В полдень Кремер позвонил в санаторий.

– Слушаю, – прозвучал рокочущий бас в трубке.

– Могу я побеседовать с доктором Чарским?

– Уже беседуете, – сочно громыхнул бас.

– Добрый день, доктор, – сказал Кремер. – Моя фамилия Никольский, Олег Александрович. Я недавно приехал из Москвы. Боюсь, у меня серьезные проблемы со здоровьем… В свое время мой друг, Володя Смирнов, советовал именно к вам обратиться, если что…

– Гм… Это вам господин Смирнов посоветовал? Когда же?

Кремер припомнил дату смерти Владимира Смирнова и накинул пару недель.

– Но точной даты я, конечно, не помню, он мне звонил… А разве это важно, доктор?

– Да нет, – протянул Чарский. – Мы очень ценим добрые отзывы пациентов… Но я хотел бы сразу уточнить, не поймите меня превратно, господин Никольский. Видите ли, наш санаторий рассчитан на людей с достатком.

– Деньги у меня есть, – заверил Кремер. – Какие деньги, когда речь идет о здоровье!

– Так… Ну, хорошо. Где вы?

– В гостинице «Альпийский лыжник».

– Я приму вас, Олег Александрович. Когда вам удобно?

– Да хоть сейчас.

– Отлично, – подвел итог Чарский. – Я распоряжусь, чтобы вас встретили. До свидания, Олег Александрович.

Кремер надел темно-синий деловой костюм, серое пальто и шляпу, приобретая таким образом подходящий для небедного человека вид. В санатории его ожидал любезный прием. У него приняли шляпу и пальто, без промедления провели в кабинет Чарского.

Владелец санатория – массивный, вальяжный, лысоватый мужчина лет пятидесяти – лучился солнечной улыбкой. Он вышел из-за стола, шагнул навстречу и с неожиданной в этом рыхлом теле силой стиснул руку Кремера.

– Здравствуйте, Олег Александрович, – чуть приторно, однако в рамках сдержанного достоинства произнес он. – Я и есть доктор Чарский, Константин Дмитриевич.

– Рад познакомиться, доктор.

– Вам повезло, Олег Александрович. Далеко не всех наших пациентов я сразу принимаю лично, да и не все могут стать нашими пациентами. Но друзья господина Смирнова – мои друзья, так что чувствуйте себя как дома.

«Осторожнее, – мелькнула у Кремера мысль, – поменьше о Смирнове. Ведь я ничего не знаю о нем. Одно неверное слово может подвести».

– Ну что ж, Олег Александрович, не будем терять времени, – пробасил Чарский. – Конечно, вы привезли заключения врачей, у которых лечились раньше?

– Раньше я не обращался к врачам, доктор.

– Вот как? Ну, раз так… Посмотрим, послушаем… Расскажете мне поподробнее…

«Снова осторожнее, – подумал Кремер, – ведь о нервных болезнях я тоже не знаю ровно ничего. Чарский в два счета симуляцию разоблачит».

– Доктор, – начал выкручиваться он, – я провел бессонную ночь, не мог уснуть… А сейчас глаза слипаются. Если бы мне отдохнуть немного…

Чарский не стал спорить.

– Как хотите, господин Никольский. Вас проводят в палату. Располагайтесь, отдыхайте. Встретимся позже…

Что-то в поведении владельца санатория настораживало Кремера. Ему казалось, что Чарский ведет себя не так, как полагается врачу по отношению к пациенту. Ни за что на свете он не смог бы сформулировать, в чем заключается эта разница. Но что-то здесь чуть-чуть не так…

– Благодарю вас, доктор.

– Вас проводят в палату, – повторил Чарский и нажал кнопку звонка. В кабинет вошел плечистый детина в белом халате. – Познакомьтесь с доктором Герасимовым.

Кремер смерил доктора Герасимова взглядом. Если тот и получил медицинское образование, то учиться ему явно приходилось в перерывах между раундами боксерских матчей в категории тяжеловесов.

Герасимов (если его так звали) не отличался разговорчивостью. Он молча провел Кремера к двери в самом конце длинного коридора, толкнул ее и удалился. Кремер вошел в комнату.

Здесь царствовал спокойный комфорт. Удобная мебель мягких ненавязчивых расцветок, ванная комната с душем, отделанная голубым кафелем, в спальне напротив кресла – видеосистема. Подбор дисков – в основном видовые ленты о природе, интимно-медитативная музыка вроде Шаде или Астрэд Джильберто. Из фильмов – преимущественно комедии. На высоких и широких окнах прочные стальные решетки…

Кремер поднял трубку телефона.

– Слушаю, – сразу проговорил медоточивый женский голос.

– Мм… Ээ… Будьте любезны, просветите меня насчет ваших порядков в отношении обеда. Я, знаете ли, немного проголодался.

– А что бы вы желали получить, господин Никольский?

– Не знаю… Что-нибудь попроще. На ваш вкус.

– Вам принесут обед, – пообещал голос, и послышался непрерывный сигнал.

Однако полчаса спустя обед еще не доставили. Кремер подошел к двери… Заперто. Вот так сюрприз… Кремер готов был поклясться, что Герасимов не закрывал дверь на ключ, да и замочной скважины снаружи, кажется, не было. Какая-то автоматика. Любопытно, у них принято держать пациентов под замком или персональное внимание проявлено исключительно к особе Кремера? Он поднес к уху телефонную трубку. Ни гудка, ни ответа. Молчание. Похоже, Андрей Викторович, вы сами себя посадили в тюрьму. Неужели все-таки Голдин?

Он подергал решетки, убедившись в их несокрушимости. Закурил, выбрал видеодиск с концертом Эла Джерро, устроился перед телевизором, вытянул ноги. По логике, поведение доктора Чарского будет зависеть от того, точно ли он знает, с кем имеет дело, или только подозревает в общих чертах, что ситуация дурно пахнет. Во втором случае можно ожидать чего угодно – пыток, наркотиков, «сыворотки правдивости»… А чего ожидать в первом случае?

Через два часа Кремер так и не получил обеда. Как невежливо, уважаемый доктор.