадно втянул носом воздух, но не почувствовал ничего, кроме уже привычного запаха человеческой крови.
«Зарин, зоман – отравляющие химические вещества… Острый запах чеснока… Надеть противогазы», – уроки химзащиты, преподанные отставным майором, считавшим, что смысл жизни в том, чтобы перетрахать как можно больше баб, запомнились…
Солдат присел на корточки, прислонился спиной к машине. Из щели под колесом сочилась и падала на снег кровь. Он нашел взглядом бледно-розовое пятно.
– Ну? – Бендич не спускал с него глаз.
– Что бы это ни было, – заметил Денис, поднимаясь, – у меня нет ни малейшего желания брать эту дрянь снова в руки.
– Толян! – окликнул Бокуна командир. – Что там?
Тот, аккуратно подняв полог брезента, стараясь не выпачкаться, орудовал внутри джипа.
– Ну что там? – Бендич продолжал стоять в нескольких шагах от «Мицубиси».
– Какие-то ящики. Открыть?
– Не надо.
– Так, может, там чего ценного?
Бендич сразу насторожился. Кажется, такая идея до сих пор не приходила ему в голову.
– Чего в ящиках? – он повернулся к абхазу.
– Говорили, что платина.
– Платина?! – у Жилы перехватило дыхание. – Командир, ты слышал?
– Кто говорил? – сухо спросил Бендич.
– Да вот он, – Тенгиз кивнул в сторону развороченной пулями кабины.
– Ерунда, – сказал старлей. – Нет никакой платины.
Бокун отдернул руку от замка на цинковой крышке рядом с набитым по трафарету «Опасно».
Допрос продолжался. Бокун знал, командир гикаться с пленным не будет, и ждал развязки. Ему осточертели эти горы, бесконечные рейды, нескончаемая кровавая чехарда со смертью.
– Сам внутрь заглядывал? – цедил Бендич, зайдя за спину абхаза.
– Не помню.
– Ах, не помнишь? – взревел Бендич. – Денис!
Короткий удар в солнечное сплетение отбросил абхаза к скале.
– А теперь?
Бокун с любопытством наблюдал из кузова, как солдат «обрабатывал» абхаза. Тенгиз попытался приподняться, но Денис ударом сапога швырнул его на снег.
– Вспомнил! Вспомнил… – Тенгиз выставил перед собой ладонь, словно защищаясь от нового удара.
– Ну?
Пленный облизал пересохшие губы, затравленно переводя взгляд с Дениса на офицера за его спиной.
– Вверх по дороге… Главный сказал: «Тенгиз, русские держали там много разной техники, теперь они ушли. Мы кое-что возьмем, и у нас будут деньги. Человек из Стамбула ждет в Гудауте».
– «Там» – это где?
Денис сделал резкий выпад ногой, целясь в голову. Удар раздробил переносицу, и острый осколок кости вылез наружу. Лицо Тенгиза потеряло прежние черты. Из перекошенного носа текли клюквенные, с пузырьками воздуха потоки.
– Говори, – спецназовец тучей навис над абхазом.
Тенгиз продолжал молчать.
– Игорь, – Бокун замер в кузове, прислушиваясь, – собаки.
Собачий лай, еще мгновение назад еле различимый, теперь гремел, разлетаясь звонким эхом.
– Вот ты, – абхаз вдруг ткнул пальцем в сторону Двужильного, отчего Петька как-то весь сжался, – тебя убьют.
– И тебя, – пленный перевел палец на Волкова.
– И тебя, – теперь Тенгиз смотрел на Дениса.
Абхаз невидящим взглядом прошелся по Бендичу и остановился на Бокуне.
– А вот тебе не повезло. Тебя не убьют.
Командир отряда нажал на курок. Тенгиз упал на спину. Из дыры на его животе поднималась струйка дыма.
– Уходим! – скомандовал Бендич. Он посмотрел на Дениса с Андреем и добавил: – Вы с Волковым займетесь машиной. Потом нас догоните.
Группа мгновенно разделилась.
– Денис, – Бендич отвел спецназовца в сторону и зашептал на ухо: – Ты что-нибудь слышал о бактериологическом оружии?
Тот состроил кислую мину:
– Бактерии разные, вроде того?
– Не совсем. Представь себе рой ядовитых пчел, а может, что и похуже. Так вот, я хочу, чтобы они, – он кивнул в сторону «Мицубиси», – зажарились в своих цинковых гробах. Ты меня понял?
Денис кивнул.
– Выполняй.
– Командир, – спецназовец задержался на секунду. – Пусть вместо Волкова останется Жила. Андрюха и так еле ноги переставляет.
– Ты что, в няньки к нему пошел? Ладно. Только смотри, если Двужильный полезет в ящики… – Бендич положил руку на автомат.
– Понял, – Денис еще раз кивнул.
– Жила! – окликнул он Петьку. – Заменишь Волкова. Командир приказал.
Двужильный что-то недовольно пробормотал, но прежде чем отряд скрылся за поворотом, он уже лежал под джипом, прикрепляя взрывчатку.
– В бой не ввязываться! – бросил напоследок Бендич.
Теперь они шли втроем: впереди старлей, за ним Волков, последним был Бокун. Они поднимались по дороге, стараясь не оглядываться. Внезапно прогремел взрыв, и столб огня взвился над горой. Огненный гриб с черными нефтяными прожилками закрыл собой солнце. Сразу же за взрывом грохот автоматных очередей ворвался в горы.
Вначале Бокун еще мог разобрать в отголосках эха, как в ответ на беспорядочную стрельбу скупо, разборчиво огрызается «АКМ» Жилы, поддерживаемый «калашниковым» Дениса. Затем звуки смешались, превратившись в оглушительный гул, в котором прорвалось верхнее сопрано ручного пулемета.

 

Лаборатория располагалась на холме, один из склонов которого упирался в отвесную скалу, а другой пропастью обрывался вниз. Со стороны дороги шла металлическая сетка с высокими зелеными воротами посередине и вышкой. Для автономного существования здесь были предусмотрены собственная электростанция и даже хлебопекарня. Сердцем лаборатории являлось трехэтажное, облицованное красным кирпичом здание с парой окон под самой крышей. Выглядело оно угрожающе и обилием острых углов напоминало лютеранскую кирху.
– Что делаем? – спросил Анатолий командира.
– Ты, – тот повернулся к Бокуну, – глянь, может, найдешь что-то вроде «красной кнопки». Тогда зови нас.
– Думаешь, у них была система самоуничтожения? Не слишком ли круто для сельской местности?
– Слушай, – Бендич схватил подчиненного за ворот камуфлированной куртки. – Мне наплевать, что ты думаешь. Понял? Выполняй!
Связь с базой отсутствовала. Горы фонили, Волков с остервенением теребил антенну-«куликовку» молчавшей радиостанции.
– Могила, командир! Связи не будет! – мрачно объявил он.
Бокун провернул металлическую скобу двери главного трехэтажного корпуса. Меры предосторожности когда-то здесь применялись серьезные. Даже входная дверь закрывалась герметически. Куски оборванной резиновой прокладки жирными змеями развевались по ветру.
Луч фонарика высветил ступеньки лестницы, ведущей на второй этаж. Анатолий осторожно перешагнул порог. Дверь за ним захлопнулась. Темнота стала почти непроницаемой. Бокун начал осторожно подниматься наверх.
– Десять, одиннадцать… – считал он ступеньки.
На тринадцатой Анатолий остановился: погас фонарь. Бокун тряхнул его несколько раз, беспомощно пощелкал выключателем, а потом со злостью швырнул в темноту. Звука не последовало. Мрак поглотил фонарик, растворил в своем бездонном брюхе. Анатолий потянулся в карман за коробком. Короткая вспышка – и спичка потухла. Но за это время Бокун сумел рассмотреть путь на полшага вперед. Над головой свисали провода, куски кабеля.
В последнее мгновение он успел отпрянуть назад и рухнуть плашмя на пол. Осколки битого кирпича полетели вниз. И снова ни звука. Дрожащей рукой Анатолий провел спичкой по краю коробка. Раз, еще раз, пока новая вспышка не озарила рваную дыру провала с острыми зубьями арматуры по краям.
– Приехали! – процедил Бокун и вдруг присвистнул от удивления.
Внизу тускло поблескивали расставленные на стеллажах вдоль стен стеклянные колбы. Анатолий прополз чуть вперед и, держась левой рукой за металлический прут, торчащий из бетонной плиты, наклонился, свесился почти до пояса. Он представил себя сунувшим голову в пасть чудовищу.
Колбы, тысячи колб в пластмассовых воронках рыбьими зрачками уставились на человека, извивающегося у края западни. Бокун попытался выпрямиться, вытащить себя из дыры, но мышцы живота беспомощно размякли. Он медленно сползал вниз. Куски штукатурки, кирпича передвигались под Анатолием, и он двигался вместе с ними, погружался в черную щель проема. Мрак, вцепившись густыми темными щупальцами, тащил его на дно.
Анатолий рванулся из последних сил и вырвался из бездны. Он откатился от провала в полу, тяжело дыша. Мышцы на ногах вздулись, перед глазами плясали разноцветные круги.
Пятясь, он направился к выходу, когда вдруг раздался оглушительной силы взрыв. Не удержавшись, Бокун кубарем скатился по лестнице. Что-то со свистом ударило с той стороны в дверь.
– Бокун! – едва различимый за выстрелами, звал голос Бендича. – Бокун!
Анатолий, навалившись плечом на дверь, зажмурился, закрыл глаза руками от яркого дневного света.
– Игорь! – заорал Бокун, все еще не в силах поднять веки.
Воздух сотрясали выстрелы. От дороги по направлению к главному корпусу перебегали черные фигурки людей. Часть лаборатории была объята пламенем.
– Толик, прикрой! – крикнул старлей и двинулся через дорогу в сторону открытой двери.
За Бендичем семенил Андрей Волков.
Бокун дал длинную очередь в сторону абхазов.
– Быстрее, Волков, мать твою! – шептал Бокун.
– Ну, где он там?! – Бендич вставлял новый рожок.
Андрей остановился на середине дороги, опустился на одно колено, втянув голову в плечи.
– Кажется, его зацепило, – прохрипел Бокун.
– Блин, Волков! – с какой-то тоскою матюкнулся Бендич и прорычал прямо в ухо распластавшемуся рядом Бокуну: – Не давай им высунуться. Прижми гадов. Я за Андрюхой.
Бендич метнулся было к дверному проему, но вдруг от нападавших отделился высокий худощавый человек и с автоматом наперевес двинулся в сторону Волкова. Он шел не прячась и улыбался, а «калашников» в его руках строчил словно взбесившийся. И старлей отступил.
Палец Бокуна прирос к курку. Он стрелял, стараясь не глядеть на корчащегося в грязи Волкова, и только повторял:
– Быстрее, быстрее…
Волков беспомощно барахтался на дороге. Внезапно что-то сверкнуло, и столб пламени взметнулся на том месте, где мгновение назад был Андрей.
– Волков… – только и прошептал Анатолий.
– Не ной! – зло бросил командир. – Мы должны найти эту чертову кнопку.
Бокун хотел предупредить его, но Бендич был уже наверху.
– Командир! – Анатолий попробовал подняться и не смог.
А Бендич бежал по коридору в поисках кнопки. И когда он достиг края бездны, его пронзительный крик заставил Бокуна зажать ладонями уши.
– Игорь! – прохрипел Анатолий. – Игорь!
Молчание. Порыв ветра за дверью донес странный шорох, словно кто-то крался вдоль стены.
– Солдат! Руки за голову и выходи сдаваться, – настаивал голос. – Думай быстрее. Я ждать не буду.
– Кто ты?.. – спросил Бокун.
– Ты, сучок, разговариваешь с Солодником Мхачители. Запомни это имя. И мой тебе совет: хочешь спасти собственную задницу – выползай наружу.
Бокун подполз ближе к двери, передернул затвор.
– Солодник, – как можно громче сказал он, – ты ведь пришел за стеклянными колбами, которыми набита эта гребаная лаборатория?!
– Угадал, солдат!
– Тогда получи… – выдохнул Бокун.
В тот момент, когда он дал очередь из автомата, небо вдруг раскололось, мир задрожал и со странным грохотом начал расползаться по швам. Все вокруг затянулось непроницаемой мглой.
Российский фронтовой истребитель «Су-24» с полным боекомплектом, перейдя в пике, разъяренной осой обрушился на «Красную Горку». Когда через четыре часа после назначенного срока отряд не вышел на связь, летчик запросил центр:
– Блиндаж, я Сто первый… Я уже на подсосе, что делать?! Метеоусловия ухудшаются.
– Сто первый, приступайте к нейтрализации… – просипели наушники гермошлема.
Делая круг за кругом, «Су-24» методично утюжил лабораторию авиабомбами, оставив на десерт пару высокоточных ракет. Набрав высоту, пилот несуетливо, словно на показательных маневрах, положил машину в боевое, атакующее пике. Высокоточная ракета «Х-59М», расправив крылья стабилизаторов, подмигнув пылающим оранжевым соплом, ушла в сторону тонувшей в облаках дыма лаборатории. Следом, оставляя за собой белый шлейф, ушла вторая ракета.
– Блиндаж, – докладывал летчик, – нейтрализация завершена… Беру курс на базу…
Ослепший, с набитыми невидимой ватой ушами и обгоревшей спиной, Бокун лежал, уткнувшись лицом в грязь. Его трясло, как в лихорадке. Но он все еще жил.
Какая-то неведомая сила подняла его с земли, поставила на ноги и скомандовала: «Иди!»
И он пошел. Оглохший, слепой, пошел, потому что в спецназе Бокуна научили одному: выполнять приказы.
Бокуна подобрали незнакомые люди. Кто они были – абхазы, менгрелы, местные греки? Добравшись до Гудауты, Анатолий пришел к ограде 643-го российского зенитного полка.
И ему опять повезло: отправили в Сочи, потом на самолете перевезли в реабилитационный центр под Москвой.
Допрашивать его приходили люди из прокуратуры, военной разведки. Но что он мог рассказать им о гибели командира и остальных?
И от Бокуна отстали. О нем попросту постарались забыть, как и о «Красной Горке».
Анатолий назвал свою болезнь «эффектом невидимки». Тебя не видят, не слышат, так, словно тебя и нет вовсе. Соседи по палате его не замечали, главврач забывал посмотреть на обходах. Бокун подолгу простаивал у окошка в столовой, ожидая своей порции, пока повариха, проворно работая черпаком с загнутой ручкой, разливала по тарелкам суп.
Мысль о том, что теперь придется вернуться домой, ни разу не пришла в голову Бокуну. Дома о нем тоже забыли, потеряли, как забывают старую, ненужную вещь, заброшенную на антресоли.
И когда пришло время выписываться, оказалось, что ему некуда ехать. Из госпиталя он пошел на вокзал, сел в первую попавшуюся электричку, чтобы через два часа выйти в незнакомом городке между Москвой и Ленинградом.
Полгода Бокун проработал грузчиком. Занятие это оказалось довольно прибыльным, особенно для человека, который мог рассчитывать разве что на пенсию по инвалидности. Анатолий прижился на железнодорожных складах, где рядом с бетонной глыбой вокзала за невысоким забором стоял длинный, выложенный красным кирпичом сарай.
В будке жили «железнодорожники» – каста, находящаяся на три ступеньки выше обыкновенных бомжей. У них было свое жилье, постоянная работа, чем ныне в городе мог похвастаться далеко не каждый.
Разгружать приходилось все, от угля до финских холодильников. Но обитатели зеленого фургона могли по праву считать себя специалистами узкого профиля, предпочитая спирт и его производные. Склады представляли собой что-то вроде перевалочной базы, на которой поставщики из-за рубежа сбрасывали алкоголь. Отсюда «огненная вода» распределялась по столице и Подмосковью.
«Тиры», груженные сорокалитровыми бочками со спиртом для подпольных разливочных заводиков, шли за город на авиационные склады.
От перекатывания бочек с фур в ангары к утру переставала разгибаться спина, а холод от бетонного пола пробирал насквозь. К тому же в такие дни «железнодорожникам» почти ничего не перепадало.
Другое дело, когда приходила партия шампанского или водки. Обычно это были вагоны. Их разгружали на складе рядом с вокзалом, выстроившись в живую цепочку: два человека внутри вагона, двое под навесом и еще двое – на складе. Картонные ящики с бутылками передавались из рук в руки. Иногда бутылки бились, отчего приходилось поддерживать намокшее дно. В воздухе стоял приторный запах муската и водки, а содержимое разбитых бутылок текло по рукам, пьянило до одури.
Как только начальство начинало замачивать с представителями таможни снятие пломб с груза, грузчики по одному перебирались в глубь вагона и там переливали в пустые пластмассовые бутылки «некондиционные» остатки. На какое-то время разгрузка прекращалась, но потом снова шла своим чередом, под громкий смех и шутки заметно повеселевших «железнодорожников».
Тогда-то Бокун впервые и увидел Спыхальского, хозяина одной из фирм, ввозивших в Россию алкоголь. Поляк отличался от остальных фирмачей умением хорошо одеваться, но при этом оставаться нарочито простым.
Анатолию Анджей показался хитрым, но не жадным.
Спыхальский тоже заметил новенького и какое-то время приглядывался к нему, имея на Бокуна определенные виды.
Однажды после удачно проведенного дела Спыхальский заглянул во времянку к грузчикам, чтобы «пообщаться с народом». Народ, как обычно, пил. Хозяин презентовал ящик водки по случаю праздника и уже собирался уходить, но услышал, как бригадир, мужчина лет под сорок, с тщательно зализанными назад волосами, под которыми предательски поблескивала плешь, взахлеб рассказывал полупридуманную-полуреальную историю Анатолия Бокуна.
– Я тебе говорю, – обращаясь неизвестно к кому, мусоля в толстых, с пожелтевшими ногтями пальцах огурец, кричал он, – голыми руками сотню уложил, не меньше. Весь Кавказ на уши поставил.
– Это кто? – Анджей остановился у порога.
– Новенький наш, Толик!
– Если он такой герой, – спросил Спыхальский, – чего же в грузчики подался?
– Предали их! – уверенно, с внезапной ненавистью прохрипел бригадир. – Заплатили кому-то наверху, весь их взвод и положили. Он потом собирался найти того гада, который их продал. Даже из госпиталя сбежал.
– И что?
– А ничего, – по щекам бригадира покатились слезы. – Продали Россию!
Спыхальский ни о чем больше не спрашивал и поспешил уйти, боясь, что и ему придется выпить за Россию. А через какое-то время Анджей позвал к себе Бокуна и, отведя в сторону, предложил стать своим телохранителем. Анатолий согласился. Он исчез из общины грузчиков так же неожиданно, как и появился там.
Доказывать преданность новым хозяевам пришлось не на словах, а на деле. Анджей Спыхальский оказался трусоватым типом и перестраховщиком. Всю грязную работу он стремился перекладывать на плечи других. А грязи вокруг его бизнеса было, как навоза вокруг колхозного свинарника.
Внешне предприятие поляка выглядело очень даже респектабельно. Фирма осуществляла оптовые поставки продовольствия в Россию. Ее название мелькало в списках спонсоров, жертвовавших приличные суммы на содержание детских домов и организацию благотворительных обедов для малоимущих.
Бокун корчился от смеха, когда рьяный католик выстаивал службу в православном храме, а потом замаливал грехи перед иконой Божьей Матери Ченстоховской, Королевы Польши. Ее образок был закреплен на приборной панели личного автомобиля поляка. Выйдя из церкви, очумевший от ладана и непонятного пения на старославянском, Спыхальский прямо в машине начинал читать молитвы, фанатично таращась на скорбный лик Богоматери, укоряюще взирающей на прохиндейское чадо. Насиловал свою совесть пан Анджей только потому, что среди высокопоставленных московских чиновников посещение богослужений вошло в моду и стало обязательным ритуалом, как когда-то стояние с красными бантами на трибунах перед ликующими колоннами.
Когда новый босс Анатолия шептался с дородными дядьками, державшими мерцающие восковые свечи, или, расстегнув кожаное портмоне, доставал купюры, чтобы пожертвовать на нужды церкви, Бокун рассматривал иконы. Душу бывшего офицера спецподразделения «Кречет» образы мучеников, праведников, страдальцев за веру абсолютно не трогали. Она оставалась спокойной, как болотистое лесное озерцо, зарастающее тиной.
В роли «шестерки», годной лишь на то, чтобы прикрывать спину хозяина да тащить его на себе из борделя, Бокун пробыл недолго. Подвернулся удобный случай показать, чего стоит профессионал высшей пробы.
Какие-то ублюдки умыкнули трейлер, загруженный под завязку шведской водкой «Абсолют». Вообще-то «Абсолют» сварганили и разлили на подпольном заводике в Венгрии, но ценность груза от этого нисколько не уменьшалась. По сопроводительным документам, выправленным безукоризненно, трейлер вез шоколадные бисквиты. Опломбированный чин по чину транспорт миновал четыре границы, а на таможенных складах в Москве покладистый инспектор, подкармливаемый Спыхальским, был готов оформить нужные бумаги и растаможить груз. Покупатели, привлеченные дешевизной престижной водки, по предоплате перечислили деньги за испарившийся товар. Поляк рвал на себе волосы. Содержимое машины застраховали на мизерную сумму. К властям обращаться было рискованно. Покупатели давили на Спыхальского, требуя оплаченный товар.
Неделю Бокун мотался по трассе, собирая по крупицам сведения об исчезнувшей машине. Он беседовал с хамоватыми буфетчицами придорожных кафешек, обхаживал неприступных королев бензоколонок, пил с ночными сторожами автостоянок. Круг поисков сужался. Нужен был трейлер «Скания» с венгерскими номерами и нарисованной на стене контейнера девушкой, жующей бисквит. По яркой, приметной картине и запоминали машину.
Бокун установил, что транспорт пересек рубеж Смоленской области. Далее фуры никто не видел. Упорства Анатолию было не занимать. Он землю носом рыл, пока не нащупал ниточку, которая привела его к четырем отморозкам, промышлявшим грабежом на дорогах.
Завсегдатаи дешевых столовок вполголоса судачили о бесчинствах банды Бормана, державшего в страхе всю округу. Бандит, по слухам, был уволен из милиции за взяточничество, но старые связи сохранил, отстегивая бывшим сослуживцам долю из награбленного. Правда, опять же по слухам, этот самый Борман предпочитал трясти частников и автобусы с челноками.
Догадки подкреплялись фактами. Замухрышка-дедок, ошивавшийся у придорожного кафе, сообщил Бокуну о своем счастье. Подвыпившие парни в порыве щедрости дали ему на опохмелку ополовиненную бутыль заморской водки, которой у них хоть залейся. Из котомки, болтающейся за плечами, дед достал бутылку матового стекла с голубыми буквами. По отсутствию фабричной маркировки на донышке сосуда Бокун определил – водка «левая», из пропавшей партии.
Похитителей Анатолий ловил, что называется, на живца. Приманкой был он сам и одолженная у Спыхальского иномарка. Рассчитал точно. Крутую тачку, приткнувшуюся на пустынной стоянке среди леса, налетчики обойти своим вниманием никак не могли. Слишком легкой и лакомой добычей казался «Форд» с копошащимся под капотом одиноким водителем.
Смеркалось. Из бежевой «девятки», въехавшей на асфальтовый пятачок, окруженный лесом, вышли четверо. Бокун уже взял на примету «жигуль», мотавшийся мимо него в третий раз. На этот раз машина с потушенными фарами, будто крадучись, пробралась по едва приметной колее со стороны леса.
– Заглох? – Немолодой, за сорок, мужчина в джинсовой рубашке с закатанными рукавами делано улыбнулся. Карман его брюк оттягивал тяжелый предмет, по очертаниям которого можно было угадать оружие.
– Аккумулятор, что ли, подсел. Остановился перекусить и никак не могу завестись, – ответил широкой улыбкой Бокун. – Вот, мужики, неудача!..
Четверка переглянулась и разразилась лающим смехом.
– Да, братан, не повезло тебе, – скалился пожилой, блестя золотом фикс. – Мы за ремонт дорого берем, не разбашляешься!
Пронырливый пацан с обезьяньими ужимками направился к багажнику. В его руке тускло отсвечивала стальная полоса длинного, сантиметров на пятьдесят, тесака. Он дурашливо корчил рожи, повторяя, как заведенный, слова предводителя:
– Не разбашляешься, чувачок, не разбашляешься!
И вдруг придурошный малый, тихо взвизгнув, опустился на одно колено.
– У меня, падлы, валюта крепкая! – цедил Бокун, водя дулом короткоствольного автомата «скорпион», утолщенным цилиндром глушителя. Это безотказное оружие телохранителей и террористов Бокуну вручил поляк. – Пасть, щенок, захлопни! – рявкнул он на парня, вывшего голосом гиены, угодившей в капкан. – Все… руки за голову… мордами на землю… Ноги… ноги шире раздвинуть…
Через десять минут стоянка опустела. Остался только «жигуль», подсыхающая лужица крови, натекшая из простреленной ноги налетчика, и гильза, укатившаяся в траву…
Найдя поляну поглуше, Бокун вытащил из «Форда», съехавшего с лесной дороги в заросли малинника, пленных. Туристским топориком он срубил сосенку толщиной с руку взрослого мужчины. Разделил ствол на три части, обтесал концы. Затем достал брезентовый футляр походного набора. Выбрал из него лопатку наподобие саперной и вкопал ею колья.
Ночь выдалась лунной. Бледный молочный свет освещал притихший лес. Лица пленных с дико вытаращенными глазами и ртами, заклеенными скотчем, отливали синюшной бледностью животного страха.
Троих Бокун, посадив на корточки, привязал к вкопанным кольям. Четвертого, фиксатого главаря банды, оглушил ударом черенка лопатки по затылку. Все эти действия Бокун проделал, не произнося ни слова. Затем вернулся к машине. Зажег ближний свет.
– Смотрите внимательно, ребятки! – Он вязал тугим узлом заведенные за спину руки потерявшего сознание главаря. – До утра вам предстоит кое-что вспомнить, – Бокун подтягивал ноги бандита к уже связанным рукам. – Я задам один вопрос, и если не получу ответа, то у этого пикника будет долгое продолжение.
Выгнутого коромыслом фиксатого он подтащил к холмику, вокруг которого расположились пленные члены банды. В желтом свете фар холмик ожил.
Приподняв фиксатого за шиворот, Бокун швырнул его лицом в муравейник. Конусообразный холм, расколовшись надвое, принял жертву.
Этой ночью Анатолий не спал, позволив себе вздремнуть минут двадцать лишь под утро. Он периодически выходил из машины, пинками закатывал в растревоженный муравейник полуживого главаря банды.
На рассвете Бокун прекратил пытку. Лица у главаря не было. Разъяренные насекомые объели мягкие ткани: губы, веки, щеки. Стряхивая веточкой кипящую муравьиную массу, Бокун обнажил то, что осталось – испещренную кровоточащими язвами маску, на которой человеческими оставались только выпученные под лохмотьями век глаза.
Фиксатый астматически дышал, и вместе с розовой слюной из его рта выкатывались комки набившихся в глотку муравьев.
– Мне, ребятки, нужны груз, машина и водитель… – Бокун внимательно осмотрел парализованную кошмаром изуверской пытки троицу. – Я думаю, ваш предводитель нам больше не нужен…
Лезвие подобранного на стоянке тесака чиркнуло по кадыку фиксатого. Кровь из раскрывшейся раны хлестала, как из разбитой бутылки, и в густой липкой жидкости, пролившейся на землю, барахтались рассерженные людьми насекомые.
Бокун не ошибся. Трейлер действительно был на совести этой четверки. Уставший водитель, разомлевший от летней жары, прикемарил, оставив незакрытым стекло дверцы.
– Мы не хотели шоферюгу убивать… Думали по кабине пошуровать. Деньги, телик переносной взять. На кой нам фура. Водила резвый попался… – шлепал губами немеющий от страха парень. – Брызнул Борману в морду газом… ну, баллончиком газовым… А тот не сдержался. Шарахнул финягой водилу. Вот сюда, – он тыкал пальцем, перепачканным запекшейся кровью, в выемку под кадыком. – Мы пломбы сорвали и охренели! Полная фура водяры…
Добычу налетчики спрятали в заброшенном колхозном амбаре. Пустой трейлер загнали в глубокий капонир, оставшийся после военных учений. Машину замаскировали ветками. В том же лесу похоронили зарезанного венгра.
Все подробности нападения бандиты изложили Бокуну, как на исповеди. Каждый из кожи лез, чтобы добавить какой-либо штрих и тем самым заслужить снисхождение у молчаливого человека с металлическим отливом в глазах.
Принимать найденный груз примчался Спыхальский. Поляк радостно потирал руки, тискал Бокуна в объятиях:
– Вспаняле, курва, праца! На петкэ, – от радости он позабыл русский. – Алеж ты роспердолив тых нуйкув! Попач, наробили в гати.
Налетчики, гроза трассы, вкалывали что ишаки, перенося ящики из амбара в пригнанный новый трейлер.
– Анджей, – перегрузка завершалась, и Бокун все чаще поглядывал в сторону мокрых от пота похитителей, – с ними что делать будем?
– Невем, – пожал плечами поляк.
– Не знаешь? – переспросил Бокун, нехорошо усмехаясь. – Чистоплюй?! – Его ладонь нежно поглаживала ребристую поверхность глушителя «скорпиона»…
Сожженные «Жигули» с тремя обуглившимися трупами осенью нашел настырный грибник, забравшийся в лесную глухомань. Судмедэкспертиза определила: трое мужчин были убиты выстрелами в затылок с близкого расстояния.
Оперативно-разыскные мероприятия, к которым привлекались и столичные сыщики, завершились следующим умозаключением: по совокупности всех данных, троица входила в группировку преступников, возглавляемую бывшим сотрудником правоохранительных органов капитаном Бормовым, известным под кличкой Борман. Тройное убийство – результат бандитских разборок. Жертвы списали на главаря, подав Бормова во всероссийский розыск. Кости же предводителя шайки догнивали на зловонном дне городского коллектора среди других нечистот.

 

Это не они нашли фирму. Это фирма нашла их…
Бокун знал, что у Спыхальского в Европе есть компаньон, человек, который организует контакты с фирмами в Венгрии, Бельгии, Франции и отвечает за груз до бывшей советской границы, но еще ни разу его не видел.
Немец, совладелец предприятия, Вольфганг Штеер, находился в Берлине. Хотя Бокуну казалось, что он вездесущ. Компаньон поляка мог позвонить в течение суток из Брюсселя и Амстердама, портового города Киль и под вечер с перехода на польско-германской границе. Работал Вольфганг по-немецки самозабвенно. Поляк, напротив, стал сдавать под напором возникших трудностей.
Бизнес хирел. Кто-то весьма могущественный вставлял палки в колеса фирме Спыхальского. Надежные клиенты «пробрасывали». Несколько партий товара по наводке конфисковали суровые товарищи из Управления по борьбе с экономическими преступлениями.
– Меня заказали! – утверждал распустивший нюни поляк, но объяснить внятно свои подозрения не мог.
Анджея точно подменили. Он начал бояться далеких переездов, самолетов, внезапного сердечного приступа. Спыхальский жил словно в осаде, разъезжая по Москве с места на место, путая следы. Поляк всерьез поверил, будто его собираются убрать.
И когда за два часа до отправления фирменного поезда Москва – Берлин Бокун выковырял из хозяйского «Форда» «жучка», Спыхальского охватил почти первобытный ужас.
– Они замочат нас прямо на вокзале! – вопил в исступлении Анджей, бегая по полупустой комнате. – Надо что-то делать, Толик! Я должен вырваться из этой проклятой страны. Должен, ты слышишь!
На поверку оказалось, что поляк даже не в состоянии купить себе приличную «крышу». Местные авторитеты заявили, что не собираются напрягаться из-за какого-то пшека. С фантастической скоростью Анджей остался без приятелей, фирмы и мечтал лишь о том, как бы добраться до Берлина.
– Штеер поможет! – говорил Спыхальский Бокуну, единственному, кто его не оставил. – Этот немец исключительная сволочь, но он мне обязан жизнью.
Спыхальский запил, и пил, не переставая, недели полторы. Пока Анатолию не удалось затолкать его в вагон и довезти до столицы объединенной Германии.
Штеер встречал гостей на вокзале. Одетый с неброской элегантностью немец произвел на Бокуна впечатление. В Вольфганге чувствовалась сила, которую дают деньги или знание чего-то очень важного. Он выглядел игроком, способным предугадать результат партии. Не то что деградировавший Спыхальский, блевавший всю дорогу. Поляк не сумел даже самостоятельно выйти из вагона. Тупо мычал и полез к Штееру со слюнявыми поцелуями, за что заработал тычок под дых от не терпевшего панибратства немца.
В резиденции Штеера, двухуровневой квартире в престижном берлинском районе Шарлоттенбург на Кайзердам, состоялась беседа с глазу на глаз. Беседа, открывавшая перед Бокуном новые, весьма заманчивые горизонты и одновременно рывшая могильную яму под ногами бывшего спецназовца. Выбор был за Бокуном.
Уставший от сумасшедшей нервотрепки с истеричным поляком, Анатолий отсыпался. В его распоряжении была кровать с шелковым бельем, мягчайшая пижама и наглухо зашторенные окна. Хозяин квартиры позволил усталому гостю сполна насладиться комфортом, а затем с места взял в карьер.
– Анджей сказал тебе, кем он был до восемьдесят девятого года? – Немец говорил с легким акцентом.
Они сидели вдвоем за огромным обеденным столом, занимавшим половину просторной гостиной. Обстановка, стиль разговора напоминали официальную встречу представителей, готовящихся заключить военный союз.
– Нет! – Бокун покачал головой.
– Работал в СБ. Польская служба безопасности, что-то вроде вашего КГБ. Я тогда служил в штази, и мы неплохо ладили друг с другом.
– Это правда, что ты ему обязан жизнью?
– До сих пор удивляюсь, как он на это решился. Из ГДР в одну африканскую республику, где после очередного военного переворота сменился президент, должны были переправить оружие. В Москве об этом ничего не знали. Штази не всегда спрашивала разрешения у «большого брата» на подобного рода операции. Неожиданно для всех черномазый генерал сошел с ума, и там началась настоящая мясорубка. Вот тогда и всплыла история с автоматами, и в КГБ решили наказать нас за нарушение субординации. А проще говоря, лишний раз напомнить, кто настоящий хозяин. Наказать немецкую спецслужбу КГБ поручил польской тайной полиции, заодно надеясь проверить лояльность Варшавы. И поляки успешно провалили экзамен по всем пунктам. Организаторов подпольной продажи оружия заранее предупредили о готовящемся покушении, причем предупредили сами «эсбэки». Я так и не узнал, почему Спыхальский рискнул сыграть против Москвы. Может, он выполнял чей-то приказ, может, убоялся, что его подставят. Но Анджей отыскал меня и рассказал, что русские планируют в Германии на ближайший месяц несколько несчастных случаев. А потом резко ухудшилась ситуация в самой Польше, и нас оставили в покое. На какое-то время после военного переворота я потерял Анджея из виду.
– А как вы начали заниматься алкогольным бизнесом? – осторожно спросил Бокун.
– Самостоятельно. У меня было немного денег и кое-какие знакомства в Бельгии и Западной Германии. Спыхальский часто ездил в Москву. Мы встретились, и до последнего времени все шло замечательно. Оказалось, что заниматься бизнесом гораздо легче и прибыльнее, чем выслеживать врагов социализма. Но в нашем мире, Анатолий, мелкой рыбешке выжить практически невозможно! – Вольфганг смотрел на русского гостя немигающим взглядом, в голосе появился металл. – Нас схватил за хвост хищник покрупнее, чем какая-либо шайка гангстеров.
– Кто? – с хрипотцой спросил Бокун, подавшись вперед.
Штеер встал, подошел к встроенному в стену бару и достал обычную жестяную банку. Таких банок с прохладительными напитками, пивом, водкой на земле миллиарды. Из них можно строить пирамиды. Вся современная цивилизация утоляет жажду из алюминиевых сосудов, и в послеперестроечной России они не в диковинку.
– Это дерьмо называется «Стар-дринк», – Вольфганг положил банку на бок. Подтолкнул ее к собеседнику, и она покатилась по поверхности стола.
Все, что услышал Анатолий в тот вечер, не выходило у него из головы до самой Москвы.
Еще в конце семидесятых штази заинтересовалась деятельностью крупной западной фирмы, выпускающей прохладительные напитки, чьи филиалы с недавнего времени появились в ГДР. «Стар-дринк» привлекала внимание тайной полиции не столько популярностью среди молодежи, сколько возможными связями с иностранными разведками. По крайней мере, Штеер сумел добыть неоспоримые доказательства сотрудничества дирекции расположенных в Германии заводов с американской разведкой. В своем докладе он серьезно говорил о сотнях грузовых автомобилей «Стар-дринк», развозящих готовую продукцию по стране и оборудованных специальными радарами. Вольфганг писал о фактах промышленного шпионажа и о многом другом. Начальство приписало доклад богатому воображению офицера и посоветовало оставить фирму в покое. Тот сделал вид, что отступил, а сам продолжал «копать», вытаскивая на поверхность все новые куски мозаики. Это превратилось в своего рода хобби. Штеер не подозревал, насколько опасно его увлечение. А когда понял, поспешил залечь на дно.
В одном из журналов тридцатых годов Штеер прочитал любопытную историю о том, откуда появилась звезда на красном фоне – символ «Стар-дринк». Основатель компании долго не мог придумать название для своего напитка. Секретная формула «эликсира», найденная им при довольно странных обстоятельствах, сначала рассматривалась как формула бальзама. Но это лекарство признали безнадежным и собирались запретить. Тогда господин Остин додумался разбавлять его подслащенной водой.
Ровно через год открылась первая фабрика по выпуску «Стар-дринк» – звездного напитка, названного в честь рождественской звезды: спасительная идея с водой посетила аптекаря Остина именно на Рождество…
Штееру пришлось признаться, что более бредовой истории он еще не слышал. Вольфганг не поленился и проверил эмблему «Стар-дринк» по специальному словарю символов. Красное знамя, фашистская свастика, пятиконечная звезда – они оказались слишком близкими, чтобы быть только случайным совпадением.
– Человек, который придумал что-то подобное, должен был принадлежать к тайной организации, – объяснял Бокуну немец. – До того, как стать аптекарем в Красных песках, Остин пятнадцать лет прожил в Бостоне и являлся членом масонской ложи. Никто не знает, почему он бросил все и скрылся в маленьком городке. Тайной осталась и сама смерть господина Остина. Известно только, что до последней минуты он сохранял ясность ума.
В Америке свирепствовал сухой закон. Вдоль границ стояли полицейские кордоны. Тяжелобольной, прикованный к кровати, Остин организовал на одном из своих предприятий подпольный цех по производству виски. Дело оказалось настолько выгодным, что уже в 1930 году половину всех доходов «Стар-дринк» давали бутлегерские операции. Для успешной конкуренции с уголовным миром фирма создала целую армию посредников и обеспечивала их надежной защитой в лице отъявленных головорезов.
А в это время с рекламных щитов, с обложек журналов, из радиоприемников неслось:
– Если вас замучила жажда… Если хотите изменить свою жизнь к лучшему… Если вы решили стать стопроцентным американцем… Пейте! Пейте! Пейте! Пейте «Стар-дринк»!
После 1936 года обороты фирмы возросли в несколько тысяч раз, и не последнюю роль в этом сыграли деньги, заработанные в годы сухого закона. Запущенный однажды господином Остином механизм продолжал работать безупречно.
С падением Берлинской стены начался дележ праздничного пирога. Но «Стар-дринк» на правах крупного хищника потребовала все и сразу. Заветный напиток для многих людей в Восточной Европе стал символом свободы.
Слишком пристальное внимание Штеера к фирме не осталось незамеченным. Ему была уготована участь десятка других «советских» немцев, бесследно исчезнувших на просторах единой Германии. Чтобы оградить себя от несчастного случая, Вольфганг пошел ва-банк и вытащил на свет увесистую папку с компроматом. Копия досье на «Стар-дринк» была отправлена в штаб-квартиру фирмы в Вене. На какое-то время Штеера оставили в покое.
– Нам предлагают выбор: работать на фирму или подписать себе смертный приговор, – говорил Штеер. – Девять испуганных директоров по всей Европе, в один день разорвавших с нами контракты, – довольно веские аргументы. Я не хочу больше рисковать. «Стар-дринк» понадобились наши связи в России. Ну так пусть она ими подавится!
Он замолчал.
– Что фирма ищет в России? – спросил Бокун.
– Как всегда – деньги. «Стар-дринк» собирается наложить лапу на поставку в бывший Союз нелегального алкоголя. Я их понимаю: миллионы, миллиарды, а главное – власть!
Тут Вольфганг вплотную придвинулся к Анатолию.
– Есть одно «но»… – прошептал немец. – Им нужен человек, который расчистит площадку для большого старта.
– Я?! – У Бокуна перехватило дыхание. – Почему я?
– Для «Стар-дринк» ты самая подходящая кандидатура. Русский, воевал…
Анатолий удивленно посмотрел на Штеера.
– Да-да, – улыбнулся тот. – Они знают и о «Красной Горке», и обо всем остальном.
– Но откуда? – Толик никак не мог прийти в себя. – Почему не ты, не Спыхальский?
– Не знаю. Наверное, из-за нашего страха. Когда человек боится, он годен разве что выполнять приказы.
– А я не боюсь?
– Ты? – Вольфганг отстраненно смотрел сквозь собеседника. – Нет. Необратимые изменения в нервной системе. Кажется, так. И хватит об этом. Твоя кандидатура оптимальна для наших новых хозяев…

 

Австрийский девятимиллиметровый пистолет «глок-17» под патрон «парабеллум» был упакован в серый пластиковый футляр с принадлежностями для обслуживания оружия.
Пронести на территорию госпиталя ствол было невозможно. С началом войны в «Бурденко» усилили меры безопасности, боясь террористических акций и операций возмездия чеченских боевиков, по слухам, засылавших в Москву группы мстителей-диверсантов.
Рогожин встретился с Анатолием вне территории госпиталя. Подъехавшая заляпанная грязью машина просигналила длинным и двумя короткими гудками.
Бокун, сидевший за рулем, приветственно помахал рукой…
Там, в салоне «Ауди», отделанном по классу «люкс», он и вручил пистолет.
– Получай цацку! – Анатолий извлек футляр из «бардачка».
Рогожин отщелкнул замки, желая убедиться в соответствии дара его ожиданиям.
Ствольная коробка «австрийца», выполненная из высокопрочного полимерного материала, была клеймена фирменной маркировкой: у мушки большая буква Г латинского алфавита и цифра «семнадцать», далее проштампована надпись «Австрия» и номер калибра «Ч9×19».
– Возьми обойму. – Бокун передал съемный механизм емкостью семнадцать патронов, уже вставленных в обойму.
Дмитрий попробовал пистолет на вес:
– Легкий.
– Ага! – Анатолий уверенно вел «Ауди», лавируя в потоке машин. – Разбирается в момент. Достаточно иметь при себе «штапик» или шпильку. Мушка со светящейся точкой, целик тоже. Ход спускового крючка мягкий, как ты любишь.
– Помнишь мои пристрастия? – удивился Рогожин, щелкая предохранителем.
– На стрельбищах бок о бок лежали.
– Сколько? – Дмитрий любовался пистолетом. – Мне, наверное, такая игрушка не по карману.
– «Макаров» китайский подешевле будет, – тоном торговца, продающего фрукты, протянул Анатолий. – Можно к «ТТ» примериться.
– Не тяни. Сколько?
– Офицерской зарплаты не хватит. Дим, давай я тебе авиационную пушку вдую. У меня «кусок», прапорщик знакомый мается. Пушку спер, когда часть расформировывали, а покупателя найти не может. Спрятал в сараюшке у тещи на даче. Куры дерьмом ее маскируют. Задешево отдает.
– Издеваешься?! – Дмитрий вновь приоткрыл крышку футляра.
Профессиональная тяга к классному оружию брала верх над выдержкой.
– Подкалываю! – барственным тоном сказал Анатолий. – Прячь в штаны свой «шпалер», – он употребил термин налетчиков двадцатых годов, – и не вспоминай о «капусте». Все проплачено. Кассовый аппарат монету заглотнул. Мы же кореша! – Бокун повернул голову к Рогожину, подкрепив сказанное широкой улыбкой.
– Если не понадобится, верну, – пообещал Дмитрий.
– Товар возврату не подлежит. Храни у себя как именное оружие от Бокуна Анатолия, несостоявшегося генерала и закадычного дружка…
Сумку с оружием Рогожин сдал в камеру хранения Ленинградского вокзала.
Зачем он раздобыл пистолет? Без него Рогожин чувствовал себя голым младенцем, намеревающимся проползти через заросли крапивы. Не умрешь, но обожжешься до волдырей.
Городок, который он собирался навестить и там провести собственное расследование преступления, якобы совершенного недотепой Сергеем, мог стать западней для него. Подставлять голову в петлю с тупой покорностью Дмитрий не хотел.
Рогожин не был ни священником, ни политруком, ни школьным учителем. Он, офицер частей специального назначения, носил кличку Святой, но был обучен пользоваться для достижения избранной цели не словом и убеждением, а иным аргументом – оружием.
Дмитрий купил билет на электричку, блок сигарет про запас. Прогулялся, быстро устав от людской толчеи и пожалев, что не принял приглашение Бокуна посидеть до поезда в каком-нибудь уютном кафе, повспоминать былое.
Анатолий, высадив Рогожина у Ярославского вокзала, умчался, по его выражению, «ковать деньгу».
Время тянулось, и, только войдя в вагон, Дмитрий ощутил, что оно сдвинулось с мертвой точки.
Попутчики – мужчина и две женщины, все с синюшными физиономиями – сооружали дорожное застолье: выложили на кусок газеты жареную курицу, облепленную крошками хлеба. Мужчина поставил перед каждой женщиной пластмассовый стограммовый стаканчик, запечатанный фольгой. Самая нетерпеливая ногтем поддела блестящую упаковку, принюхалась и расплылась в улыбке:
– Русский йогурт!..
Назад: Глава 3
Дальше: Часть III