В темноте казалось, что вьюга воет тоскливее, чем днем.

В бараке было тихо, кое-кто похрапывал, постанывал во сне, да едва слышно шуршали под полом крысы.

Исправительная колония № 238 спала.

Хотя назвать это сном в привычном понимании было бы не совсем верно. Слишком уж тяжелая, мрачная аура нависла над этим местом. Скорее, лагерь неспокойно, вынужденно притих. Горели сильные прожектора по внешнему периметру, ходили и стояли на вышках часовые, почти по-домашнему светились окна караульного помещения… Покой, казалось бы. Но все же кое-где, и в бараках общего режима, и в камерах строгого, и в некоторых других помещениях, едва слышно струилась потаенная, странная, опасная жизнь.

Заключенный Тропинин неожиданно проснулся и, лежа на спине, прислушался к звукам тюремной ночи. Он не знал, который час, но чувство времени, в неволе обостряющееся, подсказывало, что уже не глубокая ночь, а последнее предутреннее затишье. Где-то начало пятого.

Андрей поежился под жидковатым казенным одеялом. В бараке было, мягко говоря, не жарко: топили ровно настолько, чтобы осужденные не мерзли. Он слегка выругал себя: угораздило же проснуться, терять столь драгоценное время сна! До подъема еще часа полтора, по здешним понятиям – царская роскошь, спи да спи… Давай, зэк Тропинин, постарайся уснуть! Ведь всякий лишний час забытья – минус мертвое время мертвого дома, хоть капелька, да все же полнит чашу, все ближе к возвращению в жизнь!..

Андрей знать не знал, что ждет его за воротами зоны, как ему придется жить, чем заниматься, но он об этом и не думал. Пока у него одна сверхзадача: дожить до конца срока и выйти отсюда.

В самом начале, в первые годы, когда он пытался взглянуть в будущее, оно казалось чем-то нереальным, призрачным, а жизнь сегодняшняя текла словно в серых сумерках. Воистину мертвое время, иначе не скажешь! А теперь вот то прошлое кажется немыслимым: вот так скажи бывалому зэку Тропинину, что впереди восемь лет – это показалось бы ему концом света. А тот серый туман… видимо, он сработал как психологическая анестезия, за что ему спасибо.

Теперь намного легче. Дни текут хоть и однообразно, но привычно, и вот уже за половину срока перевалило… и путь помалу, час за часом, день за днем, ночь за ночью – но туда, в зачет!

В лагерной иерархии Андрей занял самое устойчивое положение золотой середины: был самый рядовой работяга, «мужик» по здешней терминологии. План выполнял, косяков не делал, ни с кем близко не сходился, ни с кем не враждовал. Блатные его не замечали, отверженные приблизиться не смели, а такие же, как он, все понимая, старались не лезть в душу. Жизнь пришла в равновесие.

Странно звучит, но именно так и есть. Худое, бедное, но равновесие…

Ладно! Андрей зевнул. Сон незаметно подкрался к нему. Он закрыл глаза и начал дремать…

Но не суждено было ему сейчас уснуть.

Отчетливо скрипнула дверь. Андрей вздрогнул, и сон разом слетел с него. Вот ведь еще досада! А спустя секунду в дверной проем шагнул человек в форме. И только вот шагнул – предчувствие тут же кольнуло Андрея. И не обмануло.

Ноги в тяжелых берцах гулко протопали прямиком к его кровати. Когда военный вошел в промежуток между нарами, от него так неуютно повеяло морозной стылостью, что Андрея невольно передернул озноб.

Пришедший протянул руку, чтобы встряхнуть лежащего, но Андрей поспешно сказал:

– Я не сплю.

Рука задержалась на полпути.

– А чего это ты не спишь?

– Так. Проснулся чего-то. Бывает.

– Ну, выходит, оно и к лучшему. Осужденный Тропинин?

– Да.

– Ты мне и нужен. Подъем, одевайся. Дело есть.

Андрей отчасти узнал этого типа. Один из контролеров, прапорщик. Недавно служит здесь, меньше года. Но он совсем из другого отряда, какого черта ему от Андрея нужно?..

Ничего подобного, конечно, произнесено не было. Приказ прапора был грубейшим нарушением распорядка дня… но Андрей давно усвоил глубокую жизненную мудрость: в лагере люди в огромной степени выпадают из-под защиты высших сил. Жизнь человека становится случайностью, хрупкой игрушкой… Так что возмущаться, протестовать – Андрей знал по опыту – только хуже себе делать. Будь что будет.

Под ничего не выражающим взором архангела в форме Андрей встал, оделся, натянул бушлат, шапку, валенки.

– Готов? – скучно вымолвил вертухай. – Пошли.

– Куда идем? – все же вырвалось у Андрея.

– Вперед. Руки за спину!

Когда они вышли из барака, пурга остро ударила в лицо.

– Налево, – скомандовал голос сзади.

Андрей послушно повернул налево.

Метель замела все чистейшим снегом. Прямо новогодняя сказка, да и только! Лютая горечь, чуть ли не отчаяние куснула Андрея за самое сердце, но он справился с собой и просто шел по хрустевшей под ногами снежной целине навстречу неизвестности.

Очень быстро он понял, что конвоир ведет его к КПП, контрольно-пропускному пункту – к зданию, где кроме непосредственно проходной располагались караульное помещение, комната свиданий и некоторые административные службы. Ну и зачем туда?..

На миг у Андрея мелькнула сумасшедшая мысль насчет комнаты свиданий, но он вмиг пресек ее. «Чушь! Бред! Даже не думай об этом!» – сказал он себе.

Сказать-то легко, а вот прогнать от себя прошлое – старайся не старайся…

Оно всплывает в памяти всегда одним и тем же: лицом женщины, таким, в котором странным образом чудится полмира… ну, уж вся твоя жизнь – точно. С этим видением Андрею удалось справиться не сразу, оно не хотело уходить от него, и он закрыл глаза, стиснул зубы и шел, чувствуя, как метель остро стегает лицо и как ее крупинки тают на лице, на губах.

– Направо, – велел прапорщик.

Поднялись на крыльцо. Тропинин потопал валенками, сбивая с них снег.

– Вперед, – последовала команда. – Лицом к стене!

Андрей послушно стал лицом к стене.

– Заходи! – раздалось через пару секунд.

Ну, будь что будет. Андрей ступил в дверной проем и замер на пороге.

– Прошу к столу, – прозвучал приятный баритон. – Проходите, не стесняйтесь!

– Спасибо, – с трудом сглотнув, сказал Андрей и сделал шаг вперед.