35
…Никто по-прежнему не говорил ни слова. И русские, и американцы молча переглядывались, понимая, что до бесконечности так не простоишь и нужно на что-то решаться. Сколько можно любоваться друг на друга?
Но тут Валентина, которая так и стояла между двумя вооруженными группами, резко изменила ситуацию, обострила ее.
– А ведь вы тот самый негодяй, – обратилась она к Роберту Хардеру, – который расстрелял наш катер. Я вас по описанию Стеценко узнала. Очень точное описание! Вы спрашивали, где мой гость? Не знаю, главное, что не у вас в плену. Но для вас все кончено, слышите, вы, палач! Ага, поняли… На экологическую станцию пришел Андрей Павлович Стеценко, российский гражданин, которого вы утащили с катера, прежде чем потопить его. Которого вы удерживали в плену. Да-да! И он уже рассказал все и международной комиссии, и журналистам. Вы – настоящее чудовище. Теперь мне понятно: расстреляв наш катер, вы тут же анонимно сообщили об этом норвежским тележурналистам, попутно рассказав им о спутнике, который якобы смертельно опасен. Вот почему они появились так быстро! Но вы просчитались. Теперь, после показаний Стеценко, вам конец!
Смысл слов Берестецкой не сразу дошел до цэрэушника. Но когда он дошел… Хардер вспомнил, что, поглощенный перипетиями подъемных работ и безумной гонкой за Павловым, он совсем забыл о том русском, которого хотел использовать как лжесвидетеля для усиления своей провокационной версии! Так вот чем в результате обернулась его задумка… Получается, что он сам себя похоронил. И что еще за международная комиссия? Хардер впервые услышал о такой. Но если проклятая сучка не лжет – а что-то подсказывало Хардеру, что он услышал чистую правду! – то ему действительно конец. Это уже не провал, это – катастрофа. Такого ему в Лэнгли не простят.
Валентина даже представить не могла, как близка к смерти была она в этот момент. Не будь за спиной Берестецкой троих вооруженных русских, разъяренный Хардер после такого «радостного» известия убил бы ее немедленно. На счастье Вали, цэрэушник отличался патологической трусостью. Хардер понимал, что выстрели он в Берестецкую – и следующая пуля его. Даже проиграв все что можно, умирать Роберт Хардер не хотел. Он лишь до скрипа стиснул зубы и полуприкрыл глаза от невыразимой никакими словами ненависти. «Хорн» в руке Хардера трясся, его ствол так и ходил туда-сюда.
– Эй, вы, осторожнее с оружием! Оно иногда стреляет, – раздался голос контр-адмирала Сорокина. – Не забывайте, что мы здесь тоже не с пустыми руками. Чего вы хотели от хозяйки дома? Впрочем, можете не отвечать. Нам прекрасно известно, что вы здесь делаете и за кем охотитесь.
Тут Сорокин вдруг отвернулся от американцев и перевел взгляд на подполковника Тинякова, стоящего рядом. Лоб контр-адмирала пошел морщинами, брови нахмурились. Сорокину явно не давала покоя какая-то очень неприятная, тяжелая мысль.
Бледное лицо Тинякова перекосило, пистолет в его руке трясся точно так же, как и у Хардера.
– Так-так, – контр-адмирал перешел на русский язык, и в его голосе послышались гневно-презрительные ноты. – Подполковник, а ведь про то, что Павлов прячется здесь, в Лонгйире, в этом вот доме, знали только два человека. Это как же понимать?
После этих слов Сорокина события стали разворачиваться по совершенно неожиданному сценарию. «Стечкин» подполковника Тинякова вдруг оказался направлен не на американцев, а на контр-адмирала! Сам же Тиняков, сделав три быстрых шага, оказался рядом с Хардером.
Большой Билл и его ребята даже растерялись от такого неожиданного поворота. Надо же, союзника из вражеского стана приобрели! Широкоплечий водитель микроавтобуса удивленно втянул в себя воздух и посмотрел на Сорокина с выражением полной растерянности. Валентина, ошарашенная метаморфозой, происшедшей с Тиняковым, сообразила все-таки, что нужно держаться ближе к своим, и мгновенно оказалась за широкой спиной водителя. Только трое человек понимали, что же произошло, и знали причины происходящего: Хардер, Тиняков и Сорокин.
Вот когда контр-адмиралу Петру Николаевичу Сорокину все стало совершенно ясно! Тиняков выдал себя. Никто, кроме него, не мог сообщить американцам, где скрывается Павлов! Об этом знали лишь три человека: сам Сорокин, Тиняков и сообщившая им об этом Валентина Берестецкая. Значит, почти сразу после того, как ему стало известно, где сейчас находится Полундра, подполковник исхитрился передать эту информацию американцам! Ведь Сорокин не следил за ним – зачем?! – а сделать короткий звонок не так уж сложно, если есть отработанный канал связи. Вот и результат: американцы в доме Берестецкой. Каким чудом Полундра выбрался из готовой захлопнуться мышеловки, Сорокин пока не знал. Но вина Тинякова сомнению не подлежала, какие тут, к морскому черту, логические построения и выводы, если его поведение говорит само за себя. Ишь, прямо в живот «стечкин» наставил… Понял, что провалился, даже оправдаться не попытался, иуда!
Порой трудно представить, до какого паскудства может довести человека алчное, злобное тщеславие и неудовлетворенные амбиции. Нередко случается, что даже изначально порядочные люди под влиянием этого чувства совершают нелепые, а порою и постыдные поступки. Чего же можно ожидать, если оно овладеет негодяем! Подобный субъект, истощив терпение, исстрадавшись от уколов самолюбия, все-таки сохраняет уверенность в своем интеллектуальном и всяком прочем превосходстве и может решиться на самое черное предательство.
Подполковник ГРУ Алексей Тиняков оказался именно таким негодяем!
Теперь понятно, почему операция по спасению затонувшего спутника шла с таким скрипом, постоянно натыкаясь на загадочные преграды. Теперь Сорокину ясны природа тех шероховатостей, которые не давали Мезенцеву и Полундре спокойно заниматься своим делом! И он сам, и генерал Шаховской головы ломали, а причина – вот она! Просто оказалось, что Тиняков работает на ЦРУ. Это он, используя секретный шпионский канал связи, сливал американцам всю информацию о подготовке и ходе операции. Это Тиняков сообщил им о выходе «Арктура», не забыв упомянуть, что на палубе гидрографического судна имеется мини-субмарина и ее пилот. Как раз поэтому американская подлодка столь оперативно оказалась в точке поиска. А позже, используя тот же обговоренный канал связи, он сообщал Хардеру все, что было известно ему самому, не упуская любую возможность ставить Мезенцеву и Полундре палки в колеса. Это Тиняков, используя залповые волновые пакеты для оперативной связи с американцами, сообщил им о присутствии на борту гринписовского катера Андрея Стеценко. О том, что кто-то балуется этой шпионской техникой, с тревогой рассказывал Васильев. Теперь понятно, кто!
Сам Тиняков не имел прямого отношения к провокационной затее Хардера с гринписовским катером. Но продавшийся американцам подполковник сумел использовать выгодную ситуацию на сто процентов. Его доклад Шаховскому из Баренцбурга был своего рода образцом изощренной лжи.
Сорокин подумал, что не знай он так хорошо Сергея Павлова и не доверяй ему, контр-адмиралу Сорокину, генерал Шаховской, они с Шаховским вполне могли бы поверить в эту ложь. Ведь Васильев-то поверил!
Все эти мысли мелькнули в голове контр-адмирала Сорокина за какие-то секунды. Давно известно: секунды в подобного рода ситуациях имеют обыкновение растягиваться и вмещать в себя столько, что в обычных обстоятельствах требует часов.
«Предатель Тиняков свое получит, – говорил себе Сорокин, стараясь успокоиться после своей ошеломляющей догадки. – И получит в скором времени. Сейчас нужно решить неотложный вопрос: как мирно разойтись с американцами? Возможно это или нет? Наше положение ухудшилось: нас трое, если считать безоружную Валентину, их, с изменником Тиняковым, – пятеро. Очень мне не нравятся глаза их старшего, пресловутого Хардера. Тинякову тоже терять нечего, может ведь с отчаяния и выстрелить. А нам умирать нельзя, ведь о роли Тинякова знаем только мы трое, причем до конца лишь я понимаю, что к чему. Если меня убьют сейчас, то он вполне может извернуться и вновь встроиться в структуры нашей армейской разведки. Это нанесет такой колоссальный вред, рядом с которым потеря спутника – детские игрушки. Я не имею права этого допустить. Надо отступать, но как, морской меня дьявол задери, это сделать?!»
Точно так же, как Роберт Хардер не мог понять психологии маркшейдера Стеценко или Полундры, контр-адмирал был не в состоянии догадаться, о чем думал сейчас предатель Тиняков. Слишком уж разные люди! Продажному подполковнику отнюдь не казалось, что его песенка спета и пора открывать стрельбу, зря Сорокин этого опасался. Тиняков считал, что все складывается не так уж плохо! Просто карты теперь открыты, и американцам пора платить по счету. Он выполнил все свои обязательства перед своими новыми хозяевами из Лэнгли. Не его вина, что их представитель, тупоумный Бобби Хардер, не смог толком воспользоваться бесценной информацией, провалил операцию и упустил Павлова. Ему обещали американское гражданство? Вот и пусть выполняют обещание. Выполнят, куда они денутся. Там, в Лэнгли, прекрасно знают, что у него еще есть чем их заинтересовать. Сейчас только бы уйти подальше и поскорее от бывших сослуживцев и соотечественников, которые не простят ему измены, а там, в Штатах, он знает, какими секретами русской военной разведки можно выгодно распорядиться. Ого! Он еще покажет себя на службе у американцев – такими профессионалами, как он, не разбрасываются. Тот же Хардер ни в какое сравнение с ним, Тиняковым, не идет. В ЦРУ работают умные люди, он-то это не понаслышке знает. Эти люди наконец-то дадут ему его настоящую цену, не то что во вшивой России. Лишь бы поскорее оказаться на борту американской субмарины, вне пределов досягаемости Сорокина и Васильева!
Командир «морских котиков» Уильям Хаттлен тоже больше всего на свете сейчас желал оказаться на борту своей подводной лодки. Он уже оценил перемены, произошедшие в ситуации противостояния за эти несколько минут. Мысли Большого Билла неслись как пришпоренные.
Можно ли в создавшейся ситуации положить двоих русских и женщину? Да, хотя и непросто, но… можно. С неожиданным и непонятным переходом на их сторону одного из русских баланс сил изменился в их пользу. А вот нужно ли это делать? Да ни в коем случае!
«Стоп! – сказал себе Большой Билл. – На русского перебежчика мне, по большому счету, наплевать. Пусть у Бобби голова болит, хоть боюсь, что болеть там нечему. Самое главное, что я услышал: оказывается, есть некая международная комиссия, которая благодаря показаниям русского парня с потопленного Бобби катерка уже разобралась что к чему. Да-а… Не завидую я Бобби! Самое время вспомнить, что ни я, ни мои парни не выпустили по их катеру ни одной пули. Русский, я думаю, это подтвердит. Мы ведь гринписовцам даже морды не набили, аккуратно с ними обращались, а за психа, садиста и придурка Бобби я не ответчик. Мои парни за все время этой злосчастной операции не пролили ни капли крови. Русский подводник – не в счет, там была честная схватка, он остался жив и вряд ли в большой обиде на нас. В любом случае мы будем свидетелями, а не обвиняемыми».
– Вот что, Бобби, – медленно, врастяжку произнес Хаттлен. – Я увожу своих парней. Мы возвращаемся на субмарину. Прямо сейчас. Если у вас с вашим новым русским приятелем есть желание устроить перестрелку с двумя другими русскими джентльменами, стоящими напротив, то – желаю удачи! У вас два пистолета, у них тоже два пистолета. Натуральный вестерн получится, хоть кино снимай. Но пока на нас не нападут, мы с парнями не сделаем ни единого выстрела. Слышали, парни? Это мой приказ. Уходим на берег, к моторке и сматываемся отсюда. Если у вас, Бобби, осталась в голове хоть капля мозгов, то вы последуете за нами.
– Но… – начал Хардер.
– Не трудитесь напоминать мне о своей руководяшей роли в операции, – презрительно прервал его Большой Билл. – Операцию вы с треском провалили, а значит, все ваши роли закончены, театр погорел, и я вам больше не подчиняюсь. Боюсь, что вам вскоре предстоит осваивать совсем другую роль… Так вы идете с нами или нет?!
Хардер только мрачно кивнул, выбора у него не было. Так что отступать пришлось вовсе не русским! Сорокин вежливо посторонился, пропуская американцев и Тинякова. Такое разрешение сложной ситуации вполне устраивало контр-адмирала.
Но, добравшись до берега, до того места, где они оставили свою моторную лодку, американцы ее не обнаружили. Лишь один из «морских котиков» Хаттлена потерянно слонялся у самой кромки прибоя, болезненно охая и держась за голову. А больше – никого и ничего. Пусто!
Хардер растерялся настолько, что даже орать не стал. Фортуна вновь повернулась к цэрэушнику задом.
– Что здесь произошло? – сквозь зубы процедил Большой Билл, уже приблизительно догадываясь, что именно произошло. – Где лодка? Где твой напарник?
– Н-н-не знаю… – «котик» был явно не в себе. – Я пошел посмотреть… Кто-то в черной куртке выскочил вон оттуда… Я его даже разглядеть толком не успел… И сразу – темнота… Бен оставался у лодки. Я очнулся – ни лодки, ни Бена! Только автомат русский валяется, вон, посмотрите.
Хаттлен только зло сплюнул. Чего уж тут смотреть! Ясно все как божий день.
– Никак не поймете, Билли? – ехидно поинтересовался он у ошарашенного новым сюрпризом Хардера. – Меж тем все просто. Парень, на которого вы затеяли свою бездарную охоту, решил сам поохотиться. У него это получилось не в пример лучше, чем у нас. Хотел бы я знать, куда русский утащил Бена… Рация у вас есть с собой, чучело?
…Валентина постепенно успокаивалась. Полундра жив и на свободе, это главное, а весь груз ответственности теперь лежит на надежных плечах контр-адмирала. Он сумеет принять верное решение и помочь Сергею. Берестецкая вздохнула с облегчением: она верила в Сорокина.
– Виктор, – обратился контр-адмирал к водителю, – где у нас рация? В машине? Пойдем-ка, побеседуем с твоим шефом. Что, удивлен? Не ожидал от подполковника такого финта? Я, братец ты мой, тоже не ожидал. А следовало бы…
