Глава 41

Антонина Тимофеевна остановилась у подъезда и попрощалась с Женей:

– Ну, вот я и дома почти. Спасибо, что со мной прошлась. Все веселее. Прости, что в гости не зову. Устала я что-то сегодня. Погода, что ли? Вон туча какая ползет...

– Может, я все же зайду, тетя Тоня? – Женька с тревогой посмотрела на нее.

– Нет, беги лучше домой. А то кто знает, когда дождь закончится. Мать волноваться будет...

– Так ведь еще и не начался дождь-то ваш. Разве ж это дождь? Так, капает что-то, – хмыкнула Женька, но спорить не стала, тоже сегодня забегалась. – До завтра, тетя Тоня.

И она убежала. Антонина поднялась на свой этаж, вошла в квартиру. За эти дни, проходившие в неведении о судьбе сына, у нее словно сложился определенный ритуал. Она приходила домой, готовила какое-нибудь блюдо из Володиных любимых – сегодня его ждал борщ, – и садилась к телевизору, смотреть выпуски новостей в поисках одной-единственной весточки – о сыне. Рядом – только руку протянуть – лежал мобильный телефон.

Век телевизионных сенсаций не долог. О катастрофе самолета в Латинской Америке уже никто не вспоминал. И дикторы говорили о чем угодно, только не об этом. Но Антонина Локис терпеливо ждала вестей от сына.

Выпуск новостей закончился как положено – прогнозом погоды. В далеком Гондурасе, как и в родной Балашихе, снова шли дожди. Потом началась реклама, и Антонина Тимофеевна привычно выключила звук. И вдруг в наступившей тишине она услышала, как в замке входной двери поворачивается ключ. А потом из прихожей донеслось такое долгожданное:

– Мама, ты дома? Я приехал.

– Сынок! – Мать бросилась к Владимиру, обнимая его.

– Мам, ты прости, что не звонил. Но там мобильник не берет, сигнал очень слабый. А потом, у них почта далеко. И я как ни приду звонить, а там почтальонка то заболела, то в район вызвали. А потом и вовсе пьяный тракторист телеграфный столб снес. Ну, как на грех... Я так раз отпросился, другой, а этот начальник складов уже волком смотрит. Куда это я все звонить бегаю? Может, я шпион какой?

Антонина со счастливой улыбкой отмахивалась от всех его объяснений. Ну какая сейчас разница, почему не звонил, если вот он, родная кровинушка, рядом сейчас сидит. Она только спросила:

– Сынок, ты, может, есть с дороги хочешь? Я как раз борщ твой любимый сварила... Еще горячий, на плите стоит...

А потом сидела и любовалась, как Володя этот борщ наворачивает так, словно его неделю не кормили. Поверив наконец, что ей не приснилось, что это действительно ее сын, а не картинка в телевизоре, она осторожно, после долгих колебаний, все же отважилась спросить:

– Ты мне честно скажи, Володя, кем ты там служишь?

– Честно? – Владимир посмотрел в глаза матери.

– Я все понимаю, сынок. Говорить никому нельзя. Секретность и все такое. Но я же мать, должна же я знать...

– Каптерщиком я служу, мама. Правда. Честное слово. Ну, чего ты так волнуешься? Меня же всего-то чуть больше двух недель и не было дома.