9
Симпатично и мило, но очень тяжело
Цепи существуют и в безвоздушном пространстве
Я выбросил тело, как старый рваный башмак. Лица тех, кто при этом присутствовал, превратились в фарфор, потом — в маски из тонкой бумаги на поверхности струящейся пленки; по-прежнему экранированные, а потом — полностью нерелевантные, когда я прошел сквозь картонные здания и влился в атмосферные волны.
Конец — любой из крошечных героев, запомни то, что они тебе скажут. Конец — любое событие. Конец — каждый подросток на загадочной улице приключений. Конец — каждый любовник. Если ты это не сделаешь, значит, сделаю я.
Людские поля были как старые тряпки, разбросанные по земле, заходящее солнце как будто замерло в восторге, громадная кромка и колесо, огонь, снисходивший по небесам в лиловых кровоподтеках. Перекрестие пространственных зрительных линий оплело континент, гора была словно зеленый город идей и предметов, каменные глубины.
Звенящий воздух высоко в небе, вселенная льется потоком в глаза. Я был одиночной однокрасочной клеткой, что неслась сквозь пространство, сотканное из первозданной и юной материи, и порождала великие бури. Шквал ультрафиолетовой геометрии пытался сбить меня с курса. Алые с золотом элементы и зыбкая четкость.
Еще один прочно забытый небесный свод раскрылся перед глазами, темные вибрации в мелкий ожогах света, волны из миллиардов бренных клеток. Вкусовые и обонятельные приливы, исполненные в высоком разрешении, разбиваются о твердыню космоса токсичной пеной.
Пилообразные стробирующие импульсы профильных пространственных изменений сошлись в кипящую, хаотичную массу квантовой пены. Гиперсерые глубины громыхали накапливающей плотностью того, кто ждал впереди. Он разрешал мне приблизиться. Он еще не сравнял ступени. Поднося к губам собственный яд.
Но когда он придвинулся ближе, он как будто низвергся со всех сторон в безбрежном пространстве сложного, безповторного зла. Неспешное биение темных крыльев и множественных подкрылков — колоссальное черное насекомое барахталось на спине в центре нервной сети, расходящейся в бесконечность; дергало миллионами лапок посреди едкой вонючей блевотины и перегоревших проводов.
Его рот в обрамлении ресниц был как глаз, что пытается укусить пространство, он был бесконечно, безумно свиреп в своих судорожных конвульсиях, сгустки зла связывались в узлы и растягивались над его бессмысленной трескотней. Скованный собственной силой, подпавший под собственное влияние. Холодная проникающая коррозия — в ночь океанской трагедии. Ничто его не исцелит, никогда. Сердце, разбитое навеки.
И перед лицом этой твари я испытал пронзительное ощущение высоты. Я осознал всем своим существом, что там, подо мной — пропасть. Предельный ужас распылил решимость. Частичка яда в море отравы. Никакой силы воли в нуле. Никакого героя. Ничего.
Там, на кресте, мои глаза стали как золото.
Сиг
Дневной свет прогрыз занавески. Каждая расплавленная слеза у Аликса на щеках — словно короткое замыкание.
— Истина переходит барьер кровь-мозг и остается при этом нетронутой, мальчик.
Мальчик подался вперед.
— Но ты же типа герой. Ты обнаружил ядро, несмотря ни на что, вопреки всем. Про тебя столько рассказывают, там, у могильщиков.
Аликс издал странный звук, отдаленно похожий на скрежет. Такой старый и выцветший, как фотография.
— Ты не понимаешь. Побег Квинаса, похищение, последняя сцена в подвале — это же был спектакль. Хорошо подготовленная постановка. Для того, чтобы я разозлился. Мои друзья. Чтобы я не был холодной машиной, которую, как и любую машину, можно легко перенастроить. Квинас знал, чем все закончится для него, но, может быть, он именно этого и хотел — перегоревший. И даже в самом конце в нем было больше злобы, чем у многих из нас в начале. Это он создал коалицию. Я думал, что повидал уже все. Но для меня это стало сюрпризом, как и для тебя.
— Они говорят, бога надо простить — я не мог простить его раньше. Может, теперь.
— Ты не понял — Локхарт объяснил мне, что я не должен терзаться жалостью, потому что Квинас во время своей неудачной попытки почувствовал, что собой представляет враг. Вот почему у меня тоже не получилось. Вспомни первопричину всего и не забывай, кто наш враг. Канал сквозь удачу не орошается милосердием. Сейчас я тебе скажу кое-что, что поможет тебе прожить жизнь. Мы — дерьмо, но мы лучше, чем он.
— Но мы — его составная часть?
— Может быть, лучшая часть — в минимально допустимом режиме. А теперь уходи. Ты еще слишком молод.
Мальчик стоял, и мелкие минуты растекались по гладкой поверхности тишины. Комната отдавалась ноющей болью. Живая легенда сидел угрюмый и мрачный, посреди мертвых цветов и мертвых книг. Ночь внутри была предсказана, словно черные конфетти.
Металлические глаза Аликса как будто сдвинулись.
— Тут есть кто-то еще. Я слышу, как она улыбается.
Мелоди встала в дверях.
— Я не улыбаюсь.
Он даже не обернулся.
— Я тоже. Небесная болезнь. Когда выходов слишком много, они топят душу. Я поговорил с вашим новичком — и оценил оказанное мне доверие.
— Спасибо, Аликс.
— Я что, правда, такой популярный? Я помню, каким я был раньше — звезды в карманах. Молодой, дерзкий, бесстрашный. Помнишь? Помнишь, как мы с тобой верили, что у нас все получится. А теперь? Теперь я даже себя не пугаю. Я — просто пыль.
— Ты — звезда.
— Я знаю, это ты приносишь цветы.
— Да.
Мелоди с мальчиком вышли, оставив его одного в маленькой комнате, и победа блуждала, как призрак, в его низко опущенной голове.
Они перелезли через забор и пошли вдоль по улице, переступая через куски развороченного дегтебетона, от которого пахло нефтью.
— Это было сильно, мисс Мелоди. Я и не думал, что он такой.
Она сошла с тротуара на асфальтовую дорогу и встала, глядя на дождь, который скрывал ее слезы.
— Лучше оставить его в покое. Пусть лучше он живет в облаках, а не в истории.
— Тогда зачем ты меня к нему привела? Я читал книги. Что же мне делать теперь?
Она посмотрела на него.
— Можешь дождаться сюрприза, плод не всегда соответствует своему семени. В конце концов, это же эволюция.
— Думаешь, я из-за этого отступлю? Думаешь, я — как повторный прогон, потому что я не такой умный, как некоторые?
Она не ответила. Может быть, он решит, что она не расслышала его из-за шума дождя.
— Погоди — это тоже спектакль, да? Ну, типа того, что вы сделали с ним. И он тоже в этом участвует, правильно? Я знал. Я знал, что он просто не может перегореть. Вы хотите, чтобы я разозлился, чтобы я пробился вперед — хотя бы из духа противоречия. Я это сделаю. Я пойду. Где там враг? Враг не дремлет? Давайте его сюда. Я готов.
Она смотрела, как дождь шелестит по камням и бетону и как тучи дерутся на небе, она смотрела на слепые, плотно зашторенные окна в доме шамана, в котором не было даже следа живой человеческой энергии.
— Он был прав, — сказала она. — Ты еще слишком молод.
Она вспомнила, как они с Аликсом шли по вечерним улицам, то ли полные психи, то ли герои. Они совсем не боялись смерти и верили, что у них все получится. Так было, да. Но что было, то прошло. А что прошло, того не вернешь.
Она развернулась и пошла обратно, по промокшему городу, и мальчик прибавил шаг, чтобы не отставать. И, сворачивая за углы, видимые только им двоим, они затерялись среди дождя.