Глава 2
Навеки молодая

Наташа Белова никак не могла откликнуться на этот телепатический призыв. Не только потому, что ее отделяли от Тарана многие километры и тюремные стены с колючей проволокой. Дело в том, что она вообще исчезла из родного города. Ее больше не было там, где видел ее в своих мыслях Таран. Пропала она еще неделю назад. Как пропала? А как пропадают люди? Каждый по-разному.

Одни таинственно исчезают, другие банально сбегают, третьи спиваются, четвертые суются куда не следует. Некоторые потом находятся, иногда – живые и здоровые, иногда – мертвые и обезображенные.

У Наташи Беловой была своя собственная история, похожая и не похожая на сотни, тысячи, миллионы других.

В то роковое утро она чувствовала себя разбитой, несчастной и обессиленной. Всю ночь промучилась без сна, страдая от невыносимой ломки, известной любому наркоману. У каждого наслаждения есть оборотная сторона медали. Чем выше взлет, тем больнее падать. Принимая дозу, Наташа парила в облаках, а теперь ее будто с размаху швырнули о землю.

Ворочаясь с боку на бок, она стонала, кусая подушку. Рукам и ногам никак не удавалось найти удобное положение. Кости ныли, как будто сквозь них пропускали ток или сверлили бормашиной. Кожа покрывалась то мурашками, то липким потом, воняющим аммиаком.

Решив отказаться от героина, Наташа переоценила свои возможности. Она даже не предполагала, через какой ад ей придется пройти. Не представляла, какие кошмарные страшилища водятся в этом аду. Они были такими же реальными, как предметы обстановки. Когда по комнате начинала метаться черная лошадь с гноящимися глазами, Наташа ощущала ее запах и тепло, видела ниточки слюны между ее зубами, чувствовала, как вздрагивает кровать от топота копыт. Не менее реальными были ласточки и летучие мыши, кружащиеся вокруг светильника под потолком. Лампочки не горели, но, прикасаясь к ним крыльями, птицы и мыши вспыхивали, обращались в пепел и осыпались на пол. Иначе и быть не могло, потому что они были крошечными, как мошкара, а черная лошадь порой съеживалась до размеров кошки.

– Кс-кс-кс, – поманила Наташа, протянув руку с ломтиком колбасы, появившимся ниоткуда.

Кошка подпрыгнула, вздыбила спину и юркнула под шкаф, нервно подергивая там кончиком хвоста. «Как же ее зовут?» – попыталась сообразить Наташа. Не сообразила. Еще накануне никакой кошки у нее не было. Никого не было. Ни мамы, ни папы, ни любимого мужчины, ни даже подруг, которые всегда рядом, если есть тема для будущих сплетен.

После роковой встречи с курганскими Соловьями-разбойниками прежняя размеренная жизнь рухнула как карточный домик. Наташа осталась одна, совсем одна на всем белом свете. Хотя какой же он белый, если так темно, так страшно и так холодно.

Господи! Спаси и помилуй, господи!

Никто не откликнулся. Только здоровенная, как лошадь, кошка заурчала в углу недовольно. Чтобы не злить ее, Наташа свернулась калачиком и затихла.

На рассвете, когда ночь за окном стала дымчато-серой, а в доме напротив зажглись редкие желтые окна, мокрая от пота, задыхающаяся Наташа села на кровати и, обхватив раскалывающуюся голову, застонала. Неужели бывает так плохо? Неужели ночь может длиться так бесконечно долго?

– Мамочка, – прошептала она пересохшими губами. – Ой, как худо мне, мамочка…

Охваченная внезапным ознобом, Наташа натянула на себя одеяло. Жаль только, что не додумалась укутаться с головой. В комнате скрипнули половицы. Еще раз и еще. Открыв глаза, Наташа увидела жуткого мохнатого карлика, подкравшегося к кровати на четвереньках. Он был весь зыбкий, словно сотканный из тумана, но его когтистая лапка, прикоснувшаяся к Наташиной ноге, свидетельствовала о том, что карлик существует в реальности. Он походил на большого пса или на маленького медведя, облепленного паутиной. Его зверская физиономия была покрыта шерстью.

Наташа сдавленно пискнула, а больше не смогла выдавить из себя ни звука. Карлик оскалил кривые желтые клыки, словно намереваясь укусить девушку. Но вместо этого он неожиданно лизнул ее в колено и вдруг заскулил жалобно, по-щенячьи, словно умоляя Наташу сделать что-то… или не делать чего-то…

Когда она очнулась от обморока, комната была пуста. В окно светило солнце, смотреть на которое было больно и неприятно. В отличие от луны, солнце не признает человеческих страданий. Оно полагает, что все непременно должны радоваться его появлению. Тем, кто встречает солнце улыбкой, оно слепит глаза и выжигает мозг.

Кое-как дотянувшись до шторы, Наташа задернула окно. Невыносимо яркий свет по-прежнему прорывался сквозь плотную ткань, но уже не доставлял прежних мучений. Охая, Наташа стянула с себя пропотевшую ночную рубашку и швырнула на пол. За рубашкой последовали трусы, превратившиеся в тряпку. Наташа провела рукой по взлохмаченным волосам, напоминающим на ощупь паклю. Каждое движение отдавалось тупой болью в висках. Наждачный язык едва умещался во рту.

«Уколоться», – подумала Наташа, и в ту же секунду ей сделалось легче. Простая спасительная мысль заполнила все ее существо, от воспаленного мозга до кончиков судорожно подергивающихся пальцев.

Наташа сползла с кровати и босиком отправилась на кухню, хватаясь за стену. Квартира куда-то плыла, раскачиваясь на гигантских волнах, в ушах звенело, перед глазами мельтешили прозрачные головастики. Героин не позволял забыть о себе ни на минуту. Он мог существовать без Наташи, а вот она без него – нет.

В кухне было холодно. Отброшенная ветром гардина телепалась на краю распахнутого окна. На столе валялось надкушенное яблоко со сморщенной кожицей. Съестным даже не пахло. Наташа забыла, когда в последний раз ела нормально.

Мусорное ведро было завалено пустыми пластиковыми бутылками из-под газировки. С трудом открыв холодильник, Наташа достала очередную бутылку, кое-как свинтила крышечку и, подрагивая на слабых ногах, стала пить из горлышка. Ледяная вода лилась на грудь и стекала по животу на пол. Когда зубы заломило от холода, Наташа заставила себя оторваться от бутылки и, постанывая, поплелась дальше.

Сидя на унитазе, она все время боялась потерять равновесие и разбить голову о кафель. Забираясь в ванную, кряхтела, будто преодолевала высокий забор. Под горячим душем ее кожа покрылась пупырышками, как будто ее поливали колодезной водой.

С тех пор как наркотическая отрава всосалась в ее вены, Наташа Белова перестала быть собой. Это было что-то вроде волшебства, с помощью которого человека превращают во что угодно и в кого угодно. Например, в озлобленную крысу. Или в безмозглую холодную лягушку. Никто эту лягушку не поцелует и не превратит в прежнюю красавицу и умницу, окончившую журфак с красным дипломом.

Ах, не надо было писать ту статью про курганскую мафию! Люди почитали-почитали, перелистнули страницу и углубились в изучение телепрограмм и рекламных объявлений. А Наташа за свое журналистское расследование поплатилась здоровьем, карьерой, любовью и будущим. Ей даже прошлого не оставили, потому что в прошлом у Наташи был жених, а теперь его нет…

Все, что ей оставили взамен, это героин.

Стуча зубами, Наташа выползла из ванной и поплелась одеваться. Чистое белье, к счастью, нашлось, а вот колготки остались только дырявые. Пришлось натягивать джинсы прямо поверх трусов. Справившись с этой непростой задачей, Наташа нацепила на грудь бюстгальтер, выбрала свитерок потеплее и вооружилась феном. Просушив волосы, она кое-как расчесалась, подкрасилась и, набросив плащ, постояла у зеркала в прихожей, собираясь с духом. «Сейчас ты выйдешь, отправишься на почтамт, заплатишь последние деньги за междугородный разговор, попросишь маму немедленно выслать денег на билет и вернешься домой», – сказала она себе.

«Сейчас ты выйдешь, любой ценой раздобудешь дозу, ширнешься и забудешь о своих горестях», – возразил внутренний голос.

Он оказался громче, этот проклятый внутренний голос. Ему-то Наташа и подчинилась.

До ближайшей точки, где продавали «дурь», было десять минут ходьбы, однако Наташа предпочла воспользоваться маршруткой. Идти пешком не было сил. Да и те жалкие гроши, которые оставались у нее, не решали проблему. Наташе нужно было много денег. Много и сразу.

Стоя в переполненном салоне, она смотрела на пассажиров сквозь черные стекла очков и гнала мысли о том, чтобы предложить себя одному из потных, угрюмых мужчин, спешащих на работу. А еще Наташа представляла себе, как незаметно запускает пальцы в чужую сумочку и вытаскивает оттуда туго набитый кошелек. Вот до чего она дошла, вот как низко пала!

Ругая себя последними словами, Наташа выбралась из маршрутки, пересекла зеленеющий сквер и свернула в узкий переулок, куда несколько раз наведывалась раньше. Навстречу ей попался бледный, как упырь, юноша с безумным взглядом и пушкинскими бакенбардами. Потом прошагала под ручку парочка. Парень что-то жарко шептал подруге на ухо, а она механически кивала, едва переставляя ноги на высоких каблуках. Глаза у обоих то ли слезились, то ли сверкали нездоровым блеском. Уже купили порошка и скоро окажутся на вершине блаженства.

Наташе захотелось броситься на них, отобрать добычу и бежать, бежать без оглядки. Но сколько способна пробежать девушка, мышцы которой сводят судороги? Десять метров? Пятьдесят? Сто? Лучше не экспериментировать.

Набросив на лицо фальшивую улыбчивую маску, Наташа приблизилась к старенькой «Мазде» с открытыми окнами. В салоне играла музыка. «Мечтаю, улетаю, таю», – гнусавил неизвестный певец. Вот кто не думает по утрам, на какие шиши приобрести порцию счастья. Мечтает, улетает, тает. А попутно кропает бездарные вирши и записывает песенки, которые крутят по радио.

– Привет, – сказала Наташа, заглядывая в машину.

Внутри сидели братья Карелины, распространяющие наркотики в этом районе. Поодаль стояла полицейская «Газель», а в дальнем конце переулка – еще одна легковушка, черная, с тонированными стеклами. Наверное, братьев охраняли не только полицаи, но и бандиты. А может, и не охраняли вовсе, а тоже приезжали за своими дозами. Наташу это совершенно не волновало. Еще ни разу не случалось, чтобы кого-нибудь арестовали в известном всем наркоманам переулочке.

– Чего тебе? – спросил Карелин-старший из «Мазды». – Колес? Кокса? Герыча?

Он разговаривал, почти не шевеля губами, и беспрестанно шмыгал носом.

– Да, – сказала Наташа. – Герыча. Разовую порцию.

– Бабки. – Карелин подставил ладонь.

– Мне в долг.

– Чего-о?

– В долг, – заторопилась Наташа. – Ты ведь меня помнишь? Я часто здесь бываю. Отдам завтра.

– Или послезавтра, – поскучнел Карелин. – Или послепослезавтра. Вали отсюда, дешевка. На паперти побирайся.

– Погоди. – Сидящий на соседнем сиденье брат наклонился и вытянул шею, чтобы хорошенько рассмотреть девушку. – Тебя как звать?

– На… Наташа.

– Фамилия как, «На-наташа»? – прикрикнул Карелин-старший, быстро переглянувшись с братом.

– Белова.

Братья снова обменялись взглядами.

«Зачем им понадобилась моя фамилия?» – отстраненно удивилась девушка и тут же позабыла об этой мысли. В голове вертелась другая, гораздо более важная.

Младший Карелин поднес к уху мобильник. Старший сделал музыку погромче и высунулся в окно, заслонив брата плечами.

– Завтра отдашь, говоришь? – осведомился он.

– Да, – соврала Наташа не моргнув глазом. – Утром.

– Или днем, – кивнул Карелин-старший. – Или вечером в четверг. Сразу после дождичка.

– Клянусь!

– Знаешь, сколько мы тут клятв выслушиваем?

– Ладно, не напрягай девушку, – это произнес Карелин-младший. Он выбрался из машины и сочувственно смотрел на Наташу поверх лаковой крыши. – Что, хреново тебе?

– Плоховато. – Наташа выдавила из себя улыбку.

– «Ауди» видишь?

– Что?

– «Ауди». – Карелин показал на черную иномарку. – Видишь ее, спрашиваю?

– Вижу, – подтвердила Наташа, приподняв солнцезащитные очки.

– Ступай туда.

– Зачем?

– Непонятливая? – буркнул Карелин-старший.

– Там тебя один хороший пацан ждет, – стал пояснять брат. – У него к тебе срочное дело. Обслужишь, отгребешь сотню баксов. Ну и оттянешься потом на полную катушку.

– Как? – вырвалось у Наташи.

– Как оттягиваются не знаешь?

Это походило на страшный сон, в котором все происходит независимо от твоей воли. Словно сомнамбула, Наташа развернулась на каблуках и пошла прочь из переулка. Сделав несколько решительных шагов, она остановилась. Повернула в обратном направлении. Вернулась к «Мазде».

– Может быть, все-таки в долг дадите? – попросила она.

Карелины синхронно покачали головами. Отрицательно, разумеется.

Наташа посмотрела в сторону черной «Ауди». Оттуда выбрались двое парней, отошли в сторонку и демонстративно отвернулись. Третий парень опустил стекло на задней двери и призывно махнул рукой.

– Пять минут работы, – сказал Карелин-старший, – и трое суток отдыха. Тебе повезло, девочка.

Наташа прижала пальцем дужку солнцезащитных очков и медленно пошла по переулку. Полицейский из «Газели» игриво подмигнул ей и многозначительно почмокал губами. Раздался смех. Точно так же могли бы хохотать гиены при виде беспомощной жертвы. Точно так же смеялись подонки, похитившие Наташу в Курганске и сделавшие из нее покорную марионетку. Это произошло относительно недавно и очень-очень давно, километрах в сорока отсюда. В Курганске Наташина жизнь сломалась и пошла совсем не так, как мечталось. Сперва ее сделали наркоманкой, а теперь вот – дешевой уличной шлюхой.

Может быть, это и есть Наташино призвание? Может быть, она родилась на свет, чтобы обслуживать всех желающих? Не случайно же ей бывало так хорошо в плену, когда, вколов ей дозу, парни принимались с ней забавляться, передавая друг другу. Их было трое или даже четверо, но случалось так, что Наташе хотелось еще и еще. Героин превратил ее в настоящую нимфоманку. Отходя, Наташа мечтала о самоубийстве, а под кайфом вытворяла такое, что лучше не вспоминать.

Пару недель спустя, когда она добралась до полиции и потребовала наказать насильников, ей рассмеялись в лицо. Оказывается, следствие располагало видеоматериалами, доказывающими, что гражданка Белова Н., находясь в здравом рассудке и памяти, осознанно и добровольно вступала в половую связь со случайными партнерами. Чтобы убедиться в этом, достаточно было посмотреть на экран дешевенького полицейского монитора. Оседлав одного из этих самых случайных партнеров, Наташа скакала на нем, как заправская ведьма, ее волосы стояли дыбом, а искусанные груди прыгали мячиками в такт неистовым движениям.

«Так кто кого насиловал, наркоша ты похабная?» – поинтересовался полицейский.

Поскольку ответить на это было нечего, Наташа забрала заявление и удалилась. Она была из породы тех девушек, которые всегда шли по пути наименьшего сопротивления. Это значит – вниз.

Все ниже, и ниже, и ниже…

Она шла, опустив голову, и ей казалось, что ее ведут на привязи, как это уже случалось однажды. Но ошейника на Наташиной шее не было. Ею управлял инстинкт наркоманки. Она шла на запах героина. Ее походка была походкой зомби.

Идет бычок, качается, вздыхает на ходу… Кто читал эти стишки Наташе, когда она была маленькой девочкой с большими доверчивыми глазами? Мама? Папа? Бабушка? Неважно. Время сказок прошло. Теперь взрослая жизнь, и нечего надеяться на чудо.

– Деньги вперед, – хрипло произнесла Наташа, приблизившись к «Ауди».

– Какие мы строгие! – заулыбался парень в салоне. – Привет, Натаха. Чего сипишь? Опять голос сорвала?

Его лицо показалось смутно знакомым. Ах да! Это же Гоша из охраны похитившего ее Соловьева! А остальные двое – Чук и Гек, как их называли приятели. Выходит…

Наташа и ахнуть не успела, как грубые руки втянули ее в машину. Оплеуха, другая, и вот уже машина сорвалась с места и понеслась куда-то. По радио зачитывали прогноз погоды. Будет ясно и солнечно, ни дождика, ни ветерка. Приятный девичий голосок пожелал радиослушателям доброго дня и хорошего настроения. К Наташе Беловой это не имело никакого отношения.

– Вот и свиделись снова, – сказал сидящий за рулем Гек. – Не ожидала? Это хорошо, что не ожидала. Пусть тебе это будет приятным сюрпризом.

– Или неприятным, – фыркнул Чук.

– Отпустите, – взмолилась Наташа.

– Опустим, обязательно опустим, – пообещал Гоша. – Из-за тебя, коза драная, нашего босса завалили, забыла?

Разве такое забудешь? По всем местным телеканалам крутили репортажи о дерзком убийстве курганского бизнесмена Соловьева. Его начальник службы безопасности скончался от огнестрельных ран в больнице. Убийцу арестовали на месте преступления. Им оказался Таранов. Единственный во всем мире человек, вступившийся за Наташу. С тех пор как он попал в тюрьму, она осталась без защиты и поддержки.

Выходит, кроме самой Наташи, постоять за нее некому.

– Он сам виноват, ваш Соловьев! – сказала Наташа.

– Вот как? – удивился Чук. – Ты, сука, прописала в своей газетенке, что братья Соловьевы воры и убийцы, они тебя проучили немного, так они же и виноваты? Ошибаешься, тварь.

– За все ответишь, – прошипел Гоша, хватая пленницу за подбородок.

– Не прикасайся ко мне! – закричала она и умолкла, увидев у самых глаз блестящий кончик ножа.

Можно было рассмотреть мельчайшие царапинки и зазубринки на его лезвии. Наверное, им не раз вспарывали консервные банки. И человеческие животы, которые, конечно же, несравненно мягче. Наташа представила себе, как плоская полоска стали вонзается в нее, и вздрогнула, почти физически ощутив холодное острие в сердце.

– Не дергайся, – ухмыльнулся Чук, приобнимая ее за плечи. – А то приедешь к боссу слепая. – Кончик ножа прикоснулся к верхнему веку, заставляя его открыться шире. – Ты ведь не хочешь лишиться глазок? Или носика? Или ушек?

Острие поочередно кольнуло переносицу и мочку уха.

– Нет, – пролепетала Наташа. От страха она впала в полуобморочный ступор. О том, чтобы звать на помощь, она даже не помышляла. Голос пропал, а нож, маячивший перед глазами, отбивал охоту спорить и сопротивляться.

По радио пела Мадонна. В зеркале, подвешенном над лобовым стеклом, маячили немигающие глаза Гека.

– Как насчет минета? – спросил он, косясь на заднее сиденье, где сидела Наташа, зажатая между двумя парнями. – Ты ведь не против?

Приятели зашевелились, предвкушая удовольствие. Чук расстегнул штаны, демонстрируя свое мужское достоинство. Гоша поспешил последовать примеру приятеля. Наташу замутило от запаха мочи.

– Режь! – взвизгнула она, готовая умереть, лишь бы не подвергнуться унижению. – Режь, коли, убивай! Сволочь! Все вы сволочи! Попробуйте только!

Она и сама не ожидала от себя такой отваги. Похитители тоже. Гек сплюнул в открытое окно. Гоша и Чук неохотно застегнул молнию на джинсах. Потом Чук извлек откуда-то плотный черный пакет и вздохнул:

– Ну, на нет и минета нет. Подставляй голову.

Наташа отшатнулась:

– Зачем?

– Чтоб по сторонам не пялилась, – рявкнул Гек, прибавляя газу.

Пакет с шуршанием налез на голову Наташи. Стало темно и душно. В горле набух комок, икры ног начали сводить судороги. Ломка возвращалась. Но сегодня Наташа охотно согласилась выдержать без наркотиков хоть всю оставшуюся жизнь, лишь бы оказаться где-нибудь далеко-далеко от подручных Соловьева. Неужели по прошествии нескольких месяцев он решил отомстить за смерть брата? Тогда все, конец. Никто Наташу не спасет, никто ей не поможет.

Она понурилась, отстраненно прислушиваясь к разговорам в салоне. Может быть, все еще обойдется?

Господи, пронеси и помилуй! Господи, в которого Наташа никогда по-настоящему не верила…

– Бормочет что-то, – сказал Гек, – а чего бормотать? Лучше бы спела чего.

Парни загоготали.

Кажется, сломленная испытаниями, выпавшими на ее долю, Наташа задремала. Или просто потеряла сознание. Во всяком случае, когда она вновь сообразила, что сидит в покачивающейся машине с мешком на голове, до ее ушей не доносился шум проезжающих мимо автомобилей, зато она явственно слышала, как по стеклам хлещут ветки, а под колесами хрустят сучья. Лес? Ее завезут в чащу и убьют?

Перед мысленным взором появилась яма, пахнущая наваленной по краям землей. Среди жирных комьев копошились какие-то насекомые. Яма была до того реальной, что Наташа похолодела.

– Где мы? – спросила она непривычно тоненьким голосом.

– Ты – в заднице, – ответил ей кто-то из парней.

По радио пел Дима Билан. Как всегда, о любви. Его голос был полон профессиональной тоски. Интересно, как бы он запел, если бы его привезли в лес с полиэтиленовым пакетом на голове?

Это были глупые, короткие мысли, с которыми Наташа ничего не могла поделать. Они сами появлялись в мозгу, стремительно сменяя друг друга. Дима Билан, надкушенное яблоко, которое никто не доест, грязная ночная рубашка, которую никто не постирает, распахнутое настежь окно с телепающейся гардиной. А что, если пойдет дождь? А ничего…

«Ауди» остановилась. Наташу выволокли из салона, подхватили под локти и повели, точнее, понесли, изредка позволяя касаться земли ногами. Открылась и закрылась дверь. Подошвы сапог ощутили ступени, спускающиеся вниз. Еще одна дверь. Грубый толчок в спину.

Наташа ойкнула, упав на четвереньки. С нее стянули пакет, и она шумно задышала. Глаза поднимать не хотелось. Все, что видела перед собой Наташа, это ковер и ноги – много мужских ног в разнообразной обуви.

– Смотри сюда, – велел незнакомый баритон.

Не меняя позы, Наташа вскинула взгляд. Она находилась в нескольких шагах от низкого массивного стола, заставленного бокалами, бутылками и тарелками. Над столом поднимался сигаретный дым. За этой дымной завесой маячило незнакомое лицо в золоченых очках. Очки казались лишними. Как и мальчишеский чубчик, падающий на лоб мужчины.

– Узнаешь? – спросил он.

Наташа кивнула. Это был Андрей Игоревич Соловьев, старший брат покойного Соловьева Алексея Игоревича. Впрочем, теперь он ничьим братом не являлся, ни старшим, ни младшим. Он был сам по себе – грузный, плохо выбритый, с дурацким чубчиком до бровей.

Наташа задрожала, как будто корчилась на пронизывающем ледяном ветру. В голове носились, сталкиваясь, беспорядочные мысли. «Пропала!.. Что делать, что мне теперь делать? Сопротивляться? Предложить денег? Пригрозить полицией? Чушь, чушь! Какая полиция, откуда? Но на кого тогда надеяться, Господи, на кого?»

– Язык проглотила? – прошипели сзади, и Наташа вздрогнула от пинка в ягодицы. – Босс спрашивает, ты его узнаешь?

– Узнаю, – тонко сказала она. – Я видела вас на фотографиях.

– Безмерно счастлив, – ухмыльнулся Соловьев. – Я давно мечтал потолковать с тобой без помех. Интересно пообщаться с журналисткой, которая окрестила меня и брата вурдалаками, высасывающими последние соки из несчастных жителей Курганска.

– Простите меня, – пробормотала Наташа, становясь на колени. – Пожалуйста, ну пожалуйста.

– Оборзела, шалава! – восхитились в комнате. – Простить ее! Нет, ну вы слыхали?

– Конечно, я тебя прощаю! – воскликнул Соловьев, делая глоток из бутылки. – Как можно не простить такую славную девушку? Ну написала пасквиль обо мне и о моем бизнесе… Ну попросила дружка убить моего брата… Какие пустяки! – Очки Соловьева сверкали яростным электрическим светом, за которым глаз видно не было. – Говорить не о чем.

– Я его ни о чем не просила, – сказала Наташа. – Он сам.

– Отомстил, значит?

– Отомстил…

– Вот и я хочу отомстить, – заорал Соловьев, и стало заметно, что он сильно пьян. – Я долго выжидал удобного момента. Ты так редко выходила из дома. Но я знал, где ты рано или поздно появишься. И даже время рассчитал правильно.

– Понятно, – пробормотала Наташа, лишь бы не молчать.

Шок постепенно прошел, и она украдкой разглядывала низкое просторное помещение, в котором находилась. Это был подвал, соединенный двустворчатой раздвижной дверью с подземным гаражом. В проеме поблескивала корма угольно-черного джипа, напоминающего катафалк. Наташе это почему-то сильно не понравилось. Еще меньше ей понравился противогаз в руках одного из охранников. Их было тут около десятка, охранников. Но Наташе бросился в глаза именно этот – с противогазом.

– Это хорошо, что ты такая понятливая, – продолжал Соловьев, прожевав дольку лимона. – Плохо другое.

– Что? – спросила Наташа.

– Плохо, что жизнь у тебя только одна. Я бы за брата забрал сто таких паршивых жизней… тысячу… миллион! – Лицо Соловьева перекосилось, словно он прихлебывал не алкоголь, а расплавленный свинец, сжигающий его изнутри. – Тварь, шлюха, курица безмозглая! – Сорвав очки, он со всей силы швырнул их об стол. – Кто тебя надоумил соваться в наши дела? Кто заказал статью?

Наташа, стоя на коленях и прижимая руки к груди, стала оправдываться. Соловьев внимал ее сбивчивой, сумбурной речи молча, не перебивая и никак не выражая своего отношения к тому, что слышал. Но она видела: глаза его, маленькие, мутные, налитые кровью, отображают все, что угодно, кроме понимания и сочувствия.

– Ты давала против меня свидетельские показания? – Он наконец-то заговорил, и голос его звучал неожиданно тихо и даже как-то сонно.

Она кивнула, не поднимая головы, не решаясь вытереть слезы, выступившие на глазах. Соловьев встал, покачнулся, сделал несколько шагов по комнате. «Сейчас он уйдет, – подумала Наташа. – Просто молча уйдет и оставит меня на растерзание своей своре. Меня пристрелят или забьют ногами до смерти. Это конец».

Она ошиблась. Ничего еще не кончилось. Плюхнувшись в кресло, Соловьев произнес:

– Хватит болтать. Встань.

Наташа подчинилась. Ей пришлось раздвинуть ноги пошире, чтобы не упасть. Ее пошатывало.

– Закати рукав, – приказал Соловьев.

Повинуясь его жесту, вперед выступил Гек, бережно держа одноразовый шприц со сверкающей каплей на конце иглы.

– Не надо, – сказала Наташа, – я не хочу.

Но руку подставила сама, выпрямив ее, чтобы четче обозначились вены на локтевом сгибе. Гек умело сделал укол. Помещение сразу сделалось просторнее, краски – ярче, звуки – громче.

«Получила свое? – спросил внутренний голос. – Ты ведь именно об этом мечтала?»

– Раздевайся, – велел Соловьев, поглядывая на часы.

Наташа сбросила плащ, упавший на ковер. Шуршание длилось дольше обычного и напоминало шорох волн, набегающих на прибрежный песок. Но под ногами Наташи был только пыльный ковер, она это отчетливо видела. Она была способна рассмотреть каждую ворсинку, каждую ниточку и волосок.

– Дальше, – потребовал Соловьев, облизнувшись.

– Оглохла? – рявкнул парень с желто-зеленым фингалом во всю щеку. – Скидывай все.

– Вы будете меня насиловать? – спросила Наташа, внутренне поражаясь равнодушию своего тона.

– Я? Тебя? – Соловьев расхохотался, опрокинув бутылку на столе. – Кому ты нужна, дешевка? Даже групповухи не будет, не надейся. А будет знаешь что? – Он напялил очки, убедился, что стекло треснуло, и зашвырнул их в угол. – Тебя трахнет только один из моих пацанов, для достоверности. А завтра утром или послезавтра тебя найдут в гараже на окраине. Очередная наркоманка. Голая поблядушка, отравившаяся выхлопными газами. Что может быть естественнее? – Соловьев опять зашелся диковатым смехом. – Это называется бытовуха.

Наташа помотала головой, надеясь прогнать кошмар и проснуться в своей комнате, на своей кровати. Пусть там бродят черные лошади и кошки, пусть что-то нашептывают всякие мохнатые карлики, пусть! Но к ним Наташа не перенеслась, и чуда не произошло.

– Приступай, Янычар!

Подчиняясь властному окрику Соловьева, кто-то подскочил к Наташе сзади, стянул с нее свитер, взялся за джинсы, потянул вниз вместе с трусами, засопел, торопясь получить свое.

Пару минут спустя он облегченно замычал, несколько раз остервенело качнул Наташу вперед и назад, а потом брезгливо оттолкнул, словно имея дело не с девушкой, а с отслужившей свое рухлядью.

– Заводите «мерс», – послышался голос Соловьева.

Одновременно с этим воздействие наркотика закончилось. Все стало очень буднично и страшно.

Распростертую на полу Наташу обступили, удерживая за руки и за ноги. То ли Чук, то ли Гек заставил ее запрокинуть голову. Она увидела перед собой маску противогаза, растянутую чьими-то пальцами. Потом мир сузился до размеров этой маски.

Волосы скрипели и рвались под грубым напором резины. Потом она больно хлопнула по щекам и подбородку. Круглые стекляшки перед Наташиными глазами запотели. Она почти ничего не видела и совсем ничего не понимала.

Неужели все это взаправду? Неужели сейчас Наташи не станет, и она перестанет видеть мир даже сквозь эти мутные окошки?

Взяв девушку за руки и за ноги, парни поднесли ее к подрагивающей выхлопной трубе джипа. Одни прижимали ее к полу, другие возились с гофрированным шлангом.

– Бачок не откручивается, – донеслось до Наташи сквозь шум в ушах.

– Режь на хер!

Девушка инстинктивно втянула живот, но резали не ее, резали «хобот» противогаза. Она рванулась и получила беззлобный удар в лоб.

– Расслабься, слоник.

– Ща ты у нас токсикоманкой станешь.

– Гляди, обмочилась!

– Прыгает, как рыба на сковородке!

Наташа не соображала, что все это имеет какое-то отношение к ней. В разинутый рот ворвался удушливый газ, от которого запершило в горле. Закашлявшись, она сделала еще один вдох. Легкие наполнились ядовитой смесью. Наташе удалось высвободить одну ногу, она лягнула кого-то, но от этого ничего не изменилось.

Последнее, что она ощутила, это прикосновения жадных мужских рук, гуляющих по телу, выгибающемуся дугой. Девушку все еще лапали, когда ее не стало. Она провалилась в бездонную пропасть, откуда не было возврата. Там не было ни зверей, ни карликов, ни людей. Наташи Беловой там тоже не было. Она пропала.