Глава 5
Ночи Альмиры
Хоть многие люди и боятся боли, но на самом деле она не такая уж и страшная штука, поскольку сама по себе вреда не наносит, а польза от нее какая-никакая есть. Боль можно перебороть, ее можно перетерпеть; если же спазмы да рези частенько жалуют в гости – то даже свыкнуться с ней. С этой точки зрения боль весьма похожа на неугомонного деревенского петуха, голосящего каждое утро. Сначала его кукареканье бесит, затем лишь слегка раздражает, вызывая недовольное ворчание желающих еще недолго понежиться в постелях, а затем лишь служит сигналом о наступлении утра. Так и боль. Она всего лишь дело привычки и хороший учитель, чьи упражнения формируют навык, как держать себя в руках и воспринимать происходящее с тобой без эмоций, с отрешенным безразличием.
Дарк осознал, что жив, когда его непослушное тело забилось в конвульсиях, и от ног до головы прокатилась волна сильных болевых ощущений. На этот раз подавить зарождавшийся в груди крик оказалось гораздо проще, чем когда он провалился в подвал. Боль пока еще не стала для моррона всего лишь сигналом, но процесс ее восприятия шел по верному пути. Тело промучилось всего несколько кратких секунд, а затем неожиданно быстро наступили приятное расслабление в членах и душевное спокойствие. Даже церковные колокола, возвещавшие горожанам о наступлении полночи, не смогли вывести очнувшегося Аламеза из состояния блаженной умиротворенности, плавно перетекшей в флегматичную задумчивость.
«Вот и полночь, значит, я провалялся в беспамятстве семь-восемь часов… – констатировал Дарк, но затем усомнился в неоспоримости этого, казалось бы, явного факта. – А может, больше… гораздо больше? Может, я опять пропустил несколько дней, месяцев или лет?!»
Увы, на этот вопрос сразу было не ответить, поэтому моррон решил отложить его выяснение до более благоприятного момента, который должен был наступить скоро, очень скоро, а пока же задался размышлением на иную тему.
«Интересно, сильно ли я пострадал? Падение с крыши помню, а вот потом пустота… Удар о землю тут же отключил сознание. В каком же состоянии я сейчас, могу ли двигаться и где нахожусь? Мертвецы, а я уж точно выглядел как настоящий труп, не залеживаются посреди города на мостовой… Куда же меня отнесли, что со мной сделали, где я теперь: под землей в могиле, в реке или на той мерзкой свалке, а вокруг бегают жирные крысы?!»
Гадать и строить предположения можно долго, но куда вернее просто не побояться открыть глаза и узреть правду, какой бы горькой она ни оказалась. Так Дарк и поступил, за что тут же был вознагражден судьбою. Его участь оказалась не такой уж и печальной, как он рассчитывал, а все благодаря врожденной лени, отсутствию брезгливости и неприхотливости в быту обитателей Старого города.
Первое, что увидел моррон, открыв глаза, было небо… черное, звездное небо, оповестившее своим присутствием перед взором очнувшегося, что его не закопали и не потопили в реке, как слепого кутенка. Слабость сковала туловище и конечности, покоившиеся на чем-то мягком и неровном. Подняться Дарк пока не мог, но зато шевелились пальцы, а это уже был хороший знак. К счастью, ноющая шея все же двигалась. Сначала Аламез легонько покрутил головой, пытаясь осмотреться, но поскольку с обеих сторон ничего, кроме лоскутов сырой мешковины, не увидел, ему пришлось приложить чуть больше усилий и приподнять голову, которая тут же закружилась, как только затылок оторвался от земли.
Вокруг была грязь, пожухшая зелень, куски гниющей материи, обломки, объедки и еще много всякой непонятной гадости, над которой бойко кружились не спящие даже по ночам мухи. Невдалеке выискивали в отходах съестное несколько тощих, плешивых собак. Оголодавшие и озверевшие куда сильнее волков, бездомные дворняги непременно потрапезничали бы им и насытились бы на много недель вперед, да только запах крови моррона, видать, пришелся четвероногим бездомным не по вкусу. Он пугал, вызывал трепетный страх у всех без исключения животных, в чем, собственно, минусов не было, но был огромный плюс – пока Дарк находился в беспамятстве, никто не растерзал его плоть, не обглодал кости и не попытался выклевать глаза.
Стоило лишь Аламезу пошевелиться, как помойные псы тут же поджали хвосты и, трусливо заскулив, шустро покинули столовую под открытым небом, где, скорее всего, находилось еще много чего, по их мнению, съестного и лакомого. Дарк сделал над собой усилие, кое-как поборол одолевающую его слабость и сел. На большее он еще был неспособен. Первый же беглый взгляд на окрестности мгновенно воссоздал картину происшедшего в часы, проведенные им в беспамятстве. Дом, с крыши которого его столкнули, находился совсем рядом, в каких-то пятнадцати-двадцати шагах. По правую руку возвышалась выщербленная и покосившаяся стена сарая без двери и большей части крыши, а по левую – простирался пустырь, превращенный жителями окрестных домов в вечно гниющую, источающую зловоние свалку.
Когда его мертвое тело нашли, а, скорее всего, произошло это не сразу, обитатели дома решили не звать стражников, поскольку подозрение в убийстве могло пасть и на них. Обычно блюстители порядка редко ломают голову над преступлениями долее нескольких дней, а уж если злодейство было совершено в бедняцком квартале, то утруждаются розысками не более получаса и отправляют на виселицу первую же попавшуюся под руку подозрительную личность.
Боясь слепого возмездия правосудия и вспомнив народную мудрость «Не буди лихо!», горожане взялись уладить дело по-тихому. Жители дома быстренько обшарили окровавленные одежды и, присвоив все ценное, оттащили труп подальше от собственных окон. Тем самым они не только оберегли себя от незаслуженного наказания за несовершенное преступление, но и избежали ежедневных мучений от вдыхания смрадных паров разложения и от вида гниющего мертвяка. Конечно же, бедняки не побрезговали обчистить карманы бездыханного тела, но, к счастью, побоялись запачкаться кровью и не полезли за пазуху, так что пяток золотых монет да трофейные бумаги при Дарке все же остались, правда, толку от последних не было уже никакого. Пропитавшуюся кровью грамоту не покажешь стражнику, поскольку доказать, что кровь твоя, а не убитого тобой истинного владельца, невозможно. К тому же что можно прочесть, когда кровь перемешалась с чернилами? Это уже, выходит, не документ, не казенная бумага, а абстрактная зарисовка на кровавую тему пьяного марателя холстов.
Немного погоревав над испорченными свитками, Аламез выбросил их, а затем сделал попытку встать, но онемевшие, то и дело сводимые легкими судорогами ноги пока не слушались. Как ни прискорбно, но какое-то время моррон был вынужден обождать, страдая в царстве отходов и сопутствующего им зловония. Пока в одеревеневшие колени не вернутся силы, ему не оставалось ничего иного, как развлекать себя рассуждениями, благо что тем для них имелось предостаточно.
Первым делом Дарк попытался определиться во времени и пришел к радостному заключению, что его забытье продлилось всего лишь часы, а не дни и не месяцы. Если было б иначе, то при пробуждении ему пришлось бы выкарабкиваться из-под груды мусора, который боявшиеся стражников куда сильнее, нежели лиходеев, горожане прежде всего сбрасывали бы именно на него. Из этого, бесспорно, приятного факта вытекал еще один актуальный вопрос: «Зачем его воскресили через долгие годы после штурма Великой Кодвусийской Стены, а также сейчас? Было ли его возрождение преднамеренным действом всемогущего Коллективного Разума, почувствовавшего новую угрозу человечеству, или механически закономерным процессом, применимым к любому моррону, таким же естественным для него, как для обычного человека рождение и смерть?»
Как было известно легионерам – и как Дарк уже неоднократно испытывал на себе в течение прошлой жизни, – моррон, слышащий Зов Коллективного Разума, практически бессмертен и мгновенно исцеляется после самых тяжких ран. Процесс восстановления изуродованной плоти длился не долее нескольких секунд. А в обычной жизни «рыцари смерти» мало чем отличались от людей и были весьма уязвимы. Их жизненный путь мог нежданно прерваться не только в бою, но и в обычной пьяной потасовке, если захмелевший драчун не рассчитал силы, вложенной в свой кулак, или в скамью, опущенную на спину противника.
Рана Дарка была, без всяких сомнений, смертельна, а полное исцеление разорванных и расплющенных тканей прошло чрезвычайно медленно, чтобы утверждать, что он исполнял миссию, но слишком быстро для моррона в обычной жизни. Исходя из этого на первый взгляд парадоксального факта, Аламез пришел к выводу, что его воскресили отнюдь не в знак благодарности за прошлые заслуги перед человечеством, а для выполнения нового задания, время для которого пока еще не пришло, но вскоре должно наступить. Мудрый Коллективный Разум не бросал своих верных солдат с марша в бой, он воскресил Дарка заранее специально для того, чтобы тот успел освоиться в мире людей и воссоединиться со своими собратьями. Значит, ему следует торопиться и не затягивать с розыском членов Одиннадцатого Легиона, ведь любую беду легче пережить вместе, а любую задачу куда проще решить, опираясь на плечо товарища. Пока Дарк не продвинулся в поисках, но, с другой стороны, и Зов Коллективного Разума он пока не услышал, что не могло не радовать и вселяло надежду на успех предстоящего предприятия.
Последнее, о чем подумал Дарк, восседая на мусорной куче величественно, как настоящий король на своем золотом троне, и лениво отмахиваясь от назойливых мух, было странное поведение врага; непонятное, противоречивое и алогичное. Сначала вампир лишь следил за ним и даже пустился бежать, чтобы не допустить нежелательного столкновения с объектом слежки, а затем вдруг поменял замыслы и коварно убил, тем самым сведя все свои предыдущие усилия на нет. Смерть Дарка (о том же, что Коллективный Разум так быстро воскресит своего солдата, не знал никто, включая самого Дарка) лишила убийцу возможности узнать, зачем легионер прибыл в Альмиру и почему так неумело попытался привлечь на свою сторону его кровососущего собрата? Его убийца, лица которого Аламез так и не узрел, скорее всего, являлся мужчиной, хотя побиться об заклад моррон не решился бы. Кровосос был хитрым, коварным середнячком, способным не только грамотно организовать слежку, но и, что более опасно, просчитывать быстро меняющуюся ситуацию на ходу и мгновенно находить самые выгодные для него решения. Насторожило Дарка и то обстоятельство, что кровосос стал невидимым днем, когда был слаб, а его дымящейся шкуре и так доставалось от обжигающих солнечных лучей. Все это просто не могло не подтолкнуть к выводу, что Аламезу попался достойный противник, конечно, намного слабее, чем старший вампир, но зато весьма выделяющийся на фоне остальных кровососов среднего возраста. Появление моррона в филанийской столице серьезно встревожило кровососущих тварей, если за ним послали следить не рядового бойца, из чего Дарк пришел к заключению (пока на стадии неподтвержденного предположения), что столичные вампиры замышляют что-то грандиозное и боятся, что их тайные планы слишком рано раскроются.
Когда пребываешь в бездействии, время утомительно тянется; когда же руки или голова заняты делом, то просто не успеваешь соскучиться. Едва моррон мысленно нарисовал пока еще весьма смутный и расплывчатый образ противника, как онемевшие ноги полностью восстановились. В коленях и икрах исчезли напряжение и неприятная тяжесть. Можно было вставать и идти, возникали лишь вполне уместные вопросы: «Куда и как?» Шастать по городу, даже темной ночью, в покрытом сгустками запекшейся крови костюме – верный способ накликать на свою неразумную голову большую беду. Дарка арестовал бы первый же патруль, которых наверняка вокруг тюремной площади расхаживало довольно много. Бумаги же отставного сержанта пришли в негодность, а без них шансов избежать заключения практически не было. Стражники не позарились бы на небывало щедрую взятку в пять золотых, а просто забрали бы монеты и все равно отвели бы его в тюрьму, знакомиться изнутри с которой Аламезу совсем не хотелось.
К счастью, проблему с плачевным внешним видом можно было быстро решить, ведь Дарка выкинули на свалку, где полным-полно всякого хламья да тряпья, хоть и жалкого, но зато не окровавленного. Покопавшись в куче хлама чуть долее минуты, Аламез нашел старенький плащ, видимо, когда-то серого, а ныне из-за многочисленных пятен и разводов непонятно какого цвета. Облачаться в него было неимоверно противно, но, в отличие от убийства, нечистоплотность не считалась в Филании преступлением. Грязного, дурно пахнущего и отвратно выглядевшего бродяжку служители порядка не повели бы в тюрьму, а, скорее всего, даже сапогом пнуть побрезговали бы. Свисавшие длинными, перепутавшимися и слипшимися между собой окровавленными паклями волосы Дарк небрежно завязал на затылке пучком, а затем спрятал их под тошнотворно пахнувший капюшон, к которому намертво приклеились несколько протухших рыбьих ошметков. Однако это была еще не самая неприятная процедура в ходе вынужденной маскировки. Под конец моррону пришлось умыть окровавленное лицо в мерзкой луже, состоявшей в основном из слитой после помывки жирных котлов воды и собачьей мочи. В результате таких издевательств над собой Дарк был застрахован от ненужного внимания представителей власти; после такой ванны к нему уж точно не приблизился бы ни один страж порядка.
Теперь дело было за малым – моррону оставалось только решить, куда же направить стопы? Вообще-то выбор был большим, но телесная слабость, усугубленная окровавленной одеждой и отсутствием оружия, заметно ограничила возможные варианты действий, а если говорить начистоту, то практически свела их всего к двум. Дарк мог пойти на север и вернуться в «Хромой капрал», чтобы подкрепиться и послать кого-нибудь из слуг к портному за новой одеждой; или отправиться в юго-западную часть острова для встречи в кабаке «Последний приют» с торговцем оружием и прочими незаконными товарами по имени Грабл. По словам наведшего его на контрабандиста хозяина «Капрала», делец как раз сейчас, после наступления полуночи, должен находиться там.
Наверное, было бы правильней выбрать первый, безопасный вариант, но душа моррона жаждала действий и хоть какого-то положительного результата. Аламез корил себя за медлительность, ведь вскоре должен наступить уже третий день его пребывания в Альмире, а он так и не продвинулся в поисках собратьев. В результате недолгих, но интенсивных раздумий рассудительность в который раз проиграла схватку жажде активных действий. Не желая терпеть еще целые сутки до встречи с торговцем, моррон направился на юг. Сначала ему следовало дойти до церкви, а затем свернуть направо и погрузиться в невзрачный мирок самых убогих и опасных во всем Старом городе трущоб: ведь из разговоров, случайно услышанных им на тюремной площади, Дарк узнал, что именно там находится гнездо самого отпетого воровского отребья.
* * *
Предположение насчет поведения стражников подтвердилось, как только моррон вышел на площадь перед тюрьмой. В поздний час Старый город как будто вымер. Даже птицы не летали над рекой, а из всех звуков слышалось лишь похлопывание плохо запертых ставень и вторящий ему скрип виселиц, на которых раскачивались под порывами ветра догнивающие мертвецы. Куда ни кинь взор, не было видно ни одной живой души, кроме разве что блюстителей порядка, лениво расхаживающих между эшафотом и зданием правосудия. Но стоило лишь Дарку пройти двадцать-тридцать шагов на юг, в сторону того самого рынка, на котором он так удачно изобразил вора-альтруиста, как из-за пустых торговых лотков показались три фигуры в блестящих в лунном свете шлемах и кирасах.
Темнота и отсутствие на площади вдали от тюрьмы уличных факелов сыграли с патрулем злую шутку. Дремавшие на лотках стражники услышали шаги и увидели, что кто-то в их сторону движется, но не смогли издалека разглядеть, что это всего лишь мерзкий нищий, шастающий по ночному городу в поисках теплого закутка, в котором можно удобно пристроиться, чтобы поспать. Если бы Дарк попытался скрыться, а такая неразумная мысль промелькнула в его голове, солдаты тут же кинулись бы в погоню, даже не понимая, что преследуют того, с кого нечего взять и о кого и руки-то марать не следует. Однако моррон вовремя преодолел подсознательное стремление задать стрекача и продолжил спокойно идти на сближение с патрулем. Когда же дистанция сократилась до десяти шагов, опасность ареста, как и предполагалось изначально, сама собой отпала. Стражники рассмотрели его пестрый маскарадный наряд; чертыхнулись, выругались и пошли прочь, запустив с расстройства во встревожившего их чуткий сон босяка огрызком червивого яблока. Надо сказать, что метали блюстители порядка довольно метко. Недоеденный как червяками, так и людьми снаряд попал точно моррону в висок, что вызвало дружный хохот метателя и его дружков.
Кровь вскипела в жилах оскорбленного Дарка, но мгновенно остыла. Нищие привычны к унижениям, поскольку их не считают за людей, и раз уж он взялся исполнять роль бездомного, бесправного скитальца, то нужно было довести ее до конца, тем более что в отмщении не было смысла. Да, он, наверное, смог бы справиться со стражниками, даже не имея при себе ни кинжала, ни меча. Он мог бы нарушить филанийский закон, устроив трепку его блюстителям, но что это дало бы, кроме возможных нежелательных последствий и впустую потраченного времени? К тому же сильный человек отличается от безвольной тряпки не количеством монет в кошельке, не наличием почета да имущества, а тем, что делает то, что хочет делать, а не то, к чему его вынуждают!
Дарк решил не начинать драку, которая была ему не нужна, и стерпел оскорбление, тем самым повел себя формально как типичный житель Альмиры, привыкший пресмыкаться перед облеченными силой да властью. Естественно, что стражники тут же потеряли к нему всякий интерес и, немного опечаленные, что презренный бродяжка не развеселил их своими возмущенными выкриками, побрели досматривать сны.
Беспрепятственно миновав площадь, Дарк вышел на узкую, прямую улочку и уже через пять минут неспешного шага оказался на другой площади, куда более красивой и гораздо лучше освещенной. Здесь не было такого огромного открытого пространства, как перед совмещенной с судом тюрьмой, но зато по самой середине возвышалось небольшое, но от этого не менее величественное строение храма. Идеально ровные стены церкви устремлялись в небесную высь и плавно перетекали в шарообразный купол, вместо шпиля по центру которого красовался непропорционально огромный, в три человеческих роста, символ индорианской веры. Священники не поскупились на обустройстве и этой земной обители святого Индория, хоть церковь в основном посещали бедняки, от которых смешно было ожидать солидных пожертвований. Говоря языком торговли, индориане «держали марку», и благодаря их стараниям единственная церковь на весь Старый город выглядела как дорогая жемчужина, случайно закатившаяся в кучу навоза.
Дарк ненадолго задержался перед фасадом красивого здания, оформленного в нежных, золотисто-голубоватых тонах, а затем пошел дальше, сменив направление с южного на юго-западное. Посещение храма входило в планы моррона, но его интересовали отнюдь не блаженные мгновения единения с высшими силами и уж тем более не заунывные проповеди, читаемые монотонными, усыпляющими все живое голосами. Ему нужно было втереться в доверие к одному из священников, которых, несмотря на открытые двери церкви, в поздний час внутри явно не было. Конечно же, Дарк не знал ни структуры чуждой ему с рождения Индорианской Церкви (поскольку был воспитан на канонах Единой Веры), ни ее иерархии, ни особенностей отношений между служителями Небес. Однако ему почему-то казалось, что ее основополагающие принципы очень близки с армейскими, а значит, оплот Веры в Старом городе, несмотря на его внешнюю красоту и величие, являлся всего лишь местом для ссылки священников-штрафников с Острова Веры.
Бывших священников вообще не бывает, как и бывших вельмож! Это солдат может покончить со службой и стать мирным землепашцем, а граф даже в нищете останется графом, и святому отцу, сколько бы он ни нагрешил с молоденькими прихожанками, сколько бы ни присвоил монет из пожертвований, никогда не позволят отречься от духовного сана. Его сошлют в монастырь или отправят навеки в место, подобное этому, но не разрешат вернуться в суетную мирскую жизнь, дабы он за лишней кружкой вина не разболтал бы мирянам, чего не следовало.
Аламез был уверен, что священники, проповедующие в Старом городе, – такие же низы духовного общества, как и их бедняцкая паства. У любого попавшего сюда святого отца уже не оставалось шанса загладить провинности и вернуться на Остров Веры. А в глубинах его не совсем праведной души, тихо посапывая, дремало вполне естественное желание прикарманить солидную сумму церковных деньжат и провести остаток своих земных дней где-нибудь подальше от опостылевшей столицы в приятном грехопадении и достатке. На этом потаенном желании можно было хорошо сыграть, а Дарк даже знал наизусть подходящие «ноты», но заняться сбиванием святого отца с пути истинного собирался чуть позже, например в течение следующего дня, если, конечно, своенравной судьбе вдруг не вздумается подкинуть ему очередной неприятный сюрприз.
А сейчас моррона поджидали темные, грязные улочки, по сравнению с которыми все, что он видел до этого момента в Старом городе, казалось образцом порядка и чистоты. Но лишь бездельники вечно расхаживают в чистых-пречистых нарядах и блестящих сапогах. Тот же, кто вершит дела и судьбы, не боится вступить в грязь и не придает значения тому, что порой от его взопревшего, давненько не мытого тела не очень приятно благоухает. Ему просто некогда задумываться ни о своей внешности, ни о мнении других, поскольку голова все время занята совершенно иными мыслями, да и у рук находятся дела поважнее, чем бесконечная стирка, помывка, штопка и глажка.
* * *
Приятно, когда люди не врут и не приукрашивают действительность, которая на самом деле выглядит мерзко и ужасно. Старик Фанорий, тщедушный хозяин «Хромого капрала», весьма точно подметил, что заведение «Последний приют» находится между двумя свалками и что мимо него никак не пройти, но почему-то постеснялся уточнить, что кабак с весьма символичным названием на юго-западе острова и сам является частью помойки, то есть гармонично вписывается в жалкое, зловонное окружение, навевающее мысли о бренности бытия.
Изначально, то есть когда-то давно, добротно построенное двухэтажное здание лет пятьдесят не знало ремонта и в результате превратилось в полнейшую противоположность – убогое, обветшавшее строение, заходить в которое казалось крайне опасно. Заваливающиеся в разные стороны, испещренные узорами глубоких трещин стены должны были уже давно обвалиться, но хитроумный хозяин, пожадничавший на ремонте, подпер их по бокам толстыми бревнами, которые хоть и гнили от сырости, но до полного превращения древесины в труху было еще далеко. Над перекошенным дверным проемом, принявшим со временем форму перевернутой, неправильной трапеции, болталась на ржавых, скрипучих цепях выцветшая, но раз в несколько лет подкрашиваемая вывеска, истинный возраст которой уже не определить, как, например, у женщины, переступившей порог семидесяти лет. Моррон не исключал, что мастер-столяр вырезал на потрескавшейся от времени и регулярной перекраски древесине неровные, отличающиеся как по наклону, так и по размеру буквы еще задолго до того, как он, Дарк Аламез, появился на свет. Покатая крыша, из которой по самому центру одиноко торчала печная труба, была, пожалуй, самой ухоженной частью постройки, и то лишь потому, что, какой бы сброд ни собирался внутри, ему все равно не нравится, когда на головы льются холодные ручейки дождевой воды или плавно опускаются снежинки. Скорее всего, в последний раз черепицу перекладывали года три-четыре назад. Сразу было заметно, что мастер старался, однако его немалые усилия и профессиональные навыки смогли лишь частично компенсировать низкое качество раздобытого по дешевке материала, день за днем растрескивающегося под лучами солнца, а затем претерпевающего омовения дождевой водой. Выглядели покосившиеся ряды деформированных черепиц совсем некрасиво, да и подлая вода очень скоро нашла бы в них маленькие бреши.
Неизвестно, кому первому пришло в голову сваливать пищевые отходы и всякий отслуживший свой век хлам прямо под стенами кабака: нерадивому хозяину, обиженным на плохую еду посетителям, небрезгливому повару или мстящим скупердяю-владельцу за мизерное жалованье разносчикам блюд, но выросшие по бокам разваливающегося строения мусорные кучи неимоверно разрослись как ввысь, так и вширь. С первого взгляда они казались точными копиями той мерзкой свалки, которую Аламез видел на площади перед тюрьмой, однако если присмотреться к грудам хлама, то три существенные отличия удалось бы найти.
Во-первых, в ставшей со временем почти однородной массе отходов не было видно гниющих фрагментов человеческих тел, что уже радовало и как-то успокаивало. Во-вторых, живность, крупнее мух, букашек да червей, в зловонном завале не водилась. Наученные горьким опытом, крысы побаивались добывать пропитание вблизи от кабака, поскольку дюжина-другая из них уже стала трапезой неразборчивых в еде посетителей, поданная под видом отварной баранины или свиного жаркого. Стоило лишь Дарку подумать об этом, как в животе зловеще заурчало, а в голове промелькнуло весьма прагматичное предположение, которое вызвало бы у подавляющего большинства людей рвоту, а его лишь позабавившее: «А что, если хозяин нарочно захламил двор этой вонючей дрянью? Устроил себе под боком что-то вроде охотничьего угодья… И выгодно вышло, и не хлопотно! Богачи-гурманы к нему в гости не жалуют, а нищета городская мяско не чаще раза в месяц поклевывает, так что свинину от крысятины ни за что не отличит. Так во все времена, наверное, было: у кого кошель пуст, для того и кузнечик мясо!»
Третье отличие не было столь омерзительным, как второе, и могло даже показаться смешным. На грудах мусора, справа и слева от кабака, лежало несколько человеческих тел: не бездыханных, но мертвецки пьяных. Видимо, тех, кто не рассчитал с пойлом, незаслуженно именуемым в заведениях подобного рода вином, и свалился под стол, прислужники вытаскивали волоком под открытое небо и отнюдь не на свежий воздух. Судя по количеству «отдыхавших» тел, иногда ворочающихся в зловонной массе, недавно пополнившейся содержимым их желудков, эта ночь была не самой удачной. Дарк предположил, что зал заведения, в которое он сейчас собирался войти, по крайней мере наполовину пуст. Это было и хорошо, но в то же время и плохо. С одной стороны, чем меньше народу собралось внутри, тем быстрее он нашел бы торговца оружием и тем спокойней бы с ним переговорил; но, с другой стороны, в мало заполненном зале почти невозможно избежать нежелательного внимания любителей послушать чужие речи и влезть в чужие дела.
До дверной ручки было страшно дотронуться, настолько она была липкой от грязи. К сожалению, на помойке, где Дарк очнулся, не нашлось подходящих ему по размеру, целых и относительно чистых хотя бы изнутри перчаток, так что на пороге кабака возникла непредвиденная заминка. Ладони моррона, конечно же, не были образцом чистоты, но пачкать их совсем уж не хотелось.
Как назло, никто из посетителей, чьи тихие голоса доносились изнутри, несмотря на поздний час, не собирался покидать заведение, ну а лакея у двери кабака для бедноты, естественно, не имелось, поэтому Аламезу пришлось рассчитывать исключительно на свои силы при преодолении этого, внезапно возникшего у него на пути препятствия. Самым простым казалось обмотать вокруг руки плащ и через его сукно дотронуться до ручки, на которой вот-вот могла завестись плесень и какая-нибудь мелкая, паразитирующая на экскрементах живность. Однако ткань плаща была немногим чище куска дерева, да и плащ от такого обращения мог бы порваться, и тогда глазам посетителей очень несвоевременно предстали бы окровавленные одежды моррона.
«Голь на выдумки хитра», а уж если этой «голи» исполнилось более двухсот лет, то просто виртуозна в подборе неординарных решений. Не став искушать судьбу и испытывать на прочность и без того потрепанный плащ, Аламез ослабил тесемку почти под самым кадыком и оторвал от окровавленного камзола довольно большой лоскут, который тут же намотал на руку, имитируя неумело наложенную повязку на порезанную ладонь. Вид окровавленной тряпки на руке не вызвал бы подозрений, да и запекшаяся на ней кровь не привлекла бы внимания вампиров. К тому же альмирские кровососы считали Аламеза на какое-то время обезвреженным, если уж не убитым, и в ту ночь наверняка за ним не следили, а уж если кто из них совершенно случайно и оказался бы поблизости, то ни за что не учуял бы опасного запаха. Как ни парадоксально, но мерзкое зловоние, источаемое кучами нечистот, было самым верным и пока что единственным союзником Дарка.
Дверь открылась туго, чего в принципе стоило ожидать, поскольку ее петли совсем проржавели, а вот зрелище, в следующий миг представшее за ней, приятно удивило моррона. Зал кабака неожиданно оказался чистым и даже без слоя липкой грязи на полу. Обстановка была хоть не роскошной, но весьма и весьма приличной, да и народец, собравшийся внутри, в отличие от него самого, никак не походил на нищенствующих босяков. Одним словом, ужасная обертка ничуть не соответствовала вкусному лакомству под названием «Последний приют».
– Эй, заморыш, ты, случаем, ничего не перепутал?! Здесь не подают! – прокричал через весь зал грозно нахмуривший брови корчмарь, явно недовольный появлением такого посетителя.
– Нет, не перепутал, – покачал головой Дарк и показал хозяину заведения заранее приготовленную, зажатую в кулаке золотую монету, подтверждающую его платежеспособность.
– Проходь! – сменил гнев на милость сердитый толстяк. – Дверь плотнее закрой, вонь впущаешь, да и тряпье свое снаружи оставь, уж больно оно смердюче!
– Стерпишь, – невозмутимо возразил Аламез, плотно закрыв за собой дверь, но не собираясь расставаться с верхней одеждой, с дурным запахом которой сам уже свыкся.
Каким-то непостижимым образом (явно не обошлось без колдовства!) тошнотворное амбре с помойки не проникало внутрь довольно приличного заведения, способного посоревноваться по чистоте и уюту с хорошим трактиром, в который охотно и без брезгливых выражений на лицах захаживают даже состоятельные купцы. Но больше всего Аламеза поразил контингент посетителей, каждого из которых можно было бы без труда представить сидящим за решеткой. В дальнем, едва освещенном углу о чем-то шепталась группка воров, не побоявшихся открыто разложить на столе среди ложек, мисок и кружек набор инструментов для взлома замков. Справа от них одиноко трапезничал невысокий лысый мужчина, род занятий которого не вызывал сомнений. За звонкую монету он лишал жизни других и при этом нисколько не страдал угрызениями совести, по крайней мере ее слабые позывы ничуть не портили его отменный аппетит. Остальные посетители так же сильно походили на тех, кто вряд ли доживет до старости и рано или поздно да окончит свою жизнь с распоротым брюхом в сточной канаве или болтаясь на виселице. Сомнений не было: Дарк угодил в самую клоаку, в разбойничий и воровской притон, где не жаловали посторонних посетителей, тем более тех, кому взбредало в голову перечить хозяину и демонстрировать свой непокорный нрав.
– Чаго-о-о-о?! – взревел мгновенно рассвирепевший корчмарь, внушительными габаритами лишь немногим уступающий бычку-трехлетке. – Да ты щас!..
Аламез не дослушал угрозы, начало которой было исполнено многообещающе и весьма убедительно. Быстро пройдя через весь насторожившийся зал к стойке, моррон распахнул на ходу плащ, но сделал это очень аккуратно, чтобы никто, кроме побагровевшего лицом хозяина, не увидел окровавленных одежд.
– Так ты по-прежнему настаиваешь?! – со зловещей ухмылкой переспросил Дарк, гипнотизируя быстро притихшего корчмаря тяжелым взглядом из-под надвинутого на самые брови капюшона.
– Чаго, спрашиваю, надоть? – не заискивающе, но с уважением в голосе спросил корчмарь, которого, видимо, уже перестали волновать дурные запахи, исходившие от плаща и быстро распространяющиеся по всему заведению.
– Грабла видеть хочу, – вкрадчивым шепотом произнес моррон, не знающий местных особенностей и боящийся совершить непростительную ошибку.
– Пошто он те? – полюбопытствовал в полный голос верзила, не считавший этот вопрос настолько важным, чтобы о нем шептаться.
– А пошто те о том знать? – ответил вопросом на вопрос Аламез, быстро перенявший манеру общения в воровской среде, где не приветствовался пустой интерес.
– И то верно, – довольно хмыкнул корчмарь, видимо приняв Дарка за приезжего убийцу или разбойника, то есть за коллегу по грязному и опасному промыслу. – Вон он, в углу пиво хлещет!
Стол, на который кивнул толстощекий детина, определенно совмещавший бытность хозяина с работой вышибалы в собственном заведении, находился в укромном закутке, и большую его часть скрывала зачем-то установленная посередине зала стенка. Аламез пока не увидел нужного ему человека, но все равно направился к столу, уверенный, что корчмарь его не обманул. Одежда в крови и бесстрастный, ничего не выражающий взгляд исподлобья – лучшая защита от глупых шуток!
За столом, прислонившись спиной к той самой стенке, важно восседал невысокого роста, крепкого и немного тучноватого телосложения мужчина, внешне напоминавший мелкого, но удачливого торговца, получавшего в последнее время очень выгодные заказы ремесленника, складского учетчика или иного, тесно связанного с торговлей человека, привыкшего к уважению и достатку. Скуластое, слегка пополневшее с годами лицо, окаймленное короткой, аккуратной бородкой, сразу говорило о том, что его владелец – человек волевой и не привыкший тратить время на глупости. Рукава явно не по статусу простоватой рубахи Грабла были засучены почти до самых плеч, выставляя на всеобщее обозрение и восхищение толстые, мускулистые руки, какие ранее моррон видел лишь у гномов. Однако контрабандист был слишком высок для выходца из подземелий Махакана, да и черты лица казались уж слишком утонченными и правильными для бывшего горняка.
– Вали! – жестко произнес Грабл, как только Дарк подошел к его столу и лишь собирался открыть рот.
– Дельце одно имеется, – не обратил внимания на холодный прием Аламез и хотел было присесть, но нога Грабла быстрым и сильным ударом выбила табурет всего за долю секунды до того, как Дарк на него опустился бы.
Примерно девять из десяти человек, с кем когда-либо проделывали подобный фокус, валились на пол под дружный хохот присутствующих. Однако в случае с Дарком раздались лишь смешки, и то быстро смолкли. Моррону удалось удержаться на ногах, но на несколько мгновений он застыл, полуприсев с оттопыренным задом. Разве такое могло не развеселить потягивающих за соседними столами винцо? Всего один-единственный суровый взгляд заставил весельчаков смолкнуть, а вновь выпрямившийся в полный рост моррон сделал вторую попытку завести неудачно начавшийся разговор.
– Я от Фанория, – зашел с другого конца Аламез.
– Ну и что с того? – флегматично пожал плечами контрабандист, недовольный тем, что ему мешают расправляться с содержимым кружки.
– Говорю же, дельце имеется, – проявил завидное терпение Дарк.
– Эх, совсем старина Фанорий из ума выжил, – тяжко вздохнув, проронил Грабл, причем обращаясь не к собеседнику, а к своей кружке. Всякую имперскую шваль ко мне присылает. Говорил же ему тыщу раз: я с имперцами дел не имею!
– До сих пор, возможно, и не имел, а сейчас придется! – не выдержал Дарк, не видя смысла и далее терпеть пренебрежительный тон и откровенные оскорбления. – Времени у меня мало, и я не люблю тратить его впустую! И коль уж я до этого притона добрался, так ты меня выслушаешь и что нужно исполнишь! А если дурака валять не прекратишь, я тебя стражникам выдам!
Угроза прозвучала негромко, но по всему залу прокатилась волна недовольного перешептывания. Большинство воров обладает отменным слухом, по возможностям восприятия почти столь же чутким, как обоняние вампиров. В жизни Дарка еще не бывало, чтобы он так быстро нажил столько врагов, а может, и бывало, но только память не сохранила этого неприятного воспоминания.
– Эх, парень-парень, – без капельки злости и даже с искренним сочувствием в голосе произнес торговец запрещенными товарами, почесывая бородку и печально покачивая головой. Не те слова, не в том месте! Советую перед уходом напиться. Когда в стельку, говорят, не так больно на нож напарываться…
В словах похожего на гнома-переростка контрабандиста был смысл. Действительно, Дарк почувствовал, что почти весь зал проникся к его персоне откровенной неприязнью. Здесь бы ему вряд ли что сделали, но стоило ему лишь покинуть «Последний приют», как нашлось бы с дюжину желающих совершенно бесплатно, исключительно ради собственного удовольствия, отправить его в последний путь. Единственное, что оставалось моррону, – это убедить собравшихся в «Последнем приюте» воров, убийц и разбойников, что он им не по зубам; вынуть из их злодейских душ ненависть и вселить туда страх, тем более что верный способ для такой неравноценной замены имелся. Дарку нужно было всего лишь показать присутствующим то, что он уже долее часа скрывал под плащом. Негативное же отношение городских лиходеев к страже было лучшим гарантом, что на него не донесут, по крайней мере без особой надобности…
– Ага, охотников-то завсегда много находится, – зловеще рассмеялся Аламез, небрежно сбросив на пол скрывавший его тайну плащ, – да только кишка у них тонка оказывается. Я знаю… сам проверял!
Полторы дюжины пар глаз одновременно расширились, когда им предстали драные штаны и камзол, покрытые потрескавшейся коркой запекшейся крови. Никому и в голову не пришло, что это кровь стоявшего перед ними человека, а не жизненная влага, выпущенная им из жил врагов. Для усиления и без того шокирующего эффекта Аламез распустил собранные на затылке в пучок волосы и вызывающим взором обвел мгновенно притихший зал. Когда же окровавленные, все еще липкие волосы коснулись плеч и лба, Дарк из обычного, несдержанного на язык глупца превратился для воровского собрания в не знавшее пощады божество войны и убийства, принявшее недавно кровавую ванну и случайно позабывшее обтереться полотенцем.
– Во оно как! – многозначительно хмыкнул Грабл, смотревший теперь на просителя совсем иными глазами. Значица, ты того… боец… Ну и што ж те надоть?
– Оружие и одежду, – по-армейски четко заявил Дарк, несказанно обрадованный не только тем, что разговор наконец-то вошел в нужное русло, но и тем, что ему уже не придется вновь облачаться в грязный, изрядно провонявшийся плащ.
– А с деньжатами как? – вопросил Грабл, решивший сделать-таки исключение и поторговать с имперцем.
– Водятся!
– Вот и славненько, а то я в долг не даю и услугами не принимаю. Я и сам кого хошь, если што, упокою! – заявил контрабандист, ухмыляясь. – Ладно, пошли! Нечего народец кровякой пужать, а то не ровен час стошнит еще кого на соседа… мордобоюшка начнется! Мы ж людишки спокойные тута собрались, нам подобного дерьмеца здеся не надоть!
Грабл чинно и важно поднялся из-за стола и, подав Аламезу рукой знак следовать за ним, вразвалочку прошествовал почему-то не к выходу, а к двери, ведущей в подсобные помещения. Только сейчас моррон догадался, что беседовал не с завсегдатаем, а с настоящим хозяином заведения, считавшим, однако, что у него имеются куда более важные дела, чем денно и нощно надрываться за стойкой, разливая посетителям пиво.