7
Подбитый, неуправляемый вертолет валился к земле чуть боком и по инерции еще продолжал двигаться вперед. И когда иссякла эта слабеющая сила, влекущая по ходу движения, и когда машина должна была обратиться в тяжелый камень – сработала авторотация. Несущий винт под напором воздуха стал самостоятельно раскручиваться и таким образом как бы завесил вертолет на парашюте. Правда, из-за оторванного вместе с хвостом стабилизирующего винта машину раскручивало в обратную сторону, и центробежная сила разбросала, впечатала пассажиров в обшивку кабины.
До вершин деревьев вертолет опускался почти плавно, и лишь когда лопасти, порубив островерхий ельник, переломались и разлетелись дюралевыми щепками, последовал достаточно крепкий удар о землю. Но не такой, чтобы вышибить сознание. Иное дело, от вращения машины кружилась голова и отказывал вестибулярный аппарат, так что все выползали из машины, как пьяные, за исключением пилотов, специально тренированных на такие случаи жизни. Боялись пожара, поскольку из вертолета потоком струился керосин, а от заглохших двигателей, словно дым, поднимался пар.
Кое-как с помощью пилотов отползли в сторону метров на двадцать и распластались по земле, чувствуя ее вращение и бесконечный полет в космическом пространстве. У всех были разбиты лица, головы, у всех – сильные ушибы конечностей, грудных клеток, но и только.
Ни единого перелома! Самая тяжелая травма оказалась у Варберга – сотрясение мозга: его рвало, а глаза медленно заплывали синюшными кровоподтеками. Досталось и референту – ему разорвало ноздрю и выбило передние зубы. Легче всех отделался Джонован Фрич, в момент попадания снаряда рухнувший на Ивана Сергеевича. Он лишь содрал кожу на локтях и коленях, несильно ударился грудью о кресло и разбил нос. Сам Иван Сергеевич ободрал лицо, ударился головой, отчего вспухла шишка на затылке, и копчиком. Пристегнутые к креслам пилоты ничего не повредили, если не считать ссадин на лицах и руках.
Вертолет все же не загорелся. Как выяснилось, один из пилотов оказался в прошлом военным летчиком, воевал в Афганистане и еще не забыл, что делать в таких случаях: успел включить систему пожаротушения и залил турбины, чтобы не превратиться в факел еще в воздухе. Если бы он сам не сказал об этом, никто бы из пассажиров и не догадался, отчего не вспыхнул пожар на борту. Но он сказал, и вовсе не для того, чтобы стать героем, а чтобы хоть как-то извиниться перед шведами за аварию, не уронить достоинство русского пилота. Шведы мгновенно сделали из него героя. Джонован Фрич пообещал поставить его своим личным пилотом и выплатить за спасение жизни двести пятьдесят тысяч долларов.
Но всему этому не суждено было случиться, поскольку спустя полтора часа после падения вертолета к месту аварии вышли охотники – ханты, назвавшиеся местными жителями. В ту минуту их приняли за благородных спасателей, за провидение Божье, ведь аккумуляторы на вертолете оказались поврежденными и радиостанция не работала. Их было шестеро – здоровые, крепкие узкоглазые парни, плохо говорящие по-русски. Они соорудили носилки, уложили на них Варберга, вынесли его и вывели всех остальных из тайги на дорогу – а это километров девять! – где оказалась грузовая машина «Газель». Джонован Фрич и спасателям-охотникам пообещал много денег, как только те доставят их поближе к цивилизации.
А они доставили потерпевших на свою охотничью базу – только не эту, где сейчас находился Мамонт, – на другую, в районе хребта Хосанер, перебинтовали, кому необходимо наложили швы, сделали уколы и заперли в каменный сарай. Еще по пути Иван Сергеевич заподозрил неладное: не походили они на местных охотников своей манерой поведения, хотя тараторили между собой на хантыйском. Скорее, похожи были на «егерей», которые не один год охраняли в горах экспедиции Института. Но в тот момент Иван Сергеевич даже радовался этому – Мамонт останется недосягаемым для шведов!
Истинное лицо свое спасатели показали на следующий же день, когда развели всех по одному и начали долгие душеспасительные беседы. Оказалось, что случайные охотники знают всю подноготную каждого пассажира из подбитого вертолета. Шведов – куда-то увезли, и Иван Сергеевич больше их не видел. Пилотов продержали на базе дня четыре, после чего тоже переправили неизвестно куда. Остался один Афанасьев, руководитель фирмы «Валькирия», которого Тойё сразу же начал перевербовывать…
Старый ходок теперь сидел возле Инги и, пока Мамонт проходил обработку у Тойё, делал ей комплименты, балагурил и целовал ручки.
Поговорить откровенно не было возможности: покорная и послушная Айога видела все. Кроме того, не исключено, что каждый угол в доме оборудован не только «ушами», но и «глазами». Они сидели, как рыбы в аквариуме. Можно было выражать эмоции, откровенно радоваться, дурачиться, вспоминать прошлое и даже ругать шведов. Мамонт ориентировался по поведению Ивана Сергеевича, лучше знавшего обстановку, и ждал инициативы от него. Афанасьев и проявлял ее, правда, пока подготовительную: мобилизовал служанку, чтобы накрыла стол, причем без всяких восточных изысков, а простой, русский в сибирском варианте – с пельменями и водкой. Похоже, он был на этой базе не в первый раз, по крайней мере Айога его знала, улыбалась как старому знакомому и старалась угодить во всем. А Иван Сергеевич, как богатый купчина, сидел, вывалив живот, и только покрикивал, отчего Инга приходила в восторг.
От одного стола Мамонт попал к другому. Едва выпили по первой за встречу, за возвращение с того света, как Афанасьев поманил пальцем служанку, что-то пошептал на ухо и хлопнул ее по ягодице. Айога радостно засмеялась, пригубила из поданного ей бокала и выдвинула из угла на середину шахматный столик.
– Как она это делает, Мамонт, ты умрешь! – не выдержал он, упредив представление.
Служанка на мгновение скрылась за перегородкой и явилась оттуда в черном японском халате. Улыбка уже не сходила с ее лица. Айога грациозно взошла на столик, сбросив туфли, медленно и профессионально выпросталась из халата, и начался танец живота. Все было подготовлено заранее – серебристые блестящие трусики-треугольник, такой же бюстгальтер с множеством жемчужных нитей, свисающих вниз, и даже тональный крем, нанесенный на живот, чтобы подчеркнуть его рельеф. Инга, которую Иван Сергеевич на руках принес и усадил за стол, пришла в восторг, захлопала в ладоши.
– Гениально! Айога, это гениально!
Похоже, они успели сдружиться…
– Знаешь, Саня, у меня таких сейчас четыре штуки! – доверительно сообщил Иван Сергеевич, поднимая бокал. – А какие ласковые – застрелиться легче. И все – таиландки! Когда-то наши путешественники привозили их как диковину, как образец женственности.
– Мне б так жить! – мечтательно проговорил Мамонт и с удовольствием выпил.
Старый бабник и конспиратор, похоже, так врос в обстановку, что между делом уже начинал получать удовольствие от своей новой жизни, по крайней мере в его блудливых глазах блистало неподдельное восхищение.
– Нет, ты как хочешь, Мамонт, а Восток и в самом деле вещь тонкая и изящная, – констатировал он, любуясь Айогой. – Это тебе не шведы с примитивным стриптизом и единственной целью – подороже продать вид женских прелестей. Это культура, и культура древняя, без пошлости и грубых африканских телодвижений. Совершенно другой мир, который мы не знаем и, самое главное, знать не хотим.
Мамонт восхитился другим: Афанасьев великолепно знал, что танец живота видят сейчас не только они. Представлением любуется и Тойё, сидя где-нибудь возле монитора. Ориентируясь на него, он и строил искусную «обработку» Мамонта. Ивану Сергеевичу следовало подыгрывать, поскольку сейчас он был ведущим.
– Кстати, знаешь, как называется этот танец? – тоном гида продолжал Афанасьев. – Восход солнца! Не слабо, да? Живот женщины, лоно, где совершается чудо – зарождение новой жизни, а значит, и света. Чем не вместилище солнца?
Слышала или нет Айога его комплименты – слишком уж была увлечена танцем, однако на Ингу такая оценка производила впечатление. Кажется, старый ловелас успел ей запудрить мозги.
– Потрясающе! – ликовала она. – А у нас принято считать танец живота сексуальным приемом.
– От невежества! – Иван Сергеевич торжествовал, будто сам сейчас стоял на шахматном столике. – Мы замкнулись в себе. А если и пытаемся омолодить собственное мироощущение, то нас все время несет в сторону гнилого Запада. Вот куда надо обратить взор! Вот где развитие и продолжение наших ценностных воззрений на природу, на человека как космическое, богоподобное существо.
– Надо же, как ты говорить выучился! – засмеялся Мамонт. – Неужели так увлекся… Дальним Востоком?
– Не увлекся – проникся, – назидательно сообщил тот. – Наконец-то разглядел настоящий мир, сложный, многогранный и глубокий. Восток, Саня, это как матрешка: открываешь одну – в ней другая, а там еще и еще, до бесконечности. Я устал от примитивизма чувств, мыслей, желаний.
– Ты говоришь любопытные вещи! – заинтересовался Мамонт. – Знаешь, я, кажется, мозги себе отморозил…
Иван Сергеевич обернулся к Айоге, властно махнул рукой.
– Эй, ты! Кыш отсюда! Не отвлекай! Матрешка!..
Танцовщица мгновенно скрылась, подхватив на лету халат.
Сказано было весело, беззлобно, с той барственной легкостью, с какой муж выпроваживает одну из жен гарема. Мамонт рассмеялся: это был уже не любительский театр!
– С ними только так, – удовлетворенно пояснил Иван Сергеевич. – Они уважают власть мужчины. Власть для них – проявление любви. Представляешь, фантастика! И в этом есть великий смысл. Стоит только уравнять женщину в правах, а не дай Бог, выпустить вперед, мир немедленно поворачивается в сторону гибели. Активная часть человечества становится пассивом. И все, вырождение нации, отношений, чувств, размывание высших идей. Нельзя грешить против природы. А на Востоке это соблюдается четко, отработан регламент. Нет писаных законов, как на Западе. Есть глубочайшие традиции вместо умозрительных прав человека.
– Тебя бы в Сорбонну, лекции читать, – снова засмеялся Мамонт. – Поглядел бы, как полетели тухлые яйца!
– Они бы и у нас полетели, – согласился Иван Сергеевич вполне серьезно. – Потому что мы уже пропитались ближневосточной нетерпимостью и живем, как талмудисты: всякое отклонение от строчки – расстрел на месте. Мы буквально отравлены не присущей нам истеричностью. Где же северная холодность ума и чувства, где бесстрастная страсть, о которой ты, помнится, любил говорить? Где сложность и многообразие? Чем мы теперь отличаемся от животных? Даже ритмы, и те африканские. Танец страусов богаче смыслом движений.
– Ты хочешь сказать, – глядя в глаза, проговорил Мамонт, – нам следует обратиться на Восток? На Дальний Восток?
– Да что тебе скажешь? – Иван Сергеевич придвинулся ближе к столу, не отводя взгляда, наугад взял бутылку. – Ты же – Мамонт. Огромный, сильный, лохматый. Идешь туда, куда хочешь, думаешь, как хочешь. Большому зверю большую дорогу… Да только нет ее, дороги-то. И ты обречен на вымирание, потому что надвинулся ледник. Останутся от тебя одни бивни в вечной мерзлоте. Ну, может, еще шерсти клок…
– Перспектива! – Тон Афанасьева вдруг начал обескураживать Мамонта. – Но ты в какой-то степени…
– Не в какой-то, а прав! – отрубил он и выпил не чокаясь.
– Я с вами абсолютно не согласна! – У Инги, забытой мужчинами, неожиданно прорезался голос. – Сами послушайте, что вы говорите? Иван Сергеевич?..
– Тебя, девушка, не спрашивают! – перебил ее Мамонт, потрафляя Афанасьеву. – Когда говорят мужчины, следует сидеть и слушать. Открыв свой прекрасный ротик.
Она не поняла шутки, резко отвернулась и стала сковыривать с губ шелушащиеся коросты.
– Восток давно и всерьез озабочен проблемами третьего тысячелетия, – проговорил Иван Сергеевич, глядя в стол. – Утрачена цементирующая идея, отсюда появляются и расползаются по свету такие уродливые искусственные формы ее, как «Аум Синрикё».
– Ты имеешь в виду Ближний Восток? – уточнил Мамонт с явной издевкой.
– Дальний, Мамонт, Дальний! – выразительно произнес Иван Сергеевич, глядя в глаза. – Над концепциями будущего мира работают целые институты. Потому что с Запада движется ледник – «Новый мировой порядок», идея Ближнего Востока. А что ей противопоставить?.. Интернационал нейтрализовал Россию, путь на Восток открыт. И Восток боится вторжения западной химеры, поэтому и предлагает союз.
– А мы-то что можем? Создать еще одну химеру? Дальневосточную?
– Мы многое можем, – намекнул Иван Сергеевич. – В России кое-что осталось. И это кое-что способно стать основой новой идеологии для наших народов.
Мамонт пнул под столом Афанасьева – тот невозмутимо убрал ногу.
– Что осталось-то? Одни разговоры… «Россия в третьем тысячелетии станет духовным оплотом всего человечества». Интересно, каким образом? На основе чего?..
– Ты же знаешь, на основе чего…
– Если бы знал, с тобой тут не сидел!
– Мамонт, сведи Тойё с хранителями «сокровищ ВарВар», – неожиданно предложил Иван Сергеевич. – Больше от тебя ничего не требуется.
– С кем? – неподдельно изумился Мамонт, намереваясь еще раз пнуть, однако Афанасьев подобрал ноги.
– С этими людьми. Из соляных копей. С гоями.
– Иван, да ты с ума сошел, – засмеялся Мамонт. – Ты что, не видишь, в каком я положении? Я странник, бродяга. Меня вышвырнули, как собаку! Я им больше не нужен, Ваня. Меня использовали и выкинули.
– Неправда, Саня. Гои никого не выкидывают. Не подпускают к себе, но и не выкидывают.
– Я что тебе, плохой пример? Каста гоев закрыта напрочь. Мы изгои, каста неприкасаемых. Надо реально смотреть на вещи. – Мамонт отмахнулся и выпил. – Морозился бы я в горах, если бы не вытолкнули в шею! Ладно, Иван, хрен с ним, где наша не пропадала. Давай гулять! Тойё – мужик хороший, наверное, да наивный, как ты. Вон, спроси у нашей девушки: верит она в сказки или нет? – Он взял руку Инги, погладил в своей ладони, как маленького взъерошенного зверька. – Скажи ему, Инга, нет же на свете ни Данилы-мастера, ни Хозяйки Медной горы?
– Нет, – медленно произнесла она, понимая, что от нее требуется. – Я больше ни во что не верю. И никому!
– Вот! Это уже и девушкам понятно!
Иван Сергеевич будто забыл, где находится, и никак не хотел остановиться. Мамонт заметил на его лице легкую свинцовую серость, проступающую на свободной от бороды и усов коже, – незнакомое, чужое состояние глубокого внутреннего раздражения.
– Девушкам здесь все понятно. Особенно таким очаровательным.
Он снова делал идиотские намеки! Мамонт взял бутылку и, наполняя бокал, умышленно пролил водку на стол, щедро, через край, дескать, все, ты меня достал!
Всегда понятливый и чуткий Афанасьев и этого не заметил.
– Не ври, Мамонт. Ты избран Валькирией. Это навечно, я знаю.
– Что? – нарочито громко засмеялся он. – Вань, ты же знаешь, как с нашими бабами связываться! Это же тебе не таиландки!.. Как выбрали, так и выбраковали. Нет уж, лучше самому выбирать. И я это сделал, Иван! Женюсь на Инге. Мы с ней странники, никому в этом мире не нужны. И потому найдем место, построим дом и будем жить. Правда, Инга?
Иван Сергеевич перешагнул все грани допустимого, и теперь Мамонт никак не мог разобраться – будто в самом деле отморозил мозги! – что происходит. То ли старый конспиратор, заводя речь о хранителях «сокровищ Вар-Вар», показывает, таким образом, что Тойё известно о них, и как бы выстраивает рамки предстоящего с ним разговора – до каких пределов можно открываться, чтобы не быть уличенным во лжи, то ли он вообще ничего не соображает, выбалтывая сокровенные вещи.
Инга растерянно смотрела то на одного, то на другого – вероятно, диалог ей казался полной абракадаброй. Два зрелых мужа несли чушь, разглагольствуя то о геополитике, то о каких-то женщинах.
– Ты пойдешь за меня замуж? – Он снова погладил руку Инги. – Если хочешь, это я тебе предложение делаю. Вот, при свидетелях! Обязуюсь сделать тебя счастливой, на руках носить буду. Хочешь? Ну, соглашайся скорее! Если уж нас свела судьба?
Главное, надо было говорить побольше, чтобы сбить с темы Афанасьева.
И он, наконец, понял, чего хочет Мамонт.
– Выходи за него, – посоветовал Инге. – Конечно, он не подарок. Мамонт, одним словом. Может, женится, так за ум возьмется.
– О чем вы говорите?! – внезапно возмутилась она. – Я не хочу замуж. И отстаньте от меня! Почему вы смеетесь надо мной?!
Обида ее была естественной и сейчас как нельзя кстати. Иван Сергеевич принялся ее утешать – не терпел женских слез, а Мамонт отыскал-таки его ногу под столом, пнул и сам стиснул зубы от боли, угодив обмороженными пальцами по его твердому кожаному сапогу.
Инга убежала бы из-за стола, если бы могла: забинтованные ступни ног выглядели колотушками. Мамонт поднял ее на руки, отнес за перегородку, уложил на постель.
– Мамонт! – Она схватила его руку. – Ничего не понимаю, Мамонт. Что происходит? Почему все так?..
– Тебе и понимать нечего, – жестко отрезал он. – Все, я устал от бродячей жизни! Ничего больше не хочу! И никуда больше не пойду!
Иван Сергеевич стоял в дверном проеме, прислонившись к косяку, взгляд был тяжелый, наполненный внутренней злостью.
– Но в баню-то пойдешь? – спросил он. – Здесь горячий источник есть, и топить не надо. Я когда бываю здесь, каждый день хожу.
Это было предложение поговорить с глазу на глаз. Там бесконечно шумит вода, и если угодливая служанка не увяжется, то другого места не найти…
– Не хочу! – бросил он, намереваясь поломаться для видимости. – В настоящую бы пошел, а сюда… Мне не понравилось.
Айога сразу же сделала стойку – одних не отпустит…
– Пошли, полежим в горячей водичке, смоем грехи, – тянул Афанасьев. – Нам же спешить-то некуда?.. Потом сядем за стол, пропустим по стаканчику, а?..
– Я приготовлю полотенца! – чему-то обрадовалась Айога. – И возьму с собой массажные щетки! У меня есть специальные массажные щетки…
– Обойдемся! – отрезал Иван Сергеевич. – Сиди с барышней. Сейчас истерика начнется…
Она безропотно согласилась, достала два полотенца и присела возле Инги.
– А я хочу массаж! – заявил Мамонт. – Айога, за мной!
Служанка пугливо глянула на Афанасьева, ждала разрешения; тот сверкнул глазами.
– Перебьешься! Собрался жениться, а в баню – со служанкой…
Иван Сергеевич не просто адаптировался в этой новой среде, но имел власть. И возможно, доверие Тойё…
Мамонт не выдержал уже по дороге к источнику, огляделся, спросил негромко:
– Иван, я тебя не понимаю.
– Потому что ты упертый баран.
– Что ты хочешь? Игру затеял странную, рискованную…
– Это не игра, Мамонт. Хватит уж в игрушки играть. Пора бы образумиться. Тойё предлагает вариант.
– Ты что, в вертолете головой ударился? С ума сошел?
– Надо переломить ситуацию, – заявил Афанасьев. – Надо вынудить их пойти на контакт с Дальним Востоком.
– Кого – их?
– Твоих пещерников!
– Ты заболел, Иван. Это предательство! – Мамонт заметил, как Иван Сергеевич метнул в него взгляд, словно камень. Но ничего не сказал, пока торопливо и зло раздевались в предбаннике: видимо, знал, что тут все слушают.
Огненная вода хлестала в белый деревянный чан и, искусно подсвеченная снизу, искрилась и переливалась радугой. Зеленоватый каскад обрушивался на решетчатый пол, создавая спасительный шум.
А говорить больше не хотелось. Мамонт зажал в кулаке медальон Валькирии и сел на лавку, тупо глядя на бегущий поток. Стало пусто, тоскливо, и от ощущения потери в солнечном сплетении назрел болезненный желвак.
– Мамонт! Ты никак не можешь врубиться в ситуацию! – чуть ли не закричал Иван Сергеевич. – На нас надвигается ледник! А ты мечтаешь о какой-то самостоятельной цивилизации!.. Через десяток лет ни ты, ни твои гои со своими сокровищами никому не станут нужны! Нет, вернее, не так… Все достанется Западу и Ближнему Востоку. Россию сотрут с карты, как когда-то арийские города.
Чтобы как-то разогнать это тоскливое, смертное чувство, Мамонт сунул обмороженные, с полопавшимися пузырями, ноги под горячую воду и стиснул зубы от сильнейшего жжения.
Афанасьев все это видел и медленно наливался уже знакомой свинцовой серостью. Никогда он таким не был за все восемнадцать лет дружбы. Веселый балагур-скабрезник, изобретательный шутник, защитник, когда надо, халтурщик во имя высоких идей, тонкий аналитик и рубаха-парень без царя в голове – это все Иван Сергеевич. Но тяжелым, как глыба, напитанным гневной решимостью, какой-то бычьей упрямой безрассудностью – таким его Мамонт еще не видел.
– Они – каста гоев! Избранные, посвященные! Радетели Северной цивилизации!.. Но почему у нас, изгоев, болит сердце? Почему они пальцем не шевельнут, чтобы остановить нашествие? Недостойная работа?.. Надо их заставить пойти на контакт! Ты можешь это сделать, Мамонт. И сделаешь. Дальний Восток знает о сокровищах Валькирии более тысячи лет. И много раз пытался добраться до них. Ты единственный человек, кто спускался в соляные копи. Кто имеет связь с гоями. Ты избран Валькирией!.. Мамонт, спасение только в союзе с настоящим Востоком. Ты пойдешь к ним вместе с Тойё. Ты пойдешь, понял?!
– Лучше бы ты разбился, – проговорил Мамонт, вдруг ощутив, что совершенно спокоен. – Лучше бы сгорел в вертолете. И не воскресал.
– Не сгорел я! И не разбился! – закричал он, делаясь страшным. – И вижу в этом рок! Все, что я делаю, – это не моя воля…
– Тебя обманули, Иван. Ввели в заблуждение. Ты остался жив, обрадовался и возомнил о простой случайности, как о знаке рока. Вот и вся твоя беда. И потом легко убедили совершить предательство. Дальний Восток, союз с ним – решение неожиданное. Тебе показалось – это истина. И ты меня продал.
– Слушай, Мамонт! – вдруг взмолился Иван Сергеевич. – Ну попробуй понять меня! Отбрось ты свои заморочки!.. Ну что сделали гои, что конкретно?! На Россию давят с конца прошлого века. Одна война, другая, революция, Интернационал!.. Что они сделали? А могли! Имея такие возможности! Россия сдыхала от голода, гнила в лагерях, а они что? Наблюдали?!
– Хранили сокровища. И собирали их.
– Вот именно! Собирали и сидели над ними, как скупой рыцарь! Нет, Мамонт, все это надо изменить. Мы обязаны заставить их работать на интересы России. Именно сейчас, когда все умерло, когда у народа нет никакой веры и надежды на будущее. И когда уже невозможно противостоять наступлению «Нового мирового порядка». Но в союзе с Дальним Востоком мы его остановим!
– Здорово тебя обработал Тойё. Сделал из тебя страстного изгоя. А нет ничего опаснее в мире, чем инициативный дурак.
– Зато ты, умник, морозишься в горах! А они и в самом деле вышвырнули тебя!
– Я знаю, за что наказан.
– Ты им нашел золотой запас! И получил по морде! Тебе не обидно?
– Ты бы не суетился, Иван, – посоветовал Мамонт. – Все это напрасно… Скажи Тойё, пусть он уходит с Урала. И уводит свою команду. Вы затеяли авантюру, пустое дело. То, что принадлежит России, будет принадлежать только ей. Ни Ближнему, ни Дальнему Востоку.
– Значит, Западу!
– Запад не опасен, потому что предсказуем. Мы не защищены со стороны Востока, где восходит солнце, – повторил Мамонт слова Стратига. – Ты не почувствовал этой опасности, Иван Сергеевич, и пошел служить Тойё. И продал меня!
– Я служу не Тойё! – закричал он и ударом ноги опрокинул скамейку. – И никого не продавал!
– Ну да, получил доверие Тойё за красивые глаза. И четырех служанок! Из Таиланда!.. Ты навел его на меня! Ты знал, где я могу находиться!
– Он спас тебе жизнь! – Афанасьев вдруг встал перед ним со сжатыми кулаками. – И этой девчонке!.. Вы бы замерзли в горах!
– Ах, благодетель! Заячий тулупчик пожаловал. Я ему тоже помогу, если где прижмет. А теперь скажи, Иван: почему Тойё так свободно живет? Разгуливает по Уралу со своим спецназом? Ни от кого не скрывается, никого не боится? Он что, хозяин в этом районе? Люди генерала Тарасова все-таки были вне закона. А этот – в законе?
– Кончай валять дурака, Мамонт! Это ты сейчас всюду вне закона! Тебя арестуют, как только ты нос отсюда высунешь!
– Спасибо, что предупредил. – Он вышел в предбанник и стал одеваться, оставив Афанасьева у источника.
– С легким паром! – внезапно послышался голос Тойё за спиной.
Хозяин сидел в углу, за столом, где стоял кипящий самовар, запотевшие бутылки пива и закуски. Поджидал, значит, для того, чтобы навалиться вдвоем с Афанасьевым и сломать сопротивление. Сценарий вербовки, очевидно, был расписан поэтапно, и Тойё знал, что Иван Сергеевич приведет его для разговора с глазу на глаз в баню.
– Не спешите, Мамонт, – улыбнулся Тойё, оценив, что внезапность произвела впечатление. – Хотите пива? Или чаю?
– Нет, пожалуй, выпью воды. – Мамонт взял двухлитровую бутыль спрайта. Хозяин услужливо подставил стакан.
От короткого и сильного удара в висок голова Тойё откинулась набок. Второй удар пришелся по горлу. Мамонт выволок его из-за стола, завернул руки назад и связал полотенцем, после чего закрыл дверь на засов и втащил хозяина в баню – за шиворот, как мешок. Афанасьев сидел в бассейне, по горло в воде.
Мамонт откинул с пола деревянную решетку, обнажив канал, по которому в реку стекала вода, подтянул Тойё и сбросил вниз. Подхваченное потоком тело через секунду ушло в темную, парящую речную воду. Мамонт вставил решетку на место, и только тогда Иван Сергеевич опомнился, встал.
– Ты что… сделал? Мамонт?!..
– Освободил тебя от обязательств, – проговорил на ходу. – Вылазь, пошли!
В предбаннике он обыскал одежду Тойё – ни документов, ни оружия, только небольшая коробочка с двумя разовыми, наполненными какой-то жидкостью шприцами. Переложил к себе в карман, и в этот же момент из бани выскочил Афанасьев.
– Мамонт, ты с ума сошел! Сейчас навалится такая машина!..
– Зови сюда охранника! – Он подтолкнул в спину Ивана Сергеевича. – Ну? Давай!
– Зачем?..
– Сдашь меня. Скажешь, я утопил хозяина.
Афанасьев сел на лавку, схватился за голову.
– Ну т-ты и… мамонт!
– В таком случае, поможешь завалить! Зови!
– От них не уйти! – вдруг заговорил он с непривычным, жалким надрывом. – Это не шведы! Не Тарасов!.. Здесь все перекрыто! Это же империя Тойё!
– Иван, спокойно. Набери в грудь воздуха и замри. Помогает. А потом позови мне охранника, который у домов болтается.
Иван Сергеевич посмотрел затравленно, отрицательно помотал головой:
– Не получится, Мамонт… Поймают, уколами заколят!
– Не бойся, над нами обережный круг. – Мамонт потянул его за вялую руку. – Ты же знаешь, я избран Валькирией. Она хранит меня! И всех, кто со мной. Иди!
Афанасьев недоверчиво ступил к двери, оттянул задвижку.
– Только смело. Смело и властно, понял? Ты же пользовался доверием Тойё. Ты – хозяин! В его отсутствие.
Афанасьев выглянул на улицу, кликнул охранника по имени – знал всех, призывно махнул рукой. Тот и в самом деле побежал рысью. Мамонт с поленом в руках встал за дверью. Едва голова охранника просунулась в проем – притолока была низкой, – Мамонт ударил его по шее. Охранник рухнул на руки Ивану Сергеевичу, который шарахнулся в угол.
– Быстро, раздеваем его! – скомандовал Мамонт, срывая зимний камуфляж.
Афанасьев все еще топтался, не смея приблизиться к охраннику. Пришлось стаскивать одежду в одиночку. За пазухой у охранника оказался новенький пистолет-пулемет «Бизон» и пара запасных магазинов. Мамонт переоделся в камуфляж, натянул унты.
– Ты очнулся, Иван Сергеевич? – Он связал руки охраннику. – Тащи его в баню! Пусть купается!
– Не могу! – Афанасьев до крови закусил дрожащую руку. – У меня страх!.. Нельзя, не могу поднять руку!
– Тебя кололи?
– Кололи… Три раза в день. Два месяца подряд!
– Ладно, одевайся! – Мамонт схватил охранника, сволок в баню и спустил его в канал.
Иван Сергеевич торопливо одевался, наизнанку натягивая спортивный костюм. Мамонт отобрал у него одежду, бросил меховые брюки и куртку Тойё.
– Сейчас мы поедем в горы. Ничего, Иван, я тебя вылечу. Страх пройдет. Кровь очистится, и все пройдет. Сколько на базе людей у Тойё?
– Восемь! Нет, девять! Еще Айога…
– Двоих уже нет, осталось семь.
– Но рядом еще одна база! Где я живу! Там до пятнадцати человек и вертолет…
– Ты стрелять сможешь, Иван Сергеевич?
– Нет! Стрелять нельзя! Мне стрелять нельзя!
– Ну хорошо, – сразу же согласился Мамонт. – Нельзя так нельзя. Иди в дом и будь возле Инги. Я скоро приду.
– Куда ты, Мамонт?! – Он схватился за его рукав. – Не ходи! Мне страшно!
– Тебе нечего бояться, Ваня. Ты их не трогал – я этих утопил. Это я все сделал, я! Ты не поднимал руки!
На улице стемнело, мороз давил уже под тридцать, туман от реки затягивал долину. Мамонт выждал, когда Афанасьев поднимется на крыльцо, и медленно двинулся к дому Тойё. В замороженных окнах горел свет, столб дыма стремительно вылетал из трубы и пропадал в тумане.
В подклете дома тарахтела небольшая электростанция – выхлопные газы выходили через резиновый шланг, выведенный в отдушину. Мамонт скинул поскрипывающие на снегу унты и взошел по ступеням, затем отыскал дверь в подклет, освещенный лампочкой. Здесь обулся – босые ступни мгновенно потеряли чувствительность, – сбросил обороты двигателя до минимальных. Свет пригас, нить лампы едва теплилась. В углу, из сваленной в кучу рухляди, выбрал увесистый валек, которым когда-то катали белье. Спустя полминуты на ступеньках застучали шаги…
Мамонт боялся промахнуться в полумраке и чуть занизил – удар пришелся в переносицу. Узкоглазый искатель сокровищ осел мешком, но тут же встал на четвереньки. Пришлось добавить по затылку. Уже не осторожничая, Мамонт увеличил обороты двигателя и пошел наверх, в дом. Двери распахнул пошире, чтобы впустить побольше пара и успеть оценить обстановку.
Двое были возле компьютера, оба спиной к Мамонту, один убирал со стола и еще один лежал на диване. И этот лежащий среагировал быстрее всех, потянувшись к автомату. Непривычный к рукам «Бизон» после каждой очереди подбрасывало вверх. Одна из пуль угодила в компьютер, который взорвался и вспыхнул. Мамонт бил неприцельно, от живота, а сам искал глазами пятого, который мог внезапно появиться из смежной комнаты. Когда эти четверо уже валялись на полу, он на всякий случай прошил очередью дощатую перегородку и заскочил в комнату – пусто! В пробитые окна тянуло морозным паром, черный дым от компьютера клубился под потолком. Мамонт набросил на него одеяло, прихватил автомат и собрал боеприпасы.
В сенцах постоял несколько минут, прислушался: в такой мороз любой шаг бы отозвался скрипом снега. Если пятый охотник за сокровищами слышал выстрелы, находясь на улице, то теперь он мог затаиться и ударить внезапно. Огонь в доме все-таки разгорался, но тушить было некогда. Мамонт запер дверь изнутри, с помощью топора выставил раму в сенцах и вылез наружу. К дому, где находились сейчас Инга и Афанасьев, подбирался по глубокому снегу, обходя стороной освещенные места. Окна тоже оказались замороженными наглухо, оставалось единственное – выманить кого-нибудь на улицу, желательно «охотника», если он здесь.
Между тем огонь в соседнем доме разгорелся вовсю, почти бесшумно полопались и вылетели стекла в окнах, откуда в тот же миг вытянулись багровые языки пламени и клубы дыма. Вероятно, пожар и был замечен: «охотник» выбежал на крыльцо и тут же наткнулся на короткую очередь. Мамонт оттащил его в сторону и ворвался в дом.
Айога держала пистолет у головы Инги. Покорный взгляд служанки стал острым, рысьим.
– Оружие – на пол! – приказала она. – Лицом к стене!
Ивана Сергеевича нигде не видно…
– Мамонт! Не жалей меня! Стреляй! – вдруг крикнула Инга.
Он бросил на пол «Бизон», медленно снял и положил автомат с плеча. Айога перевела пистолет на Мамонта.
– Теперь к стене!
– К какой стене? – попытался заболтать, сделал два шага вперед. – К той или этой?
– Молчать! – Она указала стволом пистолета на перегородку. – Сюда!
Этого хватило, чтобы сделать движение вперед, но Айога выстрелила почти в упор – вместе с ударом в грудь он на мгновение ослеп от вспышки и удара пороховой волны. И, слепой, все-таки успел перехватить ее руку с пистолетом. Еще два выстрела ушли уже в пол. Мамонт сбил ее с ног, придавил к полу и ощутил, как начинает слабеть из-за того, что остановилось дыхание…
