10

Льдина продолжала свой малопредсказуемый дрейф. Наступала первая ночь после катастрофы. За без малого сутки Сергей Евгеньевич Бетанов сумел отойти от стресса. Стресс был воистину огромным. Его преодоление потребовало от российского руководителя полярной экспедиции немалых психологических усилий. Ведь осознать произошедшее и принять его как данность оказалось совсем непросто. В какие-то секунды ученому хотелось проснуться от этого кошмара. Но вопреки желанию пробуждение не наступало. Это был не сон, а суровая реальность.

База была фактически полностью уничтожена. Большое количество людей погибло. На дрейфующей льдине осталось всего девять человек. Пятеро русских и четверо норвежцев. Безусловно, каждый радовался тому, что удалось остаться в живых. Однако радость эта омрачалась мыслями о самом ближайшем будущем. Как ни крути, ситуация складывалась весьма скверная. Связаться с центром не представлялось возможным. Разгромленный узел связи ушел под лед. Никаких резервных вариантов не существовало. Остатков продовольственных запасов не могло хватить на продолжительное время. Продукты банально заканчивались. Точно так же заканчивались и медикаменты. Они расходовались на лечение нескольких раненых.

Бетанов отлично понимал безысходность положения выживших. «Если помощь не подоспеет в ближайшие два дня, – думал он, – то наша гибель практически неизбежна». Российский ученый возвращался и возвращался в мыслях к анализу событий прошлой ночи. Слишком много было подозрительных обстоятельств. Да и подземные толчки выглядели странно. Они меньше всего напоминали классические землетрясения. Слишком уж необычным являлся нарастающий гул, который предшествовал толчкам. Руководитель экспедиции склонялся к чрезвычайно пессимистической версии. Он считал, что катастрофу вызвал чей-то злой умысел.

Сергей Евгеньевич поделился соображениями со своим норвежским коллегой.

– Я полагаю, что вчера имел место не природный катаклизм, – говорил он. – Кое-что указывает на рукотворность катастрофы.

– Я тоже об этом думал, – согласился Ингвар Бондал. – Но как можно что-либо доказать сейчас?

– Да что тут доказывать! – вскипел Бетанов. – Модуль связи был разгромлен и измазан кровью отнюдь не из-за подземных толчков. А кровавая дорожка вела не куда-нибудь, а к вашей части базы. На Дмитрия Никитенко было явно совершено нападение. И, вероятнее всего, он погиб не из-за землетрясения.

– Вы намекаете на то, что норвежцы причастны к этому инциденту? – спросил Ингвар и, не дожидаясь ответа, продолжил невозмутимым голосом: – Так это вы зря. Никто из моих людей не был способен на такой дикий поступок. К тому же я видел вашего связиста у воды незадолго до начала толчков. И ничем особым он не отличался. Никакой крови. Никаких ран.

– Но ведь откуда-то кровь взялась! Не померещилась же она мне, в конце концов! И разбитая аппаратура связи тоже не причудилась. Там однозначно были следы борьбы. Я все-таки еще в своем уме. И то, что видел я, полностью расходится с вашими словами.

Бондал по-прежнему сохранял невозмутимость. Однако давалось ему это не так легко. Огонь, вспыхнувший в его глазах, свидетельствовал о некотором волнении.

– Меня очень огорчают ваши намеки, – заметил норвежец. – Вы едва ли не выставляете меня убийцей, заметающим следы. Но я не убийца. Если вы забыли, то напомню. Я член-корреспондент Королевской академии наук в Осло и почетный академик Оксфордского университета. Называть меня преступником равнозначно оскорблению. Однако я понимаю ваше теперешнее психологическое состояние. Поэтому…

– Да при чем тут мое психологическое состояние! – перебил его Сергей Евгеньевич. – Не надо с больной головы на здоровую переваливать. Объясните мне, господин академик, какого дьявола вы смели совать свой нос в документы с нашими результатами химического анализа? Неужто только из-за праздного любопытства? Мне почему-то не верится…

Бетанов внезапно осекся и, к изумлению собеседника, резко замолчал. Собственные слова о химанализе напомнили русскому ученому о Наталье Дворецкой. За всеми своими переживаниями и раздумьями он совершенно забыл о ней. Среди живых ее не наблюдалось. Среди погибших ее тела не было. Она в одинаковой степени могла и оказаться на оставшейся части бывшей базы, и исчезнуть в ледяных трещинах. Сергей Евгеньевич снова вернулся в мыслях к событиям прошлой ночи. Он лихорадочно пытался воспроизвести буквально каждую секунду тех событий. Лица многих полярников предстали перед ним. Однако Дворецкой он так и не сумел вспомнить.

– Господин Бондал, вам что-нибудь известно о судьбе нашей лаборантки? – спросил русский более спокойным тоном.

– К сожалению, я не могу ничего припомнить. Нужно расспросить всех остальных.

Так и было сделано. Они вдвоем обошли оставшиеся домики, пытаясь выяснить данное обстоятельство. Однако ни норвежцы, ни русские ничего внятного сказать не могли. Никто не помнил того, чтобы Наталья металась по содрогающейся от толчков льдине. Это выглядело достаточно странным. Трудно было поверить, что молодая и активная девушка никак не отреагировала на землетрясение и осталась у себя в домике. Впрочем, если уж последнее действительно случилось, то ее наверняка стоило бы считать одной из самых первых жертв катастрофы. Ведь ее жилище могло оказаться в воде прежде, чем она проснулась. Но это были лишь предположения. Их нельзя было подкрепить сколько-нибудь достоверными фактами. Сергей Евгеньевич расстроился, ощутив часть своей вины в вероятной гибели единственной женщины на полярной базе. «Ну хоть ее-то я должен был уберечь от беды!» – мысленно укорял он себя.

Эмоциональная атмосфера на дрейфующей льдине была не из самых лучших. Ситуация усугублялась еще и резким ухудшением погодных условий. Данные Бондала о надвигавшемся циклоне оказались правдой. Оставшиеся в живых полярники заметили, как изрядно усилился ветер. Он стал порывистым и пронзительным. Бетанов предпочел вернуться в домик. Оттуда из окошка он смотрел наружу. Ветер играл снегом. По льдине постепенно расплывался низкий густой туман. Из-за него вскоре трудно стало распознать, что происходит в нескольких метрах от трейлеров. Тем временем движение льдины ускорилось. Но одновременно оно приобрело более хаотичный характер. Полярниками в домиках это мало ощущалось. Но об этом можно было догадаться по скрежету и легким вздрагиваниям.

Льдина на своем пути сталкивалась с другими льдинами и обламывалась по краям. Ничего хорошего это не сулило. С каждым новым часом она становилась меньше и меньше. Точно так же, как исчезала надежда на спасение. Полярники были бессильны не только из-за отсутствия средств связи – у них не было даже приборов, способных определить координаты. Никто не знал, в каком районе Северного Ледовитого океана они в данный момент находятся. Они были словно слепые котята. Даже если в нескольких километрах от льдины и находился какой-то из морских путей, никто этого определить не мог. Как никто не был в состоянии различить в такую непогодь любое близидущее судно.