Двое суток назад «Тристан» распрощался с турецкими территориальными водами и уверенно двинулся на юг меж многочисленных греческих островов. Первой же ночью Эгейское море показало буйный нрав: температура понизилась, за окном каюты посвистывал свежий ветер; подымаясь и резко проваливаясь вниз, танкер боролся с приличной волной. Но к утру все стихло, погода наладилась. А когда Эгейское море осталось за кормой, «Тристан» повернул на юго-восток – к Порт-Саиду.

Очередная южная ночь застает нас в ста километрах от египетского берега – справа и впереди мерцают огни Александрии, а где-то слева по борту должен быть Кипр, но его не видно – слишком далеко. С каждым часом плавания мы приближаемся к опасной зоне, где участились нападения пиратских банд на гражданские суда. До входа в Аденский залив остается всего пять дней пути – не так уж много по меркам нашего продолжительного путешествия.

Да, время уходит, а точных ответов на многочисленные вопросы так и не получено. Мы по-прежнему не знаем, имеется ли связь между командой «Тристана» и пиратами. Не знаем, кто именно замешан в преступном бизнесе. И не знаем, последует ли в этом рейсе попытка навести пиратов на собственное судно?..

Надеемся выявить истину при помощи слежки и наблюдения. После ночного визита старпома с компанией преданных «дознавателей» мы вынуждены делать это с величайшей осторожностью. Из тех же соображений я решаю оградить от лишних подозрений своих товарищей, и мы встречаемся крайне редко.

Параллельно укрепляю дружеские отношения с Рябовым. Чем черт не шутит – вдруг получится развязать ему язык?..

– Слышал, вам крупно не повезло в прошлом году, – вытираю руки ветошью и тянусь к сигаретам.

– Кому? – высовывается из-за помпы голова Рябова.

Намеренно тяну с уточнением: щелкаю зажигалкой, раскуриваю сигарету…

– А! это вы про пиратов!.. – снова исчезает моторист и гремит за помпой гаечными ключами.

– Про них. Про плен.

– Было дело…

При плановой проверке исправности систем и механизмов одна из трюмовых осушающих помп отказалась запускаться и качать воду. Я на этот раз отношения к поломке не имел и с чистой совестью принялся помогать мотористу в ремонте. С удовольствием кручу гайки, разбираясь в премудростях насоса, а заодно прощупываю парня наводящими вопросами.

– Говорят, пираты стреляли в вас?

– А то! С полсотни дырок потом в надстройке насчитали.

– Ого! Никого не задели?

– Нет, слава богу. Капитан приказал всем, кроме вахты, уйти вниз. К штурвалу поставил боцмана, а сам со старпомом остался на мостике.

– Героический у вас капитан. А сигнал бедствия подавали?

На этот вопрос ответ я получил не сразу. С противоположной стороны помпы долго доносилось позвякивание инструментов о металл. Потом Рябов неуверенно сказал:

– Вроде подавали. Точно сказать не могу – меня в радиорубке не было.

– Кстати, о радиорубке. Мне раньше на танкерах ходить не доводилось, а на сухогрузах в штате радиста не было – его обязанности исполнял капитан.

– У нас по-другому, – потухшим голосом доложил моторист. – У нас всегда радист в рейсы ходил. Глеб Аркадьевич, подайте короткий гнездовой ключик…

Протягиваю ключ с короткой ручкой и невзначай интересуюсь:

– А Плотника ты хорошо знал?

Вопрос словно бьет Рябова наотмашь: он вздрагивает, судорожно глотает вставший в горле ком.

– Чего ж мне его не знать? Знал, конечно…

– Он был радистом?

– Радистом. От кого про него услышали?

– Старпом обмолвился.

– Они все-таки приходили? – почему-то переходит на шепот Юрий.

– Наведывались. Кстати, спасибо за предупреждение.

– Ладно, чего там. А Плотника знал. Артем Андреевич был моим другом.

– Постой-ка, он же намного старше тебя.

– Ну и что? Зато мужик был нормальный! А много ли в нашем экипаже нормальных?..

Тут он абсолютно прав. И возразить-то нечем.

При подготовке к рейсу я слышал от фээсбэшников официальную версию смерти Плотника, выявленную в ходе следствия по делу захвата пиратами российского сухогруза. Версия приблизительно звучала так: «При прохождении судном акватории Красного моря радист Плотник А. А. почувствовал недомогание, вследствие чего был временно освобожден капитаном от выполнения должностных обязанностей. После захвата судна гражданами Республики Сомали Плотник А. А. находился под постоянной охраной в одном из помещений кормовой надстройки. К работам не привлекался, однако, не имея элементарных санитарных условий, а также из-за отсутствия квалифицированной медицинской помощи вскоре почувствовал резкое ухудшение самочувствия. По описанным свидетелями симптомам заболевания представители судебной медицины предположили у радиста одну из форм тропической лихорадки. После настойчивых просьб членов команды Плотник был изолирован в отдельной каюте с улучшенными условиями, где ему оказывалась медицинская помощь. Но через некоторое время экипажу сообщили о смерти радиста. Данными о месте захоронения тела А. А. Плотника экипаж и следствие не располагают».

Спрашиваю Рябова:

– Как же он погиб?

Помявшись, тот вскидывает тревожный взгляд:

– А что об этом сказал старпом?

– Лучше не пересказывать, – дразню собеседника для усиления эффекта и вижу в его глазах желание услышать ответ на свой вопрос. Вздыхаю: – Сказанное старпомом запомнил дословно, поскольку такое вряд ли забудешь. Короче, ваш Скобцев выразился так: «Числился в нашем экипаже несуразный субъект по фамилии Плотник. Утонул. Несмотря на то что был Рыбой по гороскопу и полным говном как человек».

– Сам он – полное говно! – вдруг взрывается моторист и швыряет гнездовой ключ в переборку.

И пару минут режет правду-матку толстыми ломтями, из чего старпом Скобцев в моем воображении превращается из обычного человека в конкретного монстра, способного за деньги продать не только сухогруз или танкер, а все Нижегородское пароходство вместе с лежащим на волжском дне металлоломом.

«Ого, вот это реакция! – восторгаюсь результату своей импровизации. – Минуту назад шептал и озирался по сторонам, а тут напрочь забыл об осторожности и страхе. Надо поддержать его праведный гнев и развить тему».

Киваю:

– И у меня ваш старпом не вызывает доверия. Кстати, Ишкильдин с боцманом – тоже. Странные они товарищи… с замашками бандитских главарей.

Но запал иссяк. Или я немного передавил.

Насупившись и глядя на разобранную помпу, Юрий Афанасьевич долго молчит. Жаль. Сказанное им отнюдь не является доказательством вины Скобцева. Нам нужны четкие и неумолимые факты. Все остальное: предположения, личные впечатления, эмоции – следствием в расчет не берется.

Не тороплю. Иду к переборке, поднимаю брошенный ключ; возвратившись, предлагаю расстроенному мотористу сигарету. Тот не отказывается, и мы устраиваем перекур.

Где-то после пятой затяжки он отрешенно бросает:

– Артем Андреевич умер не от болезни.

– Как не от болезни?! А от чего же?

– Болячка-то у него была, да не в ней дело. Он пропал.

– Не понимаю. Что значит – пропал?..

– То и значит. Прошли этот чертов пролив… Не помню, как называется, – между Красным морем и Аденским заливом. Прошли пролив, и Плотник слег с какой-то болячкой. После захвата пиратами встали на рейде в бухте, и ему стало хуже. Перевели в отдельную каюту, а потом Артем Андреевич исчез. Поговаривают, будто выбросили за борт.

Что ж, картина постепенно проясняется. Несговорчивого и чуток приболевшего Плотника отстраняют от исполнения обязанностей. А при нападении пиратов сигнал бедствия уходит в эфир с нужным опозданием. Остается выяснить, кто это опоздание организовал.

Вытянув из моториста подобные откровения, очень соблазнительно согнуть правую руку в известном жесте и воскликнуть: «Йесс!!»

И все же по нескольким причинам торопиться не стоит.

Во-первых, я ненавижу шипящий язык англосаксов и все их идиотские жесты.

Во-вторых (и это уже серьезно), мы обязаны учесть все версии смерти бедного Плотника. Звучит цинично, но для нас – сыщиков с недельным стажем – было бы лучше, если бы Артем Андреевич тихо скончался от болезни в собственной постели. Потому как смерть через утопление предусматривает целую прорву вариантов. Например, вышвырнуть за борт могли по приказу Скобцева, Ишкильдина или того же боцмана. Или по иным причинам – мало ли происходит конфликтов в крохотных коллективах, подолгу изолированных от близких родственников, да и остального внешнего мира. Что-то с кем-то не поделил, кого-то невзначай обидел…

Имеется шанс и того, что товарищ радист свел счеты с жизнью без чьей-либо помощи. То есть самостоятельно. Ничего удивительного – сейчас многие так поступают. От нищеты, от кризиса. От СПИДа…

Наличествует крохотная вероятность несчастного случая. Вдруг его и вправду банально смыло с палубы волной? Дедвейт у «Тристана» из-за необходимости ходить по рекам небольшой, борта низкие. В общем, данную версию сбрасывать со счетов нельзя.

И наконец, откровения моториста отнюдь не расставляют всех точек, а лишь самую малость приоткрывают завесу тумана.

«До чего же все запутанно. Хоть стой, как громом вкопанный, хоть сиди, хоть работай – один черт ничего не понятно», – ругаюсь и возобновляю помощь мотористу.

Время обеда. Поднимаюсь в каюту – переодеваюсь, тщательно отмываю руки. В чистой одежде спускаюсь палубой ниже – в кают-компанию, в надежде увидеть кого-то из друзей. Мне нужна их помощь для реализации одного рискованного плана, недавно созревшего в моей голове и способного кое-что прояснить.

Ни Торбина, ни Величко. Стол для рядового состава пуст.

За другим столом лениво хлебают борщ и подозрительно косят в мою сторону боцман со старпомом. Подхожу к раздаче, машинально беру поднос, ложку, вилку, хлеб. Прислушиваюсь к их разговору.

– …Какой рынок, какая конкуренция, какой капитализм, Боря?! – промокая усы, сипит Шмаль. И значительно указывает перстом в потолок: – Нашей страной правит Сила! Сила танков и сила банков. Мы живем в том же Советском Союзе, только без КПСС и Госплана. Монополии рулят, Боря!

– А я и не спорю. Давеча все проще было, – отрешенно колупает бородавку Скобцев. – Давеча хотя бы по косвенным признакам догадывались о сотрясающих страну катаклизмах. А ныне… «Лебединое озеро» не кажут, «Голос Америки» не глушат. Совсем запутали, суки!

– Я и раньше «ящик» презирал, а сейчас и подавно не включаю. Говорят, от него разжижение мозга.

– Чего?

– Того, Боря, того! Полное разжижение мозга до состояния березового сока. Мы с покойным Тёмой песни старые любили слушать. Бывало, поймает он своей аппаратурой что-нибудь задушевное…

«Покойный Тёма, – повторяю про себя. – Уж не радист ли Плотник? Того Артемом Андреевичем звали. Если так, то уж больно многие к нему в друзья набиваются».

Повар Литвак, смахивающий на рахитичного подростка, излучает гостеприимство:

– Приветствую главного механика, приветствую! Не желаете ли отведать первого?

Заглядываю за раздачу – в стоящие рядком бачки.

Учуяв мой интерес, повар оживляется:

– Лучший украинский борщ во всем Средиземном море! Понюхайте аромат! Вы слышите, как он пахнет?..

– Шо я, по-вашему, слепой? – копирую его манеру разговора. – Конечно, слышу! Наливайте.

Марк Наумович движением мага-чародея опрокидывает черпак, и полная дымящего борща тарелка ловко перемещается ко мне на поднос.

– Как самочувствие нашей машины? – деловито интересуется он, отправляя в другую тарелку порцию гороховой каши и парочку прожаренных котлет.

– Машина в составе двух среднеобортных дизелей исправна и продолжает с завидной прожорливостью кушать тяжелое топливо вязкостью IFO-380.

Пожилой еврей замирает и дважды хлопает выцветшими ресницами.

– Простите, шо они продолжают… кушать?

– Флотский мазут, – перевожу на русский язык. – Пожалуйста, плесните побольше подливки.

– О, сколько угодно! Этого добра у нас с избытком…

Усаживаюсь подальше от боцмана и старпома – на другом конце длинного стола, предназначенного для командного состава. Неторопливо пробую борщ…

Да, Литвак – мастер своего дела! Изумительно.

Работаю ложкой нарочито медленно и слежу боковым зрением за входом. Господи, ну где же носит моих товарищей?!

– Избушка-избушка, повернись ко мне лесом, а к заду – передом, – озираюсь на всякий случай по сторонам и стараюсь бесшумно провернуть ключ в замке.

Рисковое мы затеяли предприятие, особенно после истории с «поломкой» дизель-генератора. Левый вход в коридор караулит Величко, а правый я временно заблокировал, заперев изнутри дверь. В этом нет преступления – так частенько поступают драящие полы матросы. Торбин торчит в ходовой рубке, ворочает руль и помочь нам не в состоянии.

Тихий щелчок – новенький замок послушно открылся. Довольно хмыкаю и прячу дубликат ключа в карман. Два десятка дубликатов от основных помещений «Тристана» получены там же, где и небольшой пистолет.

Свои изыскания я решил начать с каюты старшего помощника – главного претендента на звание «заговорщика». Нырнув внутрь, плотно прикрываю за собой дверь.

Темень. Как у Малевича в квадрате. Лбом бы чего не поцеловать… Ага, глаза постепенно привыкают, да и плотные шторы на окнах все же пропускают немного света. Так… щелкаем выключателем и приступаем к обыску в комнате, совмещающей функции гостиной и кабинета…

Идея с обыском с треском провалилась. Все, что мне удалось найти в кармане форменного кителя, висящего в шкафу спальни старшего помощника, – травматический пистолет с парочкой запасных обойм. Эту дрянь продают повсюду.

В каюте второго помощника я наткнулся на перехваченные резинкой новенькие стодолларовые купюры, спрятанные на полке между книг. Что-то около четырех тысяч. Увы, но это не та сумма, чтобы прыгать от радости и кричать: «Ура! Мы вычислили продажную тварь!..»

Капитанские апартаменты в этом смысле вообще оказались пустыми, несмотря на свои внушительные размеры. Ни малейшей зацепки. Ни-че-го!

Каюту третьего помощника обследовать не получилось – Липинский как всегда между вахтами безвылазно торчал у себя. А жилища электромеханика Сульдина и моего подопечного Рябова я проверить не успел – в коридор заглянул Стас и шепотом известил о поднимавшемся по трапу втором помощнике. Пришлось скоренько ретироваться…

Зато следующей ночью, используя ту же нехитрую технологию с подстраховкой, я берусь за нежилые помещения. Это удобно делать в ночное время, когда хозяева помещений крепко спят в каютах.

Тихо крадусь по коридору и, воспользовавшись дубликатами, открываю дверцу радиорубки. Приступаю к обыску…

И вскоре – удача! В дальнем углу ящика рабочего стола натыкаюсь на весьма любопытную вещицу – портативный спутниковый телефон со складной антенной. Импортный, новенький и без единой пылинки на корпусе. Парадокс сей находки заключается в том, что, помимо мощных радиостанций, рубка оснащена штатным стационарным морским комплектом спутниковой связи. Включил, настроился и говори с кем пожелаешь. Зачем же тогда радисту еще и телефон?..

Покидая рубку, я чуть не засветился. Дергаю дубликат ключа, застрявшего в скважине, и чудом замечаю ожившую ручку замка на двери соседней каюты. Каюта принадлежит электромеханику Сульдину – одному из той четверки, что наведывалась ко мне для ночных разборок. Встречаться с ним, пытаясь вытащить ключ от радиорубки, понятное дело, не хочется – моментально побежит докладывать старпому.

Раздумывать некогда. Оставляю застрявший дубликат, в два прыжка оказываюсь у своей каюты и исчезаю за дверью. Оттуда сквозь узкую щель наблюдаю за вышедшим Сульдиным.

К счастью, этот тип с заспанной рожей прямиком топает к выходу. Я же возвращаюсь в коридор и наконец справляюсь с проклятым ключом…

– Неплохо, – оценивает Торбин, когда мы встречаемся на юте для «разбора полетов».

– Ага, и стоит десять килобаксов, – теребит Величко свой кривой шрам на носу.

– Не о цене речь. С помощью спутникового телефона можно базарить на частотах, отличных от тех, что используют четыре российские системы мобильной спутниковой связи. А значит, об этих переговорах наши спецслужбы никогда не узнают.

Торбин прав. Мы радуемся маленькому шажку вперед, но немного погодя моя эйфория улетучивается. Почесав небритую щеку, вздыхаю:

– Ничего из находки телефона не следует. Его владельцем наверняка является радист, и, если хорошенько взять его за жабры, он и секунды отпираться не станет.

– Думаешь, не станет?..

– А зачем? Антипов с легкостью согласится с тем, что аппарат принадлежит ему. Да, скажет, случайно купил по дешевке в порту Гонконга, Сингапура или… не знаю, где он там еще бывал. Купил, чтоб с семьей балакать через спутник.

– Не понял, – таращит в недоумении глаза Стасик. – Почему в Гонконге, а не в России?

– Ты как нерусский, ей-богу! Как избалованный америкос, отупевший от фастфуда. Потому что вся эта хрень в России благодаря «заботливым» депутатам и чиновникам стоит в разы дороже.

Соглашаясь с моими доводами, друзья сникли. Выходит, тайный обыск ни черта не помог, а напротив – подкинул досадных сомнений. Что ж, для выявления преступников со стажем, а также лиц, намеревающихся организовать новое преступление, придется опять поломать голову.

Мы молчим и нервно курим, провожая вздыбленные винтом седые буруны…

И тут Велик смачно плюет в кипящую стихию.

– Между прочим, я разок подслушал базар радиста Антипова.

– Чего?

– Какой базар? – не понимаем мы.

– Ну, как он трепался с кем-то по радио.

Затаив дыхание, интересуюсь, когда и при каких обстоятельствах Стасу удался этот трюк.

– Да все просто! – ухмыляется он. – Денька три назад полы драил около радиорубки, а этот стрекулист докладывал кому-то обстановку. Так я минут двадцать слушал тупой треп…

Идея рождается мгновенно, и утром следующего дня мы приступаем к наблюдению за радистом, дабы улучить момент и заслать Стасика со шваброй в длинный коридор…