20
Городишко Збараж – совсем небольшой, живет он благодаря двум лесопилкам, лесной торговле и железнодорожному узлу – той станции, на которой сутки тому назад заправлялся водой и углем бронепоезд. Вот станция, по масштабам восточной Галиции, довольно солидная: нитки железных дорог связывали ее с Лембергом, Ковелем, Тернополем, Ровно. По всем меркам это был нешуточный транспортный узел. Как раз поэтому даже сейчас, в военное время, через Збараж транзитом проходило немало товарных и пассажирских составов, одному из которых «посчастливилось» встретиться накануне с австрийским штабным бронепоездом.
Сейчас невезучий поезд стоял на запасных путях, австрийская оккупационная администрация его из Збаража не выпускала. После того, как полковник Хейзингер связался утром со штабом в Лемберге, начальник збаражской военной комендатуры получил оттуда категорический приказ: задержать пассажирский поезд на станции вплоть до особого распоряжения. Штафиркам, без того до полусмерти перепуганным ночными событиями, по-военному коротко заявили, что их поезд продолжит маршрут, когда возникнет такая возможность. Не слишком точный срок… Черти лысые знают, когда она возникнет! Несчастные пассажиры – народец совершенно не военный, ошалевший от страха и непонимания того, что происходит, только ежились и тоскливо вжимали головы в плечи.
Причины такого произвола были просты: Рудольф Хейзингер отличался предусмотрительностью, обжегшись на молоке, полковник дул на воду: ему вовсе не улыбалось, чтобы слухи о ночной стычке разошлись по всей Галиции. Кроме того, полковник хотел устроить для пассажиров нечто вроде карантина: пусть маловероятно, чтобы кто-то из них подцепил брюшной тиф, не передается та болезнь воздушно-капельным путем, но все-таки лучше перестраховаться. А то можно вместо того, чтобы целенаправленно заразить русских по ту сторону линии фронта, ненароком перезаразить пол-Галиции, которая занята союзными австрийскими войсками.
Конечно, об этой второй причине Хейзингер никому из австрийцев не говорил: не хватало ему паники среди гарнизона и гражданского населения Збаража. Никто в городке и на станции по-прежнему не знал правды о содержимом вонючей цистерны.
То есть это полковник полагал, что никто. Рудольф Хейзингер заблуждался…
Сам городок состоял из одной широкой улицы, застроенной одноэтажными неказистыми домишками обывателей невеликого достатка, с огородами за низкими покосившимися заборчиками, чахлыми клумбами в палисадниках и сохнувшим на веревках бельем. Цветы, пожухшие было за две недели непрерывного зноя, оправились после ночной грозы и сейчас жадно пили воду. Над палисадниками слышалось слитное жужжанье пчел и шмелей, стрекотание кузнечиков. Легкий ветерок перекатывал волны аромата распускающихся роз.
Одним концом улица упиралась в железнодорожную станцию, на которой с грехом пополам зарабатывали себе на хлеб две трети тех самых обывателей. На другом конце улицы располагалась городская площадь со старенькой церквушкой и тремя каменными домами, в одном из которых ютились невеликий австрийский гарнизон, полицейская часть и крохотная местная каталажка, по военному времени громко называемая «гауптвахтой».
В нижнем этаже дома, стоящего аккурат посредине между узилищем и храмом, разместился единственный на весь городок кабак – шинок, если по-местному. Кабак тоже назывался не как-нибудь, а «рестораном»! Клиентурой шинка были, главным образом, австрийские офицеры да еще транзитные пассажиры из тех, кто побогаче. Для бедняков при станционном вокзале было что-то вроде «буфета» – совершенно гнусная обжорка, натуральнейший притон. Тут же, около «буфета», роились местные проститутки.
…Положение, в котором по стечению обстоятельств оказались два поручика – Голицын и Щербинин, – было весьма непростым. Спрыгнуть с подножки штабного вагона им удалось перед самой станцией, хорошо еще, что бронепоезд пятился задом и приличную скорость набрать не мог. Спрыгивать раньше было безумием: тогда они попали бы под пули тщетно пытавшихся догнать состав босняков, которых Хейзингер бросил на произвол судьбы. С тремя короткими стволами против двух десятков винтовок недолго бы Голицыну и Щербинину оставалось жить. Но и въехать на подножке в Збараж было ничем не лучше: тогда они попадали бы в теплые объятия станционных жандармов и оставшихся босняков поездной обслуги. С теми же последствиями.
Пришлось прыгать на ходу. Это бы ничего страшного, но, спрыгнув, они оказались вдвоем, оторвавшимися от основных сил своего отряда, с которыми остался Гумилев.
И теперь они, мокрые после ночной грозы, прятались на задворках станции, наблюдая за перемещениями бронепоезда по запасным путям. Подобраться к нему ближе не было никакой возможности: территория станции охранялась усиленными патрулями. Это полковник Хейзингер расстарался.
Правда, двух русских трудно было обнаружить среди скопища мрачноватого вида амбаров, складов, пакгаузов, деревянных контейнеров, штабелей досок и ошкуренных бревен, пирамид мешков, бочек и ящиков.
Пробираясь по этому лабиринту, к тому же густо заросшему громадными лопухами, лебедой и бурьяном, они незаметно подкрались почти к той самой загадочной цистерне, которую Хейзингер приказал оттащить на задние пути и подлатать. Найти ее в путанице рельсовых переплетений никакого труда не составило: как ни маскируй цистерну под санитарный вагон, она продолжала источать неописуемое зловоние – гниль, тухлятина, желудок выворачивает. И захочешь – не ошибешься.
– Это точно был он, Хейзингер! – с уверенностью сказал Сергею Щербинин. – Я его через щель в окне вагона мельком увидел.
– Это утешает, – философски заметил Голицын. – Хуже было бы, если бы мы гонялись за призраком.
– Надо же, какой негодяй! – с яростью продолжал Щербинин. – Видите, он послал солдат затыкать дыры в своем ночном горшке на колесах. Они же могут заразиться! И гражданские под угрозой… Надо бы предупредить…
– И как вы, граф, собираетесь это сделать? – угрюмо поинтересовался поручик. – Так вот просто выйти на середину перрона и громко заявить, что полковник – редкостный мерзавец и любимый пособник Сатаны? Я понимаю и разделяю ваши чувства и вашу обеспокоенность, но не стоит зарываться, пытаться откусить кусок шире пасти. Можно ведь и челюсть вывихнуть, а то и задохнуться от жадности. Мы не должны забывать о главной задаче – захватить бронепоезд и самого Хейзингера. Тогда все побочные задачи решатся сами собой.
– Захватить бронепоезд? Вдвоем?
– А почему нет? Два умных и решительных человека много чего могут. У меня сложился некий план. Он, конечно, отдает авантюрой, но… Вот, послушайте.
– Знаете, князь, – сказал Щербинин, внимательно выслушав Сергея, – то, что вы придумали, – это в самом деле чистейшей воды авантюра, причем совершенно безумная по наглости. Именно поэтому она имеет ощутимые шансы на успех. Что ж… Назвался кошкой – изволь мяукать. И мышей ловить. Глядишь, изловим мы с вами эту мерзопакостную мышь!
– Вашими бы устами да мед пить, – усмехнулся Голицын. – Не будем терять времени, у нас его мало. Лишь бы Хейзингер не смылся вместе со своим ночным горшком!
Не смылся! Латание пробитой цистерны затянулось: босняки нутром чуяли, что с ней дело неладно, солдат приходилось чуть ли не пинками гнать к дырявому «ночному горшку», а стоило надзирающему за ними Ванчуре отвлечься, как босняки мгновенно разбегались. Хоть расстреливай их! Словом, не ремонтные работы, а сущее наказание.
Тем временем подъездные пути заблокировали два воинских эшелона; теперь для того, чтобы вновь прицепить цистерну к бронепоезду, пришлось бы изрядно поманеврировать. Хейзингер позеленел от злости, но ничего поделать не мог, а минуты утекали, сливаясь в часы…
Сергей Голицын прекрасно знал унылый быт гарнизонов, расквартированных в таких местечках, как Збараж. Попавшие в прифронтовое захолустье офицеры – без разницы, русские, австрийские или немецкие – дуреют от скуки и безделья. Многие из них ищут развлечений подоступнее: пьянка с утра до вечера, карточная игра, дамы легкого поведения и прочее в том же духе. К тому же через станцию идет военный транзит: какие-то части следуют на фронт, какие-то убывают на переформирование. Эшелоны с войсками иногда сутки стоят на путях, и что прикажете делать господам офицерам? Особенно когда позади, пусть на время, все прелести передовой? Пускаться во все тяжкие: тут не стреляют, музычка в «буфете» играет, выпивкой можно разжиться и дам весьма легкого поведения – как собак нерезаных!
Вот на этом поручик решил сыграть! Был еще один важный момент, предопределивший замысел Голицына: практически все население восточной Галиции и Буковины, без различия пола, возраста и общественного положения, австрийцев не любило, а вот к русским относилось очень тепло. Тут Грицко Крук вовсе не был исключением!
Осторожно, окольными тропками Голицын и Щербинин пробрались в крохотный привокзальный скверик и затаились в чахлых кустах жимолости. Они рисковали – ведь на обоих была русская офицерская форма! Но не особенно: полевые мундиры после столь бурно проведенной ночи, грозы, ползания по лабиринту запасных путей были изгвазданы почти до неузнаваемости, перемазаны в грязи и пыли. К тому же у румынских конников форма отдаленно напоминала русскую, так что на не слишком внимательный взгляд сошли бы Голицын с Щербининым за двух грязных и похмельных румынских офицеров.
Как и ожидал Голицын, несмотря на раннее еще время – приближался полдень, – по скверу прохаживалось несколько «дамочек», по виду – явных вокзальных шлюх. Ничего удивительного: у них круглые сутки рабочее время. Подойдет воинский эшелон хоть ранним утром – вот и клиентура пожаловала, отбоя нет от сексуально оголодавших вояк.
Дождавшись, когда одна из ночных фей подошла поближе к тому месту, где они прятались, Сергей тихо окликнул ее по-русски:
– Эй! Красуля, подойди поближе! Есть предложение… – и наполовину высунулся из кустиков.
Шлюшка оказалась не робкого десятка и явно понимавшая русскую речь: она подошла. Еще довольно молодая, симпатичная, только одетая с фантастической вульгарностью и раскрашенная так, что индеец на тропе войны от зависти бы помер. Аппетитно полненькая, черноволосая и черноглазая. Было в ее внешности что-то ощутимо семитское, похоже, что девица из местечковых евреев. Совсем хорошо: евреи Галиции и Польши еще с наполеоновских времен к русским относились прекрасно, видели в них защитников от притеснителей. И правильно делали, стоит заметить!
Дипломатической изощренности не потребовалось.
– Хочешь заработать впятеро больше, чем обычно? – задушевно спросил ее Голицын. Он почему-то был твердо уверен, что «черная моль» тревогу не поднимет и выдавать их не станет.
– А то! – без всякого удивления откликнулась шлюшка. – Пан русский? Пан желает развлечься?
– Натурально, русский. Развлечься, это точно, – рассмеялся Сергей. – Красуля, тебе австрияки по нраву?
– Австрияки? – повела она плечами. – Та шоб им ежака против шерсти родить, трясця их маткам! Шмуки жадные, шмендрики…
Точно, из евреек. Местечковый идиш ни с чем не перепутаешь.
– Купле дрек! – темпераментно продолжила шлюшка, сравнивая австрийцев с куском того, что плескалось сейчас в «ночном горшке» полковника Хейзингера. – Ото ж, когда туточки паны русские официеры стояли, – она закатила глазки, – то ж было иньше! Шановные, щедрые паны!
Поручик только внутренне вздохнул: точно, стояли в Галиции русские. Пока их не выбили отсюда прошлым летом. Теперь вот отвоевывать придется. Но память о себе русская армия оставила добрую.
– Денег у меня и товарища, – Сергей повел рукой в сторону также выглянувшего из укрытия Щербинина, – нет. Да и зачем тебе русские деньги здесь? Но вот тебе аванс.
Он протянул шлюшке «Мозер», свои позолоченные швейцарские часы.
– Га?! – удивилась она, нисколько, впрочем, не испугавшись при виде изуродованного лица Щербинина. – Таки шо ж я должна зробить за такэ?
– Да ничего особенного. – Голицын кивнул в сторону вокзального шалманчика, откуда доносилась разухабистая мелодия и хрип паршивенького граммофона. – Там, внутри, австрияки есть? Офицеры?
– А як же? Трохи есть. Бимбер лакають, а на девушек не глядять! Шкотцен шмуки…
«Вот и прекрасно, что вредные дураки, – подумал Голицын. – Дураки-то нам и нужны! А если пьяные, так и вовсе замечательно. Бимбер, тутошний самогон, пьется, как стакан гвоздей, зато по голове бьет не хуже винтовочного приклада!»
– Звать-то тебя как? Маргарита? Тогда слушай, Маргоша, меня внимательно…
Инструктаж занял минуту. Девица кивнула:
– Тильки вы их до смерти не вбивайте! А то ж выйдет, шо я на смерть заманила… Це не дило… Грех!
– Ну, мы ж не звери-крокодилы, – успокоил ее Голицын. – На кой леший нам их убивать? Давай, подруга, мухой! Время не ждет!