Поминутно сверяясь с планом, нарисованным Аленой Сельвинской, Кремер разыскивал театр. Посещать театры ему доводилось не часто, и он понятия не имел, где большинство из них находится и как называется. Сейчас он шел по Москве как по незнакомому городу, но все же добрался куда следует.

Массивная дверь служебного входа, снабженная бронзовой ручкой, отполированной тысячами прикосновений, неохотно впустила Кремера, обиженно толкнув в спину. Он представился старушке вахтерше, и строгий взгляд ее потеплел.

– Да, да, Алена оставила вам билет… Вот он. – Вахтерша протянула Кремеру конверт.

Пьеса оказалась русской, современной – фамилию авторши Кремер не запомнил, – и, как следствие, совершенно ужасной. Алена играла нервную, истеричную даму. Весь первый акт она беспрерывно орала то на мужа, то на отца, а к концу второго акта выяснилось, что она и не истеричка вовсе, а просто у нее такой богатый духовный мир. Зал проводил этот шедевр аплодисментами в положении стоя – вероятно, от радости, что все довольно быстро закончилось.

На улице у служебного входа Кремер закурил в ожидании Сельвинской. Она появилась позже всех, в неописуемом лиловом костюме, но ей шел и этот ночной кошмар модельера.

– Сережа! – Она помахала рукой. Кремер приблизился.

– Добрый вечер, Алена.

Они неторопливо зашагали рядом.

– Тебе понравилось?

– Ну… – Он изобразил настолько неопределенный жест, что его можно было толковать как угодно.

– Нет? – Она пыталась заглянуть в его глаза.

– Алена, я не театральный критик. Я ни черта в этом не смыслю.

– Но ты работаешь в кино.

– Трюкачом. И не просто трюкачом, а с узкой специализацией. Шоферюга я, мэм, шоферюга!

Она заразительно засмеялась:

– Ладно, шоферюга. Надеюсь, я все же не настолько разочаровала тебя, чтобы ты отказался проводить меня до дома.

– Как прикажете, мэм. На метро?

– Метро? – удивилась актриса. – Ты приехал на метро?

– Я не москвич, – пояснил Кремер, – и здесь у меня нет машины. Я из Санкт-Петербурга. Ты не знала?

– Откуда же, – произнесла она, как ему показалось, не вполне искренне. Кремер подумал, что она расспрашивала о нем.

Они остановились перед отливающей перламутром «Хондой» с тонированными стеклами.

– А вот моя машина, – сказала Алена.

– Я за рулем?

– Ни в коем случае! Я люблю водить…

Проехать пришлось всего семь кварталов. Актриса жила в новом шестиэтажном доме необычной радиальной архитектуры, с мозаичным кафелем и цветами в подъезде и на лестничных клетках. Дверь квартиры оказалась стальной, обтянутой красной тисненой кожей, и была оборудована телекамерой и переговорным устройством. Они вошли.

В квартире была только одна комната, огромная, как подземный гараж, – настоящая артистическая студия. Авангардистские плафоны спускались с потолка на витых шнурах едва ли не до пола. Мебель пугала блеском стекла и никеля, в углу находилось подобие барной стойки с тремя круглыми табуретами, а на черной тахте могли просторно разместиться человек десять. Среди разбросанных подушек сидел плюшевый лев, приближающийся к натуральной величине, лапами он обнимал раскрытый ноутбук. Украшением стен служили абстрактные полотна. Камин, правда, был электрический, но совсем как настоящий. Все это великолепие отражалось в уйме зеркал на стенах и потолке. На кухню и в ванную вели узкие арочные коридоры, обложенные натуральным кирпичом. Туда Кремер не заглядывал, но у него не оставалось сомнений, что и там поработал тот же дизайнер-футурист с изрядным приветом. Картину дополнял домашний кинотеатр с плазменным экраном и пишущим DVD-плеером. Круглые аудиоколонки возвышались на поблескивающих штангах во всех четырех углах. Журналы от «Космополитена» до «Плейбоя» и «Роллинг Стоун», компакт-диски, полные и полупустые бутылки с крепостью содержимого не ниже тридцати лежали, стояли, валялись и громоздились не только там, где можно, но и там, где по всем цивилизованным меркам совсем уж нельзя.

– М-да… – только и мог сказать Кремер.

– Нравится? – с ведьминской улыбкой спросила Алена.

– Как тебе сказать… У меня в Северной столице был приятель-художник, он жил примерно в такой же квартире. Он повесился.

– Ну и зануда же ты, Сережка. – Актриса подошла к бару и вытащила квадратную бутылку «Баллантайна». – Сегодня ты не отвертишься. У тебя завтра нет съемки, я узнавала.

– А я и не собираюсь, – усмехнулся Кремер.

Сельвинская скрылась в коридорчике, ведущем в кухню. Кремер бродил по комнате, отодвигая носком ботинка сигаретные пачки и пустые коробки от дисков, небрежно брошенные на палас. Остановился перед книжным стеллажом, пробежал взглядом по корешкам книг. Подбор литературы его несколько удивил. «Жизнь двенадцати цезарей» Светония, история дипломатии в трех томах, «Застольные разговоры Гитлера», Алистер Кроули на английском, дневники Геббельса, маркиз де Сад (академическое издание), «Утро магов» и даже «Майн Кампф» на русском языке. Ни Станиславского, ни Шекспира, ни дамских романов. Сверху на книгах он увидел серый прямоугольник какого-то удостоверения или пропуска. Взял его, развернул. То, что он прочел, удивило еще сильнее. Алена Сельвинская начинала все больше интересовать его.

Она появилась с подносом, уставленным разнообразными экзотическими закусками от киви до ананаса. Кремер едва успел положить пропуск на место.

– Никогда не пробовал закусывать виски ананасом, – признался он.

– Надо же когда-то начинать. – Алена поставила поднос на пол между двумя низкими креслами, нашарила пульт дистанционного управления и включила музыку. Комнату заполнили тоскливые, безгранично унылые тягучие звуки «Джой Дивижн». Да, и музыку она подбирает под стать литературе… По крайней мере, звучит негромко, и на том спасибо.

Кремер скрутил пробку «Баллантайна» и разлил виски в пузатые рюмки.

– За моего храброго спасителя, – провозгласила Алена и залпом выпила. Кремер отпил чуть-чуть. Ни малейшего желания напиваться он не испытывал. Она отправила в рот ломтик ананаса.

– Наливай, наливай, – торопила актриса.

Он наполнил ее рюмку до краев и для видимости капнул в свою, где и так мало убавилось. Они снова выпили в тех же пропорциях. Сельвинская хмелела на глазах.

– Я видел у тебя английские книги, – сказал Кремер. – Ты их запросто читаешь?

Алена довольно заулыбалась:

– Я долго жила в Лондоне. Мой отец служил в посольстве… Там, в Англии, я окончила школу драматического искусства Питера Пайна – тебе о чем-нибудь говорит это имя?

– Ммм… Режиссер?

– Режиссер! – возмутилась она. – Наш Розанов – режиссер. А Питер Пайн – маг театра…

Уже не дожидаясь Кремера, она наполнила рюмку и мгновенно опустошила. Ананас остался нетронутым. Сельвинская нетвердой рукой нащупала в сумочке пачку «Мальборо» и закурила – Кремер предупредительно щелкнул зажигалкой.

– А когда ты вернулась в Россию? – Он тоже закурил.

– Недавно. Папа внезапно умер от инфаркта… Я вернулась…

– И сразу – большой успех?

– Ну, не сразу… – Она надавила кнопку пульта и вернула диск «Джой Дивижн» к началу. – Ты, конечно, не в курсе, шоферюга, но в Москве наш театр ого как котируется… А в кино я попала, в общем, случайно… Увидел один режиссер, неважно кто, так себе… Пригласил… С того началось. Зато теперь я живу, как хочу…

Она бросила Кремеру на колени номер «Искусства кино» со своим портретом на обложке.

– Там статья, взгляни…

Статья состояла в основном из кинематографических и искусствоведческих терминов, но главное Кремер уяснил: Алена Сельвинская – одна из лучших российских актрис и вообще – актриса будущего.

– Вот так, – назидательно сказала она и налила в обе рюмки еще «Баллантайна». – Давай потанцуем, Сережа.

– С удовольствием, только смени музыку, если сможешь дойти.

Алена оскорбленно вздернула подбородок, твердым – может быть, излишне твердым – шагом пересекла комнату и поставила «Историю любви» в исполнении Энди Уильямса.

Они танцевали в немыслимом свете разноцветных плафонов, а Кремер думал о том, как бы не наступить на что-нибудь ненароком, и еще – о пропуске в серой обложке, лежавшем на книжной полке.

Внезапно она всем телом прижалась к нему.

– Возьми меня, – прошептала она.

Кремер подхватил ее на руки, отнес на тахту, уложил и накрыл пледом.

– Тебе хорошо бы поспать пару часов, – как можно мягче произнес он.

– Ну, нехороший Сережка… – пробормотала актриса, уже засыпая. – Свинья какая… Ну и пошел вон…

Некоторое время Кремер смотрел на спящую Сельвинскую, потом направился к выходу.