Глава 2

Спустя несколько часов место трагедии переменилось кардинально — сигналы о бедствии достигли своих адресов. Вой карет «Скорой помощи», подъезжавших одна за другой, противно звенел в ушах. Из машин с красными крестами выпрыгивали врачи, санитары и отправлялись к детям. Работы здесь хватало. Хотя все обошлось не так плохо, если, конечно, можно было так сказать.

«Скорые» принимали в свои салоны пострадавших ребятишек. Все получили свое. Кто-то отделался царапинами и ушибами, а примерно треть детей пострадала от пуль. Были убитые и раненые. Детские тела, накрытые простынями, поспешно увозили по горной дороге. Живых и легко пострадавших усаживали в автобусы и также отправляли побыстрей отсюда. Ошеломленные дети, окровавленные, в изорванных одеждах, садились в автобусы, стараясь быстрее покинуть это страшное место. На их перепачканных лицах были самые разные выражения: от дикого ужаса до тупой безразличности, вызванной глубоким шоком.

— Да, — комментировал пожилой врач, наблюдая невеселую картину, — сколько работаю, насмотрелся всякого. И из-под горящих обломков людей принимал, и разорванных на части сшивать приходилось, но вот к детским трагедиям привыкнуть никак не могу.

Его коллега вздохнул.

— Я тоже все понимаю: война там, выяснение отношений взрослых людей, но при чем здесь дети? — Он со злостью плюнул и замахал руками.

— Эй, куда же вы носилки-то заносите! — возмутился он. — В следующую машину, в следующую!

— Мама! — зарыдала девочка на носилках.

Ей уже успели кое-как вытереть лицо, залитое кровью, но еще недавно белоснежное платье было покрыто багровыми пятнами. Причем кровь была не своя, а соседа справа. Мальчик, сидящий рядом в момент обстрела, вдруг уткнулся ей в плечо, заливая ее кровью. Выйдя из первого шока, она с ужасом увидела перед собой открытое чрево машины.

— Нет, я не хочу больше в автобус, мне страшно!

Несчастного ребенка занесли в машину, стараясь как-то успокоить, но сделать это без укола оказалось невозможно. Лишь после инъекции она смолкла.

Свет прожекторов заливал место происшествия. Кого здесь только не было: врачи, военные, журналисты…

Последние подкатили сразу на трех машинах. Это надо было видеть: работники прессы, словно выполняя нормативы, опрометью посыпались из редакционных авто и как ужаленные принялись бегать, высматривая лучшие места. Специфика работы требовала скорости и оперативности, работа шла на опережение.

Место трагедии оцепили растяжками пояса безопасности. Несколько представителей командования военных вполголоса обменивались какими-то замечаниями, указывая на остатки того, что еще совсем недавно было машинами.

— Когда вы прибыли?

— Совсем недавно. Сообщение было нами получено еще два часа назад, но вы же сами знаете, пока сюда доберешься…

— Да, это не улочки Женевы.

Картину деловитости и серьезности нарушило появление местных албанцев. Крики, издаваемые ими, быстро переросли в вопли. Женщины голосили, плакали, бросались на оцепление, заливаясь слезами. В воздухе слышались проклятия. Мужчины с темными от гнева лицами разражались гортанными выкриками. По методу исключения местное население было уверено, что детей убивали сербы.

— Ублюдки! Мы вам еще отомстим!

— Будьте вы прокляты!

— Вы посмотрите, они пришли, уже будучи уверенными, что все это совершили сербы, — усмехнулся один из военных. — Вам не кажется это странным?

— Да, действительно, забавно выглядит, — согласился собеседник.

— Проклятые сербы! Убийцы! — разлетались вокруг звуки десятков голосов.

— У них же здесь страна мести. Если что — вырежут всю семью.

— Да, вот ведь нравы…

Мужчина в погонах закурил сигарету. Он уже навидался всякого на своем веку. За год службы в этом беспокойном крае пришлось насмотреться на такое… Он присутствовал при эксгумации трупов расстрелянных и захороненных в горах. Он наблюдал последствия обстрела албанских деревень. Он разглядывал древние иконы с выколотыми глазами в разрушенных албанскими боевиками-учкистами сербских храмах. Но это был новый, не встреченный ими доселе эпизод кровавой междоусобной бойни в таком красивом крае. Там, где, казалось бы, могли спокойно уживаться и сербы, и албанцы, и православные, и мусульмане. Там, где сама природа настраивала на мирный лад. Но вместо этого он уже привык видеть кровь, разрушения и трупы. Часто обезображенные до неузнаваемости…

Тем временем журналисты развернули свою деятельность. Представители двух каналов, вольно или невольно соперничая между собой, торопились слепить сюжет. От мелькания представителей прессы рябило в глазах. Спешно были установлены камеры, и перед ними, словно два брата-близнеца, стали репортеры. Разница была разве что в комплекции. Если один из них был человеком упитанным, то второй — худощавым. Впрочем, ни тому, ни другому это не помешало с пулеметной быстротой выговаривать отрывистые фразы. Все дело было в том, что та самая картинка — пострадавший автобус — лучше всего была видна из одного и того же места, поэтому соперничающие организации волей-неволей вынуждены были находиться рядом. Злобно поглядывая друг на друга, они вели свои героические репортажи.

— Буквально несколько часов назад на перевале произошла эта ужасающая трагедия… — говорил представитель канала, опередивший соседа совсем ненамного.

— Невероятное злодеяние случилось здесь совсем недавно. Автобус с детьми-албанцами был хладнокровно расстрелян неизвестными… — говорил второй.

— …местное население ясно дает понять, чьих рук это дело. — уверенно вел свою линию толстый. — Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, чьих рук это дело.

— …чтобы не быть голословным, обратимся лучше всего к представителям местного населения. Что вы скажете об этой трагедии? — обратился с вопросом его коллега к стоящим за ограждением албанцам.

— Шакалы! Проклятые сербы! Они надеются уничтожить наших детей, они хотят, чтобы здесь, на албанской земле, не было нас! — выкрикнул албанец, стоявший ближе всего к микрофону.

— Это им не удастся! Мы не свиньи, которых можно гнать на убой!

— Оцепление! Держите оцепление! — встревоженно воскликнул один из представителей военных. — Они же сейчас прорвут его.

Солдаты с трудом сдерживали разъяренную толпу, готовую сокрушить все на своем пути.

На следующее утро на базе дислокации подразделения «голубых касок» было шумно. Миротворцы готовились к отбытию назад, их срок пребывания в Косово подошел к концу. Через пару дней они должны были улетать во Францию. Паковалось и укладывалось имущество.

В кабинете находились командир подразделения «голубых касок» и вышестоящий представитель миротворцев. Командир, голландец, только что закончил свой рассказ о вчерашних событиях. Засада на дороге дорого обошлась миротворцам — были убитые и раненые.

— Таким образом, семь человек мы потеряли, — закончил он свое сообщение.

Капитан, представитель командования, прибывший недавно, задумчиво подкрутил ус.

— Ваши солдаты проявили себя с наилучшей стороны, — оценил он действия миротворцев. — В сложившейся ситуации мы считаем, что ваши действия заслуживают похвалы.

Командиру подразделения страшно осточертели эти Балканы, Косово и все, что с этим связано. Ему хотелось на родину, в прекрасный город Амстердам, туда, где нет войны и крови. Туда, где тишина и покой, где вдоль улиц каналы, где много красоток, где можно спокойно покурить травку, не думая о том, что в следующее мгновение можно подорваться на мине.

— Как вы теперь, по прошествии времени, оцениваете ситуацию в Косово? — поинтересовался представитель командования. — Всегда интересно знать точку зрения человека, который знает ситуацию изнутри. Какие перспективы вы видите по ходу урегулирования?

— Как я оцениваю? — кисло усмехнулся лейтенант. — Вы хотите правды?

— Ну, конечно, — кивнул капитан.

— Я пробыл здесь достаточное количество времени, чтобы иметь право высказываться, — сказал лейтенант. — Мы бывали в самых разных местах и во всяких переделках. Последнее, вчерашнее, дело говорит о том, что это не пустые слова.

— Да, конечно, — подтвердил капитан.

— Так вот, мое мнение таково: ничего хорошего в ближайшие годы ждать не стоит. На этих Балканах никогда порядка не было и не будет. Вспомните всю историю — бесконечные войны, резня одного народа другим, и каждый считает себя правым.

У капитана было, видимо, другое мнение на этот счет. Закурив, он сказал:

— Вот, кстати, на днях прибывает ваша смена. Звери! Эти уж порядок наведут.

— Дай-то бог, — усмехнулся голландец. — Пусть попробуют, может, у них что-то и выйдет.

Пренебрежительно улыбаясь, он уже видел себя далеко отсюда.

«Все, по окончании контракта выхожу в отставку, — думал он. — С меня хватит. Всех денег не заработаешь, а сходить с ума или остаться калекой я никогда не собирался».

— Как проходят сборы? — спросил капитан. — Какое настроение у солдат?

— Да что нам собираться? Мы люди военные. А настроение отличное. Пора назад!