Вторично иду тем же маршрутом: с той же скоростью, тем же курсом и на той же безопасной пятиметровой глубине. Я по-прежнему не думаю ни о чем — даже о белых акулах, которыми кишат здешние воды. Вся моя воля и все усилия подчинены лишь одному — выполнению приказа Захарьина. До остального мне попросту нет дела.

Конечности работают в привычном ритме. Уверен, в обычных условиях я едва шевелил бы ластами, ведь вечерний отдых был кратковременным, а в начале ночи пришлось отмахать более трех миль, да еще поработать на глубине. Однако усталости я не чувствую: дыхание ровное, взгляд скользит по подводному мраку, изредка задерживаясь на подсвеченном экране наручного компьютера. Глубина, температура воды, направление по сторонам света, общее время, скорость и время декомпрессии…

Экран выдает любые показания, необходимые пловцу для успешного выполнения поставленной задачи. Я считываю их, мозг монотонно занимается обработкой. Глубина пять метров. Иду в направлении катера. На дне — точно под ним — лежат останки погибшего «Антареса». Иногда подхожу к поверхности и корректирую направление. Катер все ближе и ближе… Дистанция пятьсот метров. Пора уходить вниз — луч установленного на рубке катера прожектора иногда шарит по поверхности и проходит в опасной близости. Сверившись с показанием компаса, приступаю к погружению по наклонной траектории. Глубина медленно растет. Двадцать метров. Тридцать. Сорок… В левом нижнем углу экрана дайверского компьютера что-то поменялось. Присматриваюсь внимательнее… Да, так и есть: цифры, показывающие остаток времени моего пребывания под водой, изменили цвет — из нежно-синих стали ярко-желтыми. Это первое предупреждение. И если бы я не находился под воздействием гипноза, то немедленно повернул бы обратно. Но я спокойно взираю на предупреждение и продолжаю погружение в пучину…

Включаю фонарь. Ищу яхту. Она где-то рядом. Ведь катер место стоянки не менял… На этот раз поиски занимают всего десять минут. Сначала я вышел на якорь катера, затем выбрал уже известное направление и с легкостью достиг цели. «Антарес» — читаю название на левом борту. Я на месте.

«Антарес» — брат-близнец «Астероида». Те же внушительные тридцать метров (правда, с учетом оторванного взрывом кокпита), похожий по размерам салон и те же две палубы — жилая и верхняя. Единственное визуальное отличие я заметил еще при первом знакомстве с затонувшей яхтой: у нее над рубкой возвышается флайбридж, под которым устроено «гнездо» — второе капитанское место. Этакая понтовая опция для тех, кто живет на широкую ногу.

На месте оторванного кокпита чернеет дыра — вход в салон, некогда закрываемый прозрачными сдвижными дверьми. Не теряя времени, захожу внутрь… То, что ранее называлось «салоном», представляет собой убогое зрелище. Буквально все разрушено взрывом ракеты «воздух — поверхность». Судя по всему, ракета была учебной — с уменьшенным весом боевой части, иначе от яхты вообще остались бы одни щепки. Разгребая скопившийся на уровне пола мусор, достигаю трапа. Начинаю спуск на нижнюю палубу… В кромешной тьме, разбавляемой фонарным светом, замечаю очередное изменение на экране наручного компьютера.

В чем дело? Понятно. Цифры, показывающие остаток времени пребывания под водой, снова изменили цвет. Теперь из ярко-желтых они превратились в красные. Это второе и последнее предупреждение, означающее, что в баллонах ребризера остается аварийное количество газа. Минута, две. От силы — три. Теперь хоть поворачивай назад, хоть включай максимальную скорость, хоть молись Богу — до поверхности живым не добраться. Но даже в эти мгновения, спинным мозгом осознав близость смерти, я остаюсь спокоен и продолжаю движение к жилой палубе. В сознании по-прежнему пульсирует только одна настойчивая мысль: добраться до мастер-каюты и сделать все так, как велел Захарьин…

Первое, что бросилось в глаза, когда я очутился на уровне жилой палубы, — относительный порядок. Вероятно, ракета угодила в надстройку, и нижняя часть судна пострадала от взрыва меньше. Затем, повернув в длинный коридор, я невольно остановился. Семь или восемь человеческих тел, одетых в подводное снаряжение, лежали на полу на протяжении всей кишки, делившей жилую палубу на две равные части. Судя по внешнему виду, некоторые пловцы погибли недавно: кто-то год или два назад, а кто-то пробыл в воде не более суток. Большинство же обосновалось здесь давненько и успело лишиться плоти — из рукавов гидрокостюмов торчали кости, а из-под стекол полнолицевых масок на меня взирали пустые глазницы черепов.

Не могу точно сказать, но в первый момент мне показалось, что суть ужасного зрелища донеслась до спящего сознания, пробив сумрачную пелену гипноза. Правда, никаких последствий кратковременной вспышки не последовало — я с той же настойчивостью шел к цели. Мне было наплевать на причину гибели пловцов, на мигавшие красные цифры на экране дайверского компьютера и на весь остальной мир. Уверен: в данную минуту меня не остановило бы и извержение подводного вулкана.

Пройдя коридор, оказываюсь перед дверью в носовую мастер-каюту. Она цела — ни одного видимого повреждения. Плавно повернув ручку, толкаю пластиковое полотно. Поднимаю фонарь… и снова нутро окатывает холодная волна страха, смешанная с глубочайшим изумлением. Каюта буквально набита телами пловцов, похожих на тех, что я повстречал в коридоре. Сколько их здесь?! Десять? Пятнадцать? Двадцать?.. Ступор длится ровно секунду, после чего гипнотические настройки мозга берут верх, а эмоциональная вспышка угасает без следа.

Мастер-каюта на всех судах представляет собой самое большое и удобное жилое помещение. Обитель хозяина «Антареса» тоже немаленькая, но из-за обилия «парящих в невесомости» вещей, тел, элементов мебели, обломков и прочего она походит на платяной шкаф, доверху набитый всякой всячиной.

Протискиваясь сквозь хаос, плыву к противоположной стене. Где-то там — под первым иллюминатором по левому борту — находится письменный стол. Плыть невероятно трудно. Фонарь практически бесполезен, ибо освещает только те предметы, которые находятся от меня в нескольких сантиметрах. Согнув левый локоть, гляжу на экран компьютера. Первая цифра, обозначающая часы, давно показывает «ноль». Вторая и третья, фиксирующие минуты, тоже «на нулях». Четвертая и пятая продолжают мигать, отсчитывая последние секунды отпущенного времени. Не так уж много мне осталось.

Сорок пять. Сорок четыре. Сорок три. Сорок две… Ускоряюсь. Мне во что бы то ни стало необходимо успеть выполнить задание Глеба. Мысль о том, что выполнить его не удастся ни при каких условиях, меня не гложет. Она пульсирует где-то очень далеко — в подкорке мозга или на уровне подсознания. А самое главное, она не способна повлиять на мои действия.

На прорыв до противоположной стены у меня уходит секунд десять. Мои нечеловеческие усилия приводят к тому, что застоявшаяся вода внутри каюты начинает хаотическую циркуляцию, увлекая за собой тела и другие плавающие предметы. Вокруг меня все зашевелилось, пришло в движение. И я сам не понял, когда мой вестибулярный аппарат начал давать сбои…

Опытные дайверы знают одну опасную особенность погружений на большие глубины, когда оказываешься в абсолютном мраке, когда толща воды над головой полностью поглощает солнечный свет. Гоняя воздух по замкнутому циклу, ребризер не выбрасывает его наружу, и ориентироваться по восходящим к поверхности пузырькам пловец не может — их попросту нет. Другие «ориентиры», указывающие, где «верх», а где «низ», тоже отсутствуют. Предметы практически невесомы — ведь ты в космосе, с той лишь разницей, что вокруг тебя не вакуум, а толща воды, создающая давление. В подобной ситуации главное — пространственная ориентация. На пятом, десятом, а кто-то и на двадцатом погружении приобретает способность контролировать ее нутром. А вот для новичков данная задачка — не из легких. Я далеко не новичок и опыта у меня предостаточно. Однако образовавшаяся в каюте круговерть блокирует мой вестибулярный аппарат, а электронный компас не желает нормально работать внутри яхты. Из-за этого поиски письменного стола отнимают еще несколько драгоценных секунд.

Тридцать одна. Тридцать. Двадцать девять… «Вот он!» — отталкиваю мешающее тело. Стол привинчен к полу. Его положение помогает восстановить ориентировку. Вместо правой тумбы у стола тонкая металлическая ножка, из левой торчат выдвинутые ящики. Всего их три. И все три пусты… Шарю свободной ладонью по днищам проклятых ящиков, подсвечиваю фонарем, заглядываю вглубь…

«В чем дело? Здесь точно ничего нет!» Взгляд машинально ложится на светящийся экран компьютера. Двадцать пять. Двадцать четыре. Двадцать три… Шкаф. Платяной шкаф находится в самом углу каюты — между последним иллюминатором и переборкой. Иду по стеночке — так легче. Нашел! Дверцы распахнуты, вещей нет. В глубине виднеется металлический ящик встроенного сейфа.

Неужели он? Точно — он! Но сейф закрыт, а ключа у меня нет. Значит, нужно искать…

Тринадцать. Двенадцать. Одиннадцать… Красные цифры, зловеще мигающие на экране, предупреждают о том, что жить мне осталось считаные секунды. Этот факт не останавливает — я мечусь по всей площади каюты, прочесывая каждый квадратный метр замусоренного пола. Металлический ключ не может болтаться под потолком или зависнуть у переборки. Он относительно тяжел, и искать его следует внизу. Четыре секунды. Три. Две. Одна…

В отличие от обычного акваланга, в ребризере газ не заканчивается. Если отбросить механические неисправности и рассматривать естественную кончину данного аппарата, то следует отметить, что первым в нем умирает регенеративный патрон. И причин тому может быть несколько. Во-первых, ресурс химического поглотителя зависит от величины индивидуального продуцирования диоксида углерода. Во-вторых, от температуры воды. И наконец, в-третьих, от физических нагрузок, коим подвергается пловец.

Температура в норме. Состав поглотителя стандартный — я проверял этикетки на пакетах. А вот поработать мне пришлось — будь здоров. Мышцы ноют так, будто часов двадцать таскал на спине мешки с цементом. Вероятно, это и сыграло роковую роль: регенеративное вещество отработало положенный цикл, более не поглощая углекислый газ и не выделяя взамен кислорода.

Выдав еще несколько порций полноценного газа, ребризер начинает давать сбои. Я чувствую это по затрудненному дыханию — вместо обогащенного кислородом дилуента на вдох поступает отработанный воздух. Мои легкие недополучают кислород, соответственно кровь не питает им мозг, органы и мышцы. Двигаться и соображать становится труднее с каждой секундой. Но это еще не конец. В стандартной комплектации ребризера предусмотрена система «Auto-Air», когда «легочник» на питающем шланге инфлятора BCD всегда находится под рукой и позволяет быстро и напрямую подключиться к баллону с дилуентом.

Произвожу стандартные манипуляции с клапаном, осуществляя переход на резервную открытую схему дыхания. Это отодвинет смерть, дав возможность продолжить поиски заветного ключа…

Его нигде нет. Я обшарил пол на всей площади мастер-каюты, заглянул под каждый клочок мусора, истратил почти весь запас газа в баллонах, но ключ так и не нашел.

После очередного вдоха понимаю, что газ в баллонах на исходе. Это не останавливает — продолжаю рыскать по каюте, освещая фонарем, и обследую все элементы погибшего интерьера. Спустя пару минут ощущаю первый симптом кислородного голодания: в глазах появляются радужные круги.

Успею выполнить приказ или нет?..

Сколько осталось до выхода из проклятой пещеры? Метров пятнадцать-двадцать?.. Экономлю силы и оставшийся в легких кислород: оттолкнувшись от воды или от стен, вытягиваюсь в струнку и проплываю несколько метров по инерции… Снова отталкиваюсь и снова плыву. В подобном ритме проходит секунд пятнадцать. Сознание уходит. Хватит сил на последний рывок? Нащупываю руками стену. Пытаюсь оттолкнуться… Не получается — ослабшие руки скользят по шершавому известняку. Останавливаюсь. Тело безвольно поднимается к потолку узкой каменной кишки. Я мягко касаюсь затылком и лопатками до жесткого известняка, зависаю в этом положении. И с ускорением проваливаюсь в черную бездну… Голову пронзала острая боль, зрение подернулось туманной пеленой, когда впереди замаячило желтое пятно. Последним усилием воли я заставил работать ноги, устремившись к пятну, и окончательно лишился сознания.