Когда я подбирался к Захарьину, в обоих полушариях мозга пульсировала единственная мысль: «Не дать ему опомниться и не позволить повторно исполнить трюк с гипнозом!»

Получилось. Он услышал шаги слишком поздно и, повернувшись ко мне лицом, получил великолепный удар в челюсть. В слаженное движение корпуса, плеча и руки я вложил столько ненависти, что шансов остаться в сознании у Захарьина не оставалось. Это был чистейший нокаут, после которого встают на ноги минут через десять, а соображать начинают еще позже.

— Ну что, ублюдок, не сработал на сей раз твой планчик, — покосился я на два серебристых чемодана, стоявших под буфетной стойкой. — Не все скоту масленица…

Подхватив безвольное тело, я усадил бывшего напарника в капитанское кресло, отыскал моток крепкого пропиленового каната, связал его по рукам и ногам, а для пущей надежности прикрыл глаза повязкой из полотенца. Кто знает, каким образом Захарьин воздействует на людей посредством проклятого гипноза…

Следующим пунктом шикарного плана значилась подготовка к погружению оставшегося на борту яхты ребризера. Небо над восточным горизонтом постепенно светлело. Следовало торопиться, так как с рассветом подчиненные господина Маркоса непременно заметят белоснежную яхту, стоящую на якоре всего в полутора милях от катера.

Второй дыхательный аппарат лежал на месте. Оно и понятно: озабоченному неисправностью двигателя Захарьину было не до него. Газ в баллонах имеется, а на замену канистры с поглотителем уходит пара минут. Готово! Что дальше? Дальше неплохо было бы присесть, чего-нибудь перекусить, отдохнуть… Увы, не получится. Надо взять себя в руки, отогнать смертельную усталость, заставить мышцы и разум работать в полную силу.

И все же я подхожу к холодильнику, вынимаю коробку сока с плиткой шоколада. Следует подпитать истощенный организм, иначе на одном из этапов план рискует сорваться. Запихиваю в рот шоколад, запиваю соком… И вдруг вспоминаю про документы, запечатанные в небольшой целлофановый мешок, который мы таскали с собой на берег.

Спустившись в каюту Захарьина, нахожу его. Проверяю содержимое… Все в порядке — мои документы на месте. Выбрасываю из мешка все, что принадлежит бывшему напарнику, и направляюсь в свою каюту. Там упаковываю в мешок цивильную одежду с обувью и возвращаюсь в салон.

Пора приступать к подготовке. Переношу готовый дыхательный аппарат на кокпит. Что осталось сделать? Ах да! Надо бы узнать, что находится внутри блестящих чемоданов. Во-первых, из любопытства. Во-вторых, из желания поправить финансовое положение, ведь задаром меня в самолет никто не пустит.

Один из чемоданов оказался вскрыт — должно быть, господин Захарьин спешил убедиться в том, что моя миссия прошла успешно. Откидываю крышку и… невольно присвистываю. В объемной утробе ровными рядочками уложены пачки серо-зеленоватых баксов. Сухих и на вид таких новых, что меня одолевают сомнения… Выдернув из пачки одну купюру, тру ее пальцами, просвечиваю фонарным лучом… Все в порядке — банкнота настоящая.

— Сколько же вас здесь?! — провожу ладонью по плотной шершавой бумаге. — Насколько я помню, в обычном тонком кейсе умещается немного — что-то около шестисот тысяч. А здесь… Здесь миллиона полтора — не меньше. Ладно, я человек не жадный и до чужих денег — не охотник. За участие в операции Захарьин обещал мне двести штук «зеленых» плюс некие затраты, сопряженные с возвращением на родину.

Закидываю в мешок с одеждой тридцать пачек, добавляю туда же хлеб, коробку сока, пару банок консервированной ветчины и карту Филиппинских островов. В этот же мешок укладываю и документы — так надежнее их сохранить. Запечатываю «багаж», выношу на кокпит и устраиваю на пол между ребризером и открытой крышкой двигательного отсека. Заодно оглядываюсь на восток. Светает…

Подготовка закончена. Можно надевать дыхательный аппарат, подхватывать поклажу, состоящую из одного довольно легкого мешка, и спускаться в воду. Однако задумка будет исполнена не на сто процентов, если оставить Захарьина на растерзание господину Маркосу. Мне он доставил хлопот и неприятностей не меньше, чем алчному филиппинскому деляге.

Остановившись в проеме стеклянных дверей, я задумался… Неплохо бы соорудить коктейль имени Вячеслава Михайловича и сжечь к чертовой матери «Астероид» вместе с негодяем-гипнотизером. Заживо сжечь! Он этого достоин. Такой вариант согрел бы мое тело, а вот душу…

— Нет, — поморщился я и вдруг заметил, как Захарьин приходит в себя.

Шевельнув плечами, он вытянул вперед левую ногу, откинул корпус на спинку кресла, отчего капавшая из разбитой губы кровь окропила тягучими каплями светлую футболку. Затем Глеб промычал что-то непонятное и начал дергать руками, пытаясь освободиться от крепко стянутого на запястьях каната.

С улыбочкой наблюдая за бестолковыми телодвижениями, интересуюсь:

— Очухался?

Услышав мой голос, он вздрогнул, медленно повернул голову и, пропихнув вставший в горле ком, спросил:

— Женя, ты?

— Не ожидал?

— Ты все не так понял, Евгений! Честное слово, я не хотел… — быстро затараторил он. — Просто… Понимаешь…

Я не перебивал. У меня еще оставалась в запасе минутка для того, чтобы выслушать «оправдания». Просто хотелось узнать его версию.

— Понимаешь… В сейфе утонувшей яхты остались действительно очень важные для меня документы. Я приезжал сюда каждый год, нанимал пловцов, но никто из них почему-то не возвращался. Поэтому я так обрадовался, когда встретил тебя! Ты же настоящий боевой пловец, прошедший огонь и воду. Я так на тебя надеялся!..

— Сейф пуст, — спокойно парирую горячую тираду Глеба.

— Как?.. Разве… ты его открыл? — задает он неосторожный вопрос, полностью его разоблачающий.

— Его невозможно открыть, ибо ключа от дверцы на борту «Антареса» нет. Более того, вся эта история с важными документами в сейфе придумана тобой только для того, чтобы заметать следы подводных операций по извлечению из погибшего самолета чемоданов с баксами.

Крыть нечем, и Захарьин молчит.

— Став случайным свидетелем гибели транспортного самолета, ты, вероятно, подкупил одного из филиппинских чиновников, узнал о ценном грузе и разработал гениальный план по присвоению содержимого этих чемоданов… — Взглянув на блестящий стальной ящик, продолжаю рубить правду-матку: — Ради достижения поставленной цели ты принес в жертву молодую супругу и новенькую яхту, намеренно подставившись под атаку филиппинских штурмовиков. Ты не пожалел никого: ни свою женщину, ни трех десятков пловцов, доверивших тебе свои жизни. Сомневаюсь, что ты вообще способен кого-то пожалеть.

Глеб отчаянно завозился в кресле и попросил:

— Развяжи мне глаза. Прошу тебя, Евгений! Пожалуйста! Я не переношу темноты.

Зная его коварную натуру, остаюсь непреклонным.

— Ничего. Потерпишь. Так вот, мой ласковый и умный зверь, напоследок я хочу рассказать тебе одну коротенькую историю, — говорю я, поглядывая в сторону проступавших на горизонте контуров ржавого катера. — Был в моем классе худенький, слабенький астроном-любитель по имени Паша. Каждый из одноклассников почитал за честь обидеть спокойного и безответного «ботаника»: отвесить подзатыльник, пнуть, выбить из рук портфель… Однажды на уроке физкультуры всех пацанов заставили подтягиваться на перекладине. Дошла очередь и до Паши. В этот момент наш самый отъявленный оболтус подкрался сзади к трепыхавшемуся Пашке и сдернул с него треники с трусами.

— Занятная история, — кривится в усмешке Захарьин. — Только не пойму: зачем ты ее рассказал?

— Это еще не все. В полнейшей тишине у наших девчонок отвисли челюсти, а каждый из пацанов от увиденного получил свой первый комплекс неполноценности. Кстати, Пашку с тех пор больше никто не обижал.

— Поучительно, — вздыхает бывший напарник и добавляет с ноткой горечи: — Да, Евгений Арнольдович, недооценил я тебя. А напрасно.

— Выходит, так…

Оставив злодея в одиночестве, заканчиваю подготовку к погружению: подтаскиваю на купальную платформу дыхательный аппарат и «багаж» в виде большого мешка из крепкого целлофана.

Прислушиваясь к каждому звуку, Захарьин молчит. Поняв мое намерение свалить с «Астероида», он умоляет:

— Евгений, не оставляй меня здесь. Давай вместе починим двигатель и вернемся в Манилу! У нас есть деньги, и мы в любой момент добудем еще больше! Ты же видел, сколько в том гребаном самолете чемоданов с баксами!..

Цепляю к ногам ласты, не обращая внимания на посулы. Надо быть больным на всю голову, чтобы поверить хотя бы одной фразе этого негодяя. Я уже знаю, как с ним поступить. Выйдя минуту назад на кокпит, я невольно натыкаюсь взглядом на поднятую седушку дивана. Занимаясь ремонтом двигателя, Захарьин искал в рундуке инструменты. Там же — в недрах рундука — я и приметил нужную для последнего аккорда вещицу.

Ласты на ногах, маска на лбу, ребризер готов к работе, «багаж» лежит на краю платформы. Бросаю последний взгляд на восток. Видимость в ту сторону — не ахти из-за встающего над горизонтом багрового солнца. Прищурившись, едва различаю темнеющую на его фоне посудину. И вдруг замечаю небольшое пятно, качающееся на волнах между «Астероидом» и катером.

— Шлюпка, — шепчу я. — Пора сваливать…

«Астероид» удачно развернуло свежим восточным ветерком, и команда шлюпки не видела, как я спустился с платформы в воду.

Глубина полтора метра. Интенсивно работаю конечностями, скорость — близкая к максимальной. У меня не более пятнадцати секунд на то, чтобы как можно дальше отплыть от яхты и вынырнуть на поверхность.

Семь секунд — «полет» нормальный. Десять. Двенадцать… Пора. Резко ухожу вверх и высовываю голову из воды. Сзади раздается оглушительный грохот. Невольно оглядываюсь.

Взрыв упаковки тротиловых шашек расколол «Астероид» на несколько частей. От кормы практически ничего не осталось. Бак ворочается на поверхности и, набирая воду, тонет. Искалеченная центральная часть подлетела метров на семь, перевернулась и шлепнулась о воду, подняв фонтаны брызг. Над местом взрыва красиво клубится облако серо-черного дыма. Сквозь него во все стороны разлетаются мелкие обломки… Какой-то предмет, описав в небе дугу и сверкая в лучах восходящего солнца, летит прямо в меня.

Этого не хватало! Пригнув голову, уклоняюсь от «снаряда». Тот бухает в воду в полутора метрах с такой силой, что моя маска под напором брызг съезжает в сторону.

Чемодан! Один из тех, что я поднял с погибшего самолета. Видать, сам бог велит забрать его с собой.

— Намек понял, — хватаюсь за ручку и бросаю последний взгляд на останки «Астероида».

Бак затонул. От кормы остались одни воспоминания. Средняя часть завалилась на левый борт и тоже быстро уходит под воду. Вместе с ней отправляется в последний путь и господин Захарьин.

— Ну, вот и все, — поправляю на лице маску. — Осталось пожелать ему тлена и вечной безысходности.

Ухожу на глубину пяти метров, поворачиваю на юг и включаю «крейсерский» режим… Усталость дает о себе знать, но думать об отдыхе не время. Исходя из пунктов разработанного мною плана, вначале нужно добраться до северного мыса острова Катандуанес. Потом выбрать подходящее местечко в джунглях и хорошенько выспаться, восстановив порядком растраченные силы. Уверен, после всего произошедшего я вырублюсь на целые сутки.

А что же начертано в следующих пунктах придуманного мною спасения? Отдохнув в течение суток, я отправлюсь пешочком вдоль западного побережья острова. После сорокакилометрового марш-броска я окажусь напротив пролива, отделяющего Катандуанес от главного и самого крупного филиппинского острова — Лусан. Пролив относительно неширок — около четырех миль, и форсировать его лучше ночью. С этим я справлюсь даже без ребризера. Попав на берег Лусана, первым делом избавлюсь от оставшегося снаряжения и слишком броского стального чемодана. Все это лучше закопать в джунглях — не ближе полукилометра от береговой черты. Там же я переоденусь в обычную одежду, прошагаю по джунглям еще несколько километров и выйду на трассу, соединяющую юго-восток острова с его развитой и густонаселенной центральной частью. Ну, а дальше как повезет. Главное — добраться до Манилы. В столице Республики Филиппины я разбросаю деньги по счетам крупных международных банков, как это делал покойный и отнюдь не глупый господин Захарьин. В Маниле сменю одежду. В гостиницу не пойду. Авиабилет заранее покупать не буду. Только разобравшись с деньгами, отправлюсь в аэропорт и сяду в ближайший самолет, следующий в любой город России: Владивосток, Хабаровск, Южно-Сахалинск… Уверен, все закончится хорошо: я вернусь в Москву и увижу своих старых друзей.

Сколько займет путь до родного дома? Неделю? Полторы? Две?.. Точно сказать не могу. Возможно, путешествие затянется и на больший срок. Ничего. Когда приспичит, я умею быть терпеливым, осторожным и расчетливым. Не зря же почти двадцать лет прослужил в органах государственной безопасности.