2

Вечером последнего дня учений, после официальных речей и взаимных поздравлений, начальство и иностранные наблюдатели отправились отмечать успешное завершение всех запланированных мероприятий. Банкет должен был пройти в огромной военной палатке, шатре, рассчитаном на десять раскладушек. Правда, места в нем все равно было маловато, так что приглашение получили немногие. Но кроме высокого начальства и дипломатов в число приглашенных на банкет попали все-таки и несколько особенно отличившихся офицеров. Первым среди них, разумеется, был Сергей Павлов. Его поведение во время освобождения «заложников» было признано образцовым, а японский атташе уже обратился к флотскому начальству с официальной просьбой предоставить ему видеозапись операции с целью использования ее у него на родине при подготовке антитеррористических отрядов.

Само застолье было не слишком изобильным, что в глубине души порадовало Полундру. Он крайне неприязненно относился к начальникам, которые позволяли себе на таких вот банкетах нажраться деликатесов, напиться до поросячьего визга, а потом облевать все вокруг, опозорив российский флот перед всеми, кто это наблюдает. А ведь такие случаи бывали. К счастью, на этот раз, видимо, сказал свое веское слово адмирал Сорокин. Водки было немного, еда сытная, но простая, примерно такая же, какой обычно на боевых кораблях офицерский состав кормят. И правильно. Здесь не Москва, не Генштаб. Во время учений нужно быть ближе к народу, то есть к солдатам и офицерам, которым никаких разносолов не положено.

После нескольких официальных тостов, провозглашенных Сорокиным и иностранцами, атмосфера за столом стала довольно непринужденной. Полундра сначала в разговорах не участвовал, налегал на еду – за последние несколько дней ему было не до нее, и сейчас Сергей наверстывал упущенное. Но примерно через полчаса поучаствовать в застольной беседе ему пришлось.

– Вы позволите? – рядом с Полундрой появился невысокий азиат с белым подковообразным шрамом на левой щеке. Он говорил по-русски с заметным акцентом, но вполне разборчиво. В руках у него был стул, азиат явно намеревался сесть рядом.

– Конечно! – кивнул Полундра, подвинувшись и давая ему место.

– Меня зовут Фан Кай Вень, – сказал азиат, присаживаясь рядом с Сергеем. – Я военно-морской атташе КНДР.

– А меня – Сергей Павлов, – ответил Полундра и внутренне подобрался: военно-морской атташе – это довольно крупная шишка. Нужно следить за собой, как бы не ляпнуть чего лишнего про его родину. Дело было в том, что к Северной Корее у Полундры было своеобразное отношение. Конечно, когда-то эта страна была союзником СССР, до сих пор она противостоит наглым янки, стремящимся подмять под себя весь мир. Но… вот именно, что но. Знал Полундра кое-что о внутренней жизни КНДР. И из открытых источников типа «Радио Пхеньяна», и из закрытых лекций, которые «морским дьяволам» читали на посвященных Азии спецкурсах. И по его мнению, цена, которую приходилось платить народу Северной Кореи за противостояние США, была непомерно высока. Да, честно говоря, в основном-то платили люди, и не за противостояние, а за дурь своего руководства. Вот уж на что Сталин и Мао Цзедун были диктаторами, но по сравнению с покойным Ким Ир Сеном и его ныне здравствующим сыночком Ким Чен Иром Иосиф Виссарионович и председатель Мао были просто добрейшей души людьми. А также скромными до последнего предела, умными и честными. Все ведь в мире относительно, прав был Альберт Эйнштейн.

«Ну, точно, – подумал Полундра, заметив на груди корейца значок. – Интересно, кто это изображен? Отец или сын? Спросить что ли? Хотя нет. Не надо. Обидится еще, что сам не узнал».

Тем временем Фан Кай Вень широко улыбнулся:

– Ваше имя я знаю, господин Павлов. Вы же герой этих учений.

– Ну, прямо уж и герой… – скромно отозвался Полундра.

– Конечно! Я же был в кают-компании, изображал одного из террористов и видел вас в деле. Это было просто бесподобно. Не завидую я настоящим террористам, если им когда-нибудь придется иметь с вами дело.

Полундра чуть смущенно улыбнулся и слегка развел руками – мол, уж какой есть, не перехвалите. Он вспомнил – действительно, кажется, этот тип был в кают-компании. Он не узнал его сразу просто потому, что, как и любому европейцу, отличить одного азиата от другого ему было трудно.

А кореец продолжал разговор. Чувствовалось, что он опытный дипломат – уже через пару минут Полундра стал испытывать к нему хоть и не слишком сильную, но вполне искреннюю симпатию. И даже разговор стал казаться спецназовцу интересным, – хотя речь шла о вещах совершенно нейтральных – о семье, о родном городе и так далее. Ни малейших попыток узнать хоть какую-то закрытую информацию кореец не делал, хотя Павлов и ожидал этого с минуты на минуту. Впрочем… не самое здесь было подходящее место для того, чтобы секреты выведывать. Так что, может быть, просто корейцу пообщаться захотелось. Тем более что впечатление на всех, кто видел операцию по освобождению заложников, Полундра произвел сильное. Сам спецназовец тоже в долгу не оставался – расспрашивал корейца о его родне, о Корее, о том, где он учился. Атташе охотно и подробно отвечал. Правда, если полностью верить его ответам, то получалось, что Северная Корея это просто рай на земле, но ничего иного Полундра услышать и не ожидал.

Чуть позже разговор свернул на корейцев, проживающих на территории бывшего Советского Союза. Откровенно говоря, Полундра даже не заметил толком, как эта смена темы произошла. Но ничего опасного в такого рода разговоре не было, а интерес к живущим за границей соотечественникам для дипломата вещь совершенно естественная.

– Мы стараемся налаживать с ними контакты, зовем обратно, но далеко не все хотят возвращаться, – говорил кореец. – Очень много корейцев в Казахстане, в Узбекистане. Особенно больно за молодежь, за тех, кто родился и вырос уже там. Они не хотят возвращаться на родину.

– Ничего удивительного, – ответил Павлов. – Для тех, кто родился и вырос в том же Казахстане, дом уже там.

– Да, конечно, – кивнул атташе. – Но все же это печально. Ведь их родители оказались там не по своей воле.

– Да? – удивленно приподнял брови Полундра.

– Конечно. В конце тридцатых годов всех корейцев, живших на Дальнем Востоке, насильно выслали в Казахстан и Узбекистан как «пособников японского милитаризма», – произнося эти слова, кореец печально усмехнулся.

Полундра, которому не очень нравилась затронутая тема, неопределенно пожал плечами.

– Я ничего об этом не знал.

– Это открытая информация, просто вы ею не интересовались. Да вы не думайте, Сергей, я не в укор вам или вашей стране говорю. Прошло уже столько времени, что все это стало теперь историей с большой буквы. В пятьдесят шестом году всех сосланных реабилитировали, но многие так в Казахстане и Узбекистане и остались. Многие разъехались по всему Советскому Союзу. Кстати, я знаю, что один из самых популярных российских певцов конца восьмидесятых годов – кореец.

– Вы про Виктора Цоя что ли?

– Вот видите, даже вы его знаете!

– А почему бы мне его не знать? Певец действительно был известный.

– Мы приглашали его к себе и жить, и концерты давать, но он не успел дать ответ.

«Вряд ли бы Цой к вам поехал, – подумал Полундра. – Не был же он глупцом».

– У меня есть несколько знакомых корейцев, – сказал Полундра. – Отличные люди. Одного из них я могу даже другом назвать, и довольно близким.

– Да? – вежливо спросил Фан Кай Вень.

– Его зовут Чанг Зюнь. Он военный врач, мы с ним вместе года три служили.

– А сейчас он где?

– Уехал к родителям в Казахстан. Наверное, они как раз из тех, кого сослали и кто возвращаться после пятьдесят шестого не захотел. Они живут на берегу Аральского моря, в поселке Светлый. В этом поселке, кстати, очень значительная часть населения корейцы, я там у Чанга один раз в гостях был, видел.

– А чем же ваш друг теперь занимается?

– Точно сказать не могу, но кажется, врачом и работает. Там экология плохая, люди болеют часто. Работа вредная, но другой там нет, для бывшего офицера и такая за счастье, надо полагать.

На лице корейца не дрогнул ни один мускул, только глаза чуть заметно сверкнули. Впрочем, может быть, Полундре показалось?

Задав еще пару вопросов о друге Полундры, кореец снова переключился на прошедшие учения, выражая восхищение всеми русскими моряками, а Полундрой в особенности. Ближе к концу банкета кореец ненадолго вышел, а когда вернулся, вручил Полундре довольно большой портрет Ким Чен Ира. Откровенно говоря, радости от такого подарка Сергей не испытал ни малейшей, но отказываться, разумеется, было нельзя – обидишь. Пришлось принять и поблагодарить. Мало того, буквально через минуту к Полундре подскочил кто-то из начальников и прошептал на ухо, что необходимо тоже что-то корейцу подарить.

– Ну и подарите, – ответил Павлов.

– Это должен ты сделать! Он сделал подарок тебе, значит, и ответный ты должен преподнести.

– Но что я ему подарю?!

– Хотя бы альбом, посвященный Северному флоту, ваш адмирал вчера мне показывал.

– Хорошо, – кивнул Полундра. Он подошел к Сорокину и попросил адмирала дать ему для подарка один из красочных альбомов. Собственно говоря, именно для этого они сюда и были привезены.

Через несколько минут альбом уже был в руках Полундры.

– Примите и вы от меня подарок на память о Северном флоте, – сказал Павлов, протягивая альбом корейцу. – Кстати, здесь и моя фотография есть.

Это была чистая правда – Полундру, как одного из тех, кто представляет собой красу и гордость флота, для этого альбома специально фотографировали.

– Спасибо, – кореец с улыбкой, двумя руками принял подарок. – А где именно ваша фотография?

Полундра показал.

– Вы распишитесь что ли на ней на память. А то мне и не поверят, что я альбом от настоящего русского боевого пловца в подарок получил, – сказал кореец, протягивая Павлову ручку…

Полундра взял ручку и размашисто расписался на собственной фотографии.

«Дожил, – мелькнула у него в голове ироническая мысль. – Автографы у меня брать начали».

В жизни Сергея Павлова и прошедшие учения, и встреча с корейским дипломатом были всего лишь маленьким, незначительным эпизодом. Разумеется, он очень скоро забыл и о самом корейце, и о сделанном ему подарке, тем более что портрет корейского лидера Полундра с собой на Север, конечно, не потащил, а оставил его в штабе тихоокеанского флота.

А вот Фан Кай Вень о разговоре не забыл. Особенно о той его части, которая касалась военного врача, друга Полундры. Кореец прекрасно знал, что упомянутый русским спецназовцем поселок находится совсем рядом с островом Возрождения, на котором в советские времена располагался закрытый научный центр, занимавшийся исследованием и созданием биологического оружия. Там же, неподалеку, располагался и заброшенный полигон этого центра. После распада Советского Союза оставшийся под юрисдикцией Казахстана центр еще какое-то время влачил жалкое существование, а потом был окончательно закрыт. Финансирования не было, специалисты разбежались, да и не по карману было просто-напросто Казахстану продолжение исследований. К тому же не так уж нужно было этой стране биологическое оружие. Особенно такое серьезное, каким занимался этот центр. А занимался он вещами действительно серьезнейшими. На острове Возрождения в Аральском море с 1936 года действовала совершенно секретная лаборатория по производству и испытанию биологического оружия. В качестве подопытного материала использовались политзаключенные. Несмотря на то что в 70-е годы СССР подписал Конвенцию о нераспространении биологического оружия, уже после ее подписания лаборатория разрабатывала штаммы бруцеллеза, туляремии, вируса Эбола, боливийской геморрагической лихорадки и большое количество модельных реагентов. Более того – тайно велись разработки, давно запрещенные международными соглашениями, такие, ведение которых СССР ни за что бы не признал. Разработки вирусов настолько страшных и смертельных, что вырвись они на свободу, через две-три недели на Земле вполне могло не остаться вообще ни одного живого человека, кроме трясущихся от страха политиков и генералов, попрятавшихся в герметичные бункеры. Впрочем, надо полагать, и американцы такие же разработки тайно вели.

Полигон на острове функционировал до 1992 года. Затем воинский контингент был передислоцирован, биолаборатория демонтирована. Часть оборудования военные вывезли за пределы острова, а часть осталась захороненной на острове. Казахстан сделал пару вялых попыток продолжить работу, но они ни к чему не привели. В 1995 году американские специалисты нашли на острове многочисленные захоронения контейнеров с вирусом сибирской язвы и вирусом Эбола, о чем сообщала западная пресса. Полундра об этом центре ничего не знал – слишком уж далеко было биологическое оружие от области профессиональных интересов боевого пловца. Тем более что центр отечественный. Это зарубежные исследовательские центры такого профиля Павлов наперечет знал, а вот о том, что и где исследуют на родине, «морских дьяволов» особенно не информировали – а зачем им это, спрашивается? А Чанг Зюнь Полундре ни о чем не рассказывал, хотя догадка корейского атташе была совершенно справедлива – в последние годы работа военного врача была связана с этим самым центром. Причины скрытности перед другом были просты – подписка о неразглашении никаких исключений не подразумевает. Друг или нет, а о работе молчи. Полундра с Чангом тоже далеко не всем делился.

А вот корейский атташе все это знал. И информация о друге русского спецназовца крепко засела у него в голове. Фан Кай Вень был уверен, что сумеет найти этим сведениям практическое применение.