Пора сказать несколько фраз о себе. Я – Евгений Арнольдович. Фамилию озвучивать необязательно, ибо с некоторых пор ее не существует. Почему именно так – чуть позже.

Я отнюдь не ариец, а славянин и коренной волжанин – родился и вырос в Саратове. За пару месяцев до того, как пришлось поселиться в титановом гробу, мне исполнилось тридцать шесть. Рост под два метра, вес – сто десять. Сутуловатый, крепкий, с широкими покатыми плечами. Вокруг зеленовато-карих глаз уже появились мелкие морщинки. В быту опрятен, с командирами вежлив, с коллегами и товарищами по работе выдержан, в бою решителен, к врагам Родины беспощаден. Связей, порочащих седеющие виски, не имел. Благодаря короткому, звучному имени на всех этапах своей жизни удачно избегал сомнительной чести отзываться на кличку. Так Женькой всегда и оставался: во дворе, в школе, в училище, в отряде…

Не прочь иногда похулиганить. На лице и теле ношу отметины от разного рода приключений, участия в боевых действиях и прочих веселых событий. К примеру, перебитая переносица – весьма красноречивый знак. Лицо же имеет цвет, должный символизировать серьезную квалификацию по части выпить-пошалить. Взгляд прицельный. В общем, безоглядно хамить не советую. Что еще сказать о себе? Бывший капитан первого ранга, бывший боевой пловец, бывший командир отряда специального назначения «Фрегат-22». Впрочем, нет – бывший я не везде и не во всем. Перед поселением в титановом гробу меня восстановили в штате одного из департаментов ФСБ, а также вернули звание «капраза». Остальное действительно в прошлом.

Итак, что же дальше? Чем же продолжить повествование об этой истории? С того момента, как меня вынудили демобилизоваться, из-за чего жизнь стремительно покатилась под откос? Или, может быть, с того, как я начал беспросветно бухать? Или со дня случайной встречи с бывшим шефом – генералом Горчаковым? Нет, так я, пожалуй, упущу много важных деталей, без которых длинная история утратит ясность. Начну с далекого прошлого.

Что мне запомнилось из прошлой жизни? Фраза «я был пионером» для подрастающего поколения звучит примерно так же, как «во время Смуты я примкнул к Ярополку». Поэтому о пионерах не стоит.

Все детство я провел на Волге. Со здоровьем проблем не имел, учился нормально, верил в могущество Советского Союза, в справедливость и никого не боялся: ни бандитов, ни педофилов, ни врачей, ни сотрудников милиции. С третьего класса начал посещать бассейн, находившийся в трех кварталах от дома. С тренером – седовласым здоровяком Вениамином Васильевичем – сказочно повезло. Во-первых, он был отменным педагогом. Во-вторых, заслуженным мастером спорта и чемпионом Европы по подводному плаванию. А в-третьих, однажды летом он взял с собой на берег Черного моря группу одаренных мальчишек. В их числе оказался и я. Там впервые к нашему простенькому снаряжению в виде маски, трубки и ласт добавилась диковинная штуковина – акваланг. Мы все были настолько поражены теми возможностями, которые даровал пловцу дыхательный аппарат, что буквально влюбились в это чудо. С тех пор морские глубины стали для меня мечтой и делом всей жизни.

Время шло. Легкое увлечение, навязанное мамой «для общего развития детского организма», незаметно превратилось в серьезные занятия спортом: я набирал мышечную массу, навыки и опыт, показывал неплохие результаты, побеждал на чемпионатах, выигрывал кубки. И с каждой спортивной победой ковал свое будущее. К моменту окончания средней школы я набрал целую коллекцию грамот, кубков и медалей, большая часть которых имела золотистый оттенок. Где-то в череде спортивных мероприятий меня и приметили сотрудники спецслужб, приславшие вежливое приглашение в Управление КГБ в виде стандартной повесточки с известным адресом. В короткой беседе пожилой дяденька в строгом штатском костюме внезапно предложил подать документы в Питерское высшее военно-морское училище.

Отличником я не был, поэтому робко спросил:

– Поступлю ли?

– Поступишь, – мелькнула на его лице загадочная улыбка.

– А к подводному плаванию служба в морском флоте будет иметь отношение?

– Только к ней и будет, – серьезно заверил он.

Не скрою, будучи мальчишкой, я часто мечтал стать офицером-подводником. Почему бы нет? Романтика, опасная служба, особая каста во флоте. Но все получилось немного по-другому.

Во флот я попал, отучившись сначала в Военно-морском училище имени Дзержинского, затем пару лет в секретной школе боевых пловцов. Это обычный путь любого офицера-подводника. Матросом же на подлодку можно попасть только через военкомат и учебный центр, где молодое пополнение проходит полугодовую подготовку. Каждой специальности на кораблях соответствует своя боевая часть: первая – штурманская, вторая – ракетная, третья – минно-торпедная, четвертая – радиотехническая и связи. Ну и, конечно же, пятая – электромеханическая.

Офицеры, мичманы, старшины и матросы, коим посчастливилось попасть в первые четыре БЧ, считаются «белыми воротничками». Они всегда ходят в чистой, опрятной и наглаженной форме. А парней из БЧ-5 называют «маслопупами», из-за того, что они вынуждены работать по колено в масле и воде. На них все трюмные механизмы: помпы, двигатели, лебедки, гидравлика…

После Военно-морского училища и учебных центров офицеров, мичманов и матросов распределяют по базам. Сейчас наши подлодки базируются на севере – в Западной Лице, Гаджиево и Видяево. И на Дальнем Востоке – в камчатском Вилючинске и Приморском поселке Тихоокеанский, именуемом в народе «Техасом». Черное море и Балтика – не в счет. Там остались только дизельные субмарины.

Мне после окончания секретной школы служить подводником не довелось – я сразу попал в отряд специального назначения «Фрегат-22». Но об этом немного позже.

Форму курсанта военно-морского училища я носил ровно два года: привыкал к дисциплине и строгому повседневному распорядку, постигал азы флотской службы с практикой на кораблях и подводных лодках, нес вахты и драил палубу в кубрике. Комитет госбезопасности тем временем реформировался и постоянно менял названия, вероятно, вводя в заблуждение оппонентов из-за океана. КГБ РСФСР, АФБ, МБ, ФСК и, наконец, Федеральная служба безопасности. После успешной сдачи сессии за второй курс меня внезапно вызвали в кабинет начальника училища. Там, помимо нашего контр-адмирала, я повстречал незнакомца в штатском. Сухо поприветствовав меня, он представился полковником ФСБ и дал мне полчаса на сборы. А в ответ на мой растерянный вид объявил:

– Первоначальный этап твоего обучения закончен. Ты узнал, что такое военная служба и отправляешься в закрытую школу боевых пловцов.

Об этой школе доводилось слышать не раз. Что и говорить – многие из моих однокашников мечтали попасть в ряды ее курсантов. Но повезло мне одному.

Прошло еще два года напряженной и кропотливой подготовки, прежде чем меня допустили до государственных экзаменов. Сдавать пришлось как теорию, так и практику. Причем последние и самые сложные испытания принимали действующие боевые пловцы, за плечами которых были десятки и даже сотни секретных подводных операций. С первого раза экзамены посчастливилось сдать только пятерым. И снова повезло – я оказался в их числе.

Получив диплом и лейтенантские погоны, я был направлен стажером в особый отряд боевых пловцов «Фрегат-22», находящийся в прямом подчинении руководителя одного из департаментов Федеральной службы безопасности. Таким вот незатейливым образом спорт и хобби превратились в дело всей моей дальнейшей жизни.

Пловцы из «Фрегата» принадлежали к особой «касте» великолепно подготовленных бойцов подводного спецназа. Почему к «касте»? Да потому что нас было мало. Очень мало по сравнению с элитой аналогичных сухопутных спецподразделений. К тому же методика нашей подготовки всегда представляла собой тайну за семью печатями. Когда-то – на заре становления советского подводного спецназа – нашим пловцам приходилось учиться у итальянцев и англичан. Позже появился опыт и собственные наработки. А с некоторых пор «импортные» бойцы сами не прочь позаимствовать кое-что из нашей тактики и методики подготовки.

Я имел неплохие навыки, отличную физическую форму и настойчивость, сравнимую с диким упрямством ширабатского осла. Благодаря этим качествам мне удалось сравнительно быстро пройти стажировку и стать полноправным боевым пловцом, после чего началась настоящая служба, насыщенная перелетами, походами на кораблях, бесконечными и различными по степени сложности погружениями. Через пять лет я получил погоны капитан-лейтенанта и вполне справедливо стал считать себя опытным пловцом.

Несмотря на многочисленные трудности, служба во «Фрегате» мне нравилась. Это была работа для настоящих мужчин: сложная, сопряженная с риском для жизни, требующая специфических знаний и очень хорошей физической подготовки. А самое главное – она была невероятно интересной.

Профессия боевого пловца всегда относилась к разряду уникальных. Офицеры «Фрегата» и других схожих по назначению особых отрядов не имели ни одной гражданской специальности, но с легкостью задерживали дыхание на четыре с половиной минуты и знали все, что касалось снаряжения и дыхательных аппаратов – как отечественных, так и зарубежных. Мы делали кучу орфографических и грамматических ошибок в рапортах, и в то же время лаконично и с завидной точностью составляли отчеты о проделанной на глубине работе. Мы мало смыслили в опциях современных автомобилей, но при этом запросто управляли судами и подводными лодками различных классов. Мы никогда не занимались серьезной наукой, но могли рассказать о флоре и фауне океанов больше любого ихтиолога с ученой степенью.

К тридцати годам юношеская дурь окончательно выветрилась из моей головы; я заматерел, набрался жизненного и профессионального опыта. Ровно через десять лет после зачисления стажером в отряд боевых пловцов я получил погоны капитана второго ранга и был назначен на должность заместителя командира «Фрегата». А еще через пару лет – после трагической гибели командира – возглавил знаменитый отряд.

Новая должность прибавила хлопот и седых волос, ведь с момента назначения на нее на плечи легла немалая ответственность за подготовку и воспитание молодого пополнения, за жизнь и здоровье каждого пловца, за положительный исход тех головоломных операций, в которых нам приходилось участвовать. Все мои подчиненные были широкоплечими красавцами ростом от ста восьмидесяти до ста девяносто шести. Огромные такие кони. А знаете, почему до ста девяносто шести? Нет, не для того чтобы, не кланяясь проходить в дверные проемы. А потому что во мне самом – сто девяносто семь. А командир, как известно, всегда должен смотреть на подчиненного сверху вниз.

Рассказ о моей прошлой жизни будет неполным, если не упомянуть о кураторе «Фрегата» и нашем непосредственном шефе – Сергее Сергеевиче Горчакове. Он был гениальным массовиком-затейником и гигантом мысли – мы не успевали разобраться с одним заданием, как он в красках описывал суть следующего. В общем, скучать с ним не приходилось.