Лето 1944 года выдалось жарким. Знойное марево колыхалось над городом; видное из концлагеря, оно рождало странные ощущения. Словно сказочный город представал перед глазами одних, у других он вызывал приступы ненависти. Первые имели надежду – пусть слабую, но все-таки надежду на скорое освобождение или побег. Другие ни на что не надеялись и ненавидели первых, потому что беглецы ухудшали их жизнь в лагере, хоть какую-то, но… жизнь.

Работали до семи вечера, но и после семи, когда, уставшие, возвращались в лагерь и были готовы завалиться спать, духота выгоняла несчастных во двор. Слонялись между бараками, сонные. Работа изматывала полностью, люди не могли восстановить силы из-за скудности пищи. В случае болезни к лагерным докторам не обращались – из санчасти прямой путь лежал в крематорий, широкая кирпичная труба которого дымила за бараками.

Сразу за концлагерем начинались сборочные цеха завода «Рено». Завод выпускал танки и другое вооружение для нужд гитлеровской Германии. И хотя знали, что господин Клаус Рено пошел на сотрудничество с гитлеровцами не по доброй воле, все равно его не любили.

Не любили за то, что дал заключенным работу. На территории завода люди копали котлован для нового корпуса. Между территорией завода и концлагерем был устроен специальный проход, обнесенный колючей проволокой.

Коричневый дым выползал из труб завода и сливался с черным дымом крематория. Он рассеивался над Парижем. В воздухе оставалась какая-то странная пыль – наполовину пыль, наполовину копоть.

В один из летних июльских вечеров 1944 года в лагере было объявлено построение. Люди в полосатых робах застыли в каре. Вдоль шеренг шли начальник лагеря майор Хаген, военный комендант Парижа генерал-лейтенант Зигфрид фон Маннершток и доктор Йозеф Менгеле. Первые двое были в парадной военной форме. На докторе красовалась белая рубашка с закатанными рукавами и тонкие брюки со стрелками.

Перед очередной шеренгой троица остановилась.

– Ближе не подходите, – предупредил доктор. – У этих полячишек в диком количестве развелись вши, даже прожарка одежды не помогает…

– Я бы отправил всех в крематорий, – сказал комендант Парижа.

– С этими поступим иначе, – ответил доктор Менгеле. – Сейчас увидите… – Он обернулся к коменданту лагеря: – Отдавайте команду, штурмбаннфюрер!

Майор Хаген кивнул офицеру охраны. Тот передал команду подчиненным.

Автоматчики быстро оцепили выбранное каре. Остальных заключенных стали разводить по баракам.

Когда на территории концлагеря осталось только одно каре, прозвучали новые команды: «Нале-во!» и «Бегом – марш!» Заключенные с совершенно равнодушными лицами сделали поворот и затопали в пыли. Они напоминали стадо животных.

Бежали они с такой скоростью, что охрана легко поспевала за ними шагом.

Зигфрид фон Маннершток и его спутники неспешно шли следом.

– Опять ваши эксперименты, доктор, – ворчал комендант Парижа. – Вам мало лаборатории? Из-за вас я пропускаю интереснейшую вечеринку у баронессы де Сент-Женевьев…

– Терпение, генерал, терпение, – улыбнулся Менгеле. – Я должен вам показать, на что потрачены деньги! – Он сделал приглашающий жест рукой. – Нам сюда!

Они подошли к сторожевой вышке. Доктор Менгеле ступил на лестницу, приглашая следовать за собой. Пока поднимались, фон Маннершток не переставал ворчать.

Внизу охранники все еще гнали заключенных. Они приближались к странному сооружению возле крематория, представлявшему в плане квадрат. Стены этого квадрата имели в высоту метров пять, крыша отсутствовала.

К сооружению подходили две трубы, каждая имела вентиль.

– Потерпите немного, – уговаривал спутников Менгеле. – Уверяю, зрелище будет интересным!

Они остановились на площадке.

– Что вы задумали? – спросил комендант Парижа. – Новый способ борьбы со вшами?

– Сейчас узнаете, – ответил доктор Менгеле. – И не волнуйтесь, у вашего друга Рено не будет к нам претензий. Я выбрал для эксперимента самый слабый материал.

Людей подвели к металлической двери в стене. Дверь по конструкции напоминала люк, была оборудована воротом и, судя по всему, закрывалась герметично. Дверь раскрыли, людей стали загонять внутрь. Послышались плач, крики, однако охранники действовали с невозмутимостью машин. Когда последний заключенный оказался внутри сооружения, металлическую дверь захлопнули, рогатый ворот повернули несколько раз.

Дальше начались, с точки зрения наблюдателей, вовсе неожиданные действия. Охранники, все как один, надели противогазы.

– Не следует ли нам поберечься? – обеспокоенно спросил начальник лагеря. – Вы говорили о газе? У меня с утра болит голова.

– Не извольте волноваться, – ответил Менгеле. – Я дам вам таблетку аспирина. Мой газ стелется по земле, до нас не достанет.

Внизу один из солдат отвернул вентиль. Раздалось шипение, слышное даже на башне, внутри квадрата пополз из невидимых прежде отверстий туманообразный газ.

– Что там происходит? – спросил комендант Парижа.

Выглядело это по-своему красиво. Люди тонули в облаках белого газа, словно погружались в морскую пучину. Вне контура невозмутимо блестели стекла противогазов на солдатах охраны.

– Достаточно, – Менгеле посмотрел на часы и махнул рукой.

Внизу офицер отдал команду. Один вентиль закрыли, второй отвернули. Невидимые установки стали откачивать газ. Когда дым рассеялся, все увидели, что люди внутри контура лежат вповалку.

– Видите, как быстро и аккуратно! – блестя глазами, произнес Менгеле. – Я всегда говорил, что великому рейху не надо тратиться на патроны. Этот газ я опробовал на евреях в Дахау и назвал «Циклон-Б».

– Но ветер! – влез фон Маннершток. – Вы забываете о мучениях наших солдат, господа… В 1914 году…

– Я не глупец, уважаемый Зигфрид! – железным голосом произнес Менгеле. – Речь идет о применении газа для зачистки огромных территорий в тылу противника, и я бы с удовольствием провел подобный эксперимент в естественных городских условиях… Я говорю о Париже, над которым главенствуете вы, генерал!

– О Париже? – переспросил фон Маннершток. – Ради чего вы это все затеяли, доктор? Этих свиней я бы просто сжег в бараке… Что касается Парижа, то откуда вам это вообще известно, уважаемый доктор? Приказ секретный, и я ни с кем его не обсуждал… И если вы…

Начальник лагеря навострил уши, но генерал уже оборвал малопонятный монолог.

Менгеле мрачнел все больше и больше. А ведь с утра он был весел, бегал по лагерю, ожидая этого Маннерштока…

Наконец доктор заговорил:

– Я непременно обращусь лично к фюреру, чтобы он доверил мне хотя бы квартал! – закричал он, потрясая сжатым кулаком, а глаза его горели, как у детей, когда они рассуждают о самой заветной мечте. – Вы еще услышите о Менгеле, господа! Весь мир услышит о Менгеле!

В кабинете Гиммлера стояла тишина, прерываемая тиканьем ходиков. Рейхсфюрер сидел в глубоком кресле, на столе перед ним лежала подборка английских и американских газет. Рейхсфюрер читал. Иногда он принимался ласково поглаживать газету маленькой ладонью, и это означало, что Гиммлеру новая информация нравится. Но когда рейхсфюрер начинал ерзать, а то и хлопал рукой по газете – тут уж не требовалось никаких комментариев! И так было понятно, что дела Германии вовсе не соответствовали планам высшего политического руководства.

Cтул с противоположной стороны стола занимал штандартенфюрер СС Курт Мейер. Как всегда, в безукоризненном черном мундире, в начищенных до блеска сапогах, он являл собой образец истинного арийца, типичного представителя немецкой нации. Он позволил себе закинуть ногу на ногу и даже не смотрел на Гиммлера.

Наконец Гиммлер отвлекся и заговорил:

– Спасибо за газеты, мой дорогой Курт. Американцы не взяли ни Кан, ни Шербур, а это значит, мы вполне можем сбросить уважаемых Монтгомери и Паттона в море! – Гиммлер хохотнул и, сложив ладони на затылке, откинулся на спинку кресла.

Штандартенфюрер Мейер вежливо наклонил голову, но и сейчас не произнес ни слова.

– Есть еще соображения… – продолжал разглагольствовать рейхсфюрер. – Во-первых, «Фау-2» вполне могут зарекомендовать себя против американцев и англичан, во-вторых, наши солдаты, ставшие в строй после тотальной мобилизации, жаждут отомстить за поруганную родину… Вы как считаете?

Курт Мейер в это время опустил взгляд на первую страницу лондонской «Таймс». Газета, венчавшая стопку остальных печатных изданий, публиковала маленькую карту боевых действий, эта карта обозначала высадку объединенных англо-американских сил на континенте. Карта, изображенная схематично, не разглашала особых секретов военных, однако и по ней можно было понять, что объединенные англо-американские силы высадились с моря в Нормандии и вслед за тем нанесли два удара. На карте ударам соответствовали стрелки, которые вели налево и направо, на запад и восток. На востоке находился город Кан. На западе – Шербур.

Британские журналисты, похоже, сыграли все-таки для своей страны плохую роль – люди умные в Германии по карте вполне могли разобрать логику врага. Да и Гиммлер не откуда-нибудь взял информацию, а именно из этой газеты.

Мейер понимал все эти вещи, о которых говорил Гиммлер, но молчал, потому что был уверен – рейхсфюрер позвал его не ради обсуждения газетных новостей, а для другого, и все, прозвучавшее сейчас, – лишь преамбула.

– Надеюсь на успех вместе с вами, рейхсфюрер, – произнес Мейер и вновь замолк.

Наконец Гиммлер отодвинул газеты в сторону. С минуту он рассматривал собеседника, затем произнес:

– Вы любите Виктора Гюго, дружище?

Вот, началось. Этот вопрос явно обозначал начало обсуждения темы, ради которой Курт Мейер был вызван к начальнику. Для того чтобы собраться с мыслями, штандартенфюрер выждал паузу.

– Он не ариец, – наконец произнес он. – Как и все эти прочие бальзаки и мопассаны…

– А вот я в юности, признаться, читал «Собор Парижской Богоматери», – улыбнулся Гиммлер. – Из этой книги я сделал вывод, что французы – опасные противники…

– Почему же? – удивился Курт.

– Виктор Гюго мастерски описал их страсти… Во французском национальном характере присутствует нечто такое, – Гиммлер пощелкал в воздухе пальцами, – неукротимое, что заставляет их опасаться.

– Если мои рассуждения будут интересны рейхсфюреру, – заговорил Курт еще более сдержанно, потому что с Гиммлером спорить было нельзя и в то же время хотелось высказать свое видение вопроса, – я позволю себе быть откровенным. Мне не нравится благодушная политика Германии по отношению к Франции. Мне не нравится Компьенский мир, который наши дипломаты заключили 22 июня 1940 года. Надо было разгромить Францию до конца… Чтобы в мировой истории отныне не было упоминания об этой стране… – Курт даже разволновался. – А так – получается дешевая символика.

– Символика, Мейер? – улыбнулся рейхсфюрер. – Это хорошо, что вы заметили здесь символику. Компьенский мир был заключен в том же лесу и даже вагоне, где было подписано столь унизительное для нас перемирие в 1918 году… Тогда французы поставили нас на колени… А в 1940 году уже мы, немцы, продиктовали свои условия нового мира с поверженной Францией! – В голосе Гиммлера отчетливо прозвучали торжественные нотки. – Политическое значение Компьенского мира нельзя преуменьшить!

– И все же я стою на более радикальных позициях, – осторожно заметил Мейер.

– По этому вопросу вы образцовый член НСДАП, дружище! – улыбнулся Гиммлер. – В конце концов, мне нравится ваш подход… Можете считать прозвучавшее ранее очередной проверкой… Но к делу. Вам предстоит командировка во Францию, – рейхсфюрер серьезно посмотрел на Курта.

– Франция? – Мейер поднял брови. – Я готов приступить к выполнению задания. Но почему Франция? Не будет ли угодно сообщить детали?

Рейхсфюрер Гиммлер молчал некоторое время.

– Не будем заниматься политическими, военными и прочими прогнозами, – поморщившись, продолжил он. – Констатируем лишь, что 1944 год – не 1940-й, теперь у нас иная реальность. В обстановке, когда в Нормандии высадились объединенные англо-американские войска, нам следует повысить нашу природную немецкую злость. Деятельность террористов из маки, а также активность тщеславного выскочки де Голля, вещающего из Лондона на территорию Франции, приносят большой вред… В Париже и Франции зреет недовольство, столица может восстать…

Гиммлер замолк. С минуту хозяин кабинета и гость рассматривали друг друга, затем рейхсфюрер продолжил:

– В этой обстановке нам нужно совершить решительный поступок, Мейер! Германия всегда отличалась решимостью, и сейчас мы не потеряем инициативу… Гитлер уже отдал приказ об уничтожении Парижа. Да, дружище, да, это гнездо разврата с его луврами и версалями, а также прочими кафешантанами нужно стереть с лица земли…

– Как вы сказали? – нахмурился Мейер. – Уничтожить?

– Совершенно верно, Мейер, совершенно верно! В том случае, если мы будем вынуждены покинуть город, конечно… Согласитесь, в таком приказе есть политический подтекст. Весь мир должен узнать, что мы, немцы, способны дать по зубам противнику в самый неожиданный момент!

Возникла пауза. Гиммлер с большим воодушевлением поднялся. Мейер тоже сделал движение, чтобы встать, но рейхсфюрер сделал ему рукой знак – мол, оставайтесь на месте.

Рейхсфюрер был красив в своем воодушевлении. Он обошел вокруг стола и остановился у окна, глядя на Берлин, неоднократно подвергавшийся бомбежкам англичан. Гиммлер раскачивался на каблуках, сжимая и разжимая кулаки, видимо, воображая масштабы мести, которая должна была поразить врагов.

Не оборачиваясь, Гиммлер заговорил:

– Уже отдан приказ военному коменданту Парижа. Правда, генерал фон Бойнебург, занимающий эту должность, в последнее время проявляет нерешительность… Вообще, откровенно говоря, его пора менять. Ну да ладно. Если что, обращайтесь к его заместителю, фон Маннерштоку. Это гораздо более надежная фигура.

– Считаете, что Маннершток справится с поставленной задачей?

– Если за дело возьмется фон Маннершток – нет сомнения! Сейчас Бойнебург должен заниматься архитекторами, подбирать группу саперов, способную выполнить поставленную задачу…

– Будет произведено минирование? – хрипло произнес Мейер. – Не проще ли уничтожить город бомбардировкой с воздуха?

Гиммлер словно очнулся. Глубоко вздохнув, он принял обычный вид, вернулся к столу.

– Насколько мне известно, для минирования предполагается использовать метрополитен. Наша авиация также будет работать… нанесет точечные удары.

Из хозяина кабинета словно выпустили воздух. Он замолк, глядя куда-то мимо Курта, и Мейер почувствовал, что нужно разрядить обстановку.

– Хорошо, – произнес Мейер. – Какая же задача, в таком случае, ожидает меня?

– Вам следует проконтролировать вывоз из Парижа культурных ценностей, имеющих отношение к германской истории. А также проследить за уничтожением пленных, работающих на парижских заводах…

Гиммлер снова воспрянул духом.

– Скучать вам не придется, – весело продолжил рейхсфюрер. – Доктор Менгеле сейчас находится во Франции. Он прекрасно знает Париж, да и искусство любит, очень тонкий ценитель. Он вам поможет, рекомендую. – Гиммлер улыбнулся собеседнику. – Это и есть суть вашего задания, Мейер. Итак, вступайте в контакт с Менгеле, консультируйтесь. Остальное вы знаете. Во всем подчиняетесь только мне. Иных начальников для вас не существует.

Курт Мейер поднялся и вытянулся.

– Мне все понятно, рейхсфюрер! – щелкнул каблуками он. – Разрешите идти?

– Идите, Курт, – улыбнулся Гиммлер. – И передайте моему другу и вашему шефу группенфюреру Мюллеру, чтобы не нагружал вас работой в течение этого времени, пока вы будете собираться…

Шеф гестапо группенфюрер СС Генрих Мюллер действительно внял просьбе Гиммлера и не стал нагружать работой одного из своих лучших сотрудников Курта Мейера. Обычно рабочий день в отделе «IV E 3 – контрразведка и борьба со шпионажем», как, впрочем, и в других отделах, длился до глубокой ночи. Но уже в шесть тридцать штандартенфюрер Курт Мейер сдал все дела начальнику и вышел из здания РСХА.

В гараже штандартенфюрер Мейер некоторое время беседовал с механиком, которого прежде просил проверить тормозную систему своей машины. Поблагодарив мастера за работу и, главное, не забыв заплатить ему, штандартенфюрер Мейер сел в свой новенький черный «Мерседес» и выехал на Принц-Альбрехтштрассе.

Некоторое время «Мерседес», за рулем которого находился Курт Мейер, кружил по городу. Водитель словно хотел оторваться от слежки. «Хвоста», впрочем, не было. Убедившись, что за «Мерседесом» не следует другая машина, штандартенфюрер Мейер направил свой автомобиль на городскую окраину.

Аккуратный пригород был застроен небольшими коттеджами. Курт остановил «Мерседес» возле особняка, окруженного цветочными клумбами. Уверенным жестом распахнул калитку и прошел во двор. Прошагал по песчаной дорожке, ведущей к крыльцу.

На крыльце штандартенфюрер замешкался. Пришла мысль – как-то уж очень бесцеремонно он проник за калитку… Мейер сделал вид, будто копается в карманах, оглянулся. Улица была пуста. Курт вздохнул с облегчением и открыл входную дверь.

Через некоторое время в кухне этого дома, за плотно зашторенными окнами, расположились в уютных креслах Курт Мейер и пожилой мужчина, внешность которого была словно взята с обложки немецкого этнографического журнала. Чрезмерно упитанный, он носил длинные шорты и клетчатую рубашку в национальном стиле, седую голову толстяка обычно украшала тирольская шапочка с пером. Правда, сейчас шапочка висела на крючке в прихожей.

Хозяин дома с любовью рассматривал Курта, глаза толстяка имели какое-то детское выражение, в руке дымилась трубка.

– Итак, на этот раз – Франция… – задумчиво произнес толстяк, выпуская к потолку клубы сизого дыма. – Курите, мой дорогой Мейер, не стесняйтесь!

Курт достал сигареты.

– Вы уверены, что все в порядке? – спросил хозяин дома, и в голосе его послышалась тревога.

– А что может быть не в порядке? – спокойно отреагировал Курт Мейер.

– Вы оставили мне шифровку в таком неожиданном месте.

– Цветочный магазин на Принц-Альбрехтштрассе – вполне надежное место, господин Краузе! – улыбнулся Курт. – А особую надежность ему придает близость РСХА…

– Хорошо, Мейер, я понимаю, что вы хотели передать мне информацию на два часа раньше, – с ехидной улыбкой ответил толстяк, – а также то, что вы досконально знаете мои привычки… По вторникам – а сегодня вторник! – я действительно хожу в цветочный магазин на Принц-Альбрехтштрассе, чтобы проверить новые поступления, которые для меня любезно оставляет милейший хозяин магазина господин Функе… Заодно я проверяю наш старый тайник… Но оставлять шифровку в цветочном горшке – это весьма рискованно!

– Информация не терпела отлагательств!

– Согласен, – толстяк Краузе стал серьезен. – Я уже передал шифровку в Москву…

Почти никто в Берлине не знал, что штандартенфюрер Курт Мейер, этот бравый солдат – по мнению одних, и беззастенчивый выскочка – по мнению других, был на самом деле не кем иным, как майором советской разведки Иваном Родионовичем Денисовым. Старый толстяк, известный как Вильгельм Краузе, был его связной. Кроме того, это был непосредственный начальник Ивана Денисова, другими словами – резидент советской разведки в Германии.

Резидентура разведок всех стран мира имеет сходную суть. Во-первых, если говорить о собирании информации, то официальную, так сказать, разведывательную деятельность ведет посольство одной страны в другой. Оно собирает информацию о политической, экономической, социальной ситуации в стране пребывания, осуществляет контакты между правительствами двух стран. Но, помимо деятельности посольства, в случаях, когда возникает такая необходимость, применяется скрытая разведывательная деятельность. Конечно, случай с фашистской Германией – страны, первой напавшей на СССР, пребывавшей с нашей страной в состоянии войны, был именно такой. Вильгельм Краузе, один из нескольких резидентов, внедренных в Германию, обладал надежной «крышей» и вербовал агентов, которые собирали для него информацию либо вели активные действия.

В случае с Иваном Денисовым все было не так. Он не был рядовым агентом, не был завербован из числа граждан Германии.

Обычный гражданин СССР Иван Денисов стал штандартенфюрером СС Куртом Мейером не за один год. На последнем курсе учебы в Саратовском технологическом институте Иван Денисов, хорошо владевший немецким языком, был приглашен в кабинет к начальнику особого отдела, где встретился с полковником Управления стратегической разведки Аблоховым. Полковник объяснил, что набирает политически грамотную и толковую молодежь на курсы разведчиков, и предложил Ивану записаться. Так Иван Денисов, любивший романтику, стал слушателем специальных курсов при Управлении стратегической разведки в Москве. Иван любил Родину, а еще действительно хотел показать себя и не мог оставаться в стороне, когда сразу в нескольких странах Европы – Италии, Германии, Испании – поднимал голову фашизм.

После курсов Иван Денисов был направлен в Испанию, где несколько месяцев сражался на стороне республиканцев. Затем Ивана, которому был присвоен псевдоним Знаменосец, переправили в Германию, где уже несколько лет Гитлер находился у власти. По специально разработанной легенде Иван стал Куртом Мейером, жителем Нюрнберга. Сотрудники советской разведки, уже бывшие в этой стране, использовали свои связи для того, чтобы обеспечить молодому «нацисту» Курту Мейеру хорошее продвижение по немецкой партийной лестнице. В 1938 году Курта Мейера заметил и приблизил к себе Генрих Мюллер, ставший шефом гестапо. Курт Мейер служил в охране Мюллера. Когда началась Вторая мировая война, рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер, которому нужны были сотрудники, обладавшие недюжинными способностями, по рекомендации Мюллера стал использовать аккуратного и отважного Курта Мейера для личных поручений. Скоро Курт Мейер получил звание штандартенфюрера СС, то есть полковника немецкой тайной политической полиции.

Никто не знал о «двойном дне» штандартенфюрера Курта Мейера. Даже в Управлении стратегической разведки считаные люди были в курсе того, что сотрудник разведки, имевший псевдоним Знаменосец, добился такого исключительного служебного успеха у немцев. Советское командование берегло майора Ивана Денисова как зеницу ока. Использовать Знаменосца разрешалось только для самых ответственных случаев.

Одним из таких случаев для майора Денисова стала миссия в Смоленске. По заданию Центра он в конце 1942 года расстроил работу так называемого «Учредительного съезда Российского Освободительного движения», которое планировали организовать переметнувшиеся на сторону гитлеровцев генерал Власов и его сообщники. Съезд и движение считались явлениями чисто политического порядка и потому особенно опасными. Еще Власов хотел создать РОА – Русскую освободительную армию, состоявшую из бывших советских военнослужащих, завербованных в немецких концлагерях. Власовская армия, по задумке, кроме помощи гитлеровцам на фронтах, должна была выполнять функцию некоего «прообраза» будущей России – без Сталина и большевиков. Это особенно напугало Центр. Майор Денисов отлично понимал, что «власовская Россия» без союза с фашистской Германией невозможна, потому и сорвал съезд предателей.

В Норвегии у майора Денисова было также много работы. Его усилиями был предотвращен обстрел Мурманска немецкими ракетами «Фау-2», который мог повлечь за собой большие человеческие жертвы.

Теперь ждало очередное задание в Париже. Как всегда в трудный момент, Иван Денисов приехал посоветоваться со своим связным и старшим товарищем.

– Почему именно вас посылают во Францию? – спросил Краузе. – Кроме вас, действительно никого не нашлось?

Резидент Краузе был одним из старых советских разведчиков, живших в Европе на протяжении нескольких десятилетий. Настоящего имени своего связного Курт не знал.

– Гиммлер объяснял мне это в течение двадцати минут, – усмехнулся Мейер. – Видите ли, я образцовый сотрудник! По словам Гиммлера, с такими темпами работы, какие наблюдаются у меня, я скоро смогу перегнать его самого и занять место фюрера…

– А ведь это было бы здорово, Мейер, честное слово, здорово! – Глаза Краузе загорелись, он поднялся и заходил по комнате. – Подумайте, сколько хорошего можно было бы совершить… – Толстяк, размахивая дымившейся трубкой, выглядел потешно. Наконец он остановился и уселся в кресло. – Однако шутки в сторону, – произнес хозяин дома уже серьезно. – На ловца, как говорится, и зверь бежит… И в теперешнем своем состоянии вы можете совершить немало хорошего.

– Что именно, Вильгельм? – спросил Курт Мейер.

Толстяк наклонился, уперев локти в колени.

Он любил Курта Мейера. В известной степени Курт Мейер был его детищем. И многие успехи Курта были достигнуты благодаря советам умудренного жизнью Вильгельма. И поэтому Краузе решил все как следует растолковать.

– Москва уже знает об уничтожении Парижа… – начал Краузе.

– Понятно. Вы передали.

– Совершенно верно. И сразу же был получен ответ. Вы должны изыскать способы освободить некоего Фредерика Лагранжа, попавшего в лапы гестапо в Париже…

– Гестапо – в Париже?

– Вы знаете, что официально деятельность гестапо вне территории Третьего рейха не допускается, это вопрос разделения властей между военными и партийными структурами, – напомнил Краузе. – Однако в Париже есть такая немецкая военная полиция… Это очень интересная организация, костяк которой составляют люди Гиммлера!

– Значит, мне придется вступить с ними в контакт, – наклонил голову Курт. – Правда, Гиммлер говорил мне о военном коменданте Парижа генерал-лейтенанте фон Бойнебурге и его заместителе фон Маннерштоке. По приезде мне предписывается явиться к ним…

– Явитесь. Но не забывайте о тех, кто действительно держит в руках все нити.

– Гиммлер упоминал еще одного, – Курт вытащил из кармана бумажку, прочитал: – Гельмут Кнохен, оберштурмфюрер…

– Это первый человек Гиммлера в Париже! – кивнул Краузе. – Вы попали в самое сердце организации.

– Иначе и быть не может! – улыбнулся Курт Мейер. – Иной раз я думаю, не взять ли бомбу, не взорвать ли все к чертовой матери…

– Ничего не получится, этим вы лишь сожжете себя, – покачал головой Краузе. – Если вы убьете даже Гиммлера, на его место встанет другой. Надо выполнять наши задания.

– Хорошо, – стал серьезным Курт Мейер. – Говорите… Кто такой Лагранж? Почему его надо спасти?

– Это видный математик и инженер, один из авторитетных людей Франции, к его мнению прислушивались. Он мог выступить в печати… Наша разведка хотела влиять на него – с целью противостояния фашизму, разумеется…

– Понятно, – сказал Курт.

– Кроме того, Лагранж, как инженер, знает расположение парижских катакомб и метрополитена. Мы предлагали вывезти его из страны накануне гитлеровского вторжения, однако Лагранж отказался… Потом Германия оккупировала Францию, и Лагранжа арестовали.

– Он жив?

– Это вам предстоит узнать. Факт в том, что он может помочь избежать уничтожения Парижа.

Краузе побарабанил пальцами по столу.

– Сейчас Москву интересует французское Сопротивление и люди де Голля, это связано с планируемым восстанием и готовящимся уничтожением города. Чтобы удовлетворить французов, в Москве подняли архивы и изменили отношение к людям, которым раньше не доверяли. Это также относится и к Лагранжу.

– Понимаю.

Курт Мейер посмотрел на Краузе внимательно.

– Будьте со мной откровенным, – сказал Курт Мейер. – Лагранж – ведь это фигура европейского масштаба…

– Совершенно верно. Даже всемирного. Известный ученый.

– Если я спасу его, Москва не примет решение расстрелять его?

Вильгельм Краузе поперхнулся. Этот малый задал очень откровенный вопрос. Но в разведке нет особых отделов, спецслужб, и нужно доверять друг другу.

– Нет, Москва его не расстреляет.

– Вам можно верить?

– Да.

Теперь уже старик Краузе смотрел на Курта Мейера внимательно.

– Вот что, – произнес он твердо. – Мне все равно придется доложить в Москву, что вы отправляетесь в Париж. Я доложу, что передал вам приказ спасти Лагранжа.

– Хорошо, я попробую.

– Есть еще просьба личного порядка… – Взгляд старика стал виноватым. – Прошу найти в Париже провокатора по кличке Осел… Кличка глупая, но зловещая… На счету этого Осла сотни жизней, он получил кличку по причине дьявольской работоспособности.

У меня был связной, мой очень большой друг, – продолжал Краузе после небольшой паузы. – Мы работали во Франции в начале войны, все это взаимосвязано. Мы работали с Лагранжем. Передали его статью для публикации в Москве. Хотели переправить отзывы наших ученых. Но не успели. Нас троих выдал Осел. Я бежал, мой друг был расстрелян. Лагранж до сих пор сидит. – Краузе посмотрел на Курта очень внимательно. – Он должен поверить тебе, если ты назовешь имя Жюля Ришара, садовника, который жил по соседству. – Краузе улыбнулся. – Этим садовником был я, я вынужден был снять особняк рядом с его домом, чтобы познакомиться… Скажи, что я спас его дочку, она теперь в Америке. Об этом вообще никто не знает, кроме меня и Лагранжа. Ее зовут Лаура.

Помолчав, Краузе продолжил:

– После гибели моего друга, того самого связного, меня перевели в Берлин и понизили в звании. Обвинили в его смерти. Хотели отозвать в Москву, но я попросил оставить меня здесь. Убедил, что здесь я нужнее. Приедь я в Москву, меня расстреляли бы.

Курт побарабанил пальцами по столу.

– Хорошо, – наклонил он голову. – Я приложу все силы, чтобы помочь вам.

Куранты на Спасской башне пробили девять, советская столица давно кипела бурной утренней жизнью. В Народном комиссариате иностранных дел готовилась встреча представителей стран-союзников. Эта встреча считалась предварительной, рабочей, носила неофициальный характер. Она организовывалась в рамках подготовки конференции, на которой в скором времени предстояло обсуждать послевоенное устройство мира.

Ведь дух победы витал в воздухе, война близилась к концу, и если сами гитлеровцы, судя по их газетам, не хотели признать это, то весь мир давно жил подготовкой к послевоенной жизни.

Ровно в десять ноль-ноль в кабинет, определенный для заседания, вошел народный комиссар иностранных дел СССР Вячеслав Михайлович Молотов. Его приветствовали министр иностранных дел Великобритании Энтони Иден и вице-президент Соединенных Штатов Америки Гарри Трумэн. По предварительной договоренности, кроме трех высокопоставленных дипломатов и их личных секретарей, в кабинете никто не должен был находиться. Поэтому когда Молотов ввел молчаливого незнакомца, Иден и Трумэн вопросительно переглянулись.

Неизвестный, сохраняя невозмутимость, занял кресло в углу. И дальше сидел этот человек с таким видом, словно его тут и не было.

– Полагаю, господа не станут возражать против того, что в число стран-победительниц предлагается включить Францию, – негромко произнес Молотов. – Ее представителя я пригласил сюда для присутствия в качестве наблюдателя.

Трумэн промолчал, Иден ехидно улыбнулся:

– Не позволит ли господин Молотов в таком случае ввести в качестве наблюдателя представителя эмиграционного правительства Польши, которое тоже нашло убежище в нашей стране?

– Этот человек представляет правительство генерала де Голля, которое тоже нашло убежище в вашей стране, господин Иден! – звонким голосом парировал Молотов. – Таким образом, Великобритания представлена двумя наблюдателями, и если у господина Трумэна нет возражений…

Трумэн отрицательно покачал головой, и Иден был вынужден снять свои требования.

– Что ж, тогда начнем, – сказал Молотов. – Многочисленные сторонники генерала де Голля сражаются на стороне союзников, также мы не вправе сбрасывать со счетов усилия внешней французской армии… – Видя, что министр иностранных дел Великобритании продолжает молчать, продолжил: – Собственно, присутствие представителя Франции вызвано вопросом, который я намерен затронуть… Советскому руководству стали известны планы нацистов, касающиеся уничтожения Парижа в случае успешного продвижения союзнических войск в глубь Франции…

Присутствовавшие зашевелились. Сказанное было для них новостью, Трумэн и Иден почти одновременно кивнули своим секретарям, и те принялись строчить в бумагах.

– Причина? – резко произнес Иден.

– Кроме всего прочего, в угрозе взорвать Париж присутствует элемент шантажа, – спокойно продолжал Молотов. – Мол, если вы прекратите военные действия на Западном фронте, то Париж останется цел. Но, кроме того, есть и элементарный расчет. В Париже может начаться восстание…

– Надеемся все же, что генерал Паттон успеет войти во французскую столицу раньше, чем немцы подорвут этот город, – нервно произнес Трумэн.

– Будьте уверены, маршал Монтгомери также приложит все силы, – ревниво добавил Иден.

Молотов подавил улыбку, поняв, что вызвал взаимную неприязнь дипломатов. Паттон и Монтгомери, англичанин и американец, командовали объединенными англо-американскими силами, высадившимися на континенте. В маленьком соревновании только что прозвучавших реплик четко прослеживалось будущее соревнование правительств двух стран за послевоенное влияние в Европе.

– Для Советского Союза не являются новостью планы фашистской Германии по уничтожению Парижа, – продолжал Молотов. – Мы давно располагаем ценной информацией и имеем возможность препятствовать такому ходу событий…

– Простите, как вы можете препятствовать? – изумился Иден. – Ваших войск нет во Франции!

– И парашютный десант, к сожалению, не выбросишь, – с едкой иронией добавил Трумэн.

– Тем не менее у нас надежные средства, господа, – спокойно произнес Молотов. – Вот увидите, Париж, эта подлинная жемчужина Европы, останется цел.

Молчаливый человек, до сих пор не подававший признаков жизни, согласно наклонил голову.