Глава 20

Ушибленная голова отчаянно болела, глаза воспалились от мерзкого газа. Так что, приходя в себя после драки возле городского туалета, Полундра меньше всего хотел шевелиться и открывать их. Полулежа с закрытыми глазами на чем-то мягком, приятно прогибающемся под весом его тела, спецназовец отчетливо чувствовал, что его как-то странно трясет и покачивает, как будто он находится в мчащейся на большой скорости машине. Вскоре шум в ушах его после достопамятного удара по голове несколько затих, сознание постепенно прояснялось, и Полундра в самом деле расслышал деловитое тарахтение мотора везущей его машины.

Поняв это, Полундра сильно встревожился. Напрягая ушибленные мозги, попытался восстановить последние моменты перед тем, как страшный удар по голове оглушил его и какая-то мразь брызнула ему паралитическим газом в лицо. Первая мысль североморца была та, что после драки возле городского туалета с приятелями чернявой проститутки, когда, вероятно, кто-то из их друзей пришел к ним на помощь, те попросту бросили его лежать на улице, и Полундру подобрали балаклавские милиционеры и теперь везут в «воронке» в следственный изолятор.

Однако в этой версии как-то не сходились концы с концами. Сиденье, на котором теперь полулежал спецназовец, было уж слишком мягким и удобным, вовсе не похожим на деревянную лавку, что находится внутри зарешеченного помещения «воронка», а благородное урчание мотора везущей его машины так мало напоминало унылое завывание слабосильного движка старого «газика», что Полундра понял: здесь явно что-то не так.

Решившись, он с трудом разлепил воспаленные от газа глаза, тихо застонал от пронзившей его боли. Черт возьми! Попадание в глаза всякой химической дряни плохо переносилось ими, даже в том случае, если эта дрянь считалась «совершенно безвредной для человека».

Зрение Полундры постепенно привыкало к предметам вокруг него, сквозь мутную, застилавшую его глаза пелену не сразу, но все-таки проступали конкретные их очертания. В конце концов спецназовец увидел, что он полулежит на заднем сиденье роскошного белого «Лексуса», за рулем которого сидит его бывший командир и старинный друг Лешка Дорофеев.

Полундра зашевелился, откашлялся, хотел было тронуть своего друга за плечо, но тот сам оторвал глаза от дороги, повернулся назад.

– Очнулся? – спросил Дорофеев обрадованно. – Ну, слава тебе, господи! А я уж испугался, что искусственное дыхание придется тебе делать!

– Искусственное?.. – кое-как затекшими губами выговорил старлей. – Что со мной было?

– Эх, бляха-муха, Серега! – не слушая его, участливо продолжал Дорофеев. – Вечно ты в какие-нибудь переделки попадаешь.

– Да, – с трудом понимая слова своего друга, пробормотал Полундра. – Это точно.

Он с видимым усилием приподнялся на сиденье, потер воспаленные глаза, чтобы прогнать мешавшую ему видеть мутную пелену. Ощупал мучительно ноющий затылок, там лежало, прилипнув к голове, мокрое полотенце.

– Другой стороной его наложи, – посоветовал наблюдавший за другом в зеркало заднего вида Дорофеев. – Там, где оно холодное. Так легче будет.

Полундра послушался. Наложил полотенце на голову свежей, холодной стороной. Одновременно ощупал голову. Шишка на макушке вздулась серьезная, однако кровь из нее не сочилась, полотенце оставалось чистым, белоснежным. Стало быть, черепок ему в этой драке все-таки не раскровенили. И то хорошо.

– Блин, еле отбил тебя, – продолжал тем временем, не отрывая глаз от дороги, Дорофеев. – Пока ты от троих отмахивался да эту суку за руку тянул, к тебе сзади еще двое бандюганов подскочили. Это они тебя по голове-то и оглоушили и газом прямо в глаза брызнули, ублюдки. Я в последний момент подоспел. Еще бы на полминуты попозже – все, хана тебе.

– Я не понял, – болезненно морщась, проговорил Полундра. – А ты сам-то откуда там взялся?

– Как это откуда? – Дорофеев рассмеялся, на мгновение оторвался от дороги, оглянулся на североморца. – Я ж тебя, дурака, сегодня целое утро по всей Балаклаве искал! Нашел еле-еле, в последний момент успел. Ты какого черта из дому ночью ушел?

– Так я же слышал, что этот мент говорил, – отозвался Полундра. – Подумал, зачем тебе лишние неприятности из-за меня? Решил, что отыщу эту бабу, договорюсь с ней. Заставлю забрать заяву из ментуры. Я же не виноват, она сама взбесилась непонятно с чего.

– Что-что? – Дорофеев, сидя за рулем быстро мчащейся машины, от души расхохотался. – Заяву хотел ее заставить забрать? – Он оглянулся и мгновение пристально всматривался в лицо друга. – Да ты хоть знаешь, кто она такая? Она же профессиональная курва! То здесь, в Балаклаве, клиентов ищет, то в Севастополе. А то и куда подальше забирается! Крымское побережье огромное, отдыхающих на нем много, работы для путан хоть отбавляй.

– Ну, я так и понял, что она путана, – каким-то виноватым, точно нашкодивший подросток, голосом отозвался Полундра. – Только зачем же она так? Она бы прямо сказала, что ей нужно, я бы ей заплатил, сколько надо. Зачем ей скандал было устраивать?

– Понял ты… – Дорофеев снова усмехнулся. – Ни хрена ты не понял! Запомни, в Крыму все путаны с ментами повязаны, от своей выручки им отстегивают, а те их крышуют. А ты собрался идти в ментуру с этой бабой права качать! Да они бы тебя сразу же засадили в КПЗ, а потом дали пятнадцать суток за нарушение общественного спокойствия, и твое российское гражданство тебя бы не спасло!

– Так что ж теперь делать-то? – возбужденно воскликнул Полундра. – Они же меня ищут! Наверняка в санаторий уже приходили, Наташку с Андрюшкой обо мне расспрашивали.

– Это точно, – не стал спорить Дорофеев. – Наверняка приезжали, задавали вопросы.

– Представляешь, что теперь Наташка про меня подумает? Я же ей обещал, что все будет нормально.

– С женой ты еще успеешь объясниться, – безапелляционно возразил ему Дорофеев. – Она у тебя умная, поймет. Тебе в первую очередь с ментурой разобраться надо. От них отвязаться. Чтобы они заявление закрыли, из розыска тебя вычеркнули. Понимаешь?

– Конечно! Только как же это сделать?

– Делать все буду я! – решительно возразил Лешка. – У меня и в ментуре есть знакомые, и среди местной братвы в Балаклаве. Договориться сумею, не беспокойся. Главное, чтобы они тебя раньше времени не сцапали и не посадили, тогда все окажется много сложнее. Так что надо, чтобы некоторое время ты сидел тихо, никуда не высовывался, никто бы тебя не видел.

– Да, но где же я буду жить? – возразил спецназовец. – Не в лесу же.

– Ни в коем случае! На природе они тебя в первый же день отыщут. Те же дикие туристы на тебя донесут. У нас тут, в Крыму, не смотри, что дикие места. А на самом деле каждый клочок земли кем-то захвачен и кто-то за ним смотрит.

– Тогда где же?

– Да есть у меня один вариант, – спокойно проговорил Дорофеев. – Вот, кстати сказать, мы почти приехали.

«Лексус» внезапно остановился на небольшой парковке, и Полундра из окна машины с изумлением рассматривал дачную местность вокруг: небольшие домики, окруженные пышно разросшимися плодовыми деревьями – абрикосы, персики, черешня, яблоки, какие-то отдельно стоящие простые хибары с огородами. Неподалеку синело море, на выдающейся вперед скале высился старый, необыкновенно живописный и красивый, но совершенно бесполезный ныне маяк.

– Что это? – удивленно проговорил Полундра. – Куда это ты меня привез?

– Не узнаешь? – с усмешкой спросил Дорофеев. – Мыс Фиолент. Вон и старый маяк.

Полундра снова вытаращил глаза, потом сообразил.

– Ну да, конечно! – пробормотал он, продолжая удивляться. – Я же этот мыс прежде видел только со стороны моря.

– А вот он со стороны суши, – заметил Лешка. – Смотритель маяка – мой приятель. Поживешь пока у него, здесь место спокойное, менты сюда не сунутся.

– А он не будет против того, что я буду жить здесь? – поинтересовался Полундра.

– Не должен бы, – пожал плечами Дорофеев. – Сейчас схожу, поговорю с ним. Ты пока посиди в машине, подожди меня. Да смотри, не вздумай опять куда сбежать! – добавил он предостерегающе. – Запомни, ты в Крыму человек чужой, порядков здешних не знаешь. Тебя они заставят отмотать срок по полной катушке. Это же просто чудо, как ты до сих пор им не попался! Ладно, сиди, жди.

И Лешка Дорофеев выбрался из машины и быстрым шагом направился в сторону высившегося над синеющей водой маяка.