14
Владислав Дергунцов как-то очень быстро и легко прижился в прифронтовом Эрджише. Пока поручик Голицын беседовал в штабе армии с адъютантом Юденича, оператор, который стал теперь военным корреспондентом, успел снять неплохую двухкомнатную квартирку с кухней и ванной на окраине городка. Из этого следовало, что денежки у Дергунцова водились немалые: не всякому полковнику такое удовольствие по карману.
При желании Владислав Дергунцов мог становиться весьма обаятельным человеком, да и далеко не все столь проницательны и брезгливы, как князь Голицын. Среди молодых офицеров городского гарнизона «оператор и приятель самой Веры Холодной» произвел настоящий фурор. Стоит отдать Дергунцову должное: он умел пустить пыль в глаза.
Оператор развил бешеную деятельность, за день он обошел не по одному разу весь Эрджиш, сводя знакомства с молодыми подпоручиками, поручиками и корнетами, артиллеристами, пехотинцами, военными инженерами, медиками. Он был любезен, был мил и остроумен, иногда чуть язвителен, но молодежи это обычно нравится. Словом, та еще столичная штучка!
Человека храброго, волевого, сильного духом, но при этом не слишком умного и совсем еще молодого легче всего поймать на лести. Такие люди, как правило, тщеславны. А Дергунцов откровенно льстил недавним выпускникам провинциальных офицерских курсов, пехотных и артиллерийских школ, кадетских корпусов и юнкерских училищ, называя их не иначе как героями и опорой Отечества, и это действовало похлеще любых рекомендательных писем! С Сергеем Голицыным оператор даже не пытался проделать подобный психологический трюк, что доказывает: Владислав Дергунцов неплохо разбирался в людях. Поручик Голицын слишком уважал себя, слишком хорошо знал себе цену, чтобы купиться на лесть.
Дергунцов даже предлагал всем желающим запросто заходить к нему на квартиру, обещал сфотографировать особым бельгийским аппаратом, сделать фотоотпечаток в формате портрета. Глаза у корнетов и подпоручиков загорались: это как же здорово — послать такой вот портрет матушке с батюшкой или невесте! Тем более что делать фотографическую карточку будет не кто-нибудь, а признанный мастер, который с самой Верой Холодной работает, с королевой синематографа!
Человек пять молодых офицеров зашли вечером на квартиру к приглашавшему всех встречных-поперечных новоявленному военному фотокорреспонденту, — отчего не познакомиться теснее с таким интересным и милым человеком? Дергунцов на свои деньги устроил попойку, после чего совсем стал, что называется, своим в доску.
И вот что интересно: на следующее утро Дергунцов был свеж, точно не пил ничего крепче молока, и столь же активен, как накануне. Энергичная деловитость так и хлестала у него через край. Покряхтывая от тяжести, он таскал свой громоздкий киноаппарат по всему Эрджишу, он добросовестно выполнял свои обязанности, снимая кадры хроники. Да, пусть пока не на линии фронта, но ведь в самом ближнем тылу! Он снимал прифронтовой госпиталь и санитарные пункты, снимал раздачу солдатам обеденного кулеша, снимал гарнизонную гауптвахту, казачьи разъезды и позиции артиллеристов, много чего еще снимал. Работал буквально до седьмого пота, не отдыхая, только пообедав наскоро с теми же солдатами. Молодые офицеры, с которыми Дергунцов познакомился накануне, уважительно цокали языками: это трудяга! Это крепкий профессионал. А еще говорят, что все шпаки — трусы и бездельники!..
За какие-то сутки этот человек стал своим в Эрджише, примелькался, будто всегда тут и был.
Владиславу даже удалось заснять разрыв страшного снаряда «Большой Берты», причем с недалекого расстояния — всего полверсты. Правда, на этот раз, к счастью, разрыв никакого реального урона русским войскам не нанес. И все же впечатляющие должны были получиться кадры!
Взяв в помощники двоих молодых прапорщиков, фронтовой фотокорреспондент Владислав Дергунцов поднялся в ближние предгорья Эрджиша, чтобы снять панораму города. А как же? Для истории, господа, для истории! Тогда же Дергунцова посетила мысль: а неплохо бы снять Эрджиш с высоты, вот тогда панорама получится вообще всем на зависть и удивление. Только как бы это сделать?
Мыслью этой оператор поделился со своими помощниками. Те, попав под обаяние Владислава и заразившись его энтузиазмом, присоветовали обратиться к пилотам двух «Фарманов», которые завтра должны прибыть в город.
…Когда «Фарман» вернулся из воздушной разведки, наблюдатель не сразу отправился с докладом к генералу Юденичу. Два часа он потратил на то, чтобы срочно проявить фотопластинки и отпечатать с них пробники. Из десяти пластинок кассеты только три давали приличное качество изображения: одна, снятая с высоты, и две других — когда аэроплан максимально снизился. Захватив с собой пробные отпечатки, наблюдатель-разведчик в сопровождении пилота «Фармана» отправился в штаб, где его немедленно приняли генералы Юденич и Огановский.
Разговор, начавшийся после рапорта, по всей форме отданного воздушным разведчиком, складывался непросто. Их высокопревосходительства господа генералы отказывались верить своим собственным глазам!
Нет, главная задача поиска была выполнена отлично: топографическая привязка сомнений не вызывала. Теперь было совершенно точно известно, где именно располагается огневая позиция «Большой Берты». Но вот что касается странного скопления безоружных людей на огороженном пространстве в непосредственной близости от супергаубицы, тут мнения разделились. Ведь пилот и наблюдатель видели странный квадрат с вышками по углам своими глазами, а генералы — нет.
— Ваше превосходительство! Судя по всему, эти люди внизу, там, внутри периметра квадрата, — наши военнопленные, — убежденно сказал Юденичу воздушный разведчик. — А сам квадрат — что-то наподобие лагеря.
— Да не может такого быть! — гневно воскликнул Юденич. — Это не лезет ни в какие ворота.
— Нет, вы, наверное, ошиблись, — поддержал своего начальника Огановский. — Даже турки не пойдут на такую несусветную подлость, чтобы прикрываться пленными.
— Господа генералы, ваши превосходительства, я же видел, как эти люди прыгали от восторга, завидев над собой мой аэроплан, — тихо сказал пилот. — Знаете почему? Потому что они разглядели двуглавых орлов на его крыльях, другого объяснения нет.
— Наконец, вот снимки. Вот пробные отпечатки, впоследствии их можно будет увеличить, но кое-что заметно и в таком формате, — воздушный разведчик протянул фотографии генералам. — Что это между столбами натянуто, если не колючая проволока?!
Лицо генерала Юденича налилось темной кровью. С разведчиком трудно было спорить — вот они, доказательства! — но и поверить до конца, принять напрашивающееся объяснение Николай Николаевич никак не мог. Огановский испытывал примерно те же чувства.
Тут еще надо принять в расчет психологию русских генералов. Таким людям, как Юденич и Огановский, безумно трудно помыслить, что по ту сторону фронта военачальники противника способны на столь гнусные приемы. Подобные действия ломают все, к чему русские генералы привыкли и во что они верят! Подобное опошляет саму идею воинской чести, без чего нет армии, а есть оснащенная современным оружием шайка разбойников. Благородство, уважение к противнику и даже наивная рыцарственность тем же Огановскому и Юденичу были не чужды. До такой чудовищной вещи, как «живой щит» из пленников, никто из русских генералов не додумался бы. Ведь если сегодня щит из военнопленных, то что же завтра? Щит из мирного гражданского населения?! Женщины и дети как заложники? Как инструмент давления на противника? Это уже не война получается, а откровенный и запредельно гнусный бандитизм!
Киамиль-паша пусть вражеский, но офицер! Пусть турецкий, но генерал!
Что ни говори, а офицерство вообще и генералитет в частности — это единая каста, в армии какой бы страны ни служил тот или иной генерал. Это корпорация, которая болезненно чувствительна к нарушению освященных традицией корпоративных правил, к поруганию корпоративной, кастовой этики.
Как подобает всякой касте, каста профессиональных военных имела собственные, пусть неписаные, но точно установленные законы и строгий моральный кодекс, в основании которого лежало понятие воинской чести.
Поэтому Юденичу и Огановскому нестерпимо было поверить в то, что корпоративные законы нагло поруганы, а кастовая честь запятнана грязью.
Словом, «этого не может быть, потому что этого не может быть никогда!». Эх, скольких неглупых людей эта знаменитая формула подводила!
А если это ошибка или провокация? А если это не наши пленники, а какие-то турецкие новобранцы, которых, допустим, учат стрелять из «Большой Берты»? Да, но… Зачем же колючая проволока и охранные вышки? Чтобы не дезертировали? Нет, концы не увязываются: с чего бы это турецким новобранцам прыгать от восторга, увидев двуглавых орлов на крыльях аэроплана? Или они от страха прыгали?!
Оставшись вдвоем, командующий Кавказской армией генерал Юденич и командир 4-го Кавказского корпуса генерал Огановский долгое время мрачно молчали, не поднимая друг на друга глаз. Слишком уж наглядны были доказательства подлости Киамиль-паши, слишком убедительны свидетельства пилота и воздушного разведчика.
— Но бомбить нельзя, — тихо сказал Огановский. — Пока не узнаем точно, что там за люди… Нельзя! Вдруг все-таки…
— Нет, нет и еще раз нет! Даже турки на подобное не способны! — Юденич рубанул рукой воздух. — Но с бомбежкой, конечно же, придется подождать. А жаль! Оба пилота — мастера высшего класса, раздолбали бы они проклятую «Берту», как бог черепаху…
— Турки не способны, говорите? — медленно произнес Огановский. — А тевтоны? Я недаром так немцев назвал, Николай Николаевич. Эта их спесь… Как же, нибелунги, то да се… Валькирии, меч Зигфрида… А мы для них вроде как недочеловеки, отчего ж таких не использовать для прикрытия своей пушки живым щитом?
— Немцы тоже разные бывают, — недовольно ответил Юденич. — Хотя… Есть резон в таком предположении. И знаете почему? Пришел ответ на мой запрос в аналитический отдел разведчасти Генштаба о Вильгельме фон Гюзе. Я передам вам материалы для ознакомления. Там биографические данные, где учился, послужной список, в каких операциях принимал участие и тому подобное. А резюме следующее: полковник Вильгельм фон Гюзе — опытный и талантливый офицер, при этом — очень хитрый, очень изворотливый и необычайно коварный человек, лишенный каких бы то ни было принципов. Да, вот именно так и написано. Если перевести эту дефиницию на обычный русский язык, то аналитики Генштаба, — а они не в Смольном институте благородных девиц обучались! — аттестуют главного нашего противника как отъявленного мерзавца, для которого нет ничего святого. Поневоле задумаешься! Нет, ну как бы нам узнать поточнее, что за люди там, рядом с «Большой Бертой»… Это жизненно необходимо.
Тут Юденич вдруг замолчал, точно с разбега на невидимую стену наткнулся. Взгляд его словно расфокусировался. Он нахмурил брови, стал осторожно поглаживать лоб и виски, будто боясь упустить мысль, только что пришедшую в голову.
Фронтовому корреспонденту Владиславу Дергунцову довольно долго пришлось уговаривать пилота «Фармана», чтобы тот поднял его, Дергунцова, вместе с аппаратом для синематографической съемки в небо над Эрджишем. Но Дергунцов умел убеждать нужных ему людей, умел располагать их к себе.
Пилот был настоящим фанатиком своей профессии, и его прежде всего подкупило в настырном корреспонденте то, что корреспондент, как оказалось, неплохо разбирался в авиации. Знал, чем отличаются друг от друга разные модели аэропланов, знал о рекордных по высоте и дальности полетах. Слышал даже о таких новинках, как американская модель «Дуглас», сконструированная по-новому, монопланом. То есть говорил с пилотом на одном языке, а это очень способствует взаимопониманию и симпатии.
Корреспондент даже с пылкостью утверждал, что лично был знаком с Сергеем Уточкиным, что поднимался вместе с Рыжим в воздух над Павловском! Только вот аппарата для съемки с ним в тот раз не оказалось.
— А до чего жаль, что не оказалось! Вон, в Европе, к примеру, в той же Германии, панорамные съемки с аэропланов — дело обычное. А у нас, в России, никто еще так не снимал. Так давайте будем первыми! — убеждал пилота Дергунцов. — Это ведь совсем не то, что простая фотосъемка с аэроплана, мы передадим движение, поэзию полета! И люди увидят это на экране! Подумайте: многие ли из наших сограждан поднимались в воздух, испытывали это ни с чем не сравнимое чувство победы над стихией и единения с ней? Единицы, пусть десятки. А мы подарим каждому, кто зайдет в зал синематографа, возможность хотя бы прикоснуться к этому восхитительному ощущению! Качество съемки я гарантирую. Скажу без ложной скромности, что на сегодняшний день я — один из лучших операторов России. Если не самый лучший. Я ведь снимал саму Веру Холодную, все последние фильмы с ее участием — моя работа. Неизвестно еще, стала бы она королевой, если бы не я!
Упоминание о несравненной актрисе, что называется, добило авиатора. Храбрый пилот тоже был в числе восторженных почитателей красоты и таланта Веры Холодной. И его «Фарман» с Владиславом Дергунцовым на борту взмыл в небо над Эрджишем. Теперь корреспондент мог вволю снимать с высоты панораму прифронтового города.
И все то, что этот город окружает…
