Глава 27

Махамат, всегда скрупулезно следивший за настроениями среди боевиков, чувствовал, что наступает критический момент. От безделья они начинали ругаться между собой и нередко хватались за оружие. До убийств еще не дошло, но, похоже, и это было не за горами. Но все же не это больше всего беспокоило Махамата. Была в его теперешней жизни одна проблема. Русские летчики, которым он собирался помочь, ему не доверяли. Он это понимал и не злился на них.

«Бойтесь данайцев, дары приносящих», – мысленно процитировал Махамат строчку из Библии. И тут же поймал себя на том, что произнес ее на русском языке. На том самом языке, на котором разговаривал с самого детства, по которому когда-то имел твердую пятерку. На том самом, который он несколько раз сдавал как основной экзаменационный предмет и который часто слышал уже после своей эмиграции на историческую родину – в Израиль.

Там он, как бывший выпускник МГИМО, изучавший помимо общеобязательных учебных дисциплин первоначальные навыки агентурного разведчика, сразу оказался востребованным. Но не по своей основной дипломатической специальности, а по той, которой его дед, Семен Борисович Шульцман, отставной полковник госбезопасности, почетный чекист, начальник отдела контрразведки областного управлении КГБ, посвятил всю свою жизнь и которой очень гордился. Старик умел не высовываться. Наверное, потому-то он и ухитрился сделать карьеру с такой кричащей и далеко не популярной фамилией. Наверное, часть каких-то качеств передалась и внуку. Во всяком случае, агент-вербовщик «Моссада» вышел на Бориса уже через полгода.

Он говорил по-русски, не скрывал, от кого прислан, но самое главное, агент просто и обыденно, как само собой разумеющееся, выложил на столик ксерокопии всего, что «Моссад» знал о Борисе Шульцмане. Всего! И плохого, и хорошего. А потом вопросительно посмотрел на собеседника, потягивая остывший кофе.

Шульцман-младший быстро сообразил, какую работу ему предлагают, и не стал отказываться. Главной причиной его согласия было то, что все эти полгода он оставался безработным. Самой высокооплачиваемой должностью, которую ему предлагали на бирже труда Хайфы, была должность упаковщика восковых свечей на местной фабрике. За двенадцать часов монотонного труда ему обещали чуть больше восьмидесяти долларов за четырнадцать дней. Его супруге, выпускнице журфака МГУ, не доверяли даже этого. Место продавца в мини-маркете за семьдесят шекелей в неделю – это был потолок. Их семья жила на государственное пособие. Это позволяло не голодать, во всяком случае, самым необходимым они были обеспечены, но не давало определенного общественного статуса.

А «Моссад» предлагал новому сотруднику очень многое – высокую зарплату, казенную квартиру, соцпакет, пенсию, льготы. Но самое главное, те, кто сотрудничал с «Моссадом», пользовались в обществе Израиля особым уважением.

Правда, для вновь поступающего на службу существовало и несколько обязательных условий. Прежде всего надо было официально принять иудаизм и совершить обряд обрезания. Почти в приказном порядке заставляли употреблять кошерную пищу и посещать синагогу. И наконец, кроме английского и иврита, он должен был в совершенстве владеть несколькими наречиями арабского языка. Борух Шульцман решил, что это не самые трудновыполнимые условия по сравнению с теми, которые ему предлагали до этого. Около года он проходил стажировку. За это время Борис Леонидович овладел тремя из пяти существующих диалектов арабского языка. Совершенное знание египетско-суданского наречия решило его дальнейшую карьеру. По заданию руководства «Моссада» он был внедрен в террористическую организацию Николсона, которая с некоторых пор действовала как самостоятельная, никому не подчинявшаяся группа.

Когда американец захватил российский транспортник, Борис-Борух-Махамат немедленно сообщил об этом в свой Центр. Ответ пришел только спустя неделю.

«Ничего не предпринимать. Себя не обнаруживать. По возможности собрать самую полную информацию, для каких целей предполагается использовать военно-транспортный самолет». Но желание помочь бывшим соотечественникам победило в нем чувство долга, хотя для этого Шульцману-Махамату пришлось много раз взвешивать все «за» и «против». Решившись наконец на подлог, Борух сообщил, что Николсон планирует атаку на одно из правительственных зданий Тель-Авива. Вот тогда и последовал приказ сорвать эту акцию любой ценой. Этот приказ Махамат-Шульцман выполнил с особым удовольствием.

Борух выглянул в окно. Небо начинало синеть, солнце медленно поднималось из-за вершин, окружавших аэродром.

«Если информация, которую я получил из Омдурмана, верна, – подумал он, – и в Судан действительно приехали русские спецназовцы, то почему они до сих пор не вышли на эту базу?»

Он прошелся по комнате, потирая виски кончиками пальцев. Мысли о том, что русские диверсанты могли заблудиться в саванне или погибнуть, он старался гнать от себя как можно дальше. Шульцман хорошо знал, чего стоят российские десантники, тем более спецподразделения диверсионной разведки. Но факт оставался фактом, никто на аэродроме не появился, если не считать той машины с белыми людьми, которая могла и «померещиться» скучающим арабам.

– Летчиков надо спасать, – тихо сказал сам себе Борух. – И делать это надо срочно.

Приняв решение, он быстро вышел из своего домика и, не обращая внимания на спящих на крыльце охранников, торопливо зашагал в ту сторону, где жили пленные летчики. Конкретного плана спасения пилотов у него не было, но было желание это сделать.

Пройдя мимо полусонной охраны, Шульцман с силой толкнул дверь и, шагнув в темноту, скомандовал по-русски:

– Подъем, мужики!

Он ожидал какую угодно реакцию, но только не такую, которую получил. Кто-то захватил его сзади за шею, и в спину уперлось что-то холодное и острое.

– Стой тихо, сука, и не вздумай дергаться, – вкрадчиво посоветовали на русском. – Удавлю!

К Шульцману кто-то подошел и принялся деловито его обыскивать. Борух не взял с собой оружия, считая, что сможет договориться с летчиками.

– Парни, я хочу вам помочь, – сдавленно просипел он. – Я помогу вам бежать отсюда.

– Конечно, поможешь, – прошептали ему в самое ухо. – Только для начала выведешь нас к самолету. И учти, нам терять нечего!

Боруха поразило не то, что летчики нашли какое-то оружие, а то, что их нисколько не удивила русская речь. За те три месяца, которые они провели на аэродроме, с ними говорили только по-английски. Шульцман очень рассчитывал, что если заговорит с летчиками на родном языке, то сможет таким образом вызвать у них некое подобие доверия. Попадать в заложники никак не входило в его планы.

– Возьмешь минимум охраны, – продолжал тот же голос, – проведешь нас к самолету, уберешь с прохода машины и дашь нам возможность взлететь. Все понял?

Что-то острое больно вдавилось в мышцы его спины, и одновременно с этим Шульцмана резко прогнули назад, продолжая душить. И тут память сработала на автомате, неожиданно даже для самого себя он внезапно упал на колени, захватив руку того, кто стоял у него за спиной, и, перекинув противника через себя, перехватил запястье его руки с оружием, приставил острие к горлу тому, кто всего секунду назад угрожал ему, и торопливо проговорил:

– Спокойно, парни! Я ничего ему не сделаю. Только не надо резких движений.

Несколько секунд в комнате царило молчание.

– Что ж, Игорь Анатольевич, – поднялся с лежанки высокий человек. – Следует признать, что ваш хитроумный план нашего освобождения прогорел в самом начале.

– Я хоть что-то пытаюсь делать, – прохрипел человек, которого Борух продолжал удерживать на полу.

– Послушайте, – старался говорить как можно убедительнее Шульцман, – не время выяснять, кто и в чем виноват. У нас его в обрез. – Он наконец отпустил Копылова и вернул ему длинный кованый четырехгранный гвоздь, который второй пилот «Руслана» пытался использовать в качестве оружия. – Я проведу вас к самолету, но есть одна сложность. Обезвреживать охрану в салоне вам придется самим. Справитесь?

– Я не совсем понимаю, зачем вам это надо. – Менц продолжал стоять, заложив руки за спину. – Вы хорошо говорите по-русски, но похожи на араба. Почему вы хотите нам помочь?

– Я повторяю, – упрямо проговорил Шульцман, – что у нас очень мало времени. Вы должны бежать сегодня же! Завтра может быть поздно.

Менц пристально смотрел на чернеющий в темноте силуэт Шульцмана, словно хотел убедиться в его искренности.

– Хорошо, – проговорил он наконец, – я рискну вам поверить. Но имейте в виду, что мой второй пилот – человек непредсказуемый, и что взбредет ему в голову, гадать не берусь.

...Когда началась стрельба, Борис Леонидович сразу же сообразил, что это значит. Поэтому, когда в салон «Руслана» ввалился рослый увалень, а за его спиной замаячила широкоплечая фигура с карабином, он нисколько не удивился.

– Не двигаться, – приказала по-английски фигура с карабином. – Стреляю без предупреждения!

– Кто у вас старший? – спросил амбал у летчиков по-русски. – Запускайте двигатели и выходите на взлетную полосу.

Те молча заняли свои места, и через несколько минут заработала правая турбина.

– Вам не дадут взлететь, – сказал Шульцман. – Истребители по запасной взлетке поднимутся в воздух раньше, чем ваш транспорт. У наших летчиков есть приказ, если только вашему самолету удастся оторваться от бетонки, его необходимо сбить.

– О как! – будто даже обрадовался амбал, прижимая приклад своего карабина к плечу. – Ну, это мы еще посмотрим, кто взлетит, а кто – нет.

Он целился меньше минуты. Затем последовали друг за другом два выстрела и два взрыва...