Глава 7
Все же я не зря принял все должные меры предосторожности. То тут, то там попадались менты. Они явно высматривали высокорослых мужчин. Моя же преображенная фигура их явно не привлекала. Сунув руку в карман юбки, я вспомнил, что утопил мобильник. К счастью, в городе-курорте еще есть уличные таксофоны… А уж как позвонить без карточки, знает, наверное, любой школьник.
Я долго вслушивался в длинные гудки, и лишь спустя минуту трубка ответила голосом Инны:
– Слушаю вас.
– Привет, Инна, это Виталик.
– Ты где? Я уже стала волноваться. Тут приходил опять этот капитан, правда, с его лицом случились некоторые неприятности, так вот, он сказал, что тебя разыскивают за убийство и нанесение тяжких телесных повреждений. Между прочим, ты не знаешь, что случилось с его физиономией?
Конечно же, я знал, но распространяться об этом по телефону как-то не хотелось, поэтому пришлось отделаться ничего не значащей фразой:
– Может быть, попал под паровоз?
– Наверное… Я очень волнуюсь за тебя.
Мне хотелось сказать еще что-нибудь этакое, душевное и хорошее, но я не смог подобрать нужных слов и поэтому промолчал.
Инна по-своему интерпретировала мое молчание, одухотворенно произнеся:
– Вот и я, как вспомню о тебе, так все слова куда-то сами собой исчезают. – Вдруг она встрепенулась. – Слушай, а может, тебе что-то нужно, ну, деньги там, помощь или еще чего?
– Нет, спасибо. У меня все есть, – ответил я твердо.
На самом деле мне нужно было знать две вещи: одна чисто тактическая – это увериться наверняка, как быстро сработают поганые менты, висящие на телефонном проводе и подслушивающие наш разговор; а вторая стратегическая, она же глобальная – как выйти на Прелясковского, чтобы не привлекать лишнего внимания, но в то же время заставить его засуетиться.
Поразмыслив несколько секунд, я произнес, якобы обращаясь к телефонной собеседнице, на самом же деле мои слова предназначались для тех, кто благополучно стирает уши о чужие разговоры:
– Послушай меня, девочка моя. – Впервые за время нашего общения я позволил себе маленькую фамильярность, чем привел ее в неописуемый восторг.
– Мне очень нравится это словосочетание, – очень нетерпеливо перебила меня Инна, – так и называй меня впредь.
– Хорошо, – от чистого сердца пообещал я и продолжил: – Если Прелясковский, ну, этот самый опер, придет еще раз, передай ему, что завтра, в двенадцать ноль-ноль, я буду ждать на том же месте, где застал его с голой попой. Если же он не придет на встречу, я зайду в первое попавшееся отделение милиции и предоставлю некоторые любопытные доказательства того, что он не честный мент, а гнусный оборотень в погонах. Все запомнила?
– Все, – бодро отозвалась девушка.
– Вот и умница, – похвалил я ее, – передай мои предупреждения дословно.
На самом деле последняя предосторожность была излишней, потому что я был совершенно уверен, просто убежден – наш разговор запишут на пленку и отдадут для прослушивания адресату.
– Целую, – поспешно выпалил я и повесил трубку, не дав Инне ничего сказать в ответ.
Едва я отошел от таксофона, как рядом с будочкой остановилась белая «шестерка». Из машины выскочили четверо крепких парней в цивильной одежде, но с автоматами наперевес и бросились к опустевшему таксофону. Вдруг сзади послышались торопливые шаги бегущего человека, и мое сердце сжалось от нехорошего предчувствия, а рука сама собой потянулась к лежащему в дамской сумочке пистолету. Меня настиг долговязый парняга из милицейской своры и нагло спросил:
– Эй, бабуля…
Резко обернувшись, я придал лицу недовольное выражение и надменно заговорил, вкладывая в интонации всю горечь шалашовки:
– Какая я тебе бабуля? – Правоохранитель откровенно стушевался и отвел взор, а я продолжал наседать: – Нет, вы только посмотрите на этого молодого кретина, – мой голос срывался на откровенный истерический писк, – я бабуля… это же только надо так оскорбить молодую женщину! Ты не отводи глазки, не отводи, посмотри на меня и скажи – это я-то бабуля? – По большому счету, мое негодование было справедливым – бабулей я не был, как, впрочем, и молодой женщиной.
Вместо того чтобы как следует всмотреться в мое лицо, мент тупо рассматривал собственные ботинки, не зная, как от меня отделаться.
Курортники обтекали нас, сворачивая головы.
– Извините, женщина… – пробормотал милиционер. – Но, может быть, вы видели тут высокого мужчину лет тридцати в старых джинсах и белой футболке?
– Высокого? Как я? – переспросил я, как бы сменив гнев на милость. – В джинсах и футболке?..
– Да, – просто подтвердил он.
– Нет, такого не видела…
Долговязый уже собрался присоединиться к товарищам, когда я торопливо сказал:
– Правда, какой-то тип быстро пробежал вон туда, к магазину.
Сорвавшись с места как ошпаренный, опер стремглав бросился в указанном направлении, увлекая за собой приятелей, а я, развернувшись, поспешил под гостеприимную крышу санатория.
Но тут – увы и ах! – меня постигло неприятное разочарование.
Вахтерша ни в какую не хотела пропустить внутрь размалеванную лахудру в моем лице. Она была готова поднять несусветный вой на все Южное побережье Крыма, намекая на то, что в их приличное учреждение подобные особы не допускаются.
– Женщина моя ты миленькая! – как можно учтивее проблеял я осипшим голоском, стараясь вызвать максимум жалости. – Мне только на одну минуточку.
– Никаких еще тут минуточек, – разорялась мерзкая старуха, но, увидев в моих пальцах купюру в сто гривен, очень плавно спустила пары. – Если только на одну… тогда иди.
Я прошагал к собственному номеру и воткнул ключ в замок. Неожиданно раздавшийся за спиной голос заставил меня невольно вздрогнуть.
Оглянувшись, я обнаружил бдительную администраторшу, замершую в нетерпеливой позе, – уперев пухлые ручонки в упитанные складки на месте талии, она сурово пробасила:
– Что мы здесь делаем, милочка?
Меня так и подмывало ответить какой-нибудь редкостной непристойностью, но я сдержался. Вместо этого пришлось изобразить из себя умильную овечку, заблудившуюся в каменных джунглях.
Улыбнувшись, я заговорил своим обычным голосом, сдергивая с головы тюрбан:
– У каждого из нас есть свои маленькие слабости, ведь так? – Мне показалось, что она сейчас грохнется в обморок, поэтому пришлось добавить: – Кто-то любит мужчин и деньги, а кто-то пренебрегает вторым ради первого. Так вот я из таких, а что, нельзя?
Теперь голос раскрашенной администраторши стал тихим и несколько растерянным, переходя на заунывное коровье мычание.
– Ну-у-у, конечно… может быть… Я-я-я не того… как его это… м-м-м… – Наконец к ней вернулась способность произносить обычные человеческие звуки, и она закончила: – Простите, я тороплюсь…
Едва я вошел в комнату, как за дверью послышался тихий шорох, как будто слепой котенок шуршал лапкой по вате.
Сняв с предохранителя пистолет, я резко дернул на себя дверную ручку и едва успел подхватить влетающее тело на редкость сексапильной соседки, которая слишком полагалась на незыблемую крепость двери или мое потускневшее джентльменство.
– Привет, – поздоровался я, пряча за спиной взведенное оружие.
Однако от ее проницательного взора не укрылся зловещий блеск хромированной стали, и она с видимой опаской спросила:
– А сейчас так принято – встречать очаровательных незнакомок с оружием в руках? – Не дожидаясь ответа, гостья произнесла, протягивая мне руку: – Между прочим, Жанна…
Подражая герою популярных анекдотов, я галантно прикоснулся к тыльной стороне ладони сухими губами и сказал:
– Ржевский, гвардии поручик. Вы обо мне наслышаны. Весьма… весьма польщен вашим визитом. Позволите впердолить?
Жанна искренне рассмеялась и, отвечая на мою вульгарность, проблеяла:
– Сделайте одолжение. Вот, хоть один нормальный кавалер нашелся – сразу предлагает дело, а то все остальные только и знают, что скармливать шампанское с шоколадом да навязывать руку и сердце.
Жестом пригласив женщину присесть, я уселся напротив и выжидательно уставился на собеседницу. В общем, я не был против того, чтобы немного поболтать, но в то же время мне теперь совершенно не хотелось возводить наши мимолетные отношения в ранг неожиданной дружбы со всеми вытекающими отсюда обременительными последствиями.
Может, и вправду мое лицо было открытой книгой для очаровательных представительниц слабого пола: что Инна, что Жанна – обе частенько догадывались о посещавших меня мыслишках. Так или иначе, но нежданная гостья спокойно произнесла:
– Да не волнуйся ты; ведь легкий трах – это еще не повод для знакомства. Если я тебе мешаю, скажи откровенно, и я исчезну в ту же секунду. Сама не знаю почему, но мне с тобой интересно. Ты, конечно, кобель…
Я попытался изобразить на лице праведное негодование, но был жестоко прерван собеседницей:
– Не спорь! Кобель – он и есть кобель. А как же иначе: ворвался в мои покои и, ни слова не говоря, изнасиловал невинную девушку.
За последние дни мне хватало статей в Уголовном кодексе – убийство, нанесение тяжких телесных повреждений, ношение огнестрельного оружия, создание дорожно-транспортного происшествия в нетрезвом виде, несанкционированное проникновение в чужое жилище, – и все это я откровенно признавал. Но вот изнасилование – это, пожалуй, перебор.
Жанна достала из лежащей на столе пачки «Ротманса» ароматную сигарету и с удовольствием затянулась. Когда сизоватый дым медленно растворился в открытой форточке, она сказала:
– Слушай, поручик, я так понимаю, что у тебя серьезные неприятности, иначе зачем этот странный маскарад с переодеванием?
– Ну, где-то так, – пробурчал я.
Тонкие пальчики грациозно сбили серый пепел на жалкий половичок, а пухлые губки зашевелились, преобразуя звуки в отрывистые слова:
– В таком случае, может быть, не будем брать на себя лишнее; как говорится, богу – богово, а кесарю – кесарево?
Мои брови от удивления взлетели вверх, и я спросил:
– Что ты имеешь в виду?
– Что имеешь, то и введешь… Ладно. – Теперь тон ее стал более спокойным и рассудительным. – Я только имею в виду, что если тебе нужна женщина для какого-то дела, то она есть – это я, – охотно отозвалась Жанна и продолжила: – Ты только заметь, что я абсолютно не интересуюсь твоими делами, просто предлагаю помощь, даже не зная, во что ты можешь меня втянуть.
Мое чувствительное сердце было искренне тронуто последним заявлением, но воспользоваться столь щедрыми услугами я не мог и не хотел. И лишь по той простой причине, что мне было жаль подвергать опасности столь роскошное тело и далеко не глупую головку.
Вслух же я сказал:
– Спасибо, я учту твою любезность при раздаче пряников, а пока неплохо было бы выпить.
Я протянул деньги женщине, попросив:
– Достань где-нибудь приличного пойла. Можешь считать это самой главной и неоценимой помощью в моем трудном деле.
Обиженно поджав губки, гостья молча поднялась с места и растворилась в дверном проеме, оставив без внимания предложенные деньги.
Вернулась она через пару минут, держа в руке запотевшую бутылку «Гордона» и две жестяные баночки тоника.
Глотнув живительной влаги, я посетовал на отсутствие льда, а Жанна насмешливо заметила:
– Какие мы привередливые. Может, тебе еще и лимончика захотелось, в нагрузку к сисястой мулатке? Плантатор…
Мне нечего было возразить, поэтому я просто молчал, потягивая неплохой джин.
– Зачем ты меня обижаешь? То кобелем норовишь обозвать, то еще как-то…
– Отстань, – вяло отмахнулась она, – я ничего тебе не предлагаю; я просто констатирую факт. Такого, как ты, попробуй захомутай – ты хороший любовник, но отвратительный муж. Супруг должен быть толстый, умный, ленивый и рогатый, а к тебе рога не приделаешь, потому как можно остаться без того места, которым получают наслаждение.
Чтобы прервать далеко зашедший монолог, я сказал:
– Ладно, так и быть, посвящу тебя немного в свои планы…
В нескольких словах я обрисовал собеседнице истинное положение вещей, не упустив и тот факт, что, возможно, в самом ближайшем времени могу стать законным мужем – естественно, не ее. Умолчал я лишь о том, что на мне уже было достаточно крови, посчитав это ничего не значащим пустяком.
Жанна слушала меня с широко открытым ртом, как будто я ей пересказывал крутой американский боевик.
В конце концов она нетерпеливо выпалила:
– Что нужно делать?
– Отыщешь в горотделе капитана Прелясковского. Скажешь, что ты дочь Николая Петренко, генерала МВД. Передашь просьбу своего отца – мол, надо через неделю снять домик. Кстати, у тебя в мобильнике диктофон есть?
* * *
Прослушав записанную беседу, я выслушал комментарии Жанны и расхохотался.
– Поверил-таки!
– Видел бы ты, как он пожирал глазами мою грудь в декольте! – самодовольно улыбнулась собеседница.
Теперь мне предстояло сделать точный монтаж, смоделировав реплики нужным образом. В эпоху цифровых технологий осуществить это несложно. Конечно, любой грамотный эксперт вполне мог бы раскрыть подделку, однако я не собирался запускать запись в недра Генпрокуратуры! Следовало лишь ненавязчиво прокрутить ее во время телефонных переговоров.
Взять напрокат ноутбук в Ялте несложно, а уж со звуковыми файлами я работать умею…
Поздно вечером я, переодетый в женское платье, стоял у таксофона рядом с домиком Чехова и сосредоточенно натыкивал пальцами домашний номер Прелясковского. Он долго не брал трубку.
– Слушаю… – наконец вымолвил абонент.
– Слушай меня внимательно и запоминай, – безо всякого вступления начал я, – если через час ты не придешь в указанное место, то эта кассета ляжет на стол твоего руководства. – Я поднес диктофон к телефонной трубке.
Прелясковский услышал скрип покачивающейся кровати и легкое постанывание удовлетворяемой женщины (все шумовые эффекты были воспроизведены мной и находчивой Жанной, которая проявила недюжинные артистические способности), после чего раздался мой насмешливый голос:
– Артур, зачем такая интенсивность? Ты же не уголь добываешь, а прикасаешься к великому и прекрасному. Послушай доброго совета опытного ловеласа – сбавь обороты. Вот всему вас надо учить, эх! Молодежь-молодежь… Ничего в жизни не понимаете!
Женский визг резанул барабанные перепонки (лучшая реплика сексапильной Жанны!), а потом наступила напряженная пауза, которую нарушила моя предупреждающая фраза:
– Не надо шума, капитан. Будьте любезны остаться в таком виде, в каком я вас застал. Меня не интересуют ваши откровенные прелести, поэтому можете расслабиться.
Скрипнула продавленная кровать, и наконец пришло время главного испытания – заговорил Прелясковский собственной персоной:
– Что тебе надо?
– Должок, – коротко бросил я.
На что голос капитана возразил:
– Я не понимаю, о чем ты говоришь?..
На этом месте я выключил диктофон, добавив от себя:
– Думай, Артур, думай. Или через час в горной избушке, или через полтора на жестких нарах?
В динамике повисло угнетенное молчание, которое для меня было слаще самой прекрасной музыки. Казалось, что явственно слышен скрип заработавших мозгов оппонента.
Наконец он спросил:
– Что ты за это хочешь?
– Как всегда, – охотно отозвался я, – то, что тебе не принадлежит.
– Хорошо, – удрученно произнес опер и повесил трубку, разродившуюся тяжким бременем коротких гудков.
Мне надо было торопливо убираться, хотя я был уверен почти на сто процентов, что на этот раз опергруппы не предвидится.
Вернувшись в номер, я встретил там взволнованную соседку, которая нетерпеливо спросила, жадно затягиваясь пахучей сигаретой:
– Ну что, клюнул?
Вместо ответа я удовлетворенно поднял вверх большой палец сжатого кулака.
Она облегченно выдохнула и спросила:
– Что теперь?
– Теперь сиди в кустах и жди награды, – улыбнулся я.
Женщина надулась, порывисто встала из кресла и направилась к выходу. Прежде чем захлопнуть дверь, она в сердцах бросила:
– Вот так всегда у вас, у мужчин, – побаловался и бросил.
– Не сердись… – Мои слова потонули в громком стуке захлопнувшейся двери.
Через полчаса я был в назначенном месте, заняв позицию перед въездом в тесный дворик завлекательной избушки.
Если бы капитан решил приехать не один, я бы вовремя заметил это и имел бы возможность ретироваться через густые заросли шиповника.
Но все оказалось так, как я и предполагал, – Прелясковский прибыл в гордом одиночестве на служебной машине.
Выйдя из салона, капитан внимательно осмотрелся и поставил на капот знакомый кейс. Осмотрелся еще раз, взял кейс в руки и неспешно прошелся вокруг машины. Когда правоохранитель проходил мимо зарослей, я ловко накинул на его шею заранее приготовленную удавку и буквально выдернул Прелясковского на себя, как опытный ковбой выдергивает из стада бычка звенящим лассо.
Капитан засучил ножками, надсадно захрипел и вцепился в веревочную петлю, выпуская из рук кожаный чемоданчик. Про спрятанный за поясом пистолет он и думать забыл – все его силы были отданы тому, чтобы хоть как-то ослабить сжимавший горло аркан.
Слегка, только для того, чтобы придать ему бодрости, я саданул рукояткой пистолета по темечку и подхватил обмякшее тело.
Мне пришлось долго приводить его в порядок. Я уже отчаялся услышать от опера хоть слово, но он, как бы опровергая мои сомнения, подал робкий голосок:
– Ты?
– Какая у нас плохая зрительная память…
С Прелясковским едва не приключился сердечный удар. Меня, впрочем, не очень заботили пульс и артериальное давление неприятеля, поэтому я слегка двинул его по не успевшей зажить челюсти, сопроводив действия словами:
– Ну что, говнюк, допрыгался? Я ведь могу тебя запросто пришить – мне это раз плюнуть. Но я человек слова: обещал честный обмен – получите вашу кассету.
Наверное, до его покалеченных мозгов все доходило только на четвертые сутки, так как он запричитал:
– Ты не можешь меня убить… не можешь убить… не можешь…
– Пластинку, что ли, заело? – насмешливо переспросил я, держа в зажатой ладони не взятую им пленку. – Так можно подправить иголку. – Мой сжатый кулак завис над его лицом.
Но он интенсивно закрутил головой, при этом повторяя те же слова:
– Не можешь убить, потому что внизу ждут мои ребята, которые разорвут тебя на части…
– Это те, которые неравнодушны к моей заднице? – нагло переспросил я, напоминая собеседнику давний разговор.
– А где уверенность в том, что у тебя не осталось еще одной копии кассеты?
– Можешь не волноваться, – отозвался я, – потому что это уже не важно.
Пока Прелясковский размышлял над моими словами, я поставил его на ноги и подтолкнул к машине стволом, приказав сесть за баранку и отправляться к Кораблеву, пообещав, что великодушно разрешу послушать запись в автомобильном магнитофоне.
Усевшись на пол между передним и задним сиденьями, я угрожающе произнес:
– Смотри, капитан. Одно неверное движение, и ты отправишься на встречу со Шрамом.
Но Артур вовсе и не собирался выделывать кренделя – в моей чрезмерной крутости он уверился окончательно и бесповоротно. А экспериментировать на собственной шкуре ему показалось не с руки, поэтому мы благополучно миновали засаду и минут через двадцать въехали в ворота кораблевского особняка.
Передача денег онемевшему от счастья Анатолию Ивановичу была похожа на вручение переходящего Красного знамени заслуженным дояркам передового колхоза. При этом обескураженный капитан играл роль экспромтом – изображая из себя счастливого председателя того же колхоза, гордого и за собственных работниц, и за бычков, которые напряглись, приумножая победные удои.
Наивный Кораблев тут же пригласил всех к столу, и ментяра Прелясковский – это же надо, какая наглость – был готов охотно принять предложение, но я ответил за него, произнеся:
– К сожалению, у капитана служба, поэтому он вынужден откланяться.
Пробурчав нечто более чем невразумительное, оперок зашагал к машине, сопровождаемый моей скромной персоной, которая из кожи вон лезла, чтобы угодить мужественному офицеру.
Когда мент уселся за руль служебного автомобиля, я протянул ему обещанное и произнес:
– Послушай, прелюбопытнейшая вещица.
И сунул СD-диск в проигрыватель. Запись пошла с того места, где Артур вопрошал меня невинным тоном, изображая искреннее удивление, о чем это я говорю.
Под эти мерные звуки он и тронулся, но тут же замер на месте, резко крутанув руль вправо, едва не сбив молодую пихту, – заглохший двигатель удрученно молчал, прислушиваясь к записанному на пленку голосу вашего покорного слуги, которому предшествовала многозначительная пауза:
– Счастливого пути, дурачок!
Прелясковский с силой вдавил автомобильный клаксон, и округу наполнил заунывный вой – своеобразный гимн тупости и бессильной злобы.
Но я уже не обращал никакого внимания на разбушевавшегося идиота – меня ждала Инна…
Крепко вцепившись в мои запястья, Инна потащила меня в дом, где уже собралась торжественная процессия во главе с самим Анатолием Ивановичем.
Приподнявшись с мягкого кожаного диванчика, Кораблев выразительно посмотрел на супругу, отвесил внушительный подзатыльник расшалившемуся сынишке и немного манерно произнес:
– Вот, Анна Юрьевна, наша горячо любимая дочь в скором времени выйдет замуж за этого прекрасного молодого человека…
Мне на мгновение показалось, что оратор чувствует себя по меньшей мере спикером английского парламента, выступающим с докладом в Букингемском дворце.
– …поэтому я считаю справедливым отдать эти деньги, – холеная ладонь главы семейства внушительно похлопала по крышке злополучного чемоданчика, – в качестве приданого молодым супругам.
Три пары изумленных глаз уставились на хозяина особняка: Инна не могла скрыть обуявшей ее радости; я беспокоился только о том, чтобы не наделать шума, когда моя отвисшая челюсть с грохотом упадет на персидский ковер; а обескураженный взгляд будущей тещи так и кричал: «Остановись, идиот! Что ты делаешь?»
Однако она быстро взяла себя в руки и произнесла, выразительно растягивая слова:
– Ну что ж, достойное решение. – При этом ее высокая грудь, скрытая полупрозрачной материей легкой тенниски, нервно вздымалась, а глаза посылали мне многообещающие знаки.
Но, может быть, это всего лишь плод моего разыгравшегося воображения? Все может быть; в последнее время я уже перестал чему-либо удивляться…
