22

Третьи сутки сухогруз «Эсмеральда» под флагом Белиза находился в нейтральных водах восточной акватории Средиземного моря. Помимо команды из восемнадцати человек — военных моряков специального подразделения Главного управления генерального штаба Вооруженных сил Российской Федерации — на корабле было еще 26 человек, официально не входивших в состав команды.

В их функции входило обеспечение жизнедеятельности экспериментального вертолета «Громобой» во время выполнения им особо секретного задания на территории дружественной арабской страны. Оно было чрезвычайно секретным, потому что сам факт несанкционированного появления в воздушном пространстве Сирии российского вертолета мог нанести серьезный урон добрым отношениям между двумя государствами.

Конечно, руководство этой арабской страны, чья армия почти полностью была оснащена российской и еще советской техникой, вполне могло бы пойти навстречу просьбе россиян, но в этом случае «Громобой» неизбежно привлек бы внимание разведывательных служб многих западных государств и мог бы стать их легкой добычей.

Поэтому операция, задачей которой были поиск и спасение российских паломников, захваченных пока неизвестными террористами, проводилась в режиме особой секретности.

Официально руководил операцией Герой Советского Союза генерал-лейтенант Острохижа, но поскольку он был прежде всего летчиком, куратором со стороны главного управления генерального штаба был назначен опытный разведчик подполковник Красовский, и все нити управления фактически были в его руках. Генерал лишь визировал его решения, непосредственно вмешиваясь лишь тогда, когда речь заходила о специфических вопросах, связанных с работой экипажа экспериментального вертолета.

Острохижа уже пять лет возглавлял проект по созданию супергеликоптера, главным конструктором которого был его давний друг Ринат Вагипов. Они познакомились так давно, что казалось, дружили целую жизнь. Впрочем, так оно и было.

В конце семидесятых годов прошлого века лейтенант Острохижа был прикомандирован летчиком-испытателем к одному из структурных подразделений Казанского авиационного завода, имевшего славную историю.

Накануне Великой Отечественной войны на базе деревообрабатывающего предприятия на берегу великой русской речи Волги было организовано авиационное производство, которое за годы войны выпустило десять тысяч машин — примерно десятую часть всех самолетов, произведенных в Советском Союзе за это время. Правда, это были всего лишь фанерные ПО-2, но свой вклад, и очень весомый, в общую Победу они внесли несомненно. Удивительно послушный биплан был не только незаменимым тружеником войны, но и настоящим бойцом — штурмовиком и ночным бомбардировщиком.

После Великой Отечественной с 1951 года основной продукцией Казанского авиационного завода стали вертолеты конструкции Михаила Леонтьевича Миля. Именно здесь с 1965 года производился МИ-8, ставший, наряду с американским UH-1, самым распространенным вертолетом в мире. Опытное производство завода всегда было на острие прогресса, здесь создавались передовые образцы вертолетной техники. Позднее одно из конструкторских бюро стало ядром корпорации «Геликоптер».

Молодой летчик-испытатель Вася Острохижа познакомился с молодым инженером Ринатом Вагиповым во время работы над одним из опытных образцов военно-транспортного вертолета, позднее получившего наименование МИ-8МТ, прекрасно зарекомендовавшего себя во время десятилетней необъявленной войны Советского Союза в Афганистане. Авторство многих разработок, примененных на МИ-8МТ, принадлежало талантливому конструктору, который уже тогда вынашивал идею супер-вертолета, Ринату Вагипову.

Впрочем, несомненный талант инженера-конструктора, которым обладал Вагипов, не стал определяющим в выборе Ирины Ковалевой, пришедшей в его бюро после окончания Казанского авиационного института. Смешливая и очень обаятельная девушка, сочетавшая в себе все классические достоинства того времени — комсомолка, спортсменка, красавица — предпочла разбитного Острохижу тихоне Ринату, который, как умел, оказывал знаки внимания своей подчиненной.

Вертолетчик Вася, в чьих жила кипела отчаянная кровь предков — донских казаков, прямо из-под носа увел у друга девушку, которую Ринат уже считал чуть ли не своей невестой. Однако сама Ирина об этом своем статусе так и не узнала, потому что вечно занятый начальник КБ просто не успел ее осчастливить предложением руки и сердца. Зато успел Вася Острохижа, пронзивший ее сердце стрелой Амура, оправдав, таким образом, свою довольно редкую фамилию, которая расшифровывалась, по словам его деда, старого казака Григория, как острая пика.

Как ни удивительно, но любовный треугольник не привел к раздору между товарищами. Более того, Ринат стал свидетелем со стороны жениха и безукоризненно сыграл свою роль в свадебном церемониале, ни словом, ни жестом, ни взглядом не выдав того, что творилось у него на душе.

Ринат так и не женился, работа над «Громобоем», по сути, лишила того, что называется свободным временем, и вся жизнь его, с раннего утра до поздней ночи, проходила сначала на заводе, а потом на его филиале, который он возглавил, в небольшом уральском городке, затерянном в тайге. Тем не менее с другом молодости и его семьей он продолжал общаться и во время своих нечастых приездов в Москву останавливался у Василия и Ирины, которые считали Рината родным человеком. Так же относились к нему и их дети.

Особенно тесными отношения стали, когда генерал Острохижа был назначен руководителем проекта «Громобоя», и они с Ринатом вновь, как в молодости, были заняты одним общим делом. Именно поэтому генерал настаивал на проведении весьма рискованной операции с участием «Громобоя» и взял на себя всю ответственность за ее итог, потому что знал, что кроме отца у Вагипова больше не осталось близких родственников.

Большинству из тех, кто находился на «Эсмеральде», было запрещено показываться на верхней палубе, поскольку нельзя было раскрывать истинное количество людей на судне, чтобы не привлечь особого внимания разведывательных служб Израиля.

«Фантомы» с голубой шестиконечной звездой Давида на фюзеляжах, прилетавшие с авиабазы Хацора на севере еврейского государства, кружились над «Эсмеральдой» хотя бы один раз в день, но непременно в разное время. Учитывая тесные связи разведок Израиля и стран НАТО, можно было не сомневаться, что результаты этих полетов могут стать известными не только в штаб-квартире АМАНа.

Поскольку члены основного экипажа, чтобы оправдать бездействие корабля, демонстрировали бурную деятельность по текущему ремонту — беспрерывно мыли, драили и красили палубу, рубку и корпус судна, то всем остальным приходилось дышать свежим воздухом только ночью, да и то по очереди. Исключение составляли только генерал, конструктор «Громобоя» и куратор Главного управления генштаба подполковник Красовский. Они могли подниматься на верхнюю палубу в любое время, правда, при условии соблюдения дресс-кода — формы офицеров торгового флота.

Генерал Острохижа и Вагипов уже полчаса как любовались изменчивым цветом спокойных вод Средиземного моря, но спокойствие воды отнюдь не соответствовало их настроению. Все это время старые друзья вели дискуссию, перераставшую временами в ожесточенный спор.

— …Именно поэтому я распорядился, чтобы все звонки на твой телефон переадресовывались сюда, на корабль, — с горячностью в голосе объяснял конструктору предпринятые особые меры предосторожности генерал.

— Спасибо, конечно, это очень удобно, — грустно улыбнулся Ринат, — но я и не предполагал, что это сделано только для того, чтобы тебе удобно было вычислить тех, кто захватил моего отца.

— А ты что думаешь, Галиакбар Абдразакович тебе так и не позвонит?

— Полагаю, что если бы отец имел возможность, он давно бы позвонил. Прошло уже больше недели. Если паломники, молю Аллаха об этом, живы, то у них попросту отобрали мобильники.

— Если отобрали, могут и вернуть.

— В принципе да. Согласен.

— Слава Богу, хоть в чем-то ты со мной согласен, — раздраженно сказал генерал и нащупал в кармане стеклянную трубочку с крошечными таблетками нитроглицерина.

В последние годы Острохижа нередко прибегал к этому сильнодействующему средству, потому что валидол уже мало помогал, когда его сердце вдруг отзывалось болью, словно от ударов чьих-то сильных и злых кулаков. «Нет, привыкать тоже нельзя, — подумал генерал, — так сяду на эти таблетки, как какой-нибудь наркоман».

Генерал вытащил руку из кармана.

— Ты же знаешь, — продолжил конструктор «Громобоя», — я всегда соглашусь с аргументами, если они серьезные и заслуживают доверия. Но считал и продолжаю считать, что связывать похищение группы паломников, которой руководил мой отец, с «Громобоем» просто несерьезно. Это чушь, придуманная в кабинетах людей, которым нечем заняться, и они вынуждены придумывать разные шпионские истории для того, чтобы оправдать свое существование. Паломники просто попали под раздачу. Мало, что ли, желающих заработать в этих местах на похищении людей? Это обычная и, увы, распространенная практика.

— Да, но Красовский говорит, что брать в заложники людей, совершающих хадж, большой грех для правоверного мусульманина, — возразил Острохижа.

— Я и без твоего Красовского это знаю. Во-первых, всякой швали хватает везде, в том числе и среди тех, кто называет себя мусульманами. Во-вторых, чтоб ты знал, в этих местах, на Ближнем Востоке вообще и в Сирии в частности, среди арабов немало христиан. А для них взять в заложники мусульман, совершающих хадж, похоже, не такой уж большой грех.

— У арабов-христиан в Сирии нет серьезных вооруженных формирований. Строго говоря, их вообще нет. А «Громобой», как сообщают ребята, явно ждали: по маршруту следования их обстреляли «стингерами», несмотря на то что была активизирована система «Хамелеон», и вертолет был практически не виден. Кто-то явно знал о технических характеристиках нашего вертолета. Об этом же говорит и странная ракета, разорвавшаяся титановыми осколками.

— Может, это израильтяне что-то узнали? — уже несколько другим тоном высказал предположение Вагипов.

— Вот видишь, ты уже допускаешь связь между «Громобоем» и захватом паломников, — заметил, впрочем, без особой радости генерал. — Красовский тоже не исключает израильтян…

В это время громко запищал мобильник Вагипова, и конструктор стал растерянно хлопать себя по карманам, пытаясь обнаружить источник звука.

— В нагрудном он у тебя, — сказал Острохижа, глядя на старого приятеля с некоторой иронией.

Конструктор расстегнул пуговку на кармане желтой форменной рубашки офицера торгового флота и достал плоскую черную коробочку «Нокии».

— Салам алейкум, ата! — вдруг громко закричал Вагипов. — Где ты?! Ты здоров?!

— Что я говорил! — звучно хлопнул себя ладонью по бедру генерал. — Тяни время, Ринат!

Вагипов понимающе кивнул головой и продолжил разговор с отцом:

— Хорошо, папа! Я сделаю все, что они хотят. Но не смогу приехать завтра. Я сейчас в командировке. Мне нужно время, чтобы добраться до Казани, и я не знаю, есть ли самолеты на Дамаск — вы же летели чартерным рейсом. Скажи, я сделаю все, что они хотят, но мне нужно несколько дней. Ты слышишь меня? Два, а может, три дня! Завтра никак невозможно!

Внезапно генерала кто-то осторожно тронул за плечо. Острохижа резко повернулся. Перед ним стоял техник Виктор Кузнецов — Трофимыч, который мог себе позволить такую фамильярность, потому что, как и Ринат, помнил Острохижу молодым лейтенантом.

Вообще-то предполагалось, что вместе с экипажем «Громобоя» полетит и Кузнецов, лучше всех знавший чудо-вертолет и умевший устранить практически любую неисправность на земле и в воздухе. Однако воспротивились врачи — Трофимыч недавно перенес инфаркт, и летать ему было запрещено. Заменить его было некем, и механику оставалось лишь консультировать экипаж по рации.

— Ты чего, Витя? — удивился генерал. — Чего вылез-то? Нельзя ведь! Душно внизу? Сердце?

— Да нет, Василий Иванович, — махнул рукой Кузнецов. — У меня не сердце, у меня голова болит думаючи. Ребятам надо топливо подбросить, расход почти в два раза против нормы. Сами они не справятся, надо лопатки снимать, менять. А так остается пока только кормить керосином. Или давайте меня забрасывайте. Вместе с лопатками. Я поменяю.

Техника перебил Вагипов, закончивший разговор с отцом:

— Ты был прав, Вася. Они хотят, чтобы деньги привез именно я.

— Ну вот, дали ему год, отсидел два — вышел досрочно, — почему-то ни к селу ни к городу вспомнил давнюю присказку генерал и вдруг заорал на техника: — Не дури мне голову, Трофимыч. Еще чего! Тебя забрасывать! Хватает и так приключений на… пятую точку опоры.