Глава 19
Кровные узы
Чем ближе был Цеховой квартал, тем заметнее становилось пламя пожарища. Огонь бушевал в юго-западной и центральной частях квартала, где жили гномы и находилась миссия Единой Церкви. Поток беженцев значительно поредел, это могло означать лишь одно: толпа озверевших людей отрезала беженцам подступы к мосту.
Пархавиэль с опаской озирался по сторонам. Они шли в центр народного побоища не одни, рядом, понуро опустив головы, брели несколько десятков остановленных стражей местных гномов, именуемых Зингершульцо наземниками Некоторые из них пытались переждать бойню на середине моста, но как только они останавливались, на их трусливые головы начинали сыпаться десятки стрел и арбалетных болтов. Стражники сами не вмешивались в конфликт, но и не давали никому уйти от него. Что такое погром, Зингершульцо было известно. Еще будучи в Махакане, он сам иногда участвовал в налетах на поселения банд, гнездившихся в удаленных пещерах и развалинах древних храмов. Немного рассказывал о филанийской традиции раз в год устраивать резню инородцам и Мартин, но все же многое оставалось за гранью понимания пытливого ума гнома, например, странная позиция невмешательства властей, как будто специально подстрекающих толпу и способствующих увеличению числа жертв. Почему стража завернула обратно гномов? Почему среди беженцев было так много людей и эльфов? Кто стоял за якобы спонтанным выражением праведного гнева народных масс? Казнят ли зачинщиков, или массовые убийства сойдут с рук?
– Никого не казнят, – неожиданно произнесла Флейта, как будто прочитав его мысли, смутилась и ускорила шаг.
Пархавиэль поспешил за ней. Девушка почти бежала, и гному пришлось изрядно попотеть, чтобы не отстать.
– Что ты сказала? – переспросил Пархавиэль, когда наконец-то сумел приспособиться к ускоренному темпу передвижения.
– Я не знаю, как у вас в Махакане к людям относятся, – произнесла Флейта, замедляя шаг, – а у нас гномов не любят, поэтому бьют их часто и с удовольствием. Кто толпу распаляет, точно сказать не могу, но думаю, что без аристократов из Дворца и индорианских священников не обходится. Ходила, помню, как-то в Церковь, там такого про гномов наслушалась, просто жуть! Дескать, вы из подземелий своих вылезаете, детей у крестьян воруете, потом их едите, но не сразу, а выращиваете и выкармливаете, как свиней.
– Бред какой! – возмутился гном. – Да у нас в Махакане вообще людей не водится, хоть маленьких, хоть больших. Я пока в караванную службу не определился, ни одного человека не видел!
– Бред не бред, а местные дурачки верят, – констатировала прискорбный факт Флейта и закрутила головой, озираясь по сторонам. – Уже не впервой такое творится. В прошлом году брехали, что гномье зерно на базаре потравило, а что в этот раз удумали, не знаю!
– Неужто люди верят?!
– Верят, – кивнула Флейта. – Верить ведь проще, чем головенкой соображать. Вера, она на то и вера, что доказательств не требует. Один сбрехнул чего, второй повторил, третий ужасов всяких добавил, чтоб красивее да страшнее было, а дальше слух как ком покатился. Народ серчает, за вилы и прочие инструменты тяжелые хватается. Гнев окрепчал, созрел как чирей, вот и круши! А Дворец, что Дворец… Власти молчат, им ведь выгодно, чтобы вилы не в их сторону, а на вашего брата гнома обращены были. Надо же цеховому люду на ком-нибудь злость излить, а то иначе жить тошно. Вот и идет веселуха, стража квартал оцепит, и делай что хочешь, да только за оцепление не залазь!
От слов разбойницы стало тошно и противно на гномьей душе. Мир вдруг показался огромным сборищем ублюдков и негодяев. «Прав был Мортас, ох как прав! – признался сам себе гном. – Люди живут в стае, да и Махаканское Сообщество недалеко ушло. Есть сильные, а есть слабые. Слабых притесняют, но они боятся излить свой гнев на тех, кто сильнее, поэтому ищут врага, то есть еще более слабого и беззащитного. Мерзость какая!»
– У-у-у, куда ты в своих философствах залез, так и руки на себя наложить недолго! – звонко рассмеялась Флейта, чем не на шутку испугала гнома.
Девушка опомнилась, замолчала, снова ускорила шаг, но потом резко остановилась и облокотилась на парапет. Они стояли молча, а мимо, испуганно озираясь по сторонам, пробегали гномы. До набережной Цехового квартала оставалось шагов сто, не больше, малыши спешили укрыться среди домов, попрятаться по чердакам и подвалам, переждать, выжить. Оставаться на мосту было опасно, в любой момент могла появиться разъяренная людская толпа и учинить над ними жестокую расправу.
– Я не знаю, почему и как это произошло, – тихо заговорила Флейта, стоя к гному спиной и не отрывая глаз от глади воды. – Наваждение какое-то, бред… После той схватки с вампирами я стала слышать твои мысли, все! – Девушка резко развернулась и с жалостью посмотрела Пархавиэлю в глаза. – В том числе и те… о том… в общем, как ты ко мне относишься, – наконец-то выговорила Флейта.
«Доэкспериментировался!» – опешил гном и тут же испугался, что девушка узнает о его опытах над ней в убежище. Хотя ничего предосудительного он не делал, но все-таки почувствовал себя омерзительным, гадким подонком, вторгшимся в святая святых – в мысли других. К счастью, Флейта не услышала его опасений или просто сделала вид, что не слышала, хотя это маловероятно. Девушка быстро и самозабвенно щебетала, пытаясь изложить гному в самой что ни на есть щадящей форме прописную истину жизни.
– Ты симпатичный, умный, честный, обходительный, настоящий человек, то есть мужчина, но ты гном… – с улыбкой сочувствия на лице Флейта пожала плечами, – а я человек. Между нами…
– Поэтому ты и пошла за мной? – перебил Пархавиэль, облегчив девушке задачу наставления на путь истинный влюбленного гнома.
Флейта кивнула и снова повернулась к нему спиной. Сладостные иллюзии, которыми в перерывах между схватками и размышлениями на серьезные темы тешил себя гном, были развеяны. Легче не стало, наоборот, как будто что-то оборвалось. Пархавиэль никогда бы не осмелился воплотить в жизнь свои фантазии, он понимал обреченность и нереальность самонадеянных притязаний, но мечта есть мечта, она едва теплилась в душе и согревала в трудную минуту. Зингершульцо злился на девушку, лишившую его надежды, но в то же время прекрасно понимал, что иначе она поступить не могла. Не у каждого хватило бы сил носить такое в себе.
– Ты поступила глупо и опрометчиво, – превозмогая ком, застрявший в горле, произнес Пархавиэль. – Не потому, что сказала правду, а потому, что пошла за мной. Во-первых, ты подвергаешь свою жизнь опасности…
– Это уж мое дело, сама как-нибудь разберусь! – прервала гнома Флейта, пытаясь резкостью тона и грубостью слов прикрыть разрывающие ее душу пополам сомнения и переживания.
– А во-вторых, – не обратив внимания на вспышку эмоций, продолжил Пархавиэль, – тебе в течение суток придется слушать мысли заядлого ворчуна.
– Я справлюсь, – сказала Флейта и улыбнулась.
Во всем можно найти плюсы и минусы, положительные и отрицательные стороны, важно не только, что происходит с тобой, но и как ты к этому относишься.
Пархавиэля не порадовало известие, что Флейта может беспрепятственно копаться в его голове. Секретов него не было, но кое-что крайне не хотелось выставлять напоказ, тем более девушке, к которой имелись чувства. Однако гном быстро приспособился, он думал только о делах и гнал прочь фривольные мысли, время от времени появляющиеся в голове при взгляде на объект пылких мечтаний. Контролировать и направлять поток сознания оказалось в итоге ничуть не сложнее, чем держать язык зубами. Пархавиэль отдыхал, теперь ему не нужно было долго изъясняться и мучиться, подбирая слова для выражения скачущих в голове мыслей. Флейта слышала и понимала его, говорить приходилось ей.
Дюжина безумных дворников изрядно потрудились над округой: развалили кучи мусора, опрокинули телеги и выбили стекла во всех близлежащих домах. Именно такое зрелище предстало глазам путников, вошедших в Цеховой квартал.
Ветер с реки беспрепятственно гулял среди опустевших домов, раскачивал свернутые набок вывески и разбитые фонари, шуршал пустыми коробками и перекатывал по мостовой мелкий мусор. На опустевшей площади догорали дома. Огонь еще плясал где-то внутри, за обугленными оконными рамами и выбитыми дверьми. Жуткая картина разрушения усиливала затаившиеся в глубине души страхи и заставляла насторожиться.
«Почему нет трупов?» – подумал Зингершульцо, вытаскивая из-за пояса утреннюю звезду.
– Ничего странного, – возразила Флейта, – погром начался в центре квартала, и пока толпа докатилась досюда, жители успели убежать: кто через мост рванул, кто дальше на юг, – махнула девушка рукой в сторону, где над крышами домов играло багровым цветом пламя пожаров. – Не беспокойся, если чуток на север пройдем, то и трупы увидишь, много трупов!
«А если на юг?» – подумал гном, активно пользующийся возможностью не утруждать понапрасну язык.
– А вот туда не советую, – предостерегла девушка. – Сейчас там как раз самое пекло. Кто не успел ноги сдернуть, засели в домах. Люди их выкуривают, ну, в общем, самый разгар заварушки.
«Помнится, то ли Терения, то ли Каталина говорила, что здесь в основном живут люди да эльфы, что жилища гномов дальше на юг. Чего же здесь дома крушить?»
– Ух ты, да я посмотрю, ты любвеобильный мужичонка, – обиженно поджала губы Флейта и наградила Зингершульцо строгим взглядом. – Не больше недели в столице, а уже столько знакомых дам!
Пархавиэль покраснел, он не мог предположить, что вскользь упомянутые женские имена возмутят девушку, только что утверждавшую, что между ними ничего не может быть.
– Погром есть погром, – через некоторое время принялась объяснять Флейта. – Не все люди таковы, чтоб с топорами по улицам бегать и веселою толпою гномье гонять. Правила же народного игрища исключают нейтральную позицию: «Если ты не в толпе, значит, сочувствующий, а значит, получи!» Стоит кому-нибудь одному из сброда не приглянуться, и тебя затопчут, забьют до смерти. Вот и убегают люди от греха подальше, чтоб под горячую руку бузотеров не подвернуться. Да и с гномами в эту пору лучше не встречаться, звереют твои собратья, сатанеют, как загнанные кабаны!
«Бардак», – подумал гном, вовремя спохватившись и удержавшись от парочки вертевшихся в голове крепких словец.
Флейта отвернулась и немного нагнулась вперед, чтобы скрыть пробежавшую по губам улыбку. Усилия гнома импонировали и льстили ей.
Миновав пустынную площадь, путники свернули на узенькую улочку и, внимательно всматриваясь в темноту, начали осторожно продвигаться вперед. Каждый шорох, каждая тень, промелькнувшая на фоне догорающих окон и каким-то чудом уцелевших уличных фонарей, заставляли вздрагивать и замедлять шаг. Неизвестно, чего стоило бояться больше: то ли разгоряченных ненавистью к гномам людей, то ли бродящих по ночной Альмире стай вампиров.
Раздавшийся впереди хлопок двери и гулкий топе по мостовой кованых сапог не застали путников врасплох. Почти одновременно оба прижались к стене и крадучись прошмыгнули за перевернутый мусорный бак! Шаги приближались, их гул нарастал и заставлял сердца биться чаще. Наконец-то из подворотни в дальнем конце улицы, громко хрипя и охая, выбежал толстый, лысый гном. Как показалось Пархавиэлю вначале, его сородич был одет в какую-то диковинную белую шкуру, и только когда запыхавшийся бедолага приблизился на расстояние десяти – пятнадцати шагов, авантюристы одновременно ахнули: старик был голым, до безобразия волосатым и абсолютно седым. Единственным предметом прихваченного в спешке обмундирования были изрядно стоптанные и явно великоватые ему сапоги.
Пушистый и гладкий шарик прокатился мимо, так и не заметив сраженных наповал его наготой зрителей, однако докатиться до пункта назначения ему было не суждено. Послышались радостные крики, и через миг улицу осветило яркое пламя факелов. Лысый гном испуганно крякнул и, хлопнув себя ладонями по отвислым ягодицам, вприпрыжку кинулся в ближайший просвет между домами.
– Да что он делает, дуралей, там же тупик! – прошептала Флейта и от расстройства стукнула себя по коленке кулаком.
Преследователей было всего трое: у каждого было по факелу и топору в руках. Они хорошо знали местность и, увидев неудачный маневр гнома, перешли с бега на шаг. Спешить не стоило, впереди охотников ожидала веселая потеха, а уставшей жертве некуда было бежать, она попала в западню из трех вплотную примыкавших друг к другу стен.
– Так, так, так, вы только гляньте, какое у нас тут чудо! – раздалась язвительная реплика на фоне доносившегося из подворотни смеха.
– Карп, да он же точь-в-точь как твой тесть волосат, только у того весь волосняк черный, а этот бел, как виверийский кролик!
– Ну, значитца, мы его и поджарим! Отчаянные крики жертвы заглушил дружный хохот. Пархавиэль закрыл глаза и крепко сжал кулаки.
– Почему бы и нет? – пожала плечами Флейта, прочитав мысль гнома, и, не дожидаясь ответа, поспешила в подворотню.
Зингершульцо смачно сплюнул, отер рукой вспотевший лоб и побежал вслед за ней. Ему хотелось не только отомстить людям за издевательство над беззащитным стариком, но и поквитаться с теми, кто называл гномов грязными недомерками.
Перепуганный до смерти старик сидел, вжавшись в стену, и, дрожа от страха, пытался прикрыть руками свое волосатое, толстое тело. Люди играли, тыкали факелами в жертву, пытаясь опалить седой мех.
Ненависть толкает на безумные поступки, но уравновешивает шансы на успех, придавая одержимому ею неимоверные силы. Пархавиэль промчался к цели, чуть ли не сбив с ног не успевшую вытащить из ножен меч Флейту. Толчок, прыжок, полет, и острый носок кованого сапога с оглушительным хрустом врезался точно в копчик противника. Человек не успел ни вскрикнуть, ни выронить факел. Сила удара подкинула его высоко в воздух, и широкая лобовая кость встретилась с каменной преградой где-то метрах в трех от земли.
Зингершульцо не довелось оценить красоту падения бездыханного тела, в этот момент он был занят другим. Завертевшись в воздухе, как раскрученная юла, гном ловко опустился на землю буквально под носом у одного из врагов. Глубокий выпад, сопровождаемый звериным рыком, вогнал древко утренней звезды в широко открытый от удивления рот человека. Последний из «охотников» бросился наутек. Флейта преградила ему путь и хотела покончить с мерзавцем косым ударом меча из-под низа, но разъяренный гном не дал врагу умереть легкой смертью. Он поймал жертву за пояс, с силой рванул на себя и опрокинул на землю. Человек катался в грязи и выл от боли, не успевая прикрывать руками лицо и другие жизненно важные органы, а Пархавиэль с упорством горняка, разбивающего крепкий монолит, методично дубасил его кулаками. Лишь вмешательство Флейты, с трудом оттащившей гнома от трупа, прекратило безумное действо. – Да успокойся, черт волосатый, кончено все, кончено! – кричала девушка, удерживая Пархавиэля сзади за плечи.
Зингершульцо пыхтел и рвался в бой. Разгоряченному азартом схватки гному казалось, что враг еще жив, что вот-вот он по-молодецки вскочит на ноги и с презрительной ухмылкой на губах кинется на него.
– Он мертв, понимаешь, мертв! – чуть не рыдала девушка от боли, которую причиняло рукам мечущееся в ее объятиях мускулистое тело. – Он мертв, успокойся, ну пожалуйста!
Неожиданно гном обмяк, упругие мышцы расслабились, и боевой сап сменился обычным, слегка учащенным дыханием.
– Кабан проклятый, – жалобно простонала Флейта, садясь на корточки и прижимая трясущимися ладонями дрожащие и ноющие мышцы рук. – Чем вас в Махакане этом только кормят?
Слезы текли из глаз, а разбойница даже не могла поднять онемевшей руки, чтобы вытереть их.
– Прости, – прошептал гном, опускаясь рядом на землю.
Пархавиэля трясло, он обливался потом и чувствовал какой-то нездоровый прилив сил: хотелось крушить, рвать, убивать…
– Шпашибо, – внезапно подал голос старик, шамкая беззубым ртом, – вы шпашли меня!
– Не за что, дедуля, – ответила Флейта, поднимаясь в полный рост и подозрительно косясь на отдыхавшего Пархавиэля. – Это мы не ради тебя. Есть тут у нас кровожадный маньяк, коль уж до человечины добрался, не оторвать!
– Шмешно, ошень шмешно, – захихикал старик, отходя боком от стены и прикрывая ладонями гномье достоинство. – Девушка, милая, не найдетшя ли у тя тряпошки какой?
– На, прикройся! – Флейта кинула старику плащ, притом не свой, а Пархавиэля.
– Еше раш благодарштвую, – прошамкал старик, жизнерадостно улыбаясь беззубым ртом. – Пошвольте предштавитшя, прекрашная шпашительница и ты, увашаемый гном, Мищл Шингершульшо, орушейник, а такше роштовшик!
– Как, как? – одновременно выкрикнули спасители, озадаченно переглянувшись.
– Мишл Шингершульшо, – повторил старик, удивленно переводя взгляд со смеющейся взахлеб Флейты на растерянно таращившегося на него гнома.
– А што тут такого? Род Шингершульшо, кштати, ошень шнаменит, в Махакане его кашдый шнает!
– Парх, да ты никак родственничка нашел, – все еще продолжала покатываться со смеха Флейта.
– Не может быть, как, говоришь, тебя кличут?! – переспросил Пархавиэль, оглядывая прикрывающегося плащом старика с ног до головы.
– Мишл Шингершульшо, я ше яшно шкашал! Только я што-то тя не припомню, шынок.
– Ясно, не припомнишь, – проворчал Пархавиэль, сердито нахмурив густые брови, – потому что самозванец и грязный обманщик! Мисл Зингершульцо, мой двоюродный прадед, погиб семьдесят лет назад при зачистке захваченных троглодитами южных шахт. Теперь всяк прохиндей горазд его честным именем прикрываться!
Пархавиэль поднялся с земли и, окинув старого обманщика презрительным взглядом, пошел прочь.
– Поштой, шынок, не шпеши! А ты шам, шобштвенно, кто таков будешь?! – по-прежнему ласково, несмотря на нанесенное ему оскорбление, спросил старик.
– Пархавиэль Зингершульцо, хауптмейстер караванной службы, – не оборачиваясь, ответил гном и немного погодя добавил: – Бывший… – Да нет, я ше не о том, шей внушок, уш не Карвы и Эдегеля Шингершульшо?!
Пархавиэль резко обернулся. «Неужели этот чудаковатый старикан говорит правду, неужели он мой предок?» – сердце учащенно забилось у гнома в груди.
– А ты почем знаешь? – спросил гном, облизнув ссохшиеся губы.
– Да как ше мне не шнать, милок, коль я шалопая Эдегеля родный дядька! А бушотер твой дедок был ишвештный – Мисл закатил к небу глаза и предался сладостным воспоминаниям. – Помнитшя, как-то в мешшменье акхром переоделшя и в дом к штарейшине Шильберу шалеш, шуму поднял, шуть! Дошери Шильбера, обе на выданье тогда ходили, нагишом вышкошили и шелую ношь по городу бегали, вернутыпя боялишь…
О юношеском похождении сумасбродного Эдегеля знали только члены семьи. Шильберы, по весьма понятным причинам, не стали поднимать шум, и история не получила широкой огласки.
– У моего деда, как и у его дядьки Мисла, примета особая была, – после минутного раздумья произнес все еще сомневающийся гном. – Если ты не самозванец, покажи!
– Ш удоволыптвием, ток пушай подрушка твоя отвернетшя, – прошамкал старик, – я штешняюшь!
Флейта обиженно хмыкнула, но отвернулась и даже отошла в сторону. Старик крякнул с натуги, поднял высоко вверх левую ногу и без помощи рук стряхнул с нее стоптанный сапог.
– Неужели правда?! – воскликнул Пархавиэль, чуть не потеряв сознания.
– Вот видишь, вошемь пальцев, – рассмеялся Мисл Зингершульцо, подергивая мелкими кривыми отростками, – а у твово деда Эдегеля тоше вошемь было, только на правой.
– Вы там как, разобрались? – подала голос Флейта. – оборачиваться можно?
– Мошно, мошно, крашавиша, – весело захихикал арик, пряча ногу в сапог. – Вот ишша этого дедушка ришл убешать от паршившев не шмог! – назидательно произнес старик и крепко обнял потерявшего дар речи правнука.
Встреча с прадедом не столько открыла новые страницы в жизни семьи, сколько помогла Пархавиэлю понять, что собой представляло Махаканское Сообщество, вольное горное государство, которому гном верой и правдой служил в течение долгих лет. Кучка пугливых маразматиков узурпировала власть. Страх перед другими народами и боязнь потери безграничного господства над подданными заставляли их насильно держать гномов в подземелье, лишая естественной потребности видеть солнечный свет.
Мислу Зингершульцо, семьдесят лет назад одному из лучших оружейников подземелий, часто приходилось бывать наверху и тесно общаться с представителями так называемого внешнего мира. Мастер был достаточно умен, чтобы понять, ради защиты чьих интересов тысячи гномов прозябали в темных пещерах внутри горных пород, и достаточно мудр, чтобы открыто не выступать против Совета Старейшин. К тому же было много ярких, наглядных примеров, чем заканчивались подобные выступления. Бороться за счастье всех и каждого показалось Зингершульцо слишком утомительным и неблагодарным занятием, а главное, бессмысленным. Гномы не видели ничего иного, они привыкли жить во тьме. Если не нравится мир, в котором ты живешь, гораздо проще потихоньку переселиться в другой, чем изменить его к лучшему.
Так и сделал предок Пархавиэля. Собрав десяток верных друзей, он ушел в далекие пещеры. Беженцы разбили лагерь, работали долго и осторожно, боясь привлечь внимание хищников и пограничных отрядов, голодали, терпели лишения, но в итоге пробили в скале тайный проход.
В первом же маленьком городке, попавшемся им на пути, Мисл и его товарищи, к своему удивлению, обнаружили гномов. Оказывается, они были далеко не первыми, кто отважился бежать. Вскоре ветры судьбы разбросали отряд: одни поселились в Геркании, другие ушли на запад, а Мисл удачно женился на дочери альмирского купца и остался в Филании.
– Почему в Альмире, дедушка, неужели любовь такою сильной была? – спросил Пархавиэль, старающийся освоиться с непривычной для него ролью почтительного внука.
– Не-а, малыш, шувштва шдешь ни пришем. Марика шеной толковой, хошяйштвенной была, хоть гномьей крови в ней вшего на треть. – Старик лукаво улыбнулся и затыкал указательным пальцем в небо. – Рашшет, рашшет правит миром!
– Ну, тогда, дедуля, ты сильно просчитался! – встряла в семейный разговор Флейта. – Филания для гномья… то есть для уважаемых гномов не самое лучшее место.
– Так то когда было, двадшать шешть тышь шмен нашад, а шишнь плохая не боле пятнадцати тышь шмен нашалашь, как король филанийский Вульдвиг, дед нынешнего Кортелиуша, помер, а шынок его Ковелькарт индорианских олухов привешать штал, вот тогда гонения и нашалишь. – Старик закончил краткий экскурс в историю Филанийского королевства.
– А почему он так странно считает, в сменах каких-то? – прошептала Флейта на ухо Пархавиэлю. – И сколько это в годах будет?
– Не шепши, девонька, я хоть и бешшуб, но не глухой. А в годах ваших никогда не шшитал, глупый отшшет, неправильный.
– Семьдесят лет и сорок, – подсказал Флейте Пархавиэль – Ты лучше скажи, дедушка, куда это ты нас ведешь такими закоулками?
– Куда, куда, домой к шебе, куда ше еше?! Иль ты меня до дома не проводишь и от утешения щтариковшкого откашешьшя?!
– Не откажемся; не откажемся, дедуля, – ответила за гнома Флейта, сильно толкнув растерявшегося Пархавиэля локтем в бок. – Дел у нас особых нет, так что денек погостим, как раз до следующей ночи, если, конечно, дом твой цел.
– А што ш ним штанетшя? – рассмеялся старик, забавно тряся головой. – Яш роштовшик не ошень шадный, меня на шевере квартала вше шнают, вше любят, хоть я и гном.
– А это еще почему? – удивилась Флейта. – То есть я хотела сказать, как удалось доверие завоевать?
– Деньги, девошка, деньги, родимые. Их вше любят, ошобенно те, у кого их нет. В долг я даю, процент небольшой беру, мне уш многого и не надо. К тому ш у наш там одни бедняки шеховые обитают, кто ш им, кроме меня, в долг дашт?! Да и маштера, хошяева их, меня штят и увашают, ошобенно орушейники, я еше с их дедами шекретами, бывало, делилшя, но ошторошно. – Старик опять поднял указательный палец, но не вознес его к небу, а застучал по лбу Пархавиэля. – Шапомни, внушек, делитьшя нушно только теми тайнами, што тебе ушо беш надобношти, и не шрашу, а поштепенно: шегодня одно, а шереш год другое!
– Запомню, дед, запомню! Ты мне лучше вот что скажи: коль тебя так уважают, что ж ты по улицам голышом бегаешь?
– Балда! – осерчал старик и отвесил Пархавиэлю звонкую затрещину. – Говорят ше тебе, на шевере, там люд другой, а эти паршившы мештные, я их впервой видел. – Ну а голым почему? – повторила вопрос Флейта, едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться.
Разбойница знала, что неподалеку от того места, где они спасли старика, находился вполне приличный по меркам Цехового квартала бордель.
– Так полушилось, – прозвучал уклончивый ответ смущенного старца.
Узкая улочка сменилась подворотней, потом троица забралась на крышу полуразрушенного дома и спустилась по покатому карнизу на второй этаж соседнего здания, прошла в подвал и запутанными подземными лабиринтами, соединявшими между собой несколько строений, вышла в заброшенную портняжную мастерскую. На запыленном, покрытом кусками извести и мелкими лоскутами ткани полу валялись опрокинутые манекены, сломанный портняжный инвентарь, вырезки и недошитое платье, то есть весь тот хлам, который не захватили с собой бывшие хозяева.
– Шдешь и переищем шуток, – прошепелявил старик, прильнув глазом к дырке в трухлявой стене. – Народишу тьма, тыши две, не менее!
Доносившиеся снаружи крики и гул многочисленной толпы подтверждали слова старика. Кроме того, нос Пархавиэля мгновенно определил запах гари, пробивающийся сквозь хлипкие деревянные стены.
– Дедуля, подвиньсь! – скомандовал Пархавиэль, припав лицом к стене.
Маленькая, узкая щелка, через которую приходилось взирать на мир, не позволяла оценить реального масштаба народного сборища, но увиденное удивило гнома и заставило грязно чертыхнуться, несмотря на присутствие рядом почтенного предка и Флейты.
Языки пламени жадно пожирали остатки высокого здания. На не заляпанном копотью участке стены виднелись фрагменты рисунков. Что-то было в них знакомое, гном мог поклясться, что видел их раньше.
– Миссия Единой Церкви, – прошептала Флейта, прочитавшая мысли гнома. – Похоже, олухи на площади в поджоге гномов винят. Возможно, именно из-за этого погром и начался.
Толпа бушевала. Лишь немногие пытались тушить пожар, а остальные были заняты куда более важным делом: потрясая в воздухе вилами, мотыгами и топорами, распаляли свой воинский дух. В этом трудном деянии им помогали то и дело сменявшиеся ораторы, появляющиеся то в окнах выходивших на площадь домов, то на раскачивающихся фонарных столбах. Гнев пылал, страсти кипели, толпе, доведенной до пика истерии, не хватало лишь лидера, не духовного наставника, вдохновлявшего на ратные подвиги, а обычного военного вожака.
– Не боись, свято место пусто не бывает, – усмехнулась Флейта и крепко сжала правой рукой локоть гнома. – Парх, смотри, вон и вояки пожаловали!
Через бушевавшую толпу к импровизированной трибуне из трех перевернутых телег прокладывала локтями путь маленькая группа мужчин в протертых до дыр кожанках и рваных кольчугах. «Наверняка ополченцы или разбойники», – предположил Пархавиэль, мельком оценив убогость вооружения и пестроту потрепанных одежд. Но как только чужаки среди рабочего люда залезли на трибуну и повернулись лицом, гном сразу изменил свое мнение. Уверенные позы, ястребиные взоры и надменные ухмылки при взгляде на разогретую речами толпу выдавали в неизвестно откуда появившихся людях опытных военных, привыкших командовать и управлять движением больших вооруженных масс. Человеческое зрение не позволяло с такого дальнего расстояния разглядеть лиц, Флейта не могла заметить и половины того, что видели гномы, но согласно кивнула.
За монотонным гудением толпы не было слышно, что говорил коротко стриженный седой человек, главарь шайки зачинщиков, но интуитивно Пархавиэль чувствовал, что головорез не был красноречив. Люди этой породы не утруждают себя многочасовыми упражнениями в риторике, за них обычно говорят поступки и остро отточенные клинки.
Сборище начало медленно расползаться по отрядам, в конце концов сформировалось семь больших групп по двести – триста человек. Во главе каждой встал командир из приближенных главаря. Над площадью пронеслись пронзительные боевые кличи, и семь бурлящих живых потоков растеклись в различных направлениях: пять самых многочисленных отрядов двинулось на юг, где находилось поселение гномов, а два на север. На вмиг опустевшей площади осталось не более пятидесяти человек, которые, чуть не падая от усталости, упорно продолжали бороться с огнем.
– Что-то я в толк не возьму, – пробормотал себе под нос младший Зингершульцо, растирая ладонью широкий лоб, – как-то все странно, не так…
– А чего ты не поймешь, все просто, как свадебный мордобой, – хмыкнула Флейта. – Кто-то миссию специально поджег, кто-то крикунам заплатил да этим, которых ты вначале за ополченцев принял. Одни взывают, другие командуют, толпа крушит, все при деле!
– Шлушай девоньку, внушок, она дело говорит! – назидательно затряс пальцем старик. – Именно так оно и бывает, прошто так даже шаядлые пьяншушки по кабакам не дерутшя!
– Да я не об этом, – отмахнулся гном. – Совсем другое смущает: погром уже давно идет, а эти только толпу собирать начали.
– Вот щудак, – рассмеялся старик. – Это ше тебе не побоише, а погром! Народ ша два шаша притомитыня ушпел, душок боевой пропал: кто одумалшя, кто уштал и домой побрел, а шей-то органишм водярной нагрушки не вынеш. Кто бешпорядки органишует, тот вшегда такой противный момент ушитывает и подмену шагодя готовит, чтоб, шнашитшя, шадуманное до конша довешти.
Доводы старика показались логичными. В конце концов, ни Флейта, ни Пархавиэль не горели желанием полезть в бойню. Это была не их война, тем более что Пархавиэль не испытывал к местным гномам теплых чувств.
Осторожно выбравшись из укрытия, путники продолжили путь, Мисл не обманул, северную часть квартала он знал намного лучше, поэтому хоть и шли по чудовищно грязным закоулкам, зато без приключений. Правда, пару раз все же приходилось останавливаться и поспешно прятаться, когда внезапно поблизости раздавались воинственные кличи и топот бегущих ног. Люди рыскали по округе мелкими группами, по двадцать – тридцать человек, выискивая притаившихся по подвалам и чердакам гномов. Среди разбросанного по мостовой мусора все чаще и чаще встречались растерзанные трупы.
Путники зашли в зону опустевших цеховых корпусов. Путающийся в складках плаща Мисл ускорил шаг, был менее осторожен и даже порой вел группу через открытое пространство. В результате долгих плутаний по окрестностям путники вышли к хорошо запомнившемуся гному трактиру «Грохот стакана».
Когда надеешься на кого-то другого, притупляются собственные инстинкты. И Флейта, и Пархавиэль слишком поздно заметили, что впадший в маразм старик вывел их прямо на большую толпу собравшихся у дверей трактира горожан. Бежать было поздно, выхватывать оружие бессмысленно: добрый десяток вил и заточенных наподобие алебард лопат грозно смотрели в их сторону. На суровых лицах людей не было ни сожаления, ни жалости. Это был только передовой отряд, за спинами преградивших им путь горело множество костров, и толпилось несколько сотен человек.
– Куда прешь, гномья ро… – осекся высокий рыжеволосый мужчина, поигрывающий в руках топором. – А-а-а, это ты, дедушка Мисл, а мы уже начинали побаиваться, не случилось ли с тобой чего. Вишь, опять резня началась!
Мисл Зингершульцо со вздохом облегчения откинул капюшон и, подойдя к грозному верзиле, протянул ему руку для пожатия.
– Вше хорошо, Милгар, вше хорошо, – устало прошептал старик. – На этот раш обошлошь!
– А эти приблуды с тобой? – кивнул Милгар в сторону Пархавиэля и Флейты.
– Шо мной, – ответил Мисл, подавая спутникам знак следовать за ним.
Пархавиэль сделал было шаг вперед, но острые вилы появились буквально в сантиметре от его груди.
– Дедушка Мисл, мы тя уважаем, но чужаков не пустим, – извиняясь перед стариком, пробасил верзила. – Цех оружейников округу держит, лиходеев не пускаем, хоть сегодня не раз наведывались. Тебя в обиду не дадим, но остальных… извини. Ты же знаешь, если другие узнают, что мы втихаря гномов укрываем, беды не миновать… у нас жены, дети…
– А у меня правнук родный, – гордо подбоченясь, заявил старик. – Я што, родимую кровь приютить не могу?!
– Ну, если так… – пожал плечами верзила, с интересом поглядывая на Пархавиэля. – Ребят, пропустите гнома, и девчонка тоже пущай идет!
Вилы исчезли из-под носа так же быстро, как и появились. Путь был свободен, и Пархавиэль с опаской засеменил сквозь толпу. Он боялся настороженных взглядов, пронизывающих его со всех сторон, вздрагивал при каждом резком движении и неожиданном шорохе. Люди могли в любой момент изменить решение и напасть. Сердце гнома чуть не разорвалось от страха, когда за спиной раздался звучный бас предводителя оружейников.
– Анофий, Непий, возьмите десяток парней и проводите дедушку Мисла с гостями до дому! И смотрите, чтоб там ни одна зараза не вспухла! Флейта нервничала, воровато озиралась по сторонам и не убирала ни на миг руки с пояса, надеясь в случае опасности успеть выхватить меч. Пархавиэля, наоборот, забавляло молчаливое шествие в окружении вооруженных людей. Гном чувствовал себя важной, значительной персоной, к которой боятся подступиться и даже заговорить, не то чтобы бросить булыжник вслед или прокричать оскорбление. К сожалению, улицы были пусты, и Зингершульцо не мог насладиться видом растерянных рож горожан, пугливо таращившихся на помпезное шествие маленького человечка.
Коль реальность не совсем такова, как хотелось бы, можно сетовать на горькую судьбу или просто закрыть глаза и дать возможность воображению, добавить несколько легких штрихов, исправляющих положение. Так и поступил Пархавиэль. Улица мгновенно преобразилась, заполнившись толпой зачарованно глазеющих на него зевак. Топот охраны и их перешептывание между собой создавали необходимый звуковой фон для полноты палитры и сочности красок иллюзорной картинки. Богатое одеяние и новые башмаки, закованная в латы стража и дюжина обнаженных наложниц с опахалами из павлиньих перьев – вот что было крайне необходимо для выхода уважаемого гнома в город.
Резкая боль пронзила печень, гном крякнул и схватился рукою за ушибленный бок. Пархавиэль уже успел опробовать на своих ключицах силу девичьих кулаков, но не мог предположить, что у Флейты такие острые и больно бьющие коленки.
«За что?!» – мысленно простонал гном, растирая ушиб.
– Мне плевать на девиц, их безумное количество и дурацкие опахала, но если ты меня еще раз разденешь и заставишь так непотребно вилять ягодицами, то будешь шамкать, как твой беззубый дед! – пригрозила Флейта и, скорчив недовольную мину, отошла в сторону.
До самого дома Мисла Зингершульцо они не разговаривали: Флейта обиделась на гнома, Пархавиэль, в свою очередь, не считал себя виноватым. Он же не пытался воплотить свою мечту в жизнь, не заставлял спутницу обмахивать его опахалом и не умолял призывно вилять бедрами. Мечта есть мечта, вторгаться в чужой мир вольных фантазий неприлично, тем более когда и там пытаешься навязывать какие-то глупые правила.
Эскорт проводил путников до самой двери. Мисл снова заставил девушку отвернуться, но на этот раз скинул не левый, а правый сапог. На крыльцо со звоном упали кошель и большой амбарный ключ.
«Какой предусмотрительный у меня дед, все при себе: и деньги, и ключ. Надо бы тоже деньжата за голенищем прятать», – подумал Пархавиэль, наблюдая, как его предок долго возился с висячим замком.
– Откуда у тебя деньги, бродяжка махаканский? – язвительно заметила Флейта и с чувством морального превосходства шмыгнула носом.
Пархавиэль крепко сжал кулаки и зубы, гном злился. Разбойница опять копалась у него в голове, а он снова потерял бдительность и не смог вовремя спрятать свои мысли в дальнем закутке сознания.
– Прошу, внушок, и ты, девонька, заходи! – Мисл переступил порог и замахал обеими руками, приглашая спутников зайти. – Да не штойте, не штойте, как неродные, милошти прошу!
Флейта вошла в дом, за ней поплелся Пархавиэль. Старик провел их по темному коридору и открыл скрипучую дверь в комнату.
– Вот шдешь я и шиву, не хоромы, конечно, но…
Договорить Мисл не успел, в погруженном в темноту помещении возникло едва уловимое глазом движение. Чья-то тень быстро отделилась от стены и схватила Флейту сзади за обе руки. Пархавиэль рванулся вперед, но холодное и острое лезвие ножа прижалось к его горлу. Сильная рука нахально ощупала его, сняла с пояса кошель и вытащила утреннюю звезду.
– Зажгите свет, балбесы! – раздался из дальнего угла незнакомый хриплый голос.
Пару раз чиркнуло старенькое огниво, и начало светлеть. По мере зажигания свечей прорисовывалось не совсем уж и бедное убранство жилища одинокого гнома: камин, стол, кровать, широкое кресло и много-много звериных шкур и оружия, развешенных по стенам. Незваных гостей было четверо, все они оказались гномами: один заломил руки за спину Флейте, второй обшаривал Пархавиэля, а третий весьма почтительно и с уважением к старческим сединам прижал Мисла к стене и просто не давал ему прийти на помощь своим. Четвертого можно было не воспринимать всерьез. Он был тяжело ранен и лежал на полу, закутанный в теплые медвежьи шкуры. Седая голова гнома тряслась, а на аккуратно стриженной бороде виднелись засохшие ручейки сгустков крови.
– Ну, вот и свиделись, караванщик, – прошептали бледные губы умирающего, – не хотел я этой встречи, не хотел…
Раненый закашлял и немного повернул голову. Уродливый шрам на правой щеке напомнил Пархавиэлю, где он видел это волевое лицо и бесцветные, завораживающие глаза. Перед ним был Карл, предводитель гномьей банды. Удерживающий Мисла гном ненадолго покинул боевой пост и кинулся поправлять съехавшую набок шкуру. Когда он нагнулся над главарем, разорванная рубашка съехала с плеча и обнажила зловещую татуировку сегилевского отребья: горняцкая кирка, разбивающая человеческий череп.
– Странных гостей, старик, ты у себя привечаешь, очень странных, – с трудом прохрипел Карл, отталкивая заботливого телохранителя. – Караванщик – оно понятно, все-таки гном, а вот девица! – Не юродствуй, Карл, ты не в том состоянии, чтобы шутить, – спокойно произнесла Флейта, окинув взглядом умирающего врага. – Не боишься, что не доживешь до конца шутки?
Стоявший позади девушки гном резко заломил ей руку. Лицо Флейты исказилось от боли, но гордая разбойница сдержала рвущийся из груди крик.
– Доживу, милая, доживу, я точно знаю, сколько мне осталось. Мы оба с тобой меченые, а значит, жизнью ученые, считать и рассчитывать умеем, поэтому и главари. – Карл откашлялся и осторожно перевернулся на бок, чтобы видеть лицо застывшего у стены Мисла. – Старина, ты уж не обижайся, что ребята затащили в твою халупу мои потроха. Ты с людьми дружишь, здесь тихо, тебя человеки не трогают. А мне помереть где б спокойно, чтоб не под забором…
– Я долго шдешь шиву и в помоши никогда не откашивал, ни людям, ни гномам. Не откашу и тебе, но гошти хошяевам ноши к глоткам не подштавляют!
– Их не тронут, если рыпаться не будут, – прошептал Карл и подал знак отпустить пленников.
Бандиты нехотя послушались и, не снимая ладоней с рукоятей топоров, встали у Флейты с Пархавиэлем за спинами.
– Не серчай, старик, – примирительно прохрипел Карл. – Слово даю, ничего им мои сорванцы не сделают, мы же гномы, не люди, хозяев уважаем!
Флейта открыла рот и хотела было вставить острое словцо, но вовремя одумалась и сдержалась.
– Вон видишь, старик, даже на полу себе постелить попросил, чтоб кровью тебе постель не марать. Ты уж извини за беспокойство, выхода у меня другого не было…
Речь Карла часто прерывалась и становилась все менее связной, каждое слово давалось с трудом. Гном медленно умирал и, как показалось Пархавиэлю, много говорил только ради того, чтобы как-то отвлечься от томительного ожидания неминуемой, но и не спешившей к нему смерти.
– А ты, Флейта, чего тут забыла?! Неужто гордая «Пунцовая роза» на чужой беде поживиться решила, крохи после погрома подобрать? – тихо рассмеялся Карл.
– Нет больше «Пунцовой розы», перебили всех. – Флейта опустила голову, невольное напоминание о гибели друзей причинило ей боль.
– Вот как, – опечалился Карл. – Были наемники, были гномы, все воевали-воевали между собой и от чужой руки погибли, не стало ни наемников, ни гномов, ушла эпоха! А если бы не воевали, что тогда?
– Не было бы «тогда», не договорились бы мы, – честно призналась Флейта.
– И то верно, разные мы уж больно… были! Умирающий гном поборол новый приступ кашля и обратился к одному из бандитов:
– Марвий, подь ко мне! Ты за старшего останешься, когда я концы отдам. Никого из них, – Карл провел в воздухе пальцем дугу, – не трогать. Я запрещаю, пущай идут с миром! А теперь выйдите все, мне с караванщиком махаканским пошептаться надо!
Бандиты удивленно переглянулись, но не осмелились ослушаться воли главаря. Они покинули комнату, уведя с собой Флейту и Мисла.
– Поди ближе, караванщик, слаб я, чтоб кричать! – подозвал к себе Пархавиэля Карл.
Зингершульцо оставалось только послушаться просьбы умирающего и сесть рядом с ним на пол.
– В богов я не верю, ни в гномьих, ни в людских, – перешел на шепот Карл, – грехов за мной водится много, но на это мне наплевать, а вот совесть перед кончиной мучит, виноват я перед тобой и перед друзьями твоими, сильно виноват!
Приступ кашля прервал речь гномьего вожака, на этот раз Карл харкал кровью. – Как виноват, перед кем виноват? – высоко вскинул брови Пархавиэль, не понимая, о чем шла речь.
– Слушай и не отвлекай, времени уже мало осталось, боюсь, самого главного не успею сказать! Недавно оплошал я, в тюрьму загремел, там гномов двух встретил… Из Махакана… караванщиков. – Карл закричал, боль становилась сильнее. – Бежали мы вместе, они мне жизнь спасли, а я им помочь обещал… Тебя они искали и до сих пор ищут…
– Скрипун, Гифер, они живы?! Где они?! – Пархавиэль схватил теряющего сознание Карла за грудки и с силой затряс его.
Разбойник снова открыл глаза, встряска не дала ему потерять сознание.
– Я когда тебя у Матуса в корчме встретил, сразу понял, кто ты, да признаться не хотел. Уж больно друзья твои бойцы хорошие, терять жалко было. Из гномов, с кем я вместе у Сегиля служил, мало в живых осталось… почти никого. Энти вон потом пришли… приблуды, хоть метки себе и сделали… – кивнул умирающий в сторону двери. – Думал, поищешь ты их, поищешь, да и уйдешь ни с чем, а они при мне останутся…
– Где они, где?! – Пархавиэль затормошил Карла.
– Таверна «Последний приют», там у нас штаб. Коль доберешься, передай, чтоб не серчали…
Карл умер. Пархавиэль аккуратно опустил на пол бездыханное тело и закрыл его с головой медвежьей шкурой. Ждать было некогда, пришло долгожданное время действий. Пархавиэль знал, где находились его друзья, и не хотел искушать судьбу.
Дверь открылась, в комнату вошла троица разбойников. Они стояли и молча смотрели на Пархавиэля. Гном насторожился.
– Где Флейта и Мисл? – спросил Зингершульцо, готовясь к самому плохому повороту событий. – Мы тута, внушок, вше в порядке, – донесся из темноты коридора скрипучий голос старика.
Через мгновение целые и невредимые Флейта и Мисл переступили порог.
– Что делать будешь, махаканец? – спросил после долгого молчания Марвий, тот самый бандит, которому Карл перед смертью передал бразды правления.
– «Последний приют», я туда! – кратко ответил Пархавиэль, глядя Марвию в глаза.
– Не советую, там или уже все кончено, или еще очень жарко, но исход один! Мы втроем в Герканию двинем, с нами пойдешь?
Пархавиэль вместо ответа отрицательно покачал головой.
– Ну, как хочешь, – не стал настаивать Марвий и начал подбирать раскиданные по полу оружие и вещи. – Старик, – обратился бандит к Мислу, – ты уж извини, но Карла похоронить тебе придется. Опасно сейчас, нам с трупом на плечах далеко не уйти!
Бандиты вскоре покинули дом Мисла Зингершульцо. Пархавиэль подобрал с пола утреннюю звезду и молча направился к выходу, но, едва переступив порог, остановился и крепко обнял своего старика.
– Извини меня, дедуля, но, видимо, не судьба нам с тобой посидеть… как-нибудь потом, если живым выберусь… Там друзья мои гибнут, понимаешь?!
– Подожди, – прошептал плачущий старик и полез под кровать.
– Опять уходишь, опять вот так, в одиночку?! – закричала вдруг Флейта, накинувшись на гнома и с силой тряся его за многострадальные плечи. – Геройствовать пошел, опять один, напролом, один против всех?! Да ты хоть представляешь, что возле этой чертовой таверны творится, и друзей не спасешь, и сам поляжешь! – Я по-другому не могу, – упорно повторял гном, терпя сыплющиеся оскорбления и удары.
Разозленная упорством гнома Флейта могла бы забить до смерти своего боевого соратника, если бы на помощь правнуку не пришел облепленный пылью и паутиной дедушка Мисл.
– На, внушок, вошьми в подарок, мне-то уш она беш надобношти, – всхлипнул старик и всунул в руки правнука тяжелый продолговатый предмет, обмотанный в несколько слоев полуистлевшими тряпками.
Пархавиэль ощутил странное чувство, как будто этот предмет сильнее сроднил его с прадедом, объединил двух гномов, разделенных несколькими поколениями, но в чьих жилах текла одна и та же кровь, кровь Зингершульцо. Даже Флейта затихла и перестала отбивать о спину и плечи гнома кулаки.
– Что это?! – зачарованно воскликнул Пархавиэль, когда последняя тряпка упала на пол, и гнома ослепил блеск зеркально отполированного округлого лезвия, испещренного рунами и ярко-красными прожилками.
– Моя шекирка, – ответил Мисл, бережно оглаживая идеально гладкую поверхность двуручной гномьей секиры. – Пошледняя вешь, еше в Махакане выковал, с ней и сюда пришел. Шплав ошобый, легкий, попробуй, внушок!
Умелым и быстрым разворотом корпуса Пархавиэль принял боевую стойку, выставив оружие вертикально перед собой, и сделал несколько круговых движений. Несмотря на размеры древка и большую площадь лезвия, Пархавиэль почти не ощутил нагрузки. Оружие слушалось руки, и его лезвие летало по воздуху, как пушинка.
– «Швишт ветра» нашвал, – шмыгнул носом прослезившийся старик и обнял правнука на прощание. – Коль шудьба улыбнетшя, шаходи, не шабывай штарика!
Пархавиэль кивнул в ответ и направился к выходу. – Я с тобой! – прозвучал за спиной настойчивый голос неугомонной Флейты. – Ты ж без меня даже таверны не найдешь, города совсем не знаешь!
– Пошли, – тяжело вздохнул гном, – но только не пинаться и кулачонками шаловливыми по спине не стучать!
– Хорошо, – на удивление быстро согласилась Флейта.
Пархавиэль покачал головой и еще раз тяжело вздохнул. Гному не нравилось, когда с ним слишком быстро соглашались.