Глава 25

Здание российского консульства в Гданьске было оборудовано по всем требованиям безопасности, на его цоколях были установлены видеокамеры слежения, пуленепробиваемые стекла на окнах не только первого, но и остальных этажей, охранники консульства сидели в специальных будках из рифленой стали, у входа стоял польский полицейский. Сам старинный особняк помещался за резной чугунной оградой, окружавшей небольшой парк, деревья в котором росли достаточно редко, так что из окон консульского кабинета на третьем этаже было отчетливо видно все, что происходит на улице.

А по улице в это время шла демонстрация немецких неонацистов, при попустительстве польских властей беспрепятственно проникающих на территорию Польши. Кучка молодых людей жутковатого вида столпилась у ворот российского консульства. Оглушительно орал старые фашистские песни и марши магнитофон, крики, нацистские приветствия, фашистская символика на одежде – все было как полагается.

Стоя у окна кабинета российского консула в Гданьске, эту сцену наблюдали три человека: сам консул, мужчина лет пятидесяти, крупного телосложения, с грузным лицом и большими совиными очками, вице-адмирал Петр Микляев, один из командиров Северного флота, и приехавшая вместе с ним Наталья Павлова, жена Полундры. Некоторое время они молча созерцали беснующихся у ворот консульства, и негодование и обида, и даже отчасти страх и неуверенность были написаны у них на лицах.

– Что они кричат? – вдруг заговорила, оборачиваясь к консулу, Наталья Павлова. – Это же не «хайль Гитлер». Это что-то совсем другое…

– Они кричат «бомбардирен Кремль», – отозвался российский консул.

– И что это значит? – удивленно спросила Наташа.

– «Бомбите Кремль», – пожимая плечами, отвечал русский дипломат. – То, что вы видите, не такая уж редкость. Наци в Польше довольно регулярно, почти каждую неделю, такие демонстрации устраивают. Немецкая пунктуальность, сами понимаете…

Наталья Павлова кивнула, продолжая созерцать беснующихся фанатиков широко раскрытыми глазами.

– Боже мой, как это ужасно, – проговорила она. – Почему же полиция не арестует их? Или в Польше можно устраивать такие безобразия?

– И эта демонстрация, что же, разрешена полицией? – негромко осведомился молчавший до сих пор адмирал Микляев.

– Не разрешена и не запрещена, – отвечал российский консул. – Формально полиция разрешения на это выступление не давала. Фактически неонацисты знают, что им за такие действия ничего не будет.

Толпа нацистов внизу бесновалась все сильнее.

– Не беспокойтесь, нам эти деятели не причинят вреда, – спокойно сказал дипломат. – Стекла в наших окнах пуленепробиваемые, камнем их тем более не взять. Да польская полиция этого и не допустит, хотя русских здесь и очень не любят. Ненавидеть русских – это здесь своего рода национальный вид спорта. Русских ненавидят все практически поголовно, даже бывшие выходцы из России. Как только польское гражданство получат, так сразу… Как будто им в миграционной службе мозги по-другому перепрограммировали.

– Но за что нас ненавидят? – удивилась Наталья Павлова. – Что мы им такого сделали?

– Кое-что сделали, – отозвался адмирал Микляев. – Катынь, для начала, небезызвестные события 1981 года, когда СССР чуть было не ввел в Варшаву войска. Потом, каждый житель стран, бывших членов соцлагеря, убежден, что если бы после Второй мировой войны русские не «оккупировали» их, как они выражаются, то они бы сейчас жили на уровне цивилизованной Европы и Америки…

– Понимаете, – продолжал консул, – в Польше крайне негативно воспримут, если вы оскорбите негра, потому что это расизм. То же самое в отношении араба – это отсутствие политической корректности и уважения национальных чувств иностранцев. Оскорбить же русского, украинца или белоруса – это почти доблестный поступок. Потому что, оскорбляя русского, поляки таким образом борются с коммунистической заразой…

– Но ведь мы уже давно не коммунисты! – удивленно воскликнула Наталья Павлова. – Зачем же с нами бороться?

– А вы спросите это вон у тех молодчиков, – отвечал российский консул. – В Польше до сих пор иные ультраправые газеты называют нас большевистским отребьем.

– Смотрите-ка, – вдруг сказал адмирал Микляев, показывая в окно. – А вон тот, с собакой, это, кажется, их главарь?

Белокурый гигант со своей огромной немецкой овчаркой на поводке был хорошо виден из окна российского консульства. Он и в самом деле управлял происходящим на улице. Теперь он жестом показал своим молодчикам прекратить орать, и те его послушались, глядя на него вопросительно и ожидая дальнейших указаний к действию.

– Конечно, – отозвался российский дипломат. – Главарь он и есть. Мы уж его давно здесь заметили, эта группа фашистов не в первый раз возле нашего консульства появляется. Просили польские власти выслать его из страны, получили отказ: говорят, нет причины для этого, никаких законов он не нарушал. Его зовут Фриц, или Фридрих Зельге, житель Гамбурга, родители происходят из Гданьска, жили тут, когда тот еще назывался Данцигом.

– До войны, стало быть? – спросил адмирал.

– Конечно, – консул кивнул. – А его собачку видите? Правда, симпатичная?

Адмирал и Наталья Павлова удивленно переглянулись. Странно было бы применять слово «симпатичный» к такому огромному и жестокому зверю.

– Наши немецкие коллеги нам сообщили, – продолжал консул, – что на совести этого милого песика несколько человеческих жизней. Это собака-убийца, она специально натренирована по команде впиваться человеку в горло и загрызать насмерть. Живя в Германии, Фриц Зельге специально ходил в кварталы, где живут нелегальные и полулегальные мигранты, тренировал там свою собачку. Сколько именно человек она загрызла, так и не выяснили. Потом, когда в полиции ему сказали, чтобы он кончал так развлекаться, иначе будет худо, он перебрался в Польшу. Здесь он ее, как видите, пока держит на поводке. Неизвестно, как надолго.

В это время овчарка вдруг дернулась и впилась в лодыжку одного случайного прохожего, имевшего глупость проходить слишком близко от воинствующей нацистской компании. Укушенный охнул, в ужасе сел на тротуар, увидев разверстую над ним огромную зубастую пасть, стал на четвереньках отползать в сторону, при этом ткань его брюк в месте укуса отчетливо окрасилась в красный цвет

– Ну, это заурядное происшествие, – с грустной иронией прокомментировал консул. – Бывало и похуже. Этот Фриц Зельге, кстати сказать, в Гданьске весьма известная личность, его многие здесь знают. Каждый раз после подобных акций у него берут интервью, которые потом показывают по местному телеканалу, а иногда даже транслируют по центральному телевидению страны. И знаете, что он там рассказывает? Будто бы они вовсе не нацисты, а военно-исторический клуб, что никакой настоящей ненависти к полякам у них нет, они просто стилизуют форму SS и SA, а их выкрики не более чем необходимый антураж. Ну еще русских они не любят. Но русских в Польше все не любят…

– Немцев-то за что здесь любят? – не выдержал адмирал Микляев. – Что здесь эсэсовцы во время Второй мировой войны устроили!..

– Ну это вы преувеличиваете насчет того, что немцев здесь любят, – заметил российский консул. – Их здесь вовсе никто не любит, более того, их весьма серьезно ненавидят. Но демонстрировать эту свою ненависть никому не интересно. Германия сильная страна и в военном, и в экономическом отношении, а в Польше есть поговорка, схожая с нашей: «С сильным не дерись, с богатым не судись». Для желающих ненавидеть существует Россия.

– Германия вкладывает инвестиции в польскую экономику? – спросил Микляев.

– Еще как! – консул кивнул. – Особенно в Гданьске это чувствуется. За последние десять лет немцы скупили в Гданьске половину недвижимости, и заметьте, это не только жилые дома, но и заводы, фабрики. Понастроили себе коттеджей в самой лучшей части балтийского побережья. Немцы здесь только номинально в меньшинстве. Фактически же они негласно заправляют всем. А вон, кстати сказать, и один из них, герр Майшбергер собственной персоной.

К зданию консульства подъехал длинный черный «Мерседес», сквозь опущенное стекло машины было видно лицо сидящего за рулем. Это был пожилой мужчина, его довольно крупная голова с широким лбом была совершенно лысой, если не считать тонкой полоски седых волос на затылке.

– Про этого типа нашим спецслужбам также кое-что известно, – продолжал консул. – Рудольф Вернер Майшбергер, уроженец Данцига, служил в войсках SS под самый конец войны, принимал участие в карательных операциях. Эсэсовцы тогда свирепствовали еще больше, чем в начале войны, так что у этого респектабельного господина на самом деле руки по локоть в крови…

– Сколько же ему сейчас лет? – удивилась Наташа Павлова.

– Семьдесят с чем-то, точно не знаю, – отвечал консул. – Он для своих лет ничего, бодренький. Попадись он тогда, в сорок пятом, в руки нашей СМЕРШ, они бы его без особых разговоров к стенке поставили. Но Майшбергер, не будь дурак, перебрался в зону союзников. Когда образовалась ФРГ, получил ее гражданство, усиленно занимался бизнесом, быстро разбогател. Теперь вот вернулся в родной город. Преспокойно ходит по тем самым улицам, где он когда-то на людей облавы устраивал. Выкупил один завод, обещает наладить производство. Инвестиции в польскую экономику, как ни крути. Такого попробуй, тронь!

– Я вижу, Фриц Зельге его большой друг, – заметил адмирал Микляев. – Вон, смотрите!

Действительно, Фриц подошел к черному «Мерседесу», открыл заднюю дверцу, и его собака послушно запрыгнула туда. Сам Фриц уселся на переднее сиденье справа от водителя, захлопнул дверцу. «Мерседес» рывком тронулся с места и вскоре скрылся из глаз. Группа неонацистов около здания консульства тоже вдруг успокоилась, перестала орать нацистские лозунги и отправилась куда-то по улице.

– Отправились обедать господа немцы, – прокомментировал российский консул. – Пунктуальный народ! На сегодня политические акции закончены.

Консул устало кивнул, отошел от окна.

– Ну что ж, теперь, когда этот шабаш закончился, мы можем спокойно обсудить наши дела, – сказал он, усаживаясь за свой рабочий стол и жестом приглашая сесть своих гостей. – Как относятся в Польше к русским, вы видели. Так что происшедшему с вашим офицером, старшим лейтенантом Павловым, вы особенно не удивляйтесь.

– Мы и не удивляемся, – спокойно отозвался адмирал Микляев.

– Вот и славно, – консул кивнул. – Итак, как я понял, вы прибыли сюда для того, чтобы опознать найденное в порту обезображенное тело, которое польская сторона объявила как тело исчезнувшего накануне Сергея Павлова?

– Именно так, – подтвердил адмирал Микляев. – Кстати сказать, как польская сторона объясняет отказ выдать или даже показать это тело сослуживцам Павлова? Я ведь так понимаю, это нарушение мирового права, существующих на этот счет норм…

– Да, это нарушение, – грустно отозвался консул. – Действительно, обычно так не делается, только полякам на это наплевать. Они или никак вообще не объясняют свои действия, или говорят, что телу лучше пока полежать в местном морге. Мол, на учениях судно же не будет плавать с цинковым гробом на борту!

– Да уж, – адмирал Микляев хмуро кивнул. – Эти ваши коллеги-дипломаты всегда найдут, как вывернуть наизнанку даже самую простую и очевидную ситуацию.

– Этому нас всех долго и тщательно учат, – с усмешкой отозвался консул. – Впрочем, мы здесь тоже не дураки. И пока вы к нам летели, мы добились разрешения для Натальи Павловой на опознание предполагаемого тела ее мужа. Видели бы вы, какие кислые рожи были у наших польских коллег-переговорщиков! – консул удовлетворенно потер руки. – Хотели они вывернуться, да никак не получилось.

– Когда мы идем в морг? – спросил адмирал.

– Завтра в девять утра, – отозвался консул. – А вы пока отдохните, погуляйте по городу. Я сам труп ведь тоже не видел, но, судя по фотографии, это должно быть нечто страшное.

– Вы будете сопровождать нас? – спросил адмирал.

– Конечно, – дипломат кивнул. – Но, кроме нас троих, не позволено в морг пойти никому. Впрочем, я думаю, и этого окажется достаточно.

– Да уж, голубушка, – адмирал повернулся к Наталье Павловой, – испытание вам предстоит не из легких. Этот страшный обрубок вам предстоит подробно рассмотреть…

– Я понимаю, – тихо, но твердо отвечала белокурая молодая женщина. – Я на все готова.