Глава 21

В последнее время российские летчики замечали, что отношение террористов к ним стало несколько другим. Их хуже кормили, сократили количество выдаваемой на день воды, ограничили передвижение по двору. Кроме того, на крышах установили два пулемета, а во двор ввели охрану. Да и сами бандиты выглядели как-то не так. Если раньше они были лениво-самоуверенны, то теперь на их лицах читалась какая-то озабоченная растерянность. Такие перемены сильно беспокоили Менца. Он пробовал узнать причины, но охрана хмуро отмалчивалась, делая вид, что не понимает английского языка.

– Как полагаешь, Иван Тихонович, – спросил командира штурман Губченко, – что происходит?

– Я знаю столько же, сколько и ты, Андрей, – несколько раздраженно ответил Менц. – Может, они хотят нас расстрелять. А может, наоборот, отпустить. Пешком и без компаса. Спроси у них сам. – Он отвернулся лицом к стене и затих, давая понять, что разговор закончен.

После неудачной попытки взлететь отношение экипажа к командиру резко изменилось. Второй пилот Игорь Копылов считал, что Менц струсил и поэтому не использовал представившуюся им возможность взлететь. Губченко, напротив, встал на сторону Ивана Тихоновича и с пеной у рта доказывал, что командир поступил правильно. Мнения разделились, разделился и некогда дружный экипаж. Они перестали общаться между собой. И только радист Никита, заняв нейтральную позицию, вел себя со всеми, как прежде.

Несколько раз, по настоянию того же Менца, летчикам разрешали гонять самолет по рулежке. Но энтузиазм, который был у них в первый раз, теперь пропал. К тому же боевики учли свои ошибки. Теперь вместе с летчиками в салоне находились два охранника, на взлетно-посадочной полосе стояло несколько грузовиков, а вдоль рулежки лежали автоматчики. При такой охране нечего было и думать о побеге.

– Иван Тихонович, – потряс командира за плечо штурман, – я ведь серьезно поговорить хочу.

– О чем? – не поворачиваясь, глухо спросил Менц. – Все разговоры, Андрей, уже переговорены. Мы либо подохнем здесь, либо нас расстреляют, либо спасут. Последнее – маловероятно.

– Вот и я о том же, – торопливо заговорил Губченко. – Понимаете, Копылов что-то замышляет. Они с борттехником о чем-то постоянно шушукаются.

– Мне не интересны местные сплетни, – прервал штурмана Менц. – Пусть делают, что хотят, мне все равно.

Губченко тяжело вздохнул и отошел к своей лежанке. Сев на нее, обхватил руками голову и тихо застонал. Несколько месяцев плена изменили людей, которых он, казалось, знал как свои пять пальцев, до неузнаваемости. Как такое могло произойти, Андрей Ильич понять не мог, хотя и очень старался.

– Парни, – с каким-то надрывом в голосе проговорил, ни к кому конкретно не обращаясь, – Губченко, нельзя же так. Вы поймите, если мы хотим выбраться отсюда живыми, то должны действовать сообща.

– Заканчивай свою политагитацию, штурман, – грубо оборвал его Копылов, – и без нее тошно. Сидеть и ныть – много ума не надо, это каждый может. Ты предложи что-нибудь конкретное, а потом агитируй, сколько влезет.

– Дурак ты, Игорь, – покачал головой Губченко. – Как ты не понимаешь, что, если каждый будет только за себя, мы ничего не добьемся.

– Что ты сказал?! – угрожающе поднялся со своего места Копылов. – А ну-ка, повтори! Слышишь, ты, дрищ маринованный. – Копылов с силой толкнул штурмана, но тот даже не подумал отвечать на этот выпад.

– Прекратить!!! – В голосе Менца было столько металла, что все присутствующие невольно вытянулись. – Вы что, обалдели, что ли? Вы же российские офицеры!

– Надо же, наш командир голос подал, – насмешливо проговорил второй пилот, повернувшись в сторону Менца. – А что же вы, товарищ подполковник, раньше-то молчали? Когда мы убежать пытались, а нас к земле жали.

– В самом деле, Игорь, – вмешался вдруг бортмеханик Сергей Зайцев. – Что-то ты лишкуешь. При чем здесь Андрей? Он, кстати, правильно говорит. Мы тут до того одичали, что скоро совсем озвереем и начнем глотки друг другу грызть. Только что из этого хорошего выйдет?

– Так, – протянул Копылов, – еще один адвокат нашелся. Ты же, Серега, был со мной. Чем они тебя купили? Или, может, тебя специально подослали?

Зайцев непонимающе посмотрел на второго пилота и сочувственно произнес:

– Ты, Игорь, и в самом деле с головой поссорился. Тебя бы врачу показать, только боюсь, что он уже не поможет.

– Я смотрю, тут все против меня, – проговорил Копылов, обводя сослуживцев тяжелым взглядом. – Получается, я остался в меньшинстве? Что ж, посмотрим, что вы тут напридумываете, а я, как Пилат, умываю руки. – Он отошел к своей лежанке и растянулся на ней, демонстрируя свое полное равнодушие ко всему происходящему.

Дверь в домик бесшумно открылась, и в комнату к летчикам вошел Махамат, бывший денщик Николсона. Россияне вопросительно посмотрели на него, ожидая, что следом войдет сам главарь. Но этого не произошло. Махамат молчал, внимательно рассматривая каждого летчика по отдельности. Пауза явно затягивалась.

– Ждете, что войдет этот америкос? – на чистом русском языке спросил он наконец, наслаждаясь недоумением русских летчиков. – Не ждите. Он никогда и никуда больше не войдет. Так что ваша судьба теперь полностью в моих руках.

– Что вы хотите этим сказать? – спросил Менц. – Почему Николсон больше не придет, а нашей судьбой распоряжаетесь вы?

Не дожидаясь приглашения, Махамат уселся на низенький табурет.

– Господин Николсон был неплохим хозяином, – задумчиво проговорил он, – но имел весьма существенный недостаток – пил слишком много виски. Сами понимаете, что алкоголизм до добра не доводит. Вот сердце у него и не выдержало. Печально.

– А его дружок, как его, Касым, кажется?..

– С ним еще печальней, – с усмешкой ответил Махамат. – Кто-то из недоброжелателей прирезал его. Впрочем, я пришел сюда не для того, чтобы отвечать на ваши дурацкие вопросы, а чтобы задавать свои. Итак...

– Секундочку, – остановил Махамата Копылов. – У меня остался еще один вопрос. Откуда ты так хорошо знаешь русский язык?

– А что, знание русского языка – это привилегия только русских? – хмыкнул бывший денщик. – Впрочем, я отвечу. Мне довелось жить в России, где я учился в Университете дружбы народов.

– С университетским образованием – и в услужение к бандиту? – с сомнением покачал головой второй пилот. – Что-то тут не вяжется.

– Можете не верить, – сухо ответил Махамат, – это ваше право. Теперь к делу. Насколько я понял из вашего разговора, затворничество всем вам порядком надоело. Могу констатировать, что это взаимно, местным арабам вы тоже надоели. Им совершенно непонятно, какого дьявола они должны вас кормить и охранять. Араб, взявший в руки оружие, становится ужасно ленивым.

– Так говоришь, – насмешливо перебил его Копылов, – словно к арабам не имеешь никакого отношения. Да у тебя на лбу написано, кто ты есть!

– Внешность нередко бывает обманчивой, – парировал Махамат. – В общем, арабы с удовольствием от вас избавятся. Однако отпустить вас с миром они не согласятся, поэтому вам придется бежать. И я помогу вам это сделать. Только одна просьба – ничего не предпринимайте в ближайшие несколько дней. Ведите себя как обычно. – Махамат поднялся с табурета и, не дожидаясь, что ему скажут, вышел из комнаты.

Некоторое время после его ухода все молчали.

– И что это было? – нарушил тишину Копылов.

– Одно из двух, – ответил Губченко, – либо грубая провокация, либо утонченная восточная казнь. Мы побежим, кого-нибудь убьем, а нас потом поймают и отрежут головы над могилами убиенных.

– Или закопают живьем вместе с убиенными, – добавил Копылов, снова укладываясь на лежанку.

– И в том, и в другом случае, – подвел итог Зайцев, – нам крышка.

– А может, он действительно хочет помочь? – вмешался Никита. – Я слышал, что у бандитов такое бывает. Как вы думаете, Иван Тихонович?

– Поживем – увидим, – коротко ответил командир. – Я не склонен бежать впереди паровоза, это неудобно. – Он опять отвернулся лицом к стене и не стал слушать, о чем говорят его коллеги.