36
– Вглядитесь внимательнее, граф, – Сергей тронул плечо Щербинина, – этого мерзавца точно нет внизу, около цистерны?
– Нет. Думаю, что Хейзингер прячется в штабном вагоне. Боится сам подцепить заразу.
Вот тут, в определении мотивов Рудольфа Хейзингера, Щербинин ошибался. Полковник точно прятался. Именно в штабном вагоне. Но вовсе не из страха заразиться! Немец другого боялся: огрести от босняков прикладом по голове или получить штык в живот, после чего отправиться кормить рыбок речки Серет.
Выйди Хейзингер из закрытого штабного вагона, приблизься он к цистерне, – этим бы скорее всего дело и кончилось. Но майор Ванчура все же покинул санитарный вагон и руководил сейчас работами на мосту. Так что немцу оставалось только дожидаться успешного завершения «акции».
– Прячется в штабном вагоне? Так тем лучше! – радостно улыбнулся Голицын. – Хейзингер сам идет к нам в руки. Точнее, в руки к вам с Ибрагимом, граф. Ага, я вижу, что всей суетой у цистерны распоряжается толстячок, которого я чуть не отправил к праотцам. Повезло толстячку, что он покинул поезд и пребывает сейчас на свежем воздухе!
…Николай Гумилев, Сергей Голицын, граф Щербинин и фельдфебель Ибрагим Юсташев сидели сейчас, скорчившись и с трудом удерживая равновесие, на швеллерах арочных ферм моста, прямо над паровозом бронепоезда, от которого их отделяло три сажени по вертикали. Их легко бы могли заметить снизу, но ни Ванчуре, ни кому-либо из замотанных до предела босняков не приходило на ум, что ужасные русские диверсанты расположились буквально у них над головой.
Захват интендантского грузовичка позволил отряду Голицына значительно опередить бронепоезд, оказаться вблизи моста через Серет на полтора часа раньше Хейзингера. Это время не было потрачено даром: Голицын приготовил роскошную засаду с целым набором сюрпризов.
Привычно оставив Николая Гумилева за старшего, поручик Голицын сам произвел разведку ближайших двух верст железной дороги – того ее участка, который начинался за мостом через Серет. Он обнаружил много интересного, в частности, стрелку, переводящую путь, по которому бронепоезд должен был уходить с моста, на один из узловых разъездов ветки Лемберг – Киверцы. Посмеиваясь злобноватым смешком, поручик перевел стрелку.
Сразу за мостом Голицын поставил пять пластунов, оговорив особый сигнал, по которому они должны были вступить в игру, тонко, даже ювелирно продуманную Сергеем.
– Ваша задача сводится к тому, чтобы задержать неприятельских солдат, которые непременно кинутся вслед за уходящим бронепоездом, – инструктировал их Голицын. – Ненадолго, на минуту-две. Встретьте их винтовочным огнем и гранатами, я отдам вам все оставшиеся лимонки. И сразу же уходите. Не вздумайте ввязываться в серьезный бой – вас перебьют, а это совершенно излишне. Нас четверых не дожидайтесь, группой или по одному пробирайтесь к линии фронта и пересекайте ее в удобном месте. Постарайтесь уцелеть, душевно вас прошу! Я желаю вам удачи, джигиты! Я молюсь за вас, пусть мы верим по-разному, но Творец един, и я верю в то, что он меня услышит. Клянусь офицерской честью: если останетесь живы, каждый из вас будет награжден и повышен производством на два звания вверх. А Россия вашей доблести в любом случае не забудет! Прощайте, а лучше – до встречи! И, если что, не поминайте лихом…
«Четверым», о которых говорил поручик, предстояло сделать самое главное. Три офицера: сам Голицын, Николай Гумилев, Щербинин. И фельдфебель Ибрагим Юсташев.
…Гумилев, сидящий на швеллере рядом с Голицыным, тихо засмеялся:
– Ну, Сергей, ты и выдумщик! Сначала перец под лошадиный хвост, теперь это… Таких рож, как у нас, я даже в Эфиопии не видел. И как тебе только такое в голову пришло?
– Да уж, – смех Николая Степановича поддержал Щербинин, – выглядите вы экзотично. Такое ночью увидишь…
Хватило и одной банки гуталина. Голицын и Гумилев щедро намазали им лица и руки, так что теперь у них на черных как уголь физиономиях только белки глаз сверкали. Зрелище было жутковатое, что и говорить.
Гумилева уговаривать не пришлось: он за идею поручика с гуталином сразу же ухватился. Вся соль замысла Сергея заключалась в том, чтобы захватить паровоз бронепоезда без единого выстрела и самыми малыми силами. Голицын просто вынужден был экономить: у него осталось совсем немного людей, почти кончились патроны и гранаты, так что о повторении прямого штурма не могло быть и речи. Тогда поручик выдумал хитроумный трюк. Как часто в любой области человеческой деятельности изящество решений стимулируется тем, что необходимо экономить силы и средства!
Больше всего выбивает из колеи неизвестное и непонятное – это основа психологической войны. Неожиданное сошествие прямо «с небес» парочки чернокожих должно было ошеломить неприятеля, испугать его, лишить воли к сопротивлению. Тем более что велика вероятность – Голицына с Гумилевым примут за посланцев совсем другого места!
Еще по дороге к мосту Сергей спросил сидящего за рулем трофейного грузовичка Гумилева:
– Николай, а с паровозом ты справишься?
– В каком смысле? Если в рукопашной сватке, то навряд ли! – Юмор, как обычно, не изменил Николаю Степановичу. – А если управлять им, то справлюсь.
– Повезло мне с тобой! – вслух высказал Голицын свою давнюю мысль. Ничего, такого человека, как Гумилев, не перехвалишь. – Значит, так: паровоз станем захватывать мы с тобой. Вдвоем. Вот, послушай-ка…
Выслушав, Гумилев одобрил план и добавил к диспозиции Сергея несколько штрихов. На месте, после осмотра моста, Голицын и Гумилев посоветовались еще со Щербининым, и все втроем окончательно уточнили план предстоящей атаки на бронепоезд. Щербинину в этом плане отводилась очень важная роль: ведь только он знал Рудольфа Хейзингера в лицо. Помощником к Щербинину поручик отрядил Ибрагима Юсташева.
И вот все было готово для начала решительного этапа большой охоты на полковника Хейзингера. Дичь на месте, она сама пришла в засаду. Точнее, приехала на бронепоезде.
– Когда все закончится, тащите Хейзингера к автомобилю, – сказал Голицын, обращаясь к Щербинину. – И ждите нас там. Если все пройдет так, как нужно, то австрийцам будет не до того, чтобы нас преследовать, доедем до передовой с ветерком. Если эта сволочь все-таки не выскочит из вагона до того, как Николай даст два длинных гудка, спрыгивайте с крыши. Тогда господин полковник попадет не к нам в плен, а прямо в ад, где ему самое место!
– Лучше бы все-таки сперва в наш плен, – откликнулся Щербинин. – Хочется расспросить Хейзингера кое о чем, а с преисподней телеграфная связь пока что не налажена, не верю я в спиритизм. Он выскочит!
– Ну, друзья, помогай нам святые угодники! – Голицын размашисто перекрестился. – Спускайтесь на крышу только после того, как паровоз тронется с места. Начали!
Голицын и Гумилев быстро, но осторожно поползли по мокрым от дождя фермам моста в ту сторону, где пускал пары паровоз. А Щербинин с Юсташевым столь же осторожно двинулись в противоположную сторону, туда, где в середине бронепоезда располагался блиндированный штабной вагон. Через две минуты обе пары охотников оказались на своих местах. Снизу никто ничего не заметил, солдаты и Ванчура были заняты возней с цистерной, да и не возникало у них никакой охоты пялиться в пасмурное небо, плачущее мелким дождиком.
Выходило, что, кроме паровозной бригады, на бронепоезде остался всего один человек – полковник Рудольф Хейзингер. Это идеально укладывалось в схему плана, разработанного Голицыным и Гумилевым.
Паровоз стоял ближе к концу моста, там, где арочные фермы, изогнутые, как два гигантских стальных лука, спускались ниже. Сергей и Николай по поперечным брусьям, связывающим фермы, расползлись в противоположные стороны, оставаясь на высоте двух сажен над тендером паровоза. Последний момент перед решительными действиями… Сейчас они начнут, и все будет зависеть от их быстроты и натиска, прямо по Суворову, право слово!
Голицын указал рукой вниз, Гумилев кивнул. И они одновременно заскользили по вертикальным балкам, с двух сторон спускаясь прямо на головы паровозной бригады!
Это был чуть ли не самый опасный и узкий момент в замысле Голицына. Если бы солдаты и Ванчура, копошащиеся сейчас у цистерны, заметили их, то дело обернулось бы очень скверно. Голицын, однако, рассчитал все точно: паровоз был в голове бронепоезда, а цистерна в хвосте: расстояние немалое! И спуск занял буквально секунды, так что все получилось, как задумывалось.
Вот кто их заметил сразу, так это поездная бригада: машинист с помощником, двое кочегаров и двое охранников.
Гуталиновый трюк Голицына сработал по полной программе: у всех шестерых буквально челюсти отвисли, а лица сделались бледными, как сырая штукатурка. Еще бы! Матерь Божья, спаси и сохрани, кто ж это на них свалился?! Негры-людоеды? Или выходцы из пекла?!
Вот такой забавный контраст получился: черные как смоль физиономии двух русских офицеров и белые от ужаса рожи австрийцев.
Даже сейчас, в момент высочайшего напряжения, Николай Гумилев не смог удержаться от шутки!
– Где тут Африка, господа? Мы с приятелем что-то заблудились, – произнес он на безукоризненном немецком языке и тут же, резко сменив тон, скомандовал: – Стоять! Кто шевельнется или пикнет, сразу мозги вышибу!
Какое там «пикнет»! О сопротивлении не было и речи: оказавшиеся под прицелом двух револьверных стволов охранники дышали-то через раз. То же самое относилось к паровозной бригаде. Локомотив оказался захвачен за несколько секунд и без единого выстрела, как и планировал Голицын. Выстрелы зазвучат позже, когда они понадобятся по плану!..
– Трогай! – приказал поручик Голицын машинисту, ткнув его револьверным стволом в бок. Тот попытался было что-то возразить, но Сергей просто слегка повысил голос: – Полный ход, кому сказал! Пары у тебя разведены, давление в магистралях высокое, так что не тяни кота за хвост. Трогай, кому говорю!
Машинист потянул ходовой рычаг, лязгнули буфера сцепок, и бронепоезд сдвинулся с места…
И в ту же секунду Щербинин и Юсташев, дожидавшиеся этого момента, повторили то, что минутой раньше проделали Голицын с Гумилевым: скользнули вниз по вертикальным балкам и оказались на крыше штабного вагона. Они проделали это так быстро и ловко, точно не раз предварительно тренировались и репетировали… Хоть штабной вагон был куда ближе к цистерне, около которой толпились солдаты экипажа, спуск второй пары также прошел незамеченным: всем внизу стало не до того, чтобы обращать внимание на что-либо, кроме дикой несообразности: окаянная цистерна вдруг ни с того ни с сего заскрежетала колесами и стала отъезжать!
Бронепоезд, набирая ход, уходил с моста. Растерявшиеся, ошеломленные босняки бежали за цистерной, которую они так и не успели освободить от камуфляжа и подготовить к сливу. Потрясенный Ванчура упал как подкошенный прямо на шпалы между рельс, по которым, словно обретя собственную волю, уходил от него бронепоезд.
Скорость эшелона оставалась еще не слишком высокой (да она, по замыслу Голицына, и не должна была на том этапе операции заметно возрастать), и некоторые босняки успели вспрыгнуть на подножки вагонов и бронеплощадок. Вот тут и пригодилась пятерка пластунов, загодя оставленных Сергеем в засаде у моста. Меткими выстрелами они сбивали босняков с бронепоезда, затем загремели взрывы лимонок. И задача, поставленная поручиком, была выполнена: засада отсекла толпу босняков, бросившихся вдогонку за бронепоездом!
Теперь на нем оставалось совсем немного человек: Голицын с Гумилевым, машинист с помощником, два кочегара, два охранника. Это на локомотиве. Хейзингер в запертом штабном вагоне и Щербинин с Юсташевым на крыше этого вагона. Вот и все! Ну, может быть, еще двое или трое солдат экипажа, которые не спускались вниз, к цистерне, но даже если они оставались на бронепоезде, то никакого значения это уже не имело!
Такое малолюдство играло важную роль в голицынском плане: теперь полковник Хейзингер оказался в полной изоляции. Некому прийти на помощь полковнику, не к кому Хейзингеру обратиться, чтобы выяснить: что происходит? Разве что к машинисту паровоза, по внутренней связи. Именно этого Голицын сейчас и ожидал. Ведь теперь главным стало выманить немца из запертого штабного вагона!
В первые секунды, когда бронепоезд внезапно тронулся и фермы моста стали все быстрее отъезжать назад, полковник просто глазам своим не поверил! Но стук колес под полом штабного вагона свидетельствовал: нет, ему это не мерещится! Такого не могло быть, однако было! Неужели Ванчура с командой уже управились с цистерной, слили ее содержимое в Серет и теперь на всех парах уходят? Но почему, в таком случае, комендант ему об этом не доложил? Нет, не могли они управиться так скоро! Тогда в чем же дело?! Почему и куда двинулся бронепоезд?! Рудольф Хейзингер пребывал в сильнейшем беспокойстве…
Он попытался связаться с Ванчурой – ничего не получилось. А колеса между тем стучали все чаще и чаще…
Тогда Хейзингер вызвал по внутренней связи машиниста и взвинченным, срывающимся на крик голосом потребовал объяснений:
– Что, черт меня побери, происходит?! Отвечайте немедленно!
Вот этого момента как раз и дожидался Голицын. Теперь пришла пора пошуметь, пострелять и побезобразничать: связь после вызова работает в режиме дуплекса, в обе стороны, и сейчас полковник слышит все, что происходит на паровозе.
Сергей принялся стрелять в окошко паровоза сразу из двух своих стволов, держа револьвер и трофейный «парабеллум» поближе к переговорной трубе внутренней связи. Резонанс в паровозной будке усиливал звуки выстрелов, грохотало так, словно бы на локомотиве схлестнулись в ожесточенной перестрелке целых две роты. Для усиления эффекта Голицын выдернул кольцо из последней оставшейся у него гранаты – все равно больше не нужна! – и отправил ее туда же, за окно. Он рассчитал правильно: «лимонка» взорвалась почти под колесами штабного вагона.
Машинист, под дулом револьвера Гумилева и под его диктовку, прокричал в переговорную трубу:
– Паровоз захватили русские диверсанты! Идет бой, мы умираем, но не сдаемся!
Первая фраза была чистой правдой, а вторая – столь же чистой ложью: какой там, к лешему, бой! Но Хейзингер-то видеть этого не мог, а грозные звуки, долетающие до него по внутренней связи, свидетельствовали: да, там, на локомотиве, сражаются! Вот на это Голицын и рассчитывал.
– Спасайтесь, господин полковник! Часть диверсантов двинулась к штабному вагону! – продолжал под диктовку Гумилева врать машинист. – Прыгайте, пока не поздно! Иначе они до вас доберутся!
Тут Гумилев, отстранив машиниста от переговорной трубы, очень натурально изобразил предсмертный хрип: ну точно, кинжалом беднягу по горлу полоснули! Завершающий, так сказать, штришок психической атаки на Хейзингера.
Атака удалась! Полковник швырнул переговорное устройство в стенку вагона, заметался, точно крыса на свету…
– А теперь ты, твой помощник, кочегары и охранники в самом деле прыгайте, – спокойно сказал поручик Голицын, обращаясь к машинисту. – Дальше поезд поведем мы. Скорость невысокая, так что, если повезет, даже ноги не переломаете. Брысь отсюда!
Дважды повторять не пришлось: шестеро австрийцев горохом сыпанули в открытую дверь паровозной будки и закувыркались по откосу насыпи.
– А теперь, Коля, вставай за рычаги, а я уголек в топку пошвыряю! – сказал Сергей.
– Не княжеское это дело, паровозным кочегаром работать! – рассмеялся Гумилев.
– Ничего, это не слишком надолго! – Голицын ухватил совковую лопату и принялся швырять уголь. – Через три минуты давай два гудка и прибавляй ход до максимального. Уже совсем недалеко осталось!
Гумилев кивнул: он прекрасно знал, до чего именно осталось «недалеко», рассказал ему Голицын о результатах своей рекогносцировки. В ближайшие пять минут Николаю Степановичу предстояло заняться любимым делом: подергать смерть за усы…
Щербинин не ошибся в своем прогнозе: у Рудольфа Хейзингера не выдержали нервы! Слишком ярко полковник представил себе, как в штабной вагон врывается орда пьяных от пролитой крови дикарей. Они ведь в плен брать его не будут! Вырезали локомотивную бригаду, его тоже полоснут кинжалом по горлу – и конец! Нет, нужно срочно спасать свою жизнь, и шут с ними, с наградами, званиями и аудиенциями у кайзера. Тут, того и гляди, со святым Петром аудиенцию устроят!
Здесь Хейзингер, думается, заблуждался: навряд ли после кончины полковник оказался бы у райских врат. Скорее уж его путь лежал бы в совсем другое и очень теплое местечко, где смола кипит, сковородки шкворчат и обслуживающий персонал сплошь с рогами и копытами…
Хейзингер кинулся к двери вагона, отпер ее, оказался на подножке штабного вагона. Встречный ветер бил в лицо полковника. Хейзингер глубоко вдохнул и прыгнул вниз. Грамотно прыгнул, спиной назад, против хода состава, гася прыжком инерцию движения.
А мгновением позже вслед за полковником Хейзингером метнулись с крыши штабного вагона двое – Щербинин и Юсташев.
Еще через десять секунд паровоз дал два длинных гудка и начал прибавлять ход.
Передвижная засада: вот в чем была изюминка плана Голицына! И план сработал идеально: Хейзингер практически немедленно оказался в теплых объятиях Ибрагима Юсташева с приставленным к горлу кинжалом. Вот так, от судьбы не уйдешь! Особенно если ей помогают смелые и решительные люди.
Голицын не мог до обусловленной встречи со Щербининым и Юсташевым знать, удался ли его план пленения полковника Хейзингера. Поручик знал другое: прозвучали два гудка, и их товарищи должны были по тому сигналу покинуть крышу штабного вагона. Теперь поторопиться следовало самому поручику вместе с Гумилевым, потому что бронепоезд, на котором остались лишь они двое, стремительно приближался к тому самому узловому разъезду, на который Голицын наткнулся во время предварительной рекогносцировки.
– Николай, пора! Уходим!
Они спрыгнули по разные стороны несущегося вперед и теперь совсем безлюдного бронепоезда.
На полном ходу бронепоезд проскочил стрелку, предварительно переведенную Голицыным, промчался под семафором и ворвался на запасной путь разъезда. На пути же стоял, дожидаясь отправки, эшелон с боеприпасами и топливом для австрийских аэропланов, танков и автомобилей.
Удар был страшен! Раздался чудовищной силы взрыв, и разъезд накрыла волна кипящего белого пламени.
Это была вторая изюминка плана поручика Голицына!