23

Джейсон Дениз находился в Президио на бывшей военной базе, в отдельном блоке, представляющем собой хорошо обставленную двухкомнатную квартиру с выходом в небольшой дворик, наподобие тюремного, обнесенный изгородью и колючей проволокой.

Почти в таких же условиях когда-то содержался Авега, попавший в институт кладоискателей.

Дара осталась у входа, возле охранника, с блаженной улыбкой развалившегося на полу. Мамонт открыл дверь его ключом и вошел один. Несмотря на жару, Джейсон был одет в какую-то черную униформу, внешне напоминающую одежды католического священника. Он увлеченно что-то выстригал ножницами из цветной бумаги, склонившись над столом, и на стук двери никак не среагировал – видимо, к нему входили часто.

– Здравствуйте, Джейсон, – проговорил Мамонт у него за спиной.

Тот услышал незнакомый голос и лишь поэтому оторвался от занятия. Его стремительный взгляд пробежал с ног до головы, остановился где-то на переносье Мамонта – не хотел смотреть в глаза.

– Здравствуйте. Я вас не знаю.

– Да, мы никогда не виделись, – подтвердил Мамонт. – Но у нас есть общий знакомый…

– Не хочу с вами разговаривать! – вдруг заявил Джейсон. – Оставьте меня. Я выставил свои условия, и пока они не будут выполнены, ни с кем не стану разговаривать.

– Я русский, – начал было Мамонт. – И приехал…

– Это ничего не значит! – закричал он. – Русские тоже приезжают в Президио и расписываются собственной кровью!

– Вы разбудите охранника, Джейсон, а он только что заснул.

Узник выпрямился, ожег взглядом Мамонта и, приоткрыв входную дверь, несколько секунд смотрел на спящего верзилу и Дару, стоящую над ним.

– Все хорошо, Джейсон, – сказала она. – Этот парень сейчас во сне любит свою женщину.

Дениз прикрыл дверь, обернулся к Мамонту, прижав ее спиной.

– Твой приятель Эд в Боснии выполнил твою просьбу, Джейсон, – перешел на ты Мамонт. – Он убил «иезуита». Кажется, его звали Барлетт-Бейлесс, так?

– Мой приятель Эд?..

– Не знаю, считаешь ли ты его приятелем, но вы пили с ним всю ночь перед твоим отъездом в Штаты. Помнишь корчму в сербской деревне? А наутро вы очутились в винном погребе.

– Я все помню… Так вы пришли сообщить мне об этом?

– И не только. – Мамонт выложил на стол несколько фотографий. – Тот, кто отнял у тебя волю, мертв.

Джейсон, не прикасаясь к фотографиям, посмотрел на снимок трупа Брута Бейлесса, указал пальцем:

– А это – что?

– Стрела. Арбалетная стрела, – пояснил Мамонт. – Эд прикончил его из арбалета.

Джейсон взял ножницы, пощелкал лезвиями, проговорил с горечью:

– Этого можно было… не делать. Разве я стал вольным? Нет… Хотя Эд оказался парнем слова. Мы с ним славно погуляли ночь. Тогда я действительно испытал ощущение воли. Не свободы, а именно воли!

Мамонт не стал подталкивать его к разговору. Джейсон около получаса молчаливо бродил по своему блоку.

Досуг узник проводил за странным на первый взгляд занятием: делал бумажные аппликации – примитивные детские картинки, обязательно с водой, землей и солнцем. Однако это говорило о многом. Джейсон, по сути, занимался психологическим тренингом, удерживая свое сознание в плоскости реальной жизни и нормального мировосприятия.

– Послушайте! – оторвавшись от воспоминаний, оживился он. – Не могли бы вы мне сказать… Почему «иезуит» избрал меня для своих грязных дел? Почему затащил меня в эту лабораторию?.. Есть много офицеров и… гражданских людей, которые бы охотно стали служить в этих дьявольских подразделениях. Я знаю таких! Им все равно, кто станет мишенью – американцы, французы, голландцы или русские… Он же выбрал меня!

– Ты оказался самым подходящим материалом, Джейсон. – Мамонт отложил его детские аппликации. – И это далеко не случайно. «Иезуит» увидел твой рок, который приведет тебя к власти над сознанием многих людей. Ты станешь кумиром Америки, но все это произойдет естественно, без рекламы и идеологической обработки.

– Вы говорите чушь! Я никогда не ощущал в себе каких-то уникальных способностей, таланта вождя. Мне было нелегко командовать даже батальоном!

– Командовать батальоном и вести за собой заблудших, ослепленных людей – разные вещи, Джейсон. А относительно своих способностей… Вспомни, почему умер тот парень-негр в офицерской школе? Еще до того, как ты нанес ему удар?.. Тебя выбрали из многих и поместили сюда только потому, что ты можешь нести в своей руке смерть. Но и жизнь – тоже! Как всякий одаренный от природы, ты в равной степени способен утверждать и добро, и зло. Все зависит от того, в какие руки ты попадешь и какой сделаешь выбор.

– Это самое сложное – выбор…

– Ты его сделал.

– Ничего я не сделал! Единственное, что я хочу, – вырваться из Президио.

– Это уже выбор!

Наконец Джейсон взглянул открыто в глаза Мамонту.

– Как вас зовут?

– Называй меня Ирвин.

– Ирвин… Прошу, помоги мне выбраться отсюда.

– Я и пришел, чтобы помочь, – сказал Мамонт.

Джейсон сразу ожил, стремительно озираясь по сторонам, словно ища, что следует взять с собой.

– Мы сейчас уйдем отсюда? Я уйду с вами?..

– Нет, Джейсон, сейчас ты не уйдешь, – умерил его пыл Мамонт. – Придется тебе еще некоторое время пожить в Президио.

– Это… невозможно – уйти с вами? Технически невозможно? Вы же как-то прошли сюда, через охрану, сигнализацию…

– Технически возможно. Только я должен вытащить тебя отсюда официальным путем. – Мамонт старался говорить так, чтобы не сильно разочаровывать узника. – Ты выйдешь отсюда сам. Они выпустят тебя.

Джейсон опустил голову, сокрушенно потряс ею, выдавил тихо:

– Этого не будет никогда. Отсюда никого не отпускают, пока не оставишь роспись кровью.

– Тебя выпустят без всяких росписей и условий.

В глазах Джейсона стояла боль.

– Вероятно, вы не знаете, что это за место – Президио. Здесь логовище сатаны!

– Напротив, я отлично знаю это!..

Он схватил руку Мамонта.

– Возьмите меня с собой!.. Я уеду! Забьюсь в глухой штат. Или вовсе покину Америку. Буду просто жить… Нет, я стану священником. И служить стану только Богу!

– Но твой рок – служить американскому народу. И ты не избежишь его ни в глухом штате, ни в другой стране. – Мамонт сделал паузу. – Ты станешь не священником – президентом Соединенных Штатов.

Джейсон выпустил руку, отшатнулся.

– О чем вы говорите?! После Президио – даже если случится невероятное! – меня запрут в психушку. Или просто устроят автокатастрофу.

– Вот поэтому ты выйдешь отсюда сам. И тебя у ворот военной базы встретит народ. И с этого момента начнется твое восхождение. Ты станешь первым американским президентом, верующим в Бога. При тебе начнется духовное возрождение Нового Света.

Джейсон сел к столу, перебрал свои аппликации, глядя на них невидящими глазами, снова тряхнул головой.

– Ирвин… Не знаю, как относиться к вашим… словам! Вы говорите о вещах невозможных! Я, Джейсон Дениз, – президент Америки?

Мамонт собрал фотографии, спрятал в карман.

– Однажды ты уже совершил невозможное. Когда забрался на скалу, а потом спустился с нее, оставшись невредимым. Помнишь, в Боснии, в селении Святки?.. Если забыл, могу доставить тебе видеозапись. Твой медик Густав Кальт снял на пленку весь путь восхождения и спуска.

– Я не забыл!..

– У тебя не смогли даже отнять память. Поэтому я верю в тебя.

Мамонт собрался уходить. Джейсон в растерянных чувствах усиленно вспоминал что-то, о чем забыл спросить. И вспомнил, когда Мамонт был уже на пороге.

– Послушайте, Ирвин!.. Не знаю, кто вы! Может, сумасшедший или провокатор. Меня все время провоцируют. Я уже никому не верю!.. Ответьте мне: вы кто – тот добрый дядя? Добрая фея? – В голосе его зазвучала издевка. – Почему бы вам не стать президентом Соединенных Штатов? Если обладаете такими способностями? Если можете проникнуть даже на военную базу в Президио?.. Почему бы вам не попытать счастья?

– У меня другой рок, – сказал Мамонт. – И я повинуюсь своему року.

– Неужели власть не стоит того, чтобы испытать свою судьбу, пойти ей наперекор?

– Она не стоит того, Джейсон. Наперекор судьбе к власти идут одни лишь рабы. А к вольному человеку она приходит сама и падает в руки. И потому всегда кажется тяжелым бременем. Ты еще узнаешь эту ношу. Твое лицо появится на долларе. Но ты уже будешь горбатым.

Он закрыл дверь, оставив будущего президента Соединенных Штатов в полной растерянности.

Над Балканами вызвездило, и снег хрустел под ногами, отражаясь звонким эхом в пустом городке.

Во дворике двухэтажного особняка все оставалось по-прежнему: джип с космической антенной, черные окна, забранные решетками, и не тронутый ни единым следом белый покров возле запертых дверей.

В кабине сидели четверо, еще по крайней мере один был на чердаке – снег сбит со ступеней пожарной лестницы, ведущей к слуховому окну. Это уже были не пехотинцы – «легионеры смерти» в черных плащах. После захвата археологов охрану поменяли везде.

– Что с ними сделать? – спросила Дара.

– Все в твоей воле, – сдался Арчеладзе.

Она подошла к машине вплотную, посмотрела сквозь стекло.

– Этих мне не усыпить. И не лишить памяти.

– В таком случае это сделаю я. – Он потянул из-под куртки ствол «бизона».

– Погоди. Наверху еще двое. Я их слышу. Опасно. – Она вынула из волос четыре стрельчатые костяные заколки. – Отвернись.

– Я не барышня…

– Не поэтому, Гриф. Тебе не следует видеть, как это делается.

Он отвернулся, выждал несколько секунд. Слышал только, как открылась дверца джипа.

– Готово, – проговорила Дара со вздохом, словно вынырнула из воды. – Я заберусь на чердак. Жди меня здесь.

Все четверо в кабине оказались мертвыми. И ни капли крови…

Через минуту Дара спустилась вниз по пожарной лестнице, отряхнула от снега озябшие руки: в волосах исчезли еще две стрелы. Арчеладзе вынул из наплечного кармана одного из охранников пульт управления сигнализацией, разблокировал двери. Ключей, естественно, охрана не имела да и вряд ли знала, что стережет в этом мертвом особняке.

– С твоего позволения я расстреляю замок, – сказал он и, не ожидая ответа, выпустил очередь в крепеж замка.

Выстрелы, укрощенные глушителем, однако же прозвучали громко в морозной тишине, но еще громче отозвалась на них дверь. Арчеладзе расшатал и выломал остатки замка – путь к «Дремлющему ангелу» был свободен.

Он лежал в открытом стальном контейнере в специальной металлической упаковке, снабженной петлями для строп и ручками, раскрепленный мягкими растяжками, как драгоценный груз, и по виду напоминал бочонок средней величины. Тут же, в контейнере, был установлен радиометр, показывающий лишь чуть повышенный фон.

«Дремлющий ангел» дремал, как непорочное дитя…

Арчеладзе склонился над ним, словно над колыбелью. Вынести его отсюда и погрузить в джип нечего и думать: потребуется минимум четыре человека. Под упаковкой была свинцовая капсула весом килограммов двести, если судить по объему.

Вспомнил, как впервые вошел в четвертый энергоблок Чернобыльской АЭС, точнее, на пульт. Был запечатан в специальное снаряжение так, что сам весил не меньше этого бочонка, и шел, будто космонавт по Луне. А все оказалось лишним…

Человек вообще делает много лишнего, и в основном для того, чтобы уберечь хрупкую и короткую жизнь. А надо-то так мало – повиноваться року. Кому суждено сгореть, тот не утонет. И наоборот…

Стоит лишь отдаться на волю судьбы, как немедленно высвобождается своя собственная воля. И сила ее сравнима разве что с энергией ядерной реакции! Не жди смерти и не бойся ее – и ты готов уже совершить дела великие и бессмертные.

– «Дремлющий ангел»? – то ли спросила, то ли прокомментировала Дара, склоняясь над контейнером с другой стороны.

Арчеладзе расстегнул пряжки мягкого крепежа и стал отвинчивать барашки жестких металлизированных ремней, охватывающих тело «Дремлющего ангела». Под ними оказались длинные строчки инструкции, рекомендующей правила подъема и передвижения заряда.

– Вдвоем нам не вынести его отсюда, – прочитала его мысли Дара.

– Нет, не вынести, – подтвердил он и принялся расстегивать самозажимные замки металлической упаковки.

– Что ты собираешься предпринять? – еще без всякой настороженности спросила она.

– Повинуюсь року.

Это подстегнуло ее на резкий и властный тон.

– Ты повинуешься мне, Гриф!

Он разъединил упаковку на два сегмента, высвободил ее и выбросил из контейнера.

– Я выхожу из-под твоей власти. Уходи отсюда. Твоя помощь больше не требуется.

– Гриф?!

– Отставить! Я сказал, уходи!

Она услышала все – холодную решимость и приговор. Зашла с другой стороны.

– Эдуард! Эдик… То, что ты хочешь сделать, – делать нельзя. Ты без меня не выйдешь из города!

– С этим «ангелом»? – сухо усмехнулся он. – С ним я выйду откуда угодно. Даже если по бокам будут стоять шпалерами все «легионы смерти». Они несут смерть другим, но сами слишком любят жизнь.

– Эдик, милый…

– Всё! – рявкнул Арчеладзе. – Ты отводила глаза охране, а я отводил их от стыда. Не хочу прятаться под твоим плащом. Уходи! Слишком мало времени на дискуссии.

– Не уйду! – В ней вновь заговорила Дара.

Арчеладзе ощупал свинцовую капсулу, нашел углубление, из которого можно было вывернуть стопорное кольцо, соединяющее обе крышки. И внезапно почувствовал, как немеют руки, спина, и голова начинает падать на грудь. Он стиснул кулаки и сам сжался вместе с ними, как делал это на чердаке.

– Закрой глаза, – приказала Дара.

Арчеладзе резко выпрямился – она отшатнулась.

– Вот этого не нужно, – тихо попросил он. – Не делай глупостей.

– Хорошо, ухожу… Прощай.

– Я уже простился с тобой. – Он зацепил кольцо зубом пряжки и выдернул его из гнезда.

Брякнула разбитым замком входная дверь.

Он выждал пару минут – пусть уйдет подальше, – затем снял обе свинцовые крышки. Радиометр заверещал, замигала лампа опасного уровня излучения. Гриф попытался поднять заряд в оболочке, но не смог оторвать даже от его мягкого ложа. Впрочем, какой смысл надрываться?.. Он осторожно вытолкнул «Дремлющего ангела» из свинцовой пеленки – радиометр засвистел, и красная лампа горела уже, как поминальная свеча. Бережно поставив совсем не тяжелый белый цилиндр на пол, он извлек из отдельного бокса, устроенного в контейнере, взрывное устройство, будильник «ангела» – цилиндр чуть меньше размером. Немедля соединил их.

«Дремлющий ангел» предназначался для спуска в скважину, на что указывало специальное приспособление, чтобы закрепить трос, и имел универсальный химический взрыватель, действующий как мгновенно, так и с замедлением. Стоит свернуть колпачок и утопить красный металлический стержень, как «ангел» проснется.

Или поставить ему будильник на определенное время…

Он не был изготовлен специально для горы Сатвы, иначе бы не стояло маркировки, свидетельствующей о мощности, типе ядерного вещества, дате и стране, где изготовлен. Вероятно, спешили, взяли стандартный заряд…

Арчеладзе снял бушлат, завернул «Дремлющего ангела», как дитя, и вынес во двор. Три минуты потребовалось, чтобы освободить джип от мертвых охранников и погрузить туда свою ношу. Сначала он связался с Воробьевым. С момента выхода с обсерватории условились о полном радиомолчании, опасаясь перехвата, и потому «грибник» уже изнывал от ожидания.

– Ты где находишься, Гриф? Нас тут плотно обложили, и пришлось уйти с базы, – затараторил он.

– Володя, у нас порядок, – сказал Арчеладзе. – Выдвигайтесь вплотную к «зоне 0019» и ждите команды. Со связи не уходить. Все.

Он запустил двигатель машины и, пока прогревал его, надел наушники и включил аппаратуру прослушивания. В штаб-квартире еще не поднимали тревоги, если не считать той, что была связана с приездом Брута Бейлесса. С момента, как они с Дарой вошли во дворик жилища «Дремлющего ангела», прошло всего девять минут.

Пора было самому поднимать тревогу. Он открыл ворота, выехал на улицу и медленно двинулся в сторону выезда из городка. Это был самый опасный отрезок пути и этап операции. Машину мог остановить патруль; о ее незапланированном движении мог доложить агент негласной охраны, а любая стрельба скомкала бы начало, смазала шоковый эффект. Арчеладзе доехал до перекрестка, повернул направо – мимо проскочила полицейская машина, затем по тротуару прошествовал патруль – никто не делал даже попытки задержать джип с антенной.

– Повинуюсь року, – пробормотал он и прибавил скорости.

Неподалеку от выезда из Пловара Арчеладзе загнал машину за разбитый снарядом магазин и сразу же включил мощную бортовую радиостанцию. Он так и не сумел выяснить при прослушивании штаб-квартиры позывной Бейлесса и поэтому, рассчитывая, что охрана работает в постоянной связи с его людьми, просто вышел в эфир.

– Внимание, я – Гриф, – сказал он в микрофон передатчика. – Требую на связь Брута Бейлесса.

Его услышали сразу, однако радист не смог с первого раза врубиться, кто требует начальника.

– Передай, кретин, его требует Гриф! – прорычал Арчеладзе.

Через несколько секунд в наушниках послышался другой голос:

– На связи майор Кейс. Кто вызывает Бейлесса?

– Слушайте, майор, я требую не вас, а Брута Бейлесса!

– Бейлесс не может связаться с вами, у него важное совещание, – был ответ.

– Найдите возможность передать ему, – язвительно сказал Арчеладзе. – У меня на руках сейчас «Дремлющий ангел».

– Кто у вас на руках?

– Ядерный заряд под кодовым названием «Дремлющий ангел»!

– Хорошо, я передам, – сказал майор Кейс.

Бардак у них был, в общем-то как во всех секретных службах мира.

Арчеладзе не уходил со связи и лишь параллельно включил прослушивание штаб-квартиры. Расстояние было велико, хотя небо чистое, и это улучшило прохождение радиоволн. Доносилось шипение, сквозь которое изредка словно ветром наносило голоса. По отдельным словам можно было установить, что речь все еще идет о поимке русской команды секретной службы.

И вдруг все стихло.

– На связи Брут Бейлесс. Кто его вызывает? – Голос «иезуита» казался спокойным.

– С вами говорит Гриф, – сказал Арчеладзе. – Слушайте внимательно, Бейлесс. У меня на руках лежит «Дремлющий ангел». Я могу разбудить его в любое мгновение.

Полковник умышленно сделал паузу, чтобы дать ему возможность усвоить информацию. Слабые мастера тайных войн, выполняющие операции подобного рода, услышав от противника сверхсекретное кодовое название главной составляющей, стреляются немедленно. Этот оказался не слабым.

– Простите, не понял, кто со мной говорит?

– Меня зовут Гриф. Я – твоя смерть.

Он был не просто сильным, но умел и мгновенно ориентироваться в ситуации: не стал просить время, чтобы проверить, на месте ли ядерный заряд и не злая ли это шутка. Должно быть, в операцию с «Дремлющим ангелом» на Сатве было посвящено очень малое число людей. А может, всего двое – он и Рональд Бергман.

– Ваши условия? – спросил Бейлесс. – Еще раз простите, ваше имя?

Это он уже хитрил! Щупал, зондировал, искал выход!

– Запомните мое имя – Гриф! – отрубил Арчеладзе. – Это я взял археологов «Арвоха». Теперь взял «ангела». Условия следующие: в течение сорока минут вы снимаете «зону 0019» и отводите ее на пять миль по направлению к Пловару. На то место, где должна проходить разделительная зона согласно Протоколу. Без всяких встречных условий. Вы специалист по тайным войнам. Я – тоже. Не пытайтесь меня запеленговать, перехватить, устроить засаду. Войсковые операции оставьте войскам. У «Дремлющего ангела» очень чуткий сон. На размышления – одна минута.

– В противном случае? – профессионально спросил Бейлесс.

– В противном случае я выхожу в большой эфир и гарантирую вам общеевропейское шоу с политиками, журналистами и прочим отребьем нашего мира. Вы проиграли, Бейлесс. Время на размышление пошло!

Он тут же выключил радиостанцию и засек на часах секундную стрелку. Разумеется, «иезуит» сам не примет решения, а выйдет на связь с Рональдом Бергманом. И сейчас самый главный барьер для них, который они ни за что не смогут перепрыгнуть, – маркировка на ядерном заряде. Поспешили, рассчитывали, что в Европе, стоящей, по сути, на коленях, все пройдет гладко, что никто не посмеет соваться туда, где властвуют спецслужбы США. А после подземного взрыва уже не найти концов, кто его произвел и с какой целью, ибо радиация, как и деньги, не пахнет. Конечно, все свалили бы на Россию, откуда якобы можно украсть и вывезти все, в том числе и ядерный заряд.

Время шло медленно, стрелка будто приросла к циферблату.

Возможности бортовой радиостанции были великолепные: вероятно, шеф «Арвоха» имел прямую связь с охраной «Дремлющего ангела» и мог дать команду непосредственно из Эль-Аббы. Так что известить о деятельности «миротворцев» в Боснии можно по крайней мере полмира. Другая половина поднимет шум еще больший, поскольку громче кричит тот, кто слышал звон, да не знает, где он…

Арчеладзе снова посмотрел на часы – прошло всего полминуты.

– Как медленно движется время! – вдруг услышал он за спиной голос Капитолины.

И, не оборачиваясь, подумал, что это слуховая галлюцинация.

Но ощутил ее дыхание в затылок.

Мысленно прокрутил в сознании, как она могла попасть в джип. Оставался единственный момент – когда ходил открывать ворота, чтобы выехать на улицу.

Или отвела глаза?

Она коснулась волос Арчеладзе – густого седого ежика, взъерошила его легким движением пальцев.

Он же посмотрел на часы и включил радиостанцию.

– Гриф в эфире, прием.

– Я согласен с вашими условиями, Гриф, – проверещал в наушниках голос «иезуита». – «Зона 0019» в течение сорока минут передвинется на пять миль западнее – все по Протоколу. Но мы не успеем снять минные поля из-за погодных условий.

– Оставьте минные поля, – согласился Арчеладзе.

Эту уступку тот расценил по-своему.

– Послушайте, Гриф… Вы правы, мы мастера тайных войн. Я признаю поражение… После вывода нашего контингента из зоны верните мне «Дремлющего ангела».

Арчеладзе едва удержался, чтобы не послать его по-русски. Вовремя спохватился, ответил дипломатично:

– «Дремлющей ангел» останется у меня. Как гарантия необратимости вашего согласия. До тех пор, пока «Арвох» присутствует на Балканах.

Ему не хотелось больше обсуждать никаких условий. Он переключился на другую частоту, проверил прохождение в эфире, после чего выехал на дорогу; он интуитивно чувствовал, что вести себя следует вызывающе и нагло. Вплоть до того, что двигаться навстречу войскам, выводимым из зоны.

– Я люблю тебя, Гриф, – сказала за спиной Капитолина.

Он ехал по осевой линии. Снег на дороге обратился в чистый лед, и джип иногда прилично заносило.

– Повинуюсь року, – произнес он и прибавил скорости.

Капитолина ласкала его волосы, гладила бороду, и рука ее ждала ответного знака внимания.

– Я люблю тебя…

Несколько раз в эфир выходил Воробьев, недоуменно комментируя странное поведение морских пехотинцев в «зоне 0019»: они снимали проволочное ограждение и спешно покидали место дислокации, освобождая гору Сатву.

– Сегодня же выезжаем в Эль-Аббу, – сказал Арчеладзе, глядя на дорогу. – Нам надо успеть… Я вспомнил, где это. Городок в Иранском нагорье, родина знаменитого арабского путешественника…

– Я же люблю тебя, Гриф!

Лето в Сан-Франциско было сухое и знойное. И по вечерам, когда спадал жар солнца, тепло от нагретой земли становилось душным и нестерпимым для Мамонта. Единственной утехой в этом пекле был сильнейший медовый запах, источаемый разогретым липовым цветом. Нектар выпарялся сам, превращался в туман и оседал потом на листьях деревьев, отчего они становились блестящими и сладкими.

В любое время суток, возвращаясь откуда-нибудь на виллу, в первую очередь Мамонт бежал к бассейну, скидывая на ходу одежду. Их было два – крытый зимний с подогревом воды и открытый летний, устроенный среди пальм, увитых орхидеями, и зарослей бамбука. Но и в тени голубая вода становилась горячей за день, и потому Дара распорядилась установить специальные холодильные агрегаты. С горем пополам температуру понизили до восьми градусов – еще не ледяная, но хорошо освежающая.

От зноя плавился мозг, и только здесь, в холодной воде, Мамонт приходил в чувство. Если Дара возвращалась домой вместе с ним, то купались вместе, до синевы губ и ладоней, после чего выбирались на берег, стуча зубами, прыгали на одной ноге, чтобы вылить из ушей воду. Однажды после такого купания он убрел в заповедный уголок владений, построенный мечтательным Зелвой, забрался в грот и уснул.

И впервые за время жизни в Новом Свете ощутил облегчение, избавление сразу от всего – ночной бессонницы, дневной жары и чувства неуютности на этой земле. С тех пор он уже не ночевал в доме, а иногда, вернувшись вечером, сразу же уходил сюда, и Дара приносила ему ужин. Он спал без постели, на голых камнях, подложив под голову травяную подушку. Здесь слышался только звон воды в искусственном ручье и пение птиц – музыка, под которую и следует жить человеку.

В тот день Мамонт приехал домой из пустынного жаркого места к югу от Сан-Франциско, где приобрел большой участок земли, чтобы начать строительство энергетического комплекса по программе «Соларис». Человечеству в ближайшем будущем грозили не войны и не космические катаклизмы, а мощнейший энергетический кризис, способный обратить все это хрупкое мироустройство в полный хаос, пока, правда, не Великий. Программу «Соларис» разрабатывал сам Стратиг и потому, параллельно с иными уроками, поручил Мамонту создать экспериментальную лабораторию-полигон для отработки технологий получения энергии солнца, описанных в неведомой миру Книге Знаний – Весте. Сам принцип напоминал фотосинтез, только синтезировались световая и тепловая энергии солнца, превращаясь в порошок, внешне похожий на поваренную соль. Кофейная банка такого вещества, совершенно безопасного, способного храниться вечно, заменяла вагон ядерного топлива. В последний месяц Мамонт ездил на стройку почти ежедневно, поскольку был заинтересован в быстрейшем создании лаборатории: Стратиг пообещал отправить к нему сына Алешу, который сейчас был на реке Ура и проходил подготовку по программе «Соларис».

Мамонт приехал с полигона, как обычно, искупался в бассейне и, выбравшись из воды, сел тут же за столик, на который Дара подала ужин.

– Знаешь, милый, сегодня был странный звонок из российского консульства, – сообщила она несколько озабоченно. – Мы с тобой приглашены на концерт, который устраивает консул в своем офисе.

– Что же в этом странного? – Он с удовольствием ел свинину с хреном, которую приходилось заказывать в одной из прибалтийских стран. – Скорее всего внимание консула – благодарность за инвестиции, которые ты сделала в производство детского питания. Кстати, деньги еще не украли?

– Пока не украли… Меня насторожило другое – сам концерт.

В своих владениях они разговаривали только на русском языке.

– Давай съездим, если позволяет время… А что в программе?

– Я спросила… В программе – звучание гавайской гитары.

– Это совсем не плохо!

– Может, ты не знаешь, – медленно заговорила Дара. – Перед гибелью Вещего Зелвы было тоже что-то связано с гавайской гитарой. Будто бы объявили концерт… А потом его нашли со струной на шее.

– Знакомого тебе мальчика Кристофера Фрича тоже нашли со струной на шее, – вспомнил Мамонт. – Это же не значит, что нам никогда больше не услышать гавайскую гитару. Заодно я бы наконец познакомился с русским консулом.

– Как скажешь, дорогой, – согласилась она. – Только прошу тебя, не уходи сегодня ночевать в грот. Мне отчего-то тревожно. Я чувствую, что я тебя теряю…

Он рассмеялся, встал из-за стола и потуже стянул полотенце на бедрах.

– Ты сейчас выглядишь не как всемогущая и всевидящая Дара. А как девочка Инга – милая и беспомощная. Ступай к зеркалу! Спокойной ночи!

Мамонт пришел к своей пещере, но прежде чем лечь спать, сел на камень посередине ручья и опустил ноги в воду. Летний бассейн был закольцован с этим ручьем, и вода бежала приятная, прохладная. И все равно чего-то не хватало сегодня в этом кусочке Северного Урала. Он огляделся и внезапно сообразил – костра! Живого огня, несмотря на парное тепло, исходящее от земли.

Он походил по парку, обломил несколько сухих сучков, оторвал два полузасохших листа с пальмы – с топливом во владениях было трудновато. И все-таки запалил маленький костерок у воды.

А когда он разгорелся и отразился в ручье розовыми брызгами, Мамонт с радостной печалью вспомнил, что сегодня день Ивана Купалы – праздник сочетания двух стихий, двух начал – огня и воды. Он сел у костра, обхватил руками колени и, сжавшись, стал смотреть на угасающее пламя. Конечно, можно было бы сходить на виллу и принести что-нибудь деревянное, чтобы хватило хоть до полуночи. А ведь надо бы до утра жечь костер и купаться, как это было в юности на реке Вятке…

Он хотел дождаться, когда погаснет последний язычок, и уйти в грот, но чья-то рука опустила в костер большой пучок тонкого хвороста. Он вспыхнул, и Мамонт поднял глаза вслед за пламенем…

По ту сторону огня стояла Валькирия. Горячий воздух вздымал волосы, создавая ощущение ее полета.

Он смотрел и боялся, что видение исчезнет, как только прогорит хворост и упадет пламя. А оно не падало, напротив, поднималось выше, освещая теперь весь заповедный уголок.

Валькирия не исчезала…

Тогда он подумал, что все это – сон. И чтобы проснуться, сунул руку в огонь.

И почувствовал палящую боль. Валькирия же вышла из-за пламени и медленно опустилась перед ним на колени. Потом взяла опаленную руку и надела на пальцы золотой гребень…