ГЛАВА 10

Каспийское море, по сути дела, – огромное соленое озеро, заключенное между бесплодных каменистых берегов.

Временами, случается, сильнейший штормовой ветер налетает откуда-то из жгучих и сухих степей Казахстана, вздымает многометровой высоты волны, которые, вставая словно бы до самого неба, грозят сокрушить и потопить любое суденышко, по такой погоде отправившееся в плавание.

Катер Шамседдина Халифа, профессора ихтиологии из Бостона, оказался как раз в таком положении. Целиком поглощенный выяснением отношений с иранскими пограничниками, а потом уничтожением их катера и бегством из территориальных вод Исламской Республики Иран, Шамседдин не обратил внимания на появившееся справа по борту на самом горизонте крохотное облачко странного темного цвета и необычной формы. Когда же это облачко вдруг разрослось в огромную черную тучу, которая в десять минут закрыла сине-голубой небосклон, Шамседдин со своим катером оказался на большом удалении от удобных и безопасных бухт, что были ему известны у западного побережья Каспийского моря.

Шторм налетел внезапно. В одно мгновение вздыбил огромные волны – и для Шамседдина началась страшная, утомительная до беспредельности, изматывающая многочасовая борьба с бушующими волнами за плавучесть своего небольшого катера, за жизнь.

Потоки зеленой каспийской воды обрушивались на крохотное судно, грозя смять, поглотить, потопить его. Катерок Шамседдина швыряло то вверх, то вниз.

Шамседдин, уже пять часов простоявший бессменно за штурвалом своего крохотного, но такого верткого, прочного и живучего судна, устал и вымотался до предела человеческих сил и возможностей. Особенного страха перед бушующей морской стихией он не испытывал, был спокоен и почему-то уверен, что не пропадет.

Действия Шамседдина в условиях штормовой погоды были вроде бы простыми и понятными. Бушующее море во многом подобно дороге, проложенной по холмистой овражистой местности. Только подъемы и спуски в такие овраги много круче и отвеснее, и следуют они друг за другом с много большей частотой.

Вот перед носом катера вырастал очередной пятиметровый вал зеленой воды, грозя накрыть его всей своей тяжестью и отправить прямиком на дно. Чтобы взобраться на этот водяной вал, катеру надо было дать полный ход вперед, иначе волна слишком далеко отшвырнет суденышко и вправду еще, чего доброго, накроет всей своей массой. Стоя за штурвалом, Шамседдин переводил ручку в секторе газа на максимум оборотов. Расположенный внутри корпуса судна дизель натужно рокотал, из выхлопной трубы вырывались едкие выхлопные газы. Катер проворно взбирался на белеющий пеной гребень волны – и тогда перед стоящим за штурвалом его хозяином открывалась великолепная панорама бушующего моря, горизонты которого скрадывались низко нависшими темно-синими тучами, сыпавшими ледяным осенним дождем. Но впереди катера в тот же миг открывалась зеленая бездна, столь же страшная и угрожающая, как и отвесная стена перед тем. Скатываясь с высокой волны, надо было замедлять ход, иначе, зарывшись носом в морскую пучину между двумя водяными валами, можно было погрузиться так основательно, что и не вынырнуть обратно совсем. Поэтому Шамседдин переключал гребной винт катера на задний ход, снова давал дизелю полный газ, снова двигатель натужно рокотал в недрах корпуса судна, вращая винт на этот раз уже в обратную сторону.

Кроме того, Шамседдину приходилось держать курс к берегу, и этот курс пришелся по диагонали к движению волн. Поэтому взбираться на волну следовало как бы по косогору, наискосок, в то время как скатываться с нее надлежало строго перпендикулярно, чтобы ткнуться носом в глубокую яму между водяными валами точно поперек волны, иначе велик был риск опрокинуть катер. Стало быть, кроме ручки переключения заднего и переднего хода и рукоятки газа, Шамседдину надо было еще и постоянно крутить штурвал, направлять свое суденышко на нужный курс, непрерывно сверяясь с бегающей из стороны в сторону стрелкой компаса.

Курс Шамседдина лежал строго на север. Поначалу он направил было свой катер на северо-восток, намереваясь обогнуть далеко выступающий в море Апшеронский полуостров, на котором, как известно, располагались столица Азербайджана Баку и вся основная масса каспийских нефтяных промыслов. Однако вскоре, поняв, что налетевший так внезапно шторм быстро крепчает и через него на катере не пробиться, после двух часов изматывающей борьбы со стихией Шамседдин смирился, решил, что миновать Баку ему не хватит сил. Поэтому ему оставалось только идти к азербайджанскому побережью, чтобы там где-нибудь в тихой заводи на мелководье укрыться от шторма. Американский профессор ихтиологии прекрасно отдавал себе отчет в том, какую опасность это для него представляет. Встречи с азербайджанскими пограничниками на берегу не миновать. Те, правда, в первую очередь заподозрят в нем браконьера. Но, не найдя рыбы, решат прицепиться к документам, которых у Шамседдина оказывалось подозрительно много для нормального американского ихтиолога, мирного профессора Бостонского университета. За проверкой документов последует встреча с представителями азербайджанской госбезопасности. Все это было крайне опасно.

Но Шамседдин понимал, что в море ему больше не выдержать, не дотерпеть до конца шторма, который запросто может бушевать несколько суток. Он с тревогой посматривал на прибор, показывающий количество горючего в топливных баках. Шторм съедал много солярки, особенно если соотнести его с пройденным расстоянием. Запас топлива, что прежде хранился в канистрах, принайтованных к палубе, теперь уже подходил к концу. И для пополнения его так или иначе пришлось бы идти к берегу и заходить в какой-нибудь порт, какой бы опасной и непредсказуемой ни казалась эта авантюра.

Время шло, и каждый раз, взбираясь на гребень очередного зеленого водяного вала, Шамседдин с тревогой вглядывался в туманную даль бушующего моря. Он тщетно пытался различить там, в неясной мути смешавшейся водной стихии и облачного неба, очертания низкого азербайджанского берега. Шамседдин понимал, что низменный, в некоторых местах заболоченный берег Каспия откроется лишь в самый последний момент, когда подойдешь к нему вплотную – и в этом таилась большая опасность. Конечно, его катер сидел в воде мелко, и днище у него было плоское. Но у совершенно незнакомого берега, без точного знания глубин вероятность сесть на мель, зацепиться и увязнуть винтом где-нибудь на песчаной косе или ткнуться днищем о случайный, торчащий из воды камень или забитую в морское дно сваю оставалась высокой. Это означало бы для Шамседдина катастрофу.

Кроме того, смутные подозрения все настойчивее шевелились в голове у американского ихтиолога. Он уже пять часов сражался с бушующим морем. По такой погоде определить количество пройденных миль трудно, почти невозможно, берег по-прежнему скрывался в туманной дымке бушующего моря, хотя его очертания давно уже должны были показаться. Это обстоятельство сильно смущало Шамседдина.

Временами отважному и безрассудному профессору ихтиологии начинало казаться, что он каким-то невероятным образом уже успел миновать выдающийся в море Апшеронский полуостров с расположенным на нем столичным городом Азербайджана, что его катер ушел на северо-восток много дальше, чем он думал. Справиться по приборам, определить точные или хотя бы приблизительные координаты судна не было никакой возможности: Шамседдин не мог оставить штурвал и возиться с навигационным оборудованием. И если он действительно сбился с курса, то теперь мог еще долго бороться с волнами и пробиваться дальше на север. Никакого азербайджанского берега дальше не было, и Шамседдину предстояло еще не меньше суток идти через весь Каспий вплоть до самого его северного побережья, низменного и заболоченного устья великой русской реки Волги.

Машинально, незаметно для себя самого, Шамседдин стал забирать все дальше на северо-запад, напрямую к азербайджанскому берегу. Холодный пот прошибал его, и невыносимый дикий ужас сковывал грудь при мысли, что он заблудился в этой изумрудно-зеленой бушующей водной стихии. Берег все не появлялся, и Шамседдин подумывал уже застопорить двигатели, пустить катер в дрейф и все-таки развернуть антенну, настроить спутниковую систему навигации, определить координаты судна и высчитать курс. Шамседдин прекрасно понимал, что это уже крайний способ. Потому что пускать его катер в дрейф при таком волнении было смертельным номером, а разворачивать вручную тяжелую и громоздкую антенну спутниковой связи и вовсе прямое и верное самоубийство: первая же большая волна сломает ее, снесет в море человека и, может быть, опрокинет и потопит само суденышко.

Внезапно Шамседдин заметил, что вода вокруг него, прежде хоть и зеленая, но прозрачная, вдруг заметно помутнела. От этого открытия у Шамседдина стало одновременно жутко и радостно на душе. Помутнение воды означало, что волнение моря достает до самого дна и взметает оттуда ил и песок. Значит, это самое дно близко, значит, катер совсем рядом с берегом. Но это также означало, что пускать катер в дрейф уже нельзя, можно сесть на мель. А следовательно, и не развернуть спутниковую антенну, не определить координаты. Не узнать, к какой части побережья пригнал шторм его суденышко. Это значило, что теперь Шамседдин должен подбираться к берегу вслепую, что очень опасно. Судя по поднятой со дна мути, берег находился где-то близко, но в сплошном месиве водяных брызг, застилающих горизонт, различить что-нибудь не представлялось возможным.

Берег возник перед Шамседдином неожиданно, в виде внезапно высунувшейся из сплошного водяного месива острой оконечности серого бетонного мола, основная часть которого тонула в серо-зеленом сумраке. Через этот мол, поднимающийся над водой не более чем на три метра, отчаянно перекатывались волны, временами накрывая его целиком, но серый кусок бетона снова и снова показывался из пенистой зеленой водяной массы. На конце мола торчала надежно вмурованная в бетонное основание оранжево-красная полосатая башенка маячка высотой около одного метра.

Скатываясь с очередной волны, Шамседдин направил свой катер в обход этого мола. Напряженно всматриваясь вперед, он вскоре разглядел отчаянно бултыхавшийся на волнах оранжево-красный бакен, обозначавший, что место здесь пригодно для прохода маломерных судов. Заметно успокоившись и почувствовав себя увереннее, Шамседдин направил судно в обход бакена, в более тихую часть моря, отгороженную стеной бетонного мола.

За молом, тянущимся вдоль берега длинной узкой полосой из серого, позеленевшего от воды бетона, обнаружился глубокий просторный заливчик, волны в котором хоть ненамного, но были ниже тех, что в открытом море, и катер не так швыряло вверх и вниз. Шамседдин у штурвала немного расслабился, дал двигателю средние обороты, катер спокойно и плавно заскользил по заливчику.

Вскоре слева по борту показался низкий заболоченный берег, на котором заросли тростника и песчаные пляжи соседствовали с оборудованными кое-где лодочными причалами, где прямо на песке лежали вытащенные из воды алюминиевые и деревянные моторные лодки. Шамседдин понял: его принесло к одному из рыбацких поселков, каких множество на побережье Каспия. Сбавив обороты двигателя на малые, он продолжал следовать вдоль берега, внимательно всматриваясь в его очертания. Вскоре стали различимы рыбацкие коттеджи, иные из них весьма основательные, кирпичные, двухэтажные, окруженные садиками и даже парками. Дождь и ветер безжалостно хлестали берег, трепали зеленые ветви деревьев. Рыбацкий поселок казался совершенно безлюдным, будто вымершим, в штормовую погоду все его жители предпочитали сидеть по домам.

Волнение моря становилось все меньше, сплошная серая муть со всех сторон горизонта разделилась надвое, стала прозрачнее – как в древних шумерских мифах, небо отделилось от Мирового океана. Шамседдин разглядел, что мол справа по борту стал выше и шире и морские волны больше не перекатываются через него. Это бетонное ограждение от буйства морской стихии тянулось еще примерно на пятьсот метров и там упиралось в берег. Шамседдин поднес к глазам бинокль: на их стыке располагался поселок побольше, виднелись кирпичные магазины и городского типа дома.

Чем больше Шамседдин рассматривал поселок, тем меньше он ему нравился. Там, у начала мола, находилась пристань, побольше и поприличнее тех, что ихтиолог видел на берегу справа. На пристани у прочного и основательного бетонного дебаркадера стоял пришвартованный сторожевой катер береговой охраны, и трехполосный зелено-красный государственный флаг Азербайджана полоскался на его корме. Такой же трехполосный флаг трепало порывами штормового ветра и на шпиле над крышей самой пристани, и на крыше еще одного солидного кирпичного здания в поселке, фасада которого с моря было не видно, его загораживали другие дома. Шамседдин понял: здесь находилась база пограничных войск и береговой охраны Республики Азербайджан. Проклятый шторм пригнал ихтиолога прямо в пасть шайтана. Однако делать теперь нечего. С берега его все равно непременно должны были заметить, и от объяснения с пограничниками никуда не денешься. А поворачивать обратно и пускаться снова в метания по бушующему штормом морю Шамседдин физически был не в состоянии.

Скользнув взглядом по берегу, что тянулся слева по борту, ихтиолог заметил крохотную бухточку, образовавшуюся в низком месте, в подтопленной части берега. Вокруг нее стеной стояли заросли тростника, и хорошо разглядеть ее можно было лишь с моря. В эту бухточку вел узкий и, наверное, мелкий пролив, но, рассматривая его в бинокль, Шамседдин решил, что его будет достаточно для катера. Вода в этой бухточке была совершенно спокойной, лишь немного покрывалась мелкой рябью от налетавших сверху порывов ветра. Внимательно оглядев бухточку в бинокль, Шамседдин понял, что это как раз то, что ему нужно.

Самым малым ходом он осторожно завел свой катер в небольшой уютный заливчик, бросил якорь, убедился, что ему более ничего не угрожает на поверхности моря, после чего выключил двигатель, вздохнул с огромным облегчением: его битва с морем была окончена. Смертельная усталость ломила тщедушное с виду тело профессора ихтиологии.

Однако Шамседдин не спешил отдыхать. Забравшись в каюту, единственную на этом крохотном суденышке, он достал из непромокаемого, герметично закрывающегося шкафа для бумаг папку, вытащил оттуда чистые листки бумаги, шариковую ручку, сел за стол. Положил перед собой один лист, стал аккуратно выводить на нем арабскими литерами текст на курдском языке. Это было то самое сообщение, которое он хотел, но не смог передать в эфир у берегов Ирана. Теперь этот текст приходилось составлять заново и заново шифровать его.

«Происшедшее возле острова Чечень оценивается как несомненный теракт. Имеется твердая уверенность, что подрыв и уничтожение российских судов негласно заказаны официальным Тегераном, возможно, при сильном давлении со стороны исламских радикалов, и осуществлены действующими на территории России резидентами или группой резидентов. Их прямое участие в разработке и осуществлении теракта не доказано, однако представляется весьма вероятным. Очевидна заинтересованность американских спецслужб в данном регионе. Предполагается, что террористическая деятельность ведется, по меньшей мере, с их ведома и при попустительстве соответствующего подразделения ЦРУ. Усиленное отрицание российской стороной факта теракта оценивается как выгодное для его организаторов. Это именно такой ход развития событий, на который они рассчитывали. Их связи с чеченскими террористами и ваххабитами не подтверждаются».

Шамседдин еще раз внимательно перечитал написанный на курдском языке арабскими буквами текст, поправил в нем несколько слов, потом отложил листок в сторону. Достал из герметично закрывающегося шкафа, где имелась целая полка разномастных книг, какую-то одну, судя по ее яркой глянцевой обложке с рисунками на грани неприличия – зауряднейший бульварный роман на арабском языке. Шамседдин стал листать его, останавливаясь на отдельных страницах. Там можно было заметить, что отдельные буквы подчеркнуты едва заметными карандашными штрихами и на полях имеются какие-то таинственные значки в виде арабских литер.

Эта книга содержала в себе искусно замаскированный код к шифру, на котором Шамседдин передавал свои сообщения. Курд-ихтиолог положил книгу с кодом перед собой, взял другой чистый лист бумаги и, сверяясь с написанным на первом листке текстом и то и дело заглядывая в книгу, стал составлять другой, на этот раз уже шифрованный текст сообщения, которое он собирался передать своему таинственному адресату. Этот шифрованный текст казался странной смесью из арабских букв и цифр и выходил внешне как две капли воды похожим на тот документ, что Шамседдин не успел передать в южной части Каспийского моря из-за того, что его обнаружил катер иранских пограничных войск. Примерно через полчаса напряженной работы шифрованный текст был составлен, и Шамседдин убрал бульварный роман с кодом обратно в шкаф, к другим книгам.

Шамседдин пересел за рацию, развернул спутниковую антенну, настроился на нужную волну. Стал вызывать кого-то на связь, дождался, пока ему ответил по-арабски приятный женский голос. Убедившись, что связь установлена, Шамседдин стал медленно, очень отчетливо, почти скандируя каждый слог, символ за символом диктовать шифрованный текст в эфир некоему далекому адресату. Продиктовал до последнего знака, сказал на арабском языке «Повторяю с начала до конца», после чего снова прочитал шифрованный текст в эфир, медленно и отчетливо называя каждую арабскую литеру, каждую цифру. После того, как Шамседдин зачитал шифрованное сообщение во второй раз, приятный женский голос сказал ему на арабском языке «Большое спасибо» и отключился.

Покончив с этим делом, ихтиолог выключил рацию. Взял оба исписанных листка с текстами, нормальным и шифрованным, поджег их от зажигалки, дождался, пока бумага сгорит дотла. Взял в горсть горячий еще пепел, истер его в черный порошок и, поднявшись с ним в кулаке на верхнюю палубу, разжал горсть. Порывами ветра пепел развеяло над водой.

Резкий, хотя и далекий еще окрик заставил Шамседдина оглянуться. От поселка, расположенного в том месте, где бетонный мол соединяется с берегом, к катеру бежали бородатые мужчины в камуфляжной униформе, у каждого в руках был автомат.

Увидев их, Шамседдин рванулся было в ходовую рубку, схватился за ручку, пускающую дизель, но в этот момент последовала автоматная очередь, взметнувшая фонтанчики воды совсем рядом с бортом катера. Поняв, что ему все равно не успеть отойти на безопасное расстояние и автоматчики могут просто расстрелять его и утопить в заливе вместе с катером, Шамседдин оставил мысль о бегстве. Он снова вышел на палубу своего судна и спокойно смотрел, как бегут к нему по рыхлому и мокрому песку, закрывая лицо от порывов штормового ветра, вооруженные люди.