Казармы, где жили курсанты, стояли в четырехстах метрах от офицерских общежитий. Штаб – на равном отдалении от обоих комплексов зданий.

Офицеру, чтобы добраться до Новикова, пришлось обежать плац, на котором плотными рядами выстроилась недавно пригнанная в центр боевая техника. Технику укрыли тентами и маскировочными сетями.

– Охрану в ружье поднял! – хрипел офицер. – У казармы старики сцепились с группой новых… Одевайся быстрее!

Центр пополнялся не только техникой. Его состав постоянно обновлялся. Прибывали молодые стажеры, страстно желавшие научиться правильно разрешать тактические задачи, командовать мобильными отрядами, умело пользоваться средствами разрушения.

Накануне в центр как раз прибыла новая группа курсантов. Новиков не обратил никакого внимания на кучку негров с застывшими бездонными глазами.

– Ночь! Что они не поделили? – недоумевал Виктор, спешно натягивая китель. – Что ж ты сам ко мне прибежал? Прислал бы солдатика, а сам сразу туда.

– Давай, Новиков! Часовой передавал: они глотки друг другу зубами рвут! Быстрее… – торопил дежурный. – Тебя послушают!

– Да иду! – злился старлей, потому что нога упорно не желала попадать в сапог.

Внезапно очнулся Миша. Хмель точно по волшебству улетучился, и его глаза смотрели осмысленно. Переводчик поднялся, прислонился спиной к стене.

Его отрезвление передалось и майору. Офицер сделал глубокий вдох, резко потер руками лицо.

– Что происходит? – спросил он.

– Поножовщина, товарищ майор! – доложил дежурный.

– У нас в центре? Абсолютный бред! – не поверил майор. – Невозможно…

Новикову наконец удалось надеть сапог.

– Миша, ты что-нибудь понимаешь? Бегом за мной! – выдохнул он. Офицеры выбежали на улицу, оставив в комнате лишь беззаботно похрапывающего капитана.

– Я предупреждал… – выплевывал слова Суров. – Списки поступили… Я предупреждал Пирогова.

– Толком говори! – перебил его Виктор.

– Среди новых… зимбабвийские солдаты… – Миша пытался говорить связно. – Они участвовали в этнических чистках против мозамбикцев… Давно, очень давно… – задыхался переводчик.

– Вон они! – заорал дежурный, указывая на круг света от прожектора, укрепленного на фронтоне казармы.

Этот желтый круг напоминал цирковую арену, присыпанную золотистым песочком. В его границах катались, били друг друга, рвали в слепой ярости волосы, уши и носы чернокожие люди.

– Прекратить! – закричал Новиков, врубаясь в гущу толпы.

Суров, как преданный оруженосец, последовал за ним.

– Разойтись! – заорал Виктор и разразился виртуозной матерной тирадой. – Миша! Отойди!

Потом старлей будет мучительно вспоминать, почему он хотел, чтобы переводчик ушел из этого круга желтого цвета.

– Отойди… – Бронебойный удар кулака лег точно в подбородок офицера. Новиков упал, тут же вскочил как на пружинах и занял оборону.

Тщедушный негр не из его группы с жутким белоснежным оскалом надвигался на старлея.

«Зажал что-то в руке, – понял офицер. – Дохлый слишком, чтобы пустой рукой так мощно бить».

Ювелирно рассчитанным движением ноги Новиков подсек негра. Тыльная сторона правой ступни пришлась аккурат по носу зловредного хиляка.

– Браво, командир! – кто-то похлопал инструктора по плечу.

– Жоаким! – Виктор схватил курсанта за ворот куртки. – Ты затеял…

– Немного учить… – ухмыльнулся негр, одновременно отталкивая руку офицера. – Мало-мало учить…

И не успел Новиков опомниться, как Жоаким хватил своим кулачищем по виску неосторожно приблизившегося противника. Удар был настолько силен, что бедняга рухнул как подкошенный и изо рта у него хлынула кровь.

– Уведи людей, Жоаким! – потребовал Виктор. – Ты же меня подводишь…

Дежурный метался рядом.

– Их нельзя бить! Под трибунал пойдем! – истерически кричал он, то и дело хватаясь за кобуру. – Новиков, останови их!.. Суров!..

Негры дрались самозабвенно. Так способны драться лишь люди, в которых не угасли свирепые инстинкты воинов эпохи зари человечества, когда побежденный не рассчитывал на милость и снисхождение, а мог составить главное блюдо торжественного обеда победителя.

– Стреляй! – крикнул Новиков дежурному офицеру. – Стреляй! Может, это их остановит?

– Не могу… Не положено!

Клубок человеческих тел катался по песку. Глухие удары перемежались с надрывными воплями. У некоторых Виктор увидел ножи.

– Караул поднимай! Всех наших солдат-срочников… – перекрывая вопли, орал Новиков дежурному-размазне. – У них ножи. Надо немедленно остановить…

– Смотри! – дернул старлея Суров.

У самой стены казармы навзничь лежал майор. По всему было видать – ему крепко досталось. Офицер не шевелился.

– Унеси его отсюда! – подтолкнул Сурова Виктор. – Солдат, солдат возьми…

– Ага, понял! – закивал Миша.

Он с трудом приподнял грузное тело майора. Старлей разнимал дерущихся, не упуская из вида Мишу с офицером.

– Уходи быстрее! – резкими окриками подгонял он переводчика. Навстречу своему командиру, отбрасывая в стороны наседающих врагов, пробирался Жоаким.

«Парень кое-чему научился, – оценил Новиков мастерство своего подопечного. – Хорошо, что до боевого самбо еще не дошли».

Негр отстранил Мишу, взвалил майора на плечи и стал беззащитен. Его руки были заняты, движения стали медлительными, походка твердой. Майор оказался слишком тяжелой ношей.

Тщедушный хиляк, которому Новиков уже успел расквасить нос, наискосок пересек дорогу Жоакиму. В руке доходяги тускло отсвечивала узкая полоса металла.

– Берегитесь! У него нож! – предупредил Виктор. Сзади его уже кто-то обхватил.

Негр с ножом чуть пригнулся. От напряжения на его шее вздулись узлы вен.

– Брось майора!.. Он убьет тебя! – кричал старлей, по-прежнему пытаясь высвободиться из цепких объятий. Изо всех сил он лупил вцепившегося в него локтями, но тот лишь крепче вжимался в него, стараясь смягчить удары.

Новиков растопырил пятерню и саданул пальцами по лицу противника. Офицер не видел, куда бьет, только чувствовал горячее дыхание. Что-то липкое потекло по пальцам. Противник коротко всхлипнул, отпустил Виктора, зайдясь пронзительным воем.

Времени рассматривать нанесенное увечье не было. Новиков сразу понял, что парень остался без глаза…

Три метра отделяли его от Жоакима с Мишей, когда зимбабвиец отвел руку и сделал резкий выпад, метя ножом курсанту в низ живота. Нож плашмя ударил по ремню, не причинив вреда Жоакиму. Негр ткнул еще раз, наклонив корпус, чтобы придать удару силу, и тут же выдернул лезвие из неглубокой раны и наотмашь резанул обхватившего его Сурова.

Отточенная сталь распорола Мише горло. Кровь хлынула фонтаном. Суров зажал кровоточащую рану ладонями. Между пальцами все сильнее струилась кровь. Она точно стремилась поскорее выбраться наружу из опостылевшего человеческого тела и уйти в землю.

Осторожно, как будто боясь уронить самого себя, Миша припал на правое колено, пошатнулся и, всхрапнув, как загнанная лошадь, упал на спину. Новая волна крови выплеснулась наружу.

– За что ты его?.. – побелевшими губами прошептал Новиков.

Жоаким пытался преградить ему дорогу. Молитвенно сложив руки лодочкой, негр сбивчиво повторял:

– Командир, не надо убивать… Тебя судить… Командир… Не надо убивать…

Зарезавший Сурова подлец прятался за спиной Жоакима. До него дошло наконец, что он наделал. А вид разъяренного русского офицера обещал смертельную схватку.

Новиков уложил Жоакима своим коронным приемом – передней подножкой с захватом рукава и отворота и погнался за душегубом. На углу казармы он настиг мерзавца, сбил его с ног, схватил за ворот рубашки и брючный ремень…

– Зверье поганое… Человека зарезать – раз плюнуть? Зверье… Я покажу тебе, тварь… – Голова негра в такт словам офицера ударялась о стену казармы. Новиков держал убийцу на весу, раскачивал его словно бревно и таранил головой душегуба кирпичную кладку. – Сволочь, ты не в джунглях! Запомнил, гад?!

Зимбабвиец в ответ только сипел. В стене уже отчетливо просматривалась выемка от осыпавшейся штукатурки. Пятно крови контрастно выделялось на белом фоне.

– Получи… получи… – в такт приговаривал Новиков, добивая негра.

– Хватит! – Казалось, это слово произнес не человек, а проржавевший механизм. Каждая буковка прозвучала отдельно, словно произнести ее стоило нечеловеческих усилий.

Виктор обернулся и отпустил тело негра на взмахе. Зимбабвиец влип в стену всей плоскостью лица и большей частью груди. Напоследок он тонко взвизгнул и умолк, съежившись на земле.

Жоаким, огромный, словно африканский слон, держал на руках Мишу. Весь в крови, с бледным как смерть лицом, Суров походил на марионетку с оборванными нитями. Он покоился на мощных, похожих на корни могучего дерева руках Жоакима.

Такими в японском театре изображали призраков смерти, напоминающих людям о бренности всего земного и неизбежности страданий, – белыми, окровавленными, с заторможенными движениями и горящими как уголья глазами. Мишины глаза оставались единственной частью тела, из которой еще не ушла жизнь.

– Не пачкайся о дерьмо! – выдохнул Суров вместе с пузырьками розовой пены.

– В санчасть его… Машину готовьте в госпиталь! – кричал Новиков…

Как и можно было ожидать, расследовать инцидент приехала высокая комиссия. Военная прокуратура, Главное разведывательное управление, Генеральный штаб прислали своих представителей.

Дознаватель – капитан окружной прокуратуры – чуть не потерял дар речи, увидав целый взвод генералов и полковников, не считая свиты сопровождения. Военные атташе африканских стран требовали найти и наказать виновных. При этом они осыпали друг друга взаимными упреками.

Полковник Банников прилетел спецрейсом раньше всех. Сойдя с лесенки «Ми-8», доставившего его из Одессы, он не дослушал рапорта Пирогова, сдвинул набекрень фуражку и сквозь зубы процедил:

– Вот суки… Зону из спеццентра устроили…

Вечером полковник собрал офицеров-инструкторов и разрывал свою луженую глотку:

– Родина отдает вам все! Деньги, технику, боеприпасы, а вы, элитные офицеры, на это все положили…

– Быки-производители бывают элитными… – вполголоса, но так, чтобы все слышали, сказал подполковник Пирогов, сидевший в первом ряду. Он не переваривал Банникова за карьеризм, фанфаронство и подлость.

Подполковник направился к трибуне строевым шагом, одернул китель.

– Прежде чем устраивать разнос, товарищ полковник, разберитесь у себя в столице! – резко чеканил Пирогов. – Какой кретин определил в наш центр этнически несовместимые группы?! Или в компьютерах отсутствуют списки личного состава?

– Зарываетесь, Пирогов! Много на себя берете! – грубо оборвал начальника центра Банников.

– В самый раз! – Старого служаку смутить командирским басом было невозможно. Он и сам мог зареветь как зубр. – Центр осуществляет боевую подготовку. Политические, этнические нюансы нас не касаются. Из-за тупости московских…

– Выбирайте выражения… – нахохлился Банников. Его провисшие щеки дернулись, словно подтаявший холодец.

– Мы имеем два трупа, – продолжал Пирогов, не обращая на полковника никакого внимания. – Переводчика Михаила Сурова и гражданина Зимбабве курсанта Фредерика Морланда. Сурова я знал по работе в Африке. Умница, одаренный переводчик, отзывчивый, честный человек. Офицер погиб не в бою, а в драке! Такого центр не видел со времени основания! Виновников происшедшего надо искать в Москве среди некомпетентных офицеров, занимавшихся подбором кадров!

– Не твоего ума дело, подполковник. – Банников покраснел как рак. – Критиковать вышестоящие инстанции ты не имеешь права.

– Попрошу на «вы»!.. – рыкнул Пирогов и с размаху стукнул по трибуне кулаком. – Атмосфера в центре напряжена. Курсанты открыто выражают свое недовольство двойными стандартами нашей внешней политики, говорят о поставках оружия противоборствующим сторонам одновременно, о скрытом, особой формы советском расизме… А тут еще эта треклятая драка. Кто даст гарантию, что подобное не повторится? Что камбоджийцы не сцепятся с вьетнамцами, не станут резать друг друга эфиопы!.. Мы достаточно потеряли у них офицеров. Не хватало еще, чтобы они убивали наших парней дома…

За телом Сурова приехали родители: почерневшая от горя мать и отец – немощный старик с трясущейся головой.

– Как же мы без Миши?.. – будто заведенный нашептывал старик, утирая слезы в уголках подслеповато прищуренных глаз.

Гроб погрузили на «ГАЗ-66», который довез скорбную ношу до Одессы. Банников приказал никаких проводов, траурных митингов не устраивать. Быстро отправить тело и готовиться к прибытию высокопоставленной комиссии.

Африканца забирали представители посольства. Они подкатили на черной «Волге», арендованной в похоронном бюро Одессы, переложили тело из стандартного гроба в выполненный по заказу, прикрыли его национальным флагом и с подобающими воинскими почестями проводили до трюма сухогруза, отправлявшегося к берегам Восточной Африки.

Следствие ввиду его особой важности и политических последствий поручили вести чину из Главной военной прокуратуры. Ему отвели отдельный кабинет при штабе, выдали спецпропуск, разрешающий беспрепятственно перемещаться по всей территории учебного центра.

Следователь, попивая чай, проговорил, вытирая платком вспотевшую лысину:

– С Суровым все ясно… Проникающая рана… Травма, несовместимая с жизнью. Но что произошло с… – он уткнул нос в бумаги, – …Фредериком Морландом?

– Не имею понятия, – устало проговорил Новиков. Это был его четвертый допрос.

Следователь копал глубоко. Нюх у сыщика был отменный, но доказательств вины старшего лейтенанта слуга военной Фемиды найти не мог.

– Странно, Виктор Борисович. Весьма странно, – говорил судейский чин. Он любил выражаться витиевато и слегка старорежимно. – Вы, батенька, находились в эпицентре событий! И ничего конкретного сообщить не можете?! Я вас правильно понял?

– Все, что мне известно, я изложил в рапорте…

– А меня не устраивает ваша версия, – давил следователь. – Она мне кажется надуманной и, простите, фальшивой!

– Ваша работа – подозревать всех, – улыбнулся старлей.

Самообладание давалось ему большой ценой. Каждую ночь снился балагур и выпивоха Миша Суров, захлебывающийся кровью. Новиков чувствовал себя измотанным до предела, но признаваться и брать вину на себя не собирался.

– Скажите, Виктор Борисович, в частях специального назначения существует обет молчания? Почему вы противодействуете осуществлению правосудия?

– Товарищ следователь! – простонал старлей, как учитель, вынужденный по десять раз на дню объяснять тупым недорослям одно и то же. – Было два часа ночи. Перед этим напряженный день…

– Пили много?

– Миша – много… – признался Новиков, рассудив, что мертвому это не повредит.

– А вы?

– Я стараюсь не употреблять! Поддерживаю форму.

– Что заставило Сурова пить? Пристрастие к алкоголю или были другие причины? – Следователь по-паучьи плел свои сети, надеясь подловить офицера на какой-нибудь мелочи.

– В душу Сурову не лез. Однако если вам так важно знать… – Новиков остановился.

– Важно, старший лейтенант! – поблескивая стеклами очков, произнес следователь.

– Мне сложно объяснить…

– А вы попробуйте!

– В Африке ему приходилось питаться с одного стола вместе с туземцами. Понимаете? Разную экзотику есть. Змеи, членистоногие, крысы – выбор большой, но специфический…

Следователь достал гребешок, прозываемый в народе «вшегонялкой», и стал приводить в порядок слипшуюся от пота жидкую растительность вокруг почтенной розовой лысины.

– Покойный полагал, что в его кишечнике живут паразиты и уничтожить их может только алкоголь… – Виктор говорил серьезно, как врач на консилиуме. – Высокоградусный алкоголь!

Слуга закона внимательно выслушал, щелкнул кнопкой диктофона, отматывая кассету, и с усмешкой произнес:

– Хохмите, старший лейтенант…

– Ну что вы!

– Лично для меня все ясно как божий день! – Следователь закурил нестерпимо вонючую «Приму». – Фредерика Морланда угробили вы…

«А зарплата-то у него явно не генеральская, раз курит всякую дрянь. Но товарищ въедливый, дотошный. Измором меня взять решил. Доконать… – думал Новиков под мощной дымовой завесой. Мокрогубый рот следователя стал похож на вулкан накануне извержения. – Добьется признания – на повышение пойдет. Как же, раскрыл злодейское убийство иностранного товарища, борца с империализмом. Ничего, мужик, я тебе не скажу и не надейся. Что случилось, то случилось».

– Причины налицо. Михаил Суров был вашим сослуживцем и товарищем. Вы действовали в состоянии аффекта, не контролировали собственных поступков и эмоций.

Опытный законник сменил тон на ласково-отеческий. Глаза следователя подернулись влажной пеленой и словно гипнотизировали Новикова.

– Я соберу надлежащие доказательства. Проведем повторную экспертизу…

«Конечно! Сухогруз в океане нагонишь и трепанацию черепа покойному сделаешь», – мысленно посмеялся над неуклюжестью шантажа старлей.

– Мотив преступления понятен, – глубокомысленно рассуждал хозяин кабинета. – Непонятно другое. Почему молчат все остальные? Предположим, своих вы запугали!

– Да что вы такое несете! – взорвался Виктор. Уж если кого и хотелось убить, так вот этого плешивца в клубах зловонного дыма. – Я офицер, а не блатной пахан. Представителю военной прокуратуры должно быть знакомо, хотя бы приблизительно, понятие чести офицера. Считаете меня виноватым – ищите свидетелей, собирайте доказательства. Я ни в чем признаваться не собираюсь!

– Браво, молодой человек! – прихлопнул пухлыми ладошками следователь. – Отличный монолог. Очень эмоциональный и проникновенный. В самый раз для провинциальных театров. Но не для меня! – проорал собеседник, и Новикову показалось, что задребезжали оконные стекла. – Лейтенант, я кайфа от этого дела не ловлю. – Следователь придвинулся к Виктору и теперь тяжело дышал ему прямо в лицо. – Умер солдат от черепно-мозговой травмы. Ну и хрен с ним. Но… то чернокожий солдат, присланный учиться в центре подготовки специальных частей. Несостоявшегося спецназовца притаскивают в санчасть с треснутой макушкой, словно все его родное племя кололо на ней кокосовые орехи…

Следователь почти уперся носом в лоб Новикову. Виктор мог видеть черную каемку грязи на его воротничке.

– Я буду землю носом рыть, а найду доказательства, найду, кого посадить! Но если сверху дадут отбой, решат не раздувать скандал, я спокойно спущу все бумаги в сортир. Ты понял, сынок?..

Дебильно-панибратское обращение «сынок» – фирменное слово-клеймо Советской Армии – прозвучало довольно зловеще.

Вечером к старлею наведался Пирогов.

Начальник центра заметно осунулся, под глазами набрякли мешки.

– Печенка увеличилась! – пожаловался он после приветствия. – Встал утром, ладонь приложил, а она как камень!

После небольшой паузы подполковник сказал:

– Виски кончилось. Есть чем Мишу помянуть?

– Остался его «Козацкий напий».

– Гадость изрядная, но на безрыбье сойдет, – обреченно махнул рукой Пирогов.

Офицеры выпили, закусив ломтями свежего арбуза и парочкой зеленобоких огурцов.

– Давит следователь? – спросил гость.

– Еще как, – хмуро ответил Виктор.

– Отчитаться в Москве спешит, стервоза…

– Работа у него такая…

– Песья. Вот что, Новиков… – Пирогов оборвал себя на полуслове, протянул руку к стакану.

Было заметно, как рука подполковника дрожит особой, мелкой дрожью, присущей людям с изношенной нервной системой.

– Давай еще выпьем! – предложил Пирогов. – Меня, наверное, на покой отправят. Сидеть дежурным в райвоенкомате до пенсии. А тебя, Витя, сдадут. Стрелочник нужен, на которого всех собак повесят.

Нагнув голову, Новиков потер виски.

– Кому нужен? Не вам же, товарищ подполковник!

Его собеседник натужно закашлялся, выигрывая паузу, чтобы подобрать нужные слова. Пирогов долго по-стариковски кхекал, небрежно сплевывая на пол и затирая плевки подошвой сапога. Прочистив бронхи, он смочил глотку отдающим сивухой алкоголем.

– Банников на тебя стрелки переводит. Ему скоро генерала должны присвоить, вот он и рвет задницу. Принципиальность свою показывает, виновных ищет. Самому подставляться не хочется. Инцидент-то политический! Международный конфуз, понимаешь ли! Вот он козла отпущения для отчетности и выбрал.

Подполковник повернулся к темному окну. Стекло отразило острый профиль усталого человека с высоким лбом, круто нависшим над глазами. Пирогов посмотрел в непроглядную тьму и задумчиво произнес:

– Мне будет не хватать тебя, лейтенант.

Следствие было разыграно как по нотам. Старшему лейтенанту инкриминировалось умышленное убийство и превышение служебных полномочий.

Дознаватели сознательно игнорировали все показания свидетелей. Банников умело отрежиссировал ход следствия. Акт медицинской экспертизы отягощал вину подозреваемого, а на показания патологоанатомов просто махнули рукой.

Проведать Новикова, заключенного в СИЗО, приходил подполковник Пирогов.

– Обложили тебя, Виктор, – сокрушался он. – Со всех сторон обложили… Ты же боевой офицер! Я до министра обороны дойду! Что творится!

Спеццентр расформировывали. Дело передали в прокуратуру московского гарнизона – постарался Банников.

Сам судебный процесс Виктор помнил плохо. Дико болела голова. Запомнилась лишь идиотская речь судейского чина, форменного кретина, талдычившего об интернациональном долге, о дружбе между народами, о чистоте мундира и долге офицера. Без всякой связи он принялся прославлять успехи демократии, прочитал краткую лекцию о вреде алкоголя и, окончательно запутавшись, понес совершенную ересь.

Даже председатель суда не выдержал и стал дергать придурка в погонах за полу кителя. Тот принял этот жест за знак одобрения и растянул свою речь еще на полчаса.

Зато прокурор блистал.

– …Моральная деградация офицера пагубна и для его подчиненных. Что, как не армия, является примером успехов социализма для наших иностранных друзей! – упивался законник собственным красноречием. – Подсудимый нарушил присягу и спровоцировал волнения среди курсантов, и вот закономерный финал – гибель людей…

Прокурор поставил себе задачу приписать Новикову все смертные грехи.

– …Армия должна очистить свои ряды от подобных элементов! – смазал конец речи прокурор и потребовал наказания, от которого даже у предыдущего оратора при всем его идиотизме глаза полезли на лоб. – … Путем поглощения менее строгого наказания я прошу вынести приговор… – прокурор сделал паузу, – …десять лет лишения свободы с отбыванием…

– Может, лучше сразу смертную казнь? – Виктор нашел в себе силы, чтобы пошутить.

Официально процесс был открытым. Но никого из сослуживцев старлея в зале военного трибунала не было. Зачитали коллективное письмо офицеров полка, отличную служебную характеристику, послужной список с благодарностями командующего ограниченного контингента Советской Армии в Афганистане, командующего Среднеазиатским военным округом.

Председательствующий заколебался. Вроде бы умело подтасованные факты свидетельствовали против старшего лейтенанта, но, с другой стороны, его биография была безупречно чиста. Генерал-майор юстиции помнил, как накануне процесса ему позвонил крупный чин из Министерства обороны и в разговоре мимоходом обронил:

– Приговор должен быть суровым и справедливым. На доследование дело направлять не надо.

Слуга военной Фемиды был человеком старой закалки. Начинал служить еще при зловещем Ульрихе, а потому намеки понимал с полуслова.

Для себя судья определил: «Лейтенант кому-то перешел дорогу. Не я, так мои коллеги его посадят и дадут по полной катушке… Пора на пенсию, совесть покусывать стала».

– Подсудимый, вы признаете себя виновным? – Вопрос задавался ради соблюдения судебной процедуры.

– Не признаю… – последовал ответ.

Лейтенант, теперь уже бывший, спокойно выслушал длинный перечень статей, пунктов, подпунктов.

Опытный законник, председатель сумел-таки смягчить обвинение. Зачлись и прошлые заслуги, и боевые ордена, ибо наплевать на это было все-таки неудобно. В конце концов приговор прозвучал:

– …Семь лет исправительно-трудовой колонии… лишение воинского звания… Ходатайствовать перед Верховным Советом Российской Федеративной Республики о лишении правительственных наград Новикова Виктора Борисовича…

«Эх, были бы эти награды у меня на груди, сам бы сорвал их, швырнул под нос судье!.. – вертелась нелепая мысль в гудящей, словно церковный колокол, голове десантника. – Семь лет лагерей! За что?»

С последним звуком, срывающимся со старчески подрагивающих губ судьи, боевой офицер как бы перешагивал невидимую грань, разделившую два мира.

Там, во втором, были пересыльные тюрьмы, столыпинские вагоны, шмон контролеров и лай сторожевых собак, еда, похожая на помет, хмурые, недоверчивые взгляды сокамерников.

Новиков перешел в иное измерение, пропитанное подлостью, унижениями, тоской и ненавистью.