24

За столом в салоне штабного вагона сидели генерал Махмуд Киамиль-паша и его начальник штаба полковник Вильгельм фон Гюзе. Перед ними стоял один из пленных русских офицеров с погонами артиллерийского капитана. Чуть сбоку расположился переводчик.

Пленных офицеров, содержащихся в лагере под стволом «Большой Берты», вдруг посетила странная лингвистическая хворь: все они в одночасье позабыли немецкий язык, на котором фон Гюзе вел допрос. Даже те, кто до загадочного заболевания знал его не хуже родного русского. А теперь: «Нихт ферштейн!», и отцветай, моя черешня. Фон Гюзе злился на такой явный саботаж и откровенное издевательство, но не показывал этого, потому что сделать ничего не мог. К тому же у фон Гюзе и Махмуда имелись куда более основательные причины для злости, настроение у командира 3-й турецкой армии и его начальника штаба было одинаково поганым.

На столе перед Махмудом и фон Гюзе лежал вчерашний номер берлинской «Unsere Zeit». На второй полосе газеты располагалась переводная перепечатка лихой статьи «Юный Романов сбежал бить басурманов!» из «Петроградского листка». Перепечатка была снабжена ехидным редакционным комментарием и фотографией великого князя. Той самой.

Киамиль-паша и фон Гюзе допрашивали по очереди всех пленных русских офицеров, этот был тринадцатым. Турецкого генерала и его начальника штаба интересовали, конечно, подробности вчерашнего побега двоих пленных и попытка бунта в лагере. Но их занимало не только и не столько это. Кто в действительности сбежал вместе со штабс-капитаном Левченко — вот что не давало им покоя.

— …нет, это не он, — твердо сказал артиллерийский капитан, отвечая на вопрос и глядя на фотографию великого князя, — тот прапорщик, конечно, немного похож, но… Не он, и все!

Примерно то же самое говорили уже прошедшие допрос русские офицеры.

Киамиль-паша приказал двоим конвоирам:

— Уведите пленного! Следующего давайте!

— Не стоит следующего, — бросил ему немец. — Вы разве не видите, эфенди, что все они сговорились? Значит, было о чем сговариваться, и смехотворная попытка прорваться с голыми руками за проволоку была совсем не смехотворной. Русские и не надеялись сбежать, эфенди Махмуд! Они отвлекали наше внимание, рискуя своими жизнями. Пора заканчивать эту комедию. Зачем терять время, ничего нового мы не услышим. Отошлите переводчика. Нужно поговорить наедине.

— Может быть, это все же лишь совпадение, полковник? Чисто внешнее сходство? — спросил турецкий генерал Вильгельма фон Гюзе, когда они остались вдвоем.

За окном штабного вагона раздался грохот «Большой Берты». Задрожали стекла.

— О чем вы говорите, эфенди! — раздраженно откликнулся немец, тыкая пальцем в газету. — Я не видел этого юнца…

— Я тоже не видел, — проворчал Киамиль-паша.

— …но тут написано, что у него документы прапорщика запаса, что он бежал на турецкий фронт, возраст соответствует, соответствуют приметы внешности. Все совпадает с теми документами, которые мы изъяли у похищенного и проданного нам горцами мальчишки. Даже факультет правоведения, который он якобы окончил. Не верится мне в такие совпадения!

— Мало ли в корпусе Огановского прапорщиков, — проворчал турок.

— Эфенди, вы о другом подумайте: и мое, и ваше начальство тоже умеет читать. Если до них дойдут сведения, что, возможно, у нас с вами в плену был член семьи русского императора, а мы не только упустили его, но еще и сами организовали ему побег…

— Не держите меня за дурака! — раздраженно воскликнул Махмуд. — Я, может быть, и невеликого ума человек, но, смею думать, не глупее вас! Конечно, если наше начальство узнает, кто попал к нам в плен и прикинет, какую громадную пользу можно было из этого извлечь, то не поздоровится и вам, и мне. Но! Во-первых, — откуда оно узнает, что мальчишка — если это действительно великий князь! — был у нас в плену? А во-вторых, не мы организовывали побег, а вы, милейший!

— Не передергивайте, эфенди! — вскинулся фон Гюзе. — Мы в одной лодке, отвертеться вам не удастся. Вы прекрасно знаете, что я планировал побег лишь одного человека, штабс-капитана. Он добрался бы до своих, подробно рассказал бы им о лагере, о том, что бомбить гаубицу нельзя, иначе оставшиеся в плену русские погибнут. Вы поддержали мой замысел, а теперь хотите на меня же все свалить?! Не выйдет. Кто же знал, что непосредственный исполнитель окажется таким остолопом, даст оглушить и разоружить себя, позволит удрать не одному, а двоим русским! Замечу, что подбирал исполнителя не я, а вы. Кстати, вы отдали приказ об его аресте? Превосходно. Кто еще, кроме нас двоих, начальника охраны лагеря и недотепы-исполнителя, знал о том, что побег подстроен?

— Никто, — ответил генерал Махмуд после непродолжительного раздумья.

— Начальник охраны не видел второго беглеца, он знает в лицо только штабс-капитана, — пробормотал себе под нос фон Гюзе. — А вот недотепа не мог не видеть! Значит, надо перестраховаться.

Немец тихо сказал Киамиль-паше несколько фраз. Брови турка сперва поползли на лоб от изумления, затем грозно нахмурились… Но, поразмыслив минуту, турецкий генерал кивнул, соглашаясь со своим начальником штаба. Еще через несколько минут двое конвойных доставили в штабной вагон «хозяина кофейни в Сухуме». Вид у провокатора, липового «подданного российской короны», был перепуганный. Он не мог понять причин своего ареста: ведь он лишь выполнял личное распоряжение генерала!

Конвойные вышли за дверь, а генерал Киамиль обратился к арестованному на родном языке:

— Видишь газету? Посмотри на фотографию, это тот, второй, про которого говорил штабс-капитан? Который полз следом за ним?

Что бы турку ни сказать — мол, не он. Или хотя бы выразить неуверенность: дескать, только луна светила, я вообще толком второго не видел, меня русский штабс-капитан сразу же свалил, в беспамятство отправил! Наверное, умей несчастный провокатор читать по-немецки, он так бы и поступил, хватило бы мозгов, заглянув в текст статьи под фотографией, сообразить: догадываться, а тем более знать о некоторых вещах смертельно опасно. Но турок не владел немецким, понятия не имел, кто в действительности запечатлен на фотографии в газете, и с готовностью подтвердил, подписывая тем самым свой смертный приговор:

— Точно, он. Клянусь мечетью, это он на фотографии, то самое лицо, только осунувшееся… Я его успел хорошо разглядеть. Совсем еще молодой. Но я вовсе не собирался давать возможность побега и ему тоже, — турок забеспокоился, стал оправдываться: очень уж не нравился ему взгляд сидящего за столом долговязого немца, холодный и немигающий, как у гюрзы или кобры. — Я же делал все, как вы мне приказали, эфенди Махмуд! Я же сказал русскому головорезу, что помогу убежать только одному пленному. Ему. А он ударил меня так, что я упал без сознания. В чем моя вина, за что меня арестовали?

Киамиль-паша перевел взгляд на немца, кивнул. Теперь у генерала Махмуда не оставалось сомнений: да, в его руках некоторое — очень короткое! — время находился близкий родственник русского царя. И он упустил такого пленника! Какая досада, что номер «Unsere Zeit» получен сегодняшним утром, а не на сутки раньше! Если о таком крупном упущении узнают его завистники и недоброжелатели в Генеральном штабе и при дворе султана, то карьере конец. Это в лучшем случае. Прав фон Гюзе, на недотепистого исполнителя следует надеть надежный намордник. А по-настоящему надежным намордник бывает только один.

Вильгельм фон Гюзе чуть заметно кивнул в ответ. Судьба несчастного провокатора была решена этими двумя кивками. Он должен был замолчать навсегда, дабы никто не мог проведать о том, в какую лужу уселись Киамиль-паша и его начальник штаба.

— Тебя контролировали, — спокойно сказал Махмуд Киамиль-паша, глядя на беднягу тяжелым сверлящим взглядом. — Мой доверенный человек, который, как и ты, понимает по-русски, слышал твой разговор со штабс-капитаном. Мне донесли, что ты потребовал пятьсот рублей за побег. А брать деньги тебе никто не приказывал. Своим корыстолюбием ты заронил в голову русского мысль о возможности прихватить в побег еще одного человека. Это очень сильно нарушило мои планы, ты сорвал важнейшую операцию, позволив убежать не одному человеку, как тебе было приказано, а двоим. За нарушение приказа тебя сурово накажут.

Киамиль-паша кликнул конвойных. Когда они вошли, он поднялся из-за стола и коротко приказал:

— Отведите преступника к берегу озера и немедля расстреляйте. Ни в какие разговоры с осужденным не вступать, иначе следующими расстреляют вас. Тело бросьте в воду, но позаботьтесь о том, чтобы оно не всплыло. О выполнении доложите лично мне через десять минут.

Махмуд Киамиль-паша знал своих людей, они ничуть не удивились такому неожиданному приказу. А они знали своего командира и не сомневались, что генерал точно так же прикажет расстрелять на месте их самих, вырази они хоть тень сомнения в правильности столь скорого и свирепого приговора, откажись стать палачами. Утопить тело? Утопим, какой вопрос, камней на берегу много.

Кстати сказать, в русской армии что-либо подобное было совершенно немыслимо и непредставимо.

Когда молчаливые конвоиры и обвисший у них в руках, тонко подвывающий от смертельного ужаса провокатор покинули штабной вагон, генерал повернулся к Вильгельму фон Гюзе и с досадой сказал:

— Снова вы оказались правы: этот дурак клятвенно подтвердил, что удравший ночью прапорщик выглядел так же, как человек на фотографии в газете. Но больше недотепа ничего никому не подтвердит и не расскажет. Я приказал его расстрелять. Для пущего спокойствия и надежности.

Вильгельм фон Гюзе одобрительно улыбнулся. С близкого озерного берега донесся слитный звук двух винтовочных выстрелов. Вот и славно: одной проблемой меньше.

— Вот, кстати, — сказал генерал, — я приказал утопить тело в озере. И вспомнил: сегодня утром мне доложили, что наши солдаты обнаружили на берегу тела утопленников в русской военной форме и обломки нескольких фелюг. Скорее всего, это был диверсионный отряд. Что могло понадобиться русским диверсантам?

— Одно из двух, — пожал плечами фон Гюзе. — Они могли попытаться уничтожить нашу малышку, которая не дает и не даст им покоя. Либо, если им известно о похищении великого князя, они предположили, что он инкогнито находится в нашем лагере. Тогда понятна была бы попытка освободить его, ведь русские никак не могли знать о его ночном побеге. Либо, наконец, и то и другое. Очень важно, чтобы русские не узнали о том, что великому князю посчастливилось сбежать: они будут засылать новые диверсионные отряды, а мы поджидать и уничтожать гостей с того берега. Кстати, мысль о переброске вооруженной группы через озеро весьма остроумна. Они по первому разу, когда мы не ждали ничего подобного, могли устроить нам крупные неприятности.

— Хвала Аллаху, этого не произошло, — довольно откликнулся Махмуд Киамиль-паша. — Отряд погиб, но я, пожалуй, удвою караулы на позиции «Большой Берты». Что станем предпринимать в отношении беглецов, полковник? Ведь ваш план заключался в том, чтобы штабс-капитан добрался до своих.

— План нуждается в коррекции, — холодно произнес фон Гюзе. — Я не мог учесть такой фактор, как внезапное появление на арене событий этого юнца, оказавшегося членом семьи русского императора. Кстати, я процентов на девяносто уверен, что остальные пленные опознали его. Без всякой газеты. Чем иначе объяснить, что вторым человеком в побег отправился именно он? Почему не кто-то другой, более опытный? Этим же объясняется сговор русских, то, что они поголовно позабыли немецкий язык. Теперь моя первоначальная цель отступает на задний план. Следует сделать все, чтобы вернуть беглецов. Мы устроим хорошую облаву, нам поможет то, что беглецы слабо ориентируются в горах. Судьба штабс-капитана мне безразлична, но отдайте строжайший приказ: с головы прапорщика не должно и волоса упасть!

— Но если нам удастся поймать беглецов…

— Мы обязаны добиться этого, такие шансы редко даруются судьбой! — с несвойственной ему горячностью перебил Махмуда фон Гюзе.

— …кто же тогда доложит русскому командованию о лагере военнопленных вблизи «Большой Берты»? — закончил свою мысль турок.

Вильгельм фон Гюзе посмотрел на своего номинального начальника с искренним удивлением:

— Эфенди Киамиль-паша, поймите, если в наших руках вновь окажется великий князь, это будет для русских пострашнее трех таких супергаубиц!

— Допустим, мы поймаем великого князя. Как вы собираетесь его использовать?

— Все просто. Как только великий князь вновь окажется в наших руках, мы должны будем сделать господам Юденичу и Огановскому предложение настолько выгодное, что они будут не в силах отказаться, — фон Гюзе немного помолчал, жестко улыбнулся одними губами, глаза его оставались серьезными. — И подкрепить его угрозой настолько нешуточной, что они не смогут ее проигнорировать. Мы крепко возьмем их за горло, мы как минимум сорвем летнее наступление русских. Вот поэтому великий князь нужен мне здесь, нужен целый и невредимый.

…Часом позже к сорокалетнему пехотному подполковнику, который по общему согласию офицеров считался в лагере старшим, подошли двое его товарищей по несчастью.

— Гляньте-ка за проволоку, господин подполковник, — сказал один. — Точно муравейник разворошили. Турки снуют, как ошпаренные.

— И не только турки! — добавил второй офицер. — Вон, черкесы на лошадях, видите, шапки лохматые у них? Точно, черкесы, чтоб этих дикарей на том свете ихний поганый шайтан на вилы насадил. Похоже, собираются турки кого-то основательно искать, раз горцев на помощь позвали…

— Ясно, кого, — вздохнул подполковник. — Наших беглецов. Одно радует: значит, ушли они удачно, значит, недаром мы под приклады и дубинки подставлялись. Вам, господа, эта немецкая лиса в турецком мундире газетку с портретом и статейкой показывала? Я статейку даже просмотреть по диагонали успел. Но честно признаюсь: я еще ночью догадался, когда к юнцу присмотрелся внимательнее. Великое счастье, что газетенка попала в руки туркам сегодня, а не вчера. Выходит, что и дьявольской хитрости положен предел!