54

В лодке было холодно, как в склепе. За последние четыре с половиной часа после начала пожара на корабле появился только один новый мертвец – Бологов. Но, глядя воспаленными глазами на сидящих и лежащих по всему центральному моряков, – держаться на ногах уже никто не мог, майор понимал, что через час, самое большее через два на алтарь смерти взойдут новые жертвы. И не позднее чем через десять часов «Гепард» станет огромным склепом, наполненном трупами.

Как корабль «Гепард» уже перестал существовать. Ни пульсирующего рокота мощных двигателей, ни воя генераторов, ни гула установки для кондиционирования воздуха, ни характерных щелчков гидролокатора и потрескивания в радиорубке, ни тихого шипения воздуха и жужжания вентиляторов, человеческих шагов или разговоров. Исчезли все звуки, свидетельствующие, что корабль жив. А вместе с этими звуками умерло и сердце корабля. Но на смену этому пришла не тишина, а кое-что похуже, свидетельствующее о медленном угасании: частое, хриплое дыхание цепляющихся за жизнь людей, жадно и торопливо хватающих каждый глоток воздуха.

Им недоставало кислорода, этого самого необходимого для жизни продукта, хотя в огромных цистернах имелось его столько, что хватило бы для тысячи людей. На борту имелись также индивидуальные дыхательные приборы, с помощью которых можно было получать смесь кислорода с азотом прямо из цистерн, но их оказалось слишком мало, и каждому члену экипажа разрешалось по очереди всласть подышать только три минуты. Остальные же моряки пребывали в это время в мучительной непрекращающейся агонии от удушья. Были еще изолирующие противогазы, но они предназначались только для тех, кто боролся с пожаром.

Время от времени кислород все же подавался в жилые помещения, но это не улучшало положения: наоборот, из-за роста давления дышать становилось все труднее и труднее. Весь кислород планеты не мог бы им помочь, поскольку с каждой минутой повышался уровень судорожно выдыхаемого углекислого газа. Обычно воздух на «Гепарде» очищался и обновлялся через каждые пять минут, но гигантская система очистки потребляла слишком много энергии, а, по оценке электриков, запас ее в батареях и без того подошел к опасной черте. Поэтому концентрация углекислоты постепенно приближалась к критической, и ситуация становилась угрожающей.

К смеси, заменявшей им воздух, добавлялись также фреон и водород, которые выделялись холодильными установками. Вскоре дым настолько сгустился, что даже в носовых помещениях видимость не превышала полуметра, и бороться с этим было нечем, потому что фильтры потребляли слишком много электроэнергии, и когда их все же порою включали, им не хватало мощности, чтобы справиться с таким количеством частиц взвешенного в воздухе углерода. Каждый раз, когда дверь в машинное открывалась – а это происходило все чаше и чаще по мере того, как у пожарных иссякали силы, – в отсеки корабля проникали все новые клубы едкого ядовитого дыма. Пожар в дизельном уже два часа как удалось потушить, но остатки тлеющей обшивки испускали, казалось, даже больше дыма, чем прежде.

В общем, как в сердцах заявил один из членов экипажа, их ждала участь экипажа «Нерпы», где люди задохнулись внутри корабля.

Но моряков подстерегала еще одна опасность. Сбывалось мрачное пророчество командира «Гепарда»: температура лодки из-за того, что паровые трубы остыли, а обогреватели были выключены, опускалась к точке замерзания. Холод стоял собачий. Каких-то два градуса ниже нуля по Цельсию, но у большинства моряков теплой одежды не было – зачем, если в нормальных условиях температура на «Гепарде» поддерживалась в районе 22 градусов и им было запрещено – да и сил не хватало – двигаться, чтобы хоть как-то бороться с холодом. Все силы уходили на то, чтобы дышать, а на выработку биологического тепла их уже не оставалось. Было слышно, как люди дрожат, как судорожно трясутся у них конечности, заставляя вибрировать палубу и переборки, как стучат зубы и как тихонько хнычут те, кто вконец ослаб. Но все эти проявления человеческой жизни поглощал один доминирующий звук, от которого мурашки бежали по коже: приглушенный хрип, издаваемый людьми, которые с силой втягивали воздух в свои натруженные легкие.

В эту ночь каждому на «Гепарде», кроме больных, довелось спуститься в турбинный, чтобы сразиться с красным чудовищем. Каждый раз число участников аварийных партий увеличивалось. Вместо четырех их стало десять. Время работы уменьшилось до четырех-пяти минут, зато все выкладывались до конца. Из-за все более сгущающегося мрака и тесноты работа продвигалась медленно. Моряки ослабли и чуть не плакали, как дети, отчаянно, но без каких-либо видимых результатов сдирая дымящиеся куски изоляции. Но ведь они и на самом деле были малыми детьми, эти восемнадцатилетние пацаны…

Дроздов лишь однажды спустился в дизельный в половине шестого утра, когда вытаскивал сломавшего ногу матроса. Никогда в жизни он не забудет того, что там увидел: темные, похожие на призраков фигуры еле двигались в мрачном, призрачном, клубящемся паре, спотыкались и падали на палубу, покрытую похожей на снег пеной и бесформенными дымящимися лохмотьями отодранной от корпуса изоляции. Это были люди, находящиеся на пределе своих возможностей, люди в крайней стадии изнурения. Весь парадокс ситуации заключался в том, что стоило вспыхнуть искре, этой мельчайшей частичке огня – и все блестящие технологические достижения двадцатого столетия были сведены на нет, а человек, находившийся на переднем крае науки, в мгновение ока оказался отброшенным назад в первобытную эпоху.

Героем дня стал доктор Дитковский. Он на удивление быстро справился с последствиями своего неудачного похода в машинное отделение и появился на центральном уже через несколько секунд после того, как Дроздов покончил со сломанной ногой Череповского. Тот тяжело воспринял известие о смерти Бологова, но ни словом не дал понять майору и Грубозабойщикову, что именно они несут ответственность за гибель бурильщика. В благодарность за это Грубозабойщиков уже собирался извиниться перед ним за то, что не прислушался к предостережению доктора, но в этот момент из машинного прибыл пожарный, доложивший, что еще один из его смены поскользнулся и не то вывихнул, не то сломал лодыжку. Это был второй за ночь серьезный случай. Прежде чем его успели задержать, Дитковский, схватив один из лежащих под рукой кислородных аппаратов, исчез за дверью.

Вскоре они уже и счет потеряли его вылазкам, которые он совершил в эту ночь. Их было по меньшей мере десяток. Недостатка в пациентах у него не было. Наиболее часто встречались ожоги от соприкосновения с раскаленной докрасна изоляцией и паропроводами и обморожения в результате небрежного обращения с огнетушителями. Дитковский не оставил без внимания ни один вызов, даже после того, как сам основательно расшиб себе голову о трубу. Время от времени он только горько укорял капитана за то, что тот заставил его покинуть тихий и спокойный ледовый лагерь, после чего надевал кислородную маску и отправлялся в новую вылазку.

Примерно без четверти семь на центральный заявился старшина Патенков. Он зашел через дверь, но оттуда, где между Грубозабойщиковым и Тяжкоробом сидел на палубе Дроздов, разглядеть ее было уже невозможно.

Патенков подполз к Грубозабойщикову на четвереньках; голова у него моталась из стороны в сторону, он то и дело заходился в кашле и часто дышал. На нем не было защитной маски, и он безостановочно дрожал всем телом.

– Надо что-то делать, Владимир Анатольевич, – хрипло выговорил он. Слова вылетали у него изо рта без всякого порядка, как при выдохе, так и при вдохе. – Семеро уже лежат… Трое между носовым помещением и столовой, остальные у входа в центральный.

– Спасибо, старшой, – Грубозабойщиков тоже был без маски и чувствовал себя не лучше Патенкова; грудь его тяжело вздымалась, в горле хрипело, по серым щекам обильно стекали пот и слезы. – Сейчас что-нибудь придумаем.

– Кислорода, – вмешался Дроздов. – Надо срочно добавить кислорода.

– Больше кислорода? – Грубозабойщиков покачал головой. – Атмосферное давление и так слишком высоко.

– От давления люди не умрут. – Майор жестоко страдал от холода и режущей боли в груди и глазах, голос его звучал так же странно, как и голоса его собеседников. – Их убьет окись углерода. Именно она подтачивает силы. Надо поддерживать соотношение кислорода и окиси углерода. Сейчас этой отравы слишком много. Она постепенно прикончит всех нас.

– Добавить кислорода, – приказал Грубозабойщиков. Даже это небольшое усилие далось ему нелегко. – Открыть вентили на пол-оборота…