Глава 3
Лесная братия

Лес оказался не просто большим, а беспредельным. Дарк шел по нему уже второй день и, кажется, окончательно заблудился. Не очень густой березняк через два часа пути сменился сосновым массивом. Деревья были высокими с густыми раскидистыми кронами, через которые с трудом пробивались лучи солнца. В конце концов он очутился в болоте, в котором и проблуждал остаток дня, утопая в трясине и кормя всевозможных местных обитателей собственной кровью. Под вечер удалось все-таки выйти на более-менее сухой участок, где Дарк и заночевал, предварительно обработав раны и напившись для согрева. Костер разводить он так и не решился. Несмотря на успокаивающую тишину и убаюкивающий шорох листьев, Лес не был таким уж безопасным местом. В течение первого же дня своих скитаний он чуть было не натолкнулся у ручья на медведя-трехлетку. Повезло, что косолапый был слишком увлечен ловлей рыбы. Много раз Дарк находил гладко обглоданные кости каких-то животных. «Черт его знает, кто или что здесь водится, – думал путник, – согреться крайне необходимо, но костер может привлечь внимание ночных тварей. Далеко не все из них боятся огня, но наверняка все обожают мясо мирно посапывающих у костра путников. Лучше не рисковать и согреться испытанным деревенским способом – пол-литра на ночь».

Новый день начался на удивление замечательно: он хорошо отдохнул, раны все еще болели, но уже не причиняли больших неудобств, не сковывали движений и не парализовывали болью при каждом неудачном шаге. Немного поблуждав, Дарк вышел на старую, заросшую травой и папоротником охотничью тропу, ведущую куда-то в глубь Леса.

Когда в Лесу находишь дорогу, не возникает сомнений, идти по ней или нет, а просто идешь и боишься ее потерять. Иногда тропа действительно пропадала, прячась за деревьями, виляя по оврагам, заставляя ходить кругами на маленьком пятачке леса, в общем, вела себя, как капризная женщина, издевающаяся над свои ухажером.

Кто знает, сколько еще пришлось бы ему вилять по оврагам и тонуть в болотах, если бы вдруг прямо перед ним не ожили два куста, которые на самом деле оказались местными жителями, вооруженными луками и длинными охотничьими ножами. Поверх легких кожаных доспехов на незнакомцах были накинуты зеленые маскировочные плащи, утыканные ветками кустарника. Рука Дарка тут же легла на рукоять меча. Достать оружие он мог в считаные доли секунды. Странно, но незнакомцы вели себя очень мирно, они даже не достали ножей. Разговор завел тот, что был поменьше и смотрел на Дарка прищуренными и хитрыми, будто у куницы, глазенками.

– Здоров будь, путник! Куда идешь, коль не секрет? Откель, не спрашиваем… и так понятно.

– А если понятно, откуда, так что, не догадываешься, куда?

– Ну как не догадываемся, это ж и бурундуку ясно. Доблестная имперская армия совсем не по-доблестному наполучала под зад от филанийских мужиков, и таперича отдельные личности поперлись в Лес, ища путь в Кодвус, где их ждут, по мнению тех же самых личностей, с распростертыми объятиями и ужо запряженными экипажами, чтобы тут же отправить обратно, в Империю то бишь. Правильно?

В словах и интонациях незнакомца чувствовалась издевка, она же отражалась и на ухмыляющейся физии его спутника. «Нарываются на драку или просто такими ехидными уродились? – подумал Дарк. – Ничего, по ходу разберемся, хуже уже не будет…»

– Правильно, правильно. А вы, стал быть, милостивые государи, сидите здесь в кустах, обвешанные ветками и репьями, брюхо чешете и ждете, когда вот энти «отдельные личности» мимо вас пройдут, чтобы направить их «на путь истинный», то бишь ко двору короля филанийского, где примут они полагающееся возмездие…

Дальше продолжить тираду не удалось, так как его собеседники повалились с хохоту.

– А ты, ваш благородь, ничего… Не только на меч, но и на язык востер. Но вот сий-туй-а-цию не совсем правильно понимаешь. На фиг ты нам здесь повстречался, и куда прешь, нам дела нет. Мы королю не служим…

– Ага, вы просто хорошие лесные парни, обдирающие до нитки прохожих и отдающие деньги бедным да обиженным. А я – офицер и дворянин, то бишь богатый сумасброд, должен поделиться с вами своими пожитками, явно у крестьян награбленными. Так, что ли?!

– Ну ты посмотри, Кучерявый, парень-то совсем зеленый, нас за бандюг принял, ну ничегошеньки о жизни лесной не знает.

Молчавший до этого момента Кучерявый поднял ладонь кверху, давая напарнику знак помолчать.

– Ты, путник, на него, того… не обижайся, он по жизни такой. А тебе мы дурного ничего не желаем, иначе еще бы там «на поле» притюкнули, да только нам это ни к чему. Давай-ка, лучше на пенек присядем, я тебе быстро всю сий-туй-а-цию изложу.

Путники устроились на привал, и Кучерявый продолжил, утопая в исторических подробностях и захлебываясь местным диалектом:

– Ну, стал быть, так, начнем изначале. Лес этот тянется отсель, то бишь от «Великих низин», до самого Кодвуса и принадлежит, как ты правильно отметил, филанийскому королю Кортелиусу и брату его принцу Генриху. Да токо это все фи-ци-аль-но, то бишь не взаправду.

– А это еще как?

– Да вот так. Лет сто назад предки покойные нынешнего короля, Узун Мрачный и жена его Рея, Лес этот к Филании присоединили. У кого завоевали и по какому случаю, я не знаю, врать не буду, да и не в этом дело, а в том, что в лесу испокон веков народцы всякие мелкие жили. Они из Леса-то и носу не казали, и до королевской власти им было… ну, как энто у вас, у образованных, говорят, а… до лампады. Когда вассалы Узуна, между которыми он лес поделил, сюда сунулись, то им, стал быть, того, под зад уж больно шибко давать начали.

– Кто, мелкие да отсталые племена? В жизни не поверю, что дикари могли оказать сопротивление регулярным частям.

– Хошь верь, хошь нет, да токо надавали… точно. Рыцари-то те все больше или строем, или на конях привыкли, а какие в лесу кони? Дело худо совсем было, да к тому ж с гор Кодвуса амазонии пришли и тож права на Лес предъявили, видите ли, когда-то давно, лет этак триста али более взад, здесь их предки жили. Да только я так сужу, какие у амазоний предки могли быть… тьфу… шалавы беспутные…

– Амазонки, что ли? Я-то думал, что это легенда, сказка.

– Ну, их всяк по-разному кличет, кто амазониями, кто духобабами, ты вона по-своему обзываешь. А что сказка, так ты у Щуплого спроси, они ему о прошлом годе стрелу так крепко в зад вогнали, что всей заставой вытаскивали. Я прав, Щуплый?!

Воспоминания о прошлогодних событиях почему-то очень сильно изменили радостное до этого момента настроение ехидного парня. Он весь сжался, и в глазах промелькнула искра ненависти. Единственное слово, которое он выдавил из себя, было: «Курвы…»

– Ну, в общем, бардаку в те времена хватало, и очень это господам не нравилось. Да кому ж понравится, когда лес твой, а сделать ты с ним ничегошеньки не могешь: ни зверя набить, ни деревцов порубить. Терпел король, терпел, а апосля того, как наемный анженер, гном из Махакана, в горной гряде, что отсель на востоке, у самого Кодвуса, алмазную жилу обнаружил, кончилось королево терпение. Скумекав, что благородные вассалы его для войн лесных не сгожи, созвал он охотничье ополчение, ну охотников, стал быть, да браконьеров, и обещал, на короне поклявшись, шо коль ополченцы лес очистют, то жить в нем свободно будут. Ну вот очистили и до сих пор живем. Жизня-то здесь хоть и опасная, да зато без хозяйских батогов и налогов. Так и началось оно, братство лесное.

– Ну вот, а кто говорил, что королю не служите?

– Конечно, не служим, нам до него дела нет, как и ему, впрочем, до лесной жизни. Он с нами торгует, дерево, меха и прочую всячину имеет. Шахоперов его мы к алмазам пускаем, даже охрану у прииска держим. Все чин по чину. Договор никто, стал быть, не нарушает. Да и как его король нарушит, коль нужны мы ему.

– Интересно только, для чего, если Лес от племен уже очистили?

– От них-то да, еще годков пятьдесят назад, да токо не они одни кровь-то портят. Амазонии те по Лесу до сих пор бродят, не переловить их зараз, сколь ни пытались.

– Курвы, мать их… – озлобленно прорычал Щуплый.

– Да к тому ж границу-то охранять надо, народец в Кодвусе бандюжный, все время наведывается. Раньше грабить ходили, а тепереча все больше торговать желают, да токмо вот беда, налогов в казну платить не хотют… как это по-вашему, по-ученому… контрабанда. Королевские людишки дороги да равнины перекрыли, таможенные посты поставили, ну те, значит, сразу сюда, через Лес поперли. Вот и ловим их, грешных, бандистов, стал быть… Коль они мирно, то бишь без драки, ловятся, обратно выпихиваем, а коль за луки да ножи хватаются, так вяжем и королевским сдаем. Договорчик об этом тоже имеется.

– Ага, так, стало быть, выдаете, а кто меня только сейчас уверял, что вам до меня дела нет, что могу куда угодно пойти?

– А ты не кипятись, я мужик темный, сам того договорчика не читал, да вообще, если честно, грамоте не обучен. Только одно знаю, мы тех ловим, кто сюда прется, а кто тудать, так то не наша забота. Пущай об этом у кодвусовских голова болит. Да и Богорт, старшой наш, указ дал, имперцев не трогать, а, наоборот, им всяко помогать да к нему на главную заставу для разговора препроваживать.

– А после беседы знакомство с батогом да шибеницей случайно не предусмотрено?!

– Не-а, не боись, мы народ простой, такой ерундой не тешимся, да и до королевских войн нам дела тоже нет, мы Лес охраняем. Зачем ваш брат Богорту понадобился и шо это за разговор такой, не спрашивай – все едино не знаю, да токмо со вчерашнего дня уж целая дюжина беглых имперцев по заставе шарахается, надоели, аж жуть… Ну шо, посидели, отдохнули, лясы поточили, пора и в путь.

– Погоди, я же вроде бы еще и не согласился с вами идти.

– А куда деться-то? Не хочешь – не иди, да только самому тебе из Леса не выбраться. Вон сам-то два дня по болотам плутал, а далеко ушел? Вон за той опушкой как раз поле начинается, где вам рога обломали… Одному тебе никак не можно: или в болоте утопнешь, или звери пожрут, так не артачьси, выбора у тебя все равно нету.

«Этот наполовину одичавший охотник действительно прав, одному не выйти, не добраться до границы, – подумал Дарк, – к тому же согреться у костра и отоспаться за надежным частоколом лесной заставы абсолютно не помешало бы».

– Ну что ж, ты прав, – сказал он уже вслух, – посмотрим, что за разговор ко мне у твоего Старшого.

До заставы, точнее, Лагеря Лесного Братства добрались быстро, еще до захода солнца, хотя путь был усеян не розами, а колючками, репейниками и прочей липучей растительностью. Порою группе приходилось пробираться через густые заросли кустарника, рвущего одежду и раздирающего в кровь лицо. Если еще в самом начале пути Дарк пытался запомнить дорогу к лагерю, то буквально через полчаса отказался от этого неблагодарного занятия. Они то петляли по оврагам, то ходили кругами по одному и тому же месту, а порою казалось, что группа идет в обратную сторону. «Наверное, они боятся, что я запомню дорогу, поэтому специально сбивают с толку… – думал Дарк. – …А если облегчить всем жизнь и честно признаться, что, несмотря на все мои познания в военной топографии, я окончательно запутался, тогда можно будет прямиком пойти на заставу, не наматывая бессмысленные версты». Немного погодя Дарк понял, насколько абсурдными были его предположения.

Большую часть пути они шли в абсолютном молчании, держась друг за другом след в след. Охотники общались между собой исключительно жестами, боясь нарушить священную тишину Леса. Это походило на какой-то причудливый язык пантомимы, так, например, когда Щуплый, идущий впереди, поднимал руку с открытой ладонью и держал ее вертикально, это означало «тише, дурни, дайте вслушаться», а когда рука горизонтально опускалась ладонью вниз – «лягте на землю и заткнитесь». Но самое худшее, когда выставлялась рука со сжатым кулаком и большим пальцем по направлению к земле, а затем разжималось определенное количество пальцев, например два. Такой знак предупреждал: «Опасность, впереди двое чужих».

Щуплый проделал это только однажды, и они с Кудрявым тут же упали на землю. Охотник прижался вплотную к Дарку и накрыл его сверху полами своего маскировочного плаща. Через минуту послышался легкий хруст сучьев, и на поляне показались две амазонки, плавно передвигающиеся пружинистой кошачьей походкой. Держа луки наготове, то есть уже со взведенной тетивой и наложенной на седловину стрелой, они медленно шли, прислушиваясь к тишине и внимательно осматриваясь по сторонам. Сомнений быть не могло: если их чуткие уши уловят хотя бы малейший шорох или глаза заметят какое-либо подобие движения, то они моментально выстрелят, а уж потом будут разбираться, кто или что это было. Путников не заметили, девицы легко закинули луки за спину и пошли дальше по своим делам. Чуть погодя продолжили путь и охотники. Дарку было интересно это происшествие, и он пытался расспросить Кудрявого, но тот, видно, исчерпал запас красноречия на этот день, ответил очень сжато и уклончиво: «Хотя у нас с ними щас мир, но встречаться неохота, мало ли шо кому примерещится…» «Ага, бывали случаи, – добавил шепотом Щуплый, – ей примерещится, шо ты за лук схватился, а потом твои кости, могет быть, через годик-другой в овраге найдут. Зверье так обгложет, шо и не поймет никто, отчегось ты копыта отбросил». Разговор был исчерпан, да и что тут можно было добавить? Лес опасен, и кто хочет выжить, должен соблюдать осторожность.

Перед самой заставой путники натолкнулись на большой отряд охотников. Судя по состоянию одежды, было видно, что группа возвращалась из продолжительного рейда, большая часть которого прошла по болотистой местности. Присоединившись к отряду, можно было уже не прятаться и громко разговаривать, чем и занялись его спутники. Дюжина вооруженных мужчин – большой отряд по меркам лесной жизни, напасть на них никто не осмелился бы. Вскоре вышли на широкую лесную тропу. Как пояснили охотники, такие «большаки» в лесу соединяют между собой заставы и основные торговые пути, по ним перевозят припасы, товары на продажу и прочие крупные грузы, сопровождаемые всегда большой охраной. Движение здесь было крайне редким, и в одиночку на большаке появляться не рекомендовалось.

Уже перед самыми спасительными воротами Лагеря с Дарком поравнялся Кудрявый и дал знак остановиться. После того, как их обогнал последний охотник, попутчик заговорил: «Слышь, служивый, не знаю, как сложится у тебя разговор с Богортом, но вот те добрый совет. Если в Кодвус один пойдешь, смени одежу. Мне щас кум рассказал, они на обходе были, овраг нашли, а в овраге том десяток мертвых имперцев свалено. Раны рубленые да от стрел. Дело явно амазоний».

Несмотря на уединенность и, как следствие, техническую отсталость жизни лесного люда, в большинстве своем состоявшего из проведших в Лесу всю свою жизнь охотников да беглых крестьян, Лагерь был построен на славу. Даже самый придирчивый имперский инженер был бы удивлен изобретательности и прагматичности расчетов строителей. Имея под рукой лишь дерево, им удалось соорудить воистину чудо военно-лесной архитектуры. Со всех сторон лагерь был окружен двумя рядами высокого частокола, через каждые двести футов были установлены крытые стрелковые башни. Частокол окружен широким рвом. Перед воротами – небольшая сторожевая башня, используемая для защиты подъемного механизма перекидного моста. По внешнему периметру укрепления разбросаны смотровые посты, с которых отлично просматривалась местность перед заставой.

Внутреннее устройство лагеря ничем не отличалось от обычного поселения: деревянные домики с навесами, огромный общинный амбар, кузня, торговые ряды и двухэтажный терем старосты. Да… у присутствующего здесь вполне могло сложиться впечатление, что он находится в обычном большом поселке. Лубочную картину мирной деревенской жизни портил лишь вид людей, снующих между домами. Хотя в Лагере было много женщин, а под ногами то и дело сновала грязная полуголая детвора, большинство все равно составляли мужчины, и их нельзя было назвать мирными пахарями. Почти у каждого за спиной висел лук, а к поясу была привязана палица или длинный охотничий нож, получивший в простонародье красноречивое название «пыряло». В толпе резко выделялись стражники, одетые в усиленную кожаную броню, обшитую сверху стальными шипастыми пластинами.

Кудрявый покинул Дарка на площади у дома старосты, предупредив напоследок, чтобы тот не сильно доставал с расспросами жителей и не лез к бабам. Как он считал, лучше всего, если Дарк подождет разговора со Старшим неподалеку отсюда, вместе с другими беглыми имперцами, расположившимися рядом с кузницей.

Действительно, около кузни сидели кружком примерно двадцать солдат в знакомых черных мундирах, офицеров среди них не было. Беженцы удивленно и опасливо косились на офицерскую форму, но лишь немногие из них вскочили на ноги, отдали Дарку честь и начали поспешно очищать запыленную форму. «Поражение сильно отразилось на дисциплине… – отметил про себя Дарк, – …еще вчера организованное и боеспособное войско, а сегодня – стадо баранов с помятыми физиями». Однако приблизиться к солдатам и поднять дисциплину зуботычинами он не успел. Сзади подошел стражник и, как мог вежливо, попросил следовать за ним к Богорту.

«А какое мне дело до них теперь? Кто я – офицер побитой армии, которого самого могут вздернуть на первом же суку?» – размышлял Дарк, уверенным армейским шагом следуя за стражником.

По пути он пытался представить, как выглядит главный королевский лесничий, человек, внушающий уважение лесному люду и одновременно заставляющий считаться с собой знатных вельмож и прочих дворцовых прихвостней; человек сильной воли, звериной силы и хитрого изворотливого ума. Приложив все усилия, чтобы объединить эти весьма противоречивые черты в одном человеке, Дарк представил образ двухметрового бородача крепкого телосложения, держащего в руках огромный двуручный топор. Богорт не обманул его ожиданий, за исключением того, что топора у него в руках не было.

Он увидел Старшого сразу, как только переступил порог большой залы с высокими бревенчатыми сводами и громадными, в человеческий рост, окнами. Стены были обвешаны звериными шкурами и прочими охотничьими трофеями: головами медведей, кабанов, оленей и жуткого вида пресмыкающихся. В центре стоял широкий дубовый стол, на одном конце которого лежал недоеденный окорок и стояли кубки с вином разной степени наполненности, на другом конце была свалена куча всевозможного оружия, начиная от изящного инкрустированного кинжала и заканчивая дубиной, напоминающей по размеру таран. Как раз посередине, между остатками недавнего ужина и импровизированным арсеналом, сидел рыжий кудрявый великан, напряженно размышляющий над содержанием какого-то письма и крутящий в руке изрядно обгрызенное гусиное перо. Чуть позади стола стоял невысокий жилистый человек в мундире королевского глашатая. Увидев форму имперского офицера, он широко раскрыл рот и изумленно выпучил глаза.

Видно, на Богорта все же снизошло озарение, быстрым росчерком пера он дописал письмо и запечатал свиток сургучом. Получив долгожданный ответ, глашатай отвесил почтительный поклон Лесничему и быстро проскользнул к двери. Уже переступая порог, он был остановлен звучным басом лесного великана:

– Конрат, ты его не видел… ни его, ни тех, что у кузни… Меня знаешь, шутить не люблю!!!

Когда дверь за посыльным закрылась, великан повернулся лицом и окинул Дарка острым, оценивающим взглядом.

– А я думал, ты посолидней будешь. И как это тебе удалось – Щука с братьями завалить, да еще голыми руками? Колдун, шо ли?

– Никак нет, да и руками-то только одного, последнего…

– Чо стоишь, садись да из кувшина пивка плесни, разговорчик имеется. Токмо сразу те скажу: ты дворянин, мне тоже баронский титул пожалован, но мы в Лесу и говорить по-человечески будем, то есть просто и без выкрутасов. Хитрости, уловки и прочие реверансы для дворцов оставим. Коль чо не ясно, спроси сразу, отвечу.

Идея поговорить «по-простому» была воспринята с воодушевлением. Если честно, то «при дворцах» Дарку так и не удалось побывать, как там разговаривают, он не знал. Конечно, пару раз слышал вычурный слог заезжих в армию чиновников, но повторить эти красноречивые изъяснения он точно бы не смог. «Не ясно» ему было все, то есть сама лесная жизнь с ее странными правилами и законами. Он только соприкоснулся с ней, только начал ощущать, но вряд ли Богорт за пару минут мог бы объяснить что-то. Жизнь вообще нельзя объяснить, ее можно только прочувствовать. Поэтому, не тратя времени на напрасные разговоры ни о чем, то бишь «о жизни», Дарк напрямую задал два, как ему казалось, самых важных вопроса: «Почему возник такой живой интерес к его скромной персоне?» и «Что вообще от него надо?». На первый вопрос Богорт ответил сразу, они не успели даже осушить по одному кубку, второй – стал темой для долгого разговора.

Впервые охотники приметили его еще на поле во время драки с мародерами. Золото, украшения на убитых, брошенное оружие и раскиданное в спешке продовольствие интересовали не только армейских интендантов, и в этом не было ничего удивительного. Поразило совсем другое. В отличие от привычной для Дарка системы хозрот, входящих в состав регулярных имперских частей, интенданты филанийского короля использовали куда более простой и дешевый метод. Для сбора трофеев нанимались местные мужики с их же снаряжением. Половина добычи отдавалась армии, а вторая – тут же покупалась интендантами по очень заниженным ценам. Попытка сокрытия имущества пресекалась жестоко. Нечего и говорить, что во время войны самое ценное – продовольствие, особенно в деревнях, находящихся рядом с театром военных действий. Мужикам запрещалось забирать с собой найденную провизию, но они могли ее выкупить за деньги от продажи трофеев и тоже по «очень выгодным» ценам. Таким образом, всю прибыль получала армия, а мужики – по паре мешков картошки.

Эта на удивление простая и эффективная система обдирания крестьян и была причиной того, что на поле Дарк натолкнулся не на увальней из хозроты, а на грозу округи по кличке Щук, да еще вместе с его родными братьями. Веселая семейка не давала жить спокойно всей округе, их побаивался даже местный граф. С охотниками тоже часто возникали ссоры, до поножовщины, правда, доходило редко, но мордобой по кабакам да сеновалам был частым явлением.

Каково же было удивление охотников, в то утро после боя вышедших на сбор трофеев, когда один израненный и еле державшийся на ногах человек без оружия умудрился «успокоить» всю троицу, да еще за пару минут. Неудивительно, что весть об этом выдающемся событии в мгновение ока облетела весь Лагерь и достигла ушей самого Старшого. У Богорта тут же появились планы на этого незаурядного человека.

– Налей-ка еще, совсем пересохло, пока болтал, и себе подлей, коль здоровье позволяет. Кстати, где биться так научился?

– У меня учитель был, Джер, эльфийка…

– Не знаю, но шустрая, видать, бабенка была, навроде наших лесных девок, амазонок то бишь… Ну вот о них сейчас и поболтаем, но только учти, дело серьезное. Своих мужиков на него пускать жалко, тех увальней в черном, что во дворе – бестолково, пусть лучше в Лагере поработают – мож чё хорошее и выйдет. А за дело тебе браться придется, только учти, отказаться не можешь. Сделаешь дело – до Кодвуса доберешься, и я в жизни тебе обязан буду, а это немало. Откажешься – сразу в цепи и к филанийскому палачу на забаву, так что слушай и не перебивай по пустякам.

Мир в Лесу был хрупким, а положение Братства – весьма шатким. При дворе постоянно плелись интриги, цель которых, как нетрудно догадаться, заключалась в роспуске Лесного Братства. Оно мешало всем: подрывало устои государства, развращало крестьян и самое главное – контролировало Лес. Придворным лизоблюдам, за кознями которых явно прослеживалась рука принца Генриха, было абсолютно безразлично, сколько солдат погибнет, защищая лесную границу государства от диких племен амазонок и контрабандистов. Их интересовало другое – лесные богатства и полный контроль над приисками. Несмотря на все их усилия, король чтил традиции и занимал жесткую позицию: «Братство было, есть и будет!», поэтому прямо говорить о разгоне вольницы никто не решался, зато то и дело пытались спровоцировать все новые и новые лесные конфликты. Так, например, результатом одной из таких провокаций явилось то, что полгода назад Богорт получил королевский указ о начале очередной войны с амазонками, войны на полное уничтожение инородных племен. Амазонок Богорт не любил, но воевать с ними ему не хотелось по многим причинам: во-первых, он потеряет немало верных ему людей, во-вторых, останется без прибылей от лесных промыслов, в-третьих, необходимо будет ослабить охрану шахты и пограничных с Кодвусом участков Леса, что приведет к очередному наплыву в страну контрабандистов и уголовников прочих мастей, как следствие – обвинение лично его в грубых просчетах и бездействии в трудное для страны время, последующее снятие с должности, а возможно, и роспуск Братства. И самое главное – лесная война не битва двух армий, она может растянуться на месяцы или годы, и еще неизвестно, кто победит в ходе бесчисленных мелких стычек, засад и внезапных ночных нападений. Он не настолько глуп, чтобы ввязаться в бессмысленную бойню.

В тот же день Богорт отправил курьера обратно с письмом весьма льстивого содержания, в котором заверял короля в том, что верное ему Братство немедленно примется за уничтожение банд беспутных девиц, снующих по лесу. А через полчаса доверенный гонец вручил Агнете, предводительнице амазонок, личную просьбу Лесничего уйти из указанных в письме участков Леса. Агнета согласилась, так как разговаривала с Богортом на одном языке – языке взаимных компромиссов. Через две недели Братство доложило королю об успешном выполнении его воли: «…Лес очищен, и жалкие остатки девиц скрылись в горах Кодвуса. Просим разрешения на переход границы для дальнейшего преследования и уничтожения». Разрешения, естественно, не последовало, но в Лес прибыла специальная комиссия, чтобы убедиться в правдивости отчета. В течение целой недели королевских инспекторов водили по самым удаленным уголкам Леса, показывая захваченные стоянки противника и раненных в бою охотников, которые на самом деле получили увечья при очередной стычке с контрабандистами. Единственное, что никак не смогли показать проверяющим, так это пленных амазонок. «Ну, господа чиновники, вы же знаете… – оправдывался Богорт, – …девки-то совсем чокнутые, в плен не сдаются, дуры, а трупы в костер побросали – чего им гнить?» Никто ему не поверил, но придраться было не к чему, и комиссии пришлось признать «полное соответствие отчета действительности». Инспектора еще не успели добраться до столицы, а амазонки уже вернулись на временно покинутые стоянки.

Жизнь в Лесу – сплошной компромисс, и, чтобы просить о помощи, нужно самому помогать в меру сил и возможностей.

– Ну, так вот, – продолжил Лесничий, выпив залпом еще одну кружку пива, – а два дня назад, как раз когда вы с королем нашим лупасились, Агнета письмо прислала, просит отрядить ей двух-трех бойцов для совместной экспедиции к горе Аль-Шар, что в самой, стало быть, середке Кодвуса. Ни расспрашивать, ни отказать я ей не мог, сам понимаешь… Тебе все равно туда идти, так сделай крюк. Какая разница? Зато не один, а с отрядом пойдешь, всяк надежнее.

– А не боишься, случаем, что Агнета обидится, когда вместо трех здоровых лесных парней имперского недобитка увидит? Уж очень мне не хочется в тот овраг попасть…

– Ну, сволочи, ну, трепачи, уже рассказали… Что с теми случилось, не знаю, врать не буду, но тебя не тронут – я письмо дам да повязку посланника. В той повязке по Лесу без опаски ходить можно, коль какая зараза на тя руку подымет, так свои же прикончат – закон Леса. А что один пойдешь, так не беспокойся, я о твоих подвигах в письме расписал – обиды не будет, хотя, если хошь, двух своих возьми, чай, отберешь из двух десятков тех, что потолковей…

– Лучше б твоих взять, они и Лес знают.

– Я сам знаю, что лучше, да не дам. Каждый лук на счету. Не-а, и не проси, тем более, у моих мужиков такая, знаешь, «любовь» к лесным девкам, что лучше им уж в одном отряде не быть.

Разговор был явно окончен, дальнейшие препирания не имели смысла. Дарк встал, кивнул на прощание и направился к выходу. Богорт неожиданно окликнул:

– Переночуешь здесь, в тереме, выступаешь завтра утром, до Агнеты тебя проводят. Зайди на кузню и к лекарю, возьми, что нужно. Будут артачиться – отсылай ко мне.

Через некоторое время Богорт почему-то тихо добавил:

– И еще… вчера тут офицер был, тоже ваш, имперский, крепкий такой вояка, видно сразу – бывалый. Хотел с тобой его послать, да сбег, собака… Ты ему передай, коль пути пересекутся, ему сюда дорога заказана, увижу – сам вздерну!

– А зовут-то его хоть как?

– Не знаю. Да и не спрашивал. У него на левом рукаве эмблема такая красная, приметная – оскал волка…