ГЛАВА IX
Ночью, в пятницу, 29 октября 2032 г. доктор Джошуа Кристиан стал знаменит. Первое издание книги «Божье проклятие: новый взгляд на невроз тысячелетия» было распродано за месяц, а она продолжала расходиться со скоростью 100 тысяч экземпляров в день. Повсюду не только расхватывали белые томики с красными буквами и серебряной молнией на обложке, но и действительно читали их.
По настойчивому требованию общественности шоу Боба Смита, на котором доктор Кристиан появился впервые, было показано вновь неделю спустя, после мощной рекламной кампании передачу увидела вся нация. В этот раз постоянным спонсорам шоу были предоставлены три рекламные паузы: одна в самом начале, одна между выступлением Кристиана и ответами на вопросы и одна в конце. Хотя не понесла убытков и первая трансляция, с тех пор усталое лицо с пронзительными темно-синими глазами стало кочевать по обложкам журналов и первыми полосами газет и появилось даже на футболках. Первое издание плаката – портрет и единственное слово «Вердеп» распродали за один день.
Доктор Моше Чейзен укрылся от своих коллег в ночь, когда доктор Кристиан гостил у Боба Смита, но он знал, что лишь отложил неизбежное столкновение. Так что, придя в следующий понедельник на работу и обнаружив две записки на столе секретарши, лишь вздохнул, почесал затылок и пригласил доктора Абрахама и доктора Хемингуэй на утренний кофе.
– Моше, вы смотрели «Сегодня вечером» в прошлую пятницу? – спросила Хемингуэй, прежде чем присесть.
– Само собой. Джудит предупредила меня, и я заинтересовался…
– Ого! Так Джудит знала?.. Доктор Чейзен вздернул брови:
– Дорогая Милли, а тебе когда-нибудь самой доводилось застать врасплох нашу уважаемую начальницу? – он делал вид, что очень сочувствует своим собеседникам. – Она же с владельцем «Аттикус Пресс» в приятельских отношениях, а у издательства – контракт с Кристианом… Думаю, «Аттикус» использовало Джудит в качестве одной из первых читательниц его рукописи.
– Так что же, шоу не стало для вас сюрпризом? – недоверчиво спросил доктор Абрахам.
– Ни в коем случае.
– А почему же вы нас не предупредили? – поинтересовался Хемингуэй.
Чейзен лукаво улыбнулся:
– Откуда же я знал, что вас это заинтересует? Вы ведь не заинтересовались им во время Исследований, правда? И когда он побывал здесь у нас, в Департаменте…
– Здесь?
– Ну да. После того, как Джудит прочла его рукопись, она пригласила его поговорить со мной о миграции населения.
Совершенно обескураженные, они уставились на Чейзена, как детишки, с опозданием узнавшие, что прозевали веселый семейный пикник.
– Вот уж не знал, что вы такие неразговорчивые, – сказал Чейзен.
– Значит, это… пробный шар? – спросила Хемингуэй.
– Да, Милли. Разминочка, – Чейзен был ласков.
– И все-таки – сомнительно все это, – упрямо сказал Абрахам.
В Атланте Джошуа Кристиан провел неделю, в основном кочуя по зданиям на Медиа-Плейс с розовыми, голубыми, серыми, золотыми и черными зеркальными стенами. Он беседовал с Дэном Коннорсом и Марлен Фельдман, снова с Бобом Смитом; с Домиником д'Эсте, с Бенджамином Стайнфильдом, и с Реджинальдом Паркером, и с Мишей Бронским… Он давал обширные интервью всем крупным газетам и журналам, раздавал автографы в книжных магазинах. Атланта была самым читающим городом Америки, Нью-Йорк потихоньку уступал ей свое место культурного центра страны. Отчасти это было вызвано быстрым ростом города, население которого перевалило за пять миллионов.
Его влияние на людей становилось все более значительным. Даже Джудит Карриол была потрясена, как легко страна принимала идеи того, кого она назвала Мессией. Он заставлял людей верить, играя на тонких струнах чувств и инстинктов, боли и одиночества.
А ведь Атланта была всего лишь отправным пунктом рекламного турне доктора Кристиана. «Аттикус Пресс» стремилось, чтобы как можно большее число потенциальных покупателей книги могло увидеть знаменитого Кристиана живьем. Интервью и восторженные отклики в газетах были отнюдь не главной частью компании. Ставка делалась на появление перед публикой – в местах, где скопились недавние переселенцы, и в городах, которые медленно, но верно угасали: там, где люди особенно нуждаются в слове утешения. Правда, дважды с ним случались неприятности. Надписывая свои книги в книжных магазинах, он едва не был смят толпой поклонников и еле вырвался из давки. С тех пор он предпочитал выступать с лекциями, куда пускали по билетам, и давка исключалась. Впрочем, билеты раздавались бесплатно – только попроси.
Карриол знала, что ждет Кристиана в ходе рекламного турне. Она порасспросила нескольких популярных писателей, пару кинозвезд, и выяснила, что эти турне – занудная, скучная работенка; знаменитости настолько уставали от бесконечных встреч с людьми, задающими одни и те же вопросы, что к концу пути любое общение начинало их раздражать, и порой кумир мог собрать чемодан и покинуть очередной пункт тайком и без извинений.
Однако Джошуа Кристиан не выказывал ни малейших признаков скуки, разочарования или усталости. Он был неизменно доброжелателен ко всем, охотно ставил автографы на своих книгах всякий раз, когда требовалось, и ловко парировал выпады оппонентов, оставаясь вежливым и доброжелательным, а уж для журналистов всех мастей и вовсе был душкой. Плохо только, что турне затягивалось. Чем больше читателей обретала книга, чем больше входило имя ее автора в жизнь людей, тем длиннее становился список городов, которые заваливали «Аттикус» просьбами организовать выступления Кристиана и у них. Понимая, что нельзя переутомлять Кристиана, Эллиот Маккензи клал заявки под сукно. Но тут из Вашингтона сдержанно намекнули: Кристиану нужно бы побывать всюду, где жаждут его видеть. И дважды в неделю Карриол узнавала, что в расписании турне появились еще два-три новых пункта назначения.
Неделя, вторая, третья… Месяц в пути… А доктор Кристиан все еще оставался в великолепной форме. Карриол с ужасом думала, когда же это закончится. Каждую ночь вертолет перебрасывал их в какой-нибудь новый город. Спали они мало и без особых удобств. Новый рабочий день начинался в восемь часов утра и кончался с прибытием вертолета. В крупных городах их ждали торжественно обстроенные лекции. Кристиан говорил пятнадцати минутную речь – всякий раз по-новому. Потом – ответы на вопросы. Его ненасытная жажда общения внушала Карриол почти благоговение: таким даже она не знала его. Однажды он даже упрекнул местные власти, пытавшиеся несколько задержать начало лекции, чтобы взбудораженная публика немного успокоилась. Он не боялся никакой публики. Знал ли он, что такое пресыщение? Похоже, нет – если речь шла о встречах с согражданами.
Конечно, не всегда лекции проходили гладко. Ведь Кристиан отказывался заранее готовить выступления, предпочитая импровизацию. Иногда это позволяло добиться великолепного эффекта, но порой он просто терял контакт с публикой, бывал нелогичен, не умел справиться с неожиданным наплывом эмоций. Как-то раз он сделался просто агрессивен; к счастью вид телекамеры и радиомикрофонов отрезвил его, он взял себя в руки и перешел к ответам на вопросы. «Все преодолимо – хватило бы только сил следовать за ним через всю страну», – думала Карриол.
Пока Кристиан продолжал свое бесконечное и триумфальное турне по Соединенным Штатам, его издатель прикидывал, когда кумир освободится, чтобы посетить Южную Америку и Европу. На обоих континентах «Божие проклятие» расходилось великолепно, невзирая на то, что здесь не видели американских теле – и радиопередач, и даже на разницу идеологий.
Русские сперва немного повозмущались, затем предусмотрительно сбавили тон, предчувствуя, что успех книги неминуемо докатится и до них. Ни одна из крупных мировых держав не страдала от ледника больше, чем Россия, и концепцию Бога, которая может мирно сосуществовать бок о бок даже с марксизмом, здесь решили не отвергать. Семья Кристианов, конечно, продолжала следить за успехами Джошуа с неослабевающим волнением. Его братья поначалу пытались сохранить невозмутимость, но неделю спустя поддались эйфории, которая охватила женскую половину.
– Он – чудо! – вскричала Мышка после слов Боба Смита.
– А как же? – благодушно ответила Мама.
– Он – чудо! – вскричала Мышка после «Воскресного форума» Бенджамена Стайнфильда.
Только Мэри держалась особняком. Ей было больно. Нет, не от зависти. Она говорила себе что именно Джошуа отнял у нее последнюю надежду на счастье. И когда, сидя в клинике и вскрывая свежую почту, она открыла посылку от «Аттикуса»: плакат в честь Джошуа и футболка с его портретом, – чаша ее терпения переполнилась. Вечером она как ни в чем не бывало бросила плакат и футболку на стол, когда Кристианы после ужина усаживались смотреть очередные известия о своем Джошуа.
Никто этому не обрадовался, даже Мама. Эндрю скорчил гримасу отвращения, Джеймс был растерян.
– Думаю, этого было не избежать, – сказал Эндрю после продолжительной паузы. Он пожал плечами – Интересно, нравится ли это самому Джошу?
– Как будто ты его не знаешь, – заметила Мириам – Да он даже не замечает, что творится. Все вокруг могут щеголять в этих футболках, а он не заметит. У него весьма избирательное зрение. Да по-моему, он просто и не узнает себя на этом портрете, он же так редко смотрелся в зеркало.
– Ты права, – сказал Джеймс. – Бедный Джош!
И только Марта так и ерзала на месте, ей хотелось взять плакат себе, но она не осмеливалась.
– Омерзительно! – прошипела Мэри. – Вы – идиоты! Они же используют Джоша. До него им и дела нет, только и стремятся нажиться на нем. Ты права, Мири: он слепой. Просто слепой. Осел тащит тележку, пока его приманивают морковкой… А вы? Вы что, не видите, как они используют его? А когда он выдохнется, – на глазах ее выступили слезы, – они его вышвырнут за ненадобностью. Омерзительно! – она повернулась к испуганно съежившейся Марте. – Встань, черт тебя побери! Встань! Думаешь, он тебя любит? Думаете, он хоть кого-нибудь любит – кроме Мамы? Нет! Почему же вы не любите того, кто действительно любит вас? Ну почему?! – она хотела схватить плакат и разорвать его, но Марта оказалась проворней; плакат был бережно свернут и почтительно передан Маме.
– Ступай спать, Мэри, – устало сказал Эндрю.
Она постояла, глядя на них, а потом повернулась и вышла, ничего не говоря.
– Ох и трудно же с ней, – пожаловалась Мама, не понимая, что случилось с дочерью и как теперь быть.
– Она просто завидует Джошу, – предположил Джеймс.
– Ну, вот что, – сказала Мама, заворачивая футболку в плакат. – Думаю, лучшее, что мы сможем сделать – это сжечь их.
– Дайте их мне, я спущу их в мусоропровод, – вскочила Марта.
Но Эндрю протянул руку за свертком:
– Нет, уж лучше я. А ты, Мышка, свари-ка мне лучше горячего шоколаду…
А вскоре к ним в дом нагрянул Эллиот Маккензи. Чувствовалось, что он прибыл с грандиозной вестью. Но терпеливо ждал, пока Мама приготовит обед. Сидел себе да разглядывал лица Кристианов, сравнивая этих людей с их знаменитым родственником.
– Джошуа собирается в многомесячное турне по Соединенным Штатам, – сказал гость за кофе. – Поступило также множество заявок из-за рубежа. Англия, Франция, Г ер-мания, Италия хотят его видеть у себя. И латиноамериканские страны тоже.
Они внимательно слушали, гордые и слегка озадаченные.
– Во всяком случае, у меня есть идея, которой я хочу поделиться с вами, – продолжал он – Учтите, немедленного ответа не требую. Вы всегда помогали Джошуа в клинике, кому как не вам знать его, – он повернулся к Джеймсу: – Не подумать ли вам, Джеймс, – вам и Мириам – о поездке в Европу? Ради Джошуа? Я ведь знаю, что Мириам хорошо знает языки, в отличие от Джошуа. Ваша помощь была бы бесценна. И для вас, Эндрю, у меня тоже есть работа – если заинтересуетесь. Южная Америка, а? Вы, Марта и Джошуа… Вы же бегло говорите по-испански, а если еще пройти ускоренный курс португальского…
– Откуда вы знаете, какими языками мы владеем? – спросила Мэри, глядя на Маккензи так пристально, что он смутился.
– Джошуа сказал мне… как-то за обедом. Знаете, он страшно гордится вами. Думаю, он будет очень, очень рад, если вы поможете ему в заграничных турне.
– Трудно решиться, – задумчиво сказал Джеймс. – Обычно такие важные решения принимает у нас Джошуа. Нельзя ли нам связаться с ним по телефону или еще как-нибудь, чтобы он… чтобы он посоветовал, как нам быть.
– Я старался Джошуа не тревожить, да он так загружен, что, честное слово, лучше бы и вам, Эндрю, его не беспокоить, – сказал Маккензи.
– Я поеду, – неожиданно сказала Мэри Братья изумленно посмотрели на нее.
– Ты? – спросил Джеймс.
– Да. А почему бы и нет?
– Все-таки нам с Эндрю могут помочь жены, да и языки мы знаем…
– Пожалуйста, пустите меня! – прошептала она.
Эндрю рассмеялся:
– Да мы вообще еще не решили, поедет ли вообще кто-нибудь из нас… Но Джимми прав если ехать – то нам. А вы с Мамой присмотрите за домом. Действительно, соблазнительное предложение, Эллиот. Да и моей жене пойдет на пользу пара месяцев в Южной Америке.
Мать доктора Кристиана встретила его в городе Мобил, штат Алабама. Свое неожиданное появление она объяснила тем, что нет смысла присматривать за бездействующей клиникой.
– Ты не представляешь себе, что творится в Холломане, – весело рассказывала она сыну – Повсюду толпы! Они приходят не лечиться а чтобы взглянуть на наш дом, выпить чашечку кофе, побеседовать с нами – ведь мы твоя родня. Копошатся под ногами, ничем не дают заниматься… А может это и к лучшему дорогой мой. Всем нам нашлась другая работа Мистер Маккензи отправляет Джеймса и Мириам в Европу: там распродали книгу и все толки – вокруг тебя. А ты ведь занят здесь, да и языками не владеешь. А Эндрю поскольку тот прекрасно говорит на испанском, мистер Маккензи посылает вместе с Мартой в Южную Америку. Там книга тоже разошлась. Осталась одна я без работы. О ком теперь заботиться, если твои братья с женами уже уехали в Нью-Йорк – там их проинструктируют, что к чему, и домой они уже не вернутся. А Мэри я оставила присмотреть за домом и, главное, за садом, пока сама я буду ездить с тобой.
– А клиника? – вспыхнул Джошуа.
– Но ведь теперь у тебя другая работа, правда? Теперь клиника Кристиана – вся страна. И даже другие страны. Будь спокоен, Джеймс на славу потрудится вместо тебя за рубежом. Когда Маккензи уехал, мы устроили семейный совет и решили: если мы чем и можем помочь в твоем нелегком труде – так это тем, что возьмемся рекламировать твою книгу.
– Что я наделал…
Раз уж не удалось оградить Кристиана от этого бурного потока информации, Карриол решила вмешаться, как только Мама выдохнется. И вмешалась, надеясь ликвидировать последствия этого стихийного бедствия:
– Джошуа, вы делаете, что можете: помогаете миллионам. В стране уже совсем другая атмосфера, чем раньше. Благодаря вам!
– Это правда? Неужели правда, Джудит?
– Дорогой мой, – сказала она, взяв его за руки. – Разве я посмела бы лгать? Вы творите настоящее чудо…
– Я не умею творить чудес… Я только пытаюсь сделать человека лучше.
– Да, конечно. Я употребила это слово… ну, в переносном смысле.
– Но что я наделал со своей семьей!..
– За какой-то месяц вы проделали путь от полной безвестности к настоящей славе. Разве мы знали, что так будет? Никто не знал, я тоже. Откуда же было знать об этих толпах паломников в Холломане… Но Мама права: клиника доктора Кристиана не закрыта, она просто сменила адрес.
– По-вашему выходит, будто смысл моей жизни – в том, чтобы закрылась моя клиника.
– Ну, хорошо, Джошуа, если именно клиника вам дороже всего на свете – откройте ее заново. И только-то. Джеймс и Эндрю вернутся, вы все снова соберетесь вместе, откроете клинику и все в вашей жизни будет как прежде. Конечно, вы не перестанете быть автором знаменитой книги. Но ведь вы, уверена, и не хотите, чтобы люди забыли о ней. А в остальном все пойдет своим чередом. Мамины новости подействовали на вас так сокрушительно, потому что вы были далеко от дома и вам кажется, будто вы предали семью, клинику… А как вы думали – попытка вылечить стольких людей не потребует самоотдачи, жертв? Такая работа требует от человека перемен в жизни. Ведь в вашей же собственной книге сказано, что перемены требуют времени, терпения, работы над собой. Разве не так, Джошуа?
– Ну вот видите, – попытался он засмеяться. – Значит, я не достоин собственных поучений… Только и способен смущать людей.
– Джошуа, уже поздно. Завтра придется встать в шесть: встреча назначена на утро. Шли бы вы спать.
Он послушался. Но Карриол долго не могла успокоиться: впервые за время турне она видела Кристиана таким подавленным. А все – Мама! Что за слепая, животная, неразумная любовь! И пока Карриол в лепешку расшибалась, чтобы загладить оплошность Мамы, сама виновница сидела, как ни в чем не бывало, и только глазела то на Джошуа, то на Джудит, будто и впрямь не могла взять в толк, что наделала. Она что, и впрямь ничего не соображает? Иначе почему, когда Джошуа наконец-то отправился спать, пыталась броситься за ним следом? Карриол довольно бесцеремонно преградила ей путь.
– Ну, нет, подождите-ка. Хочу вам сказать пару слов, – сказала мрачно, оттесняя Маму от комнаты Джошуа и подталкивая к спальне, которую Джудит уже мысленно отвела ей. А что, Мама рассчитывала на что-нибудь другое? Думала поселиться вместе с Джудит, в которой души не чает? И как она вообще попала в Мобил? Уж конечно, не с помощью «Аттикус». И ведь наверняка знала, что поступает неправильно, но не остановилась… Карриол угрюмо смотрела на нарушительницу покоя.
– А в чем дело, Джудит? – дрожащим голосом спросила Мама. – Что такое-то? В чем я виновата?
– А зачем нужно было городить всю эту чепуху – что клиника закрылась, что братья разъехались?
– Но это же правда? Почему он не должен об этом знать? Я хотела его порадовать, – захныкала Мама.
– Да? Я ведь тоже обо всем этом знаю, но молчу! Его надо беречь: он очень устает, мало спит, тратит столько энергии на своих читателей… Мама, зачем вы приехали? Неужели не понимаете, что ваше присутствие потребует от него дополнительных сил?
– Я его мать! Ему было четыре годика, когда… Да вы и так знаете. Я потому и примчалась сюда, что знаю: ему трудно. Поверьте, доктор Карриол: я не обузой хочу быть, а помощницей.
– Ради всего святого, бросьте вы пустую болтовню, – устало сказала Карриол. – Если бы вы на самом деле так тревожились о сыне, вы бы сидели сейчас в Холломане и присматривали за домом, чтобы обеспечить, так сказать, прочный тыл. А сюда прислали бы Мэри. Бедняжка, осталась там одна, взаперти… Не надо обманывать ни меня, ни себя: вас погнало сюда любопытство да тщеславие. Конечно, вы все еще эффектная дама, в расцвете сил, люди непременно захотят поглазеть и на вас, и вам есть что им продемонстрировать. То-то все восхитятся! Станут на все лады расхваливать вас, поздравлять с успехами вашего первенца…
– Джудит!
– Слушайте, Мама: ему вовсе не нужна забота. Тот, кто устал, не будет носиться по всей стране, из конца в конец, и выступать, выступать, выступать… Он и думать не думает о вас. К тому же вы только испортите всю музыку своими разглагольствованиями о том, как хорошо иметь четырех детишек: он-то внушает своим слушателям, что в идеале надо иметь одного-единственного. Просто вам обидно: как это о вас забудут газеты, радио и телевидение! Что, не правда?
На эту тираду Мама могла ответить только потоком слез. И уж выплакалась она вволю. То, каким ее сын видится женщине, которая очаровала ее и потому в глазах Мамы заслуживала всяческого доверия, застало миссис Кристиан врасплох. Смутило ее и упоминание о Мэри. А ведь и правда: Мама совсем забыла, что для посторонних ее дочь – старая дева, непривлекательная, обойденная вниманием.
– Утром уеду домой и пришлю ее сюда, – пробормотала Мама.
– Нет уж, теперь поздно. Оставайтесь, раз приехали, – махнула рукой Карриол. – Но предупреждаю: не высовывайтесь. Без нужды не раскрывайте рта. Но и не отмалчивайтесь с мученическим выражением лица. Попробуйте только еще раз расстроить его!
– Не буду, Джудит, обещаю, не буду, – снова и снова шептала Мама. – Я еще пригожусь, честное слово. Я… я все его вещи перестираю! И ваши тоже!
Никогда еще она не слышала, чтобы Карриол смеялась…
– Ах, Мама, были бы для этого время и возможность… Мы меняем гостиницу за гостиницей, да и холодно в номерах, чтобы сушить белье… Каждый день, пока Джошуа на встрече с публикой, наш шофер едет в магазин и покупает все новое. Так куда проще… Когда разместитесь, скажите Биллу размер и вашего белья – а то ходить вам все время в грязном…
Мама покраснела: ей было не на шутку стыдно.
– А лучше живите в моей комнате, – сказала Карриол, берясь за свой единственный чемодан, так и оставшийся нераспакованным. – А я спущусь к портье и найду себе другую. Где ваши вещи?
– Внизу, – пролепетала Мама с убитым видом.
– Я их вам пришлю. Спокойной ночи. Когда вещи принесли, Мама бросилась на кровать и безутешно рыдала, пока ее не сморил сон.
Доктор Кристиан тоже был в постели. Но ни слезы, ни сон не приходили к нему. Все рухнуло – все рухнуло в одночасье. Прошедший месяц доставил ему истинное удовольствие. Ему нравилось смотреть в лица слушателей и знать, что, завороженные его словами, они исцеляются. Его не отвергали люди; река времени несла его корабль; это было счастье. Но он постоянно помнил, что где-то там есть Холломан, есть любимый дом, куда он может в любой момент вернуться. А выходит, возвращаться некуда… Впрочем… Что это с тобой, Джошуа Кристиан? Разве ты не учишь людей забывать о ностальгии, не оборачиваться назад, не бороться с переменами в своей жизни? Вот они – перемены, большие перемены. Ты тоже должен с этим справиться. А ну-ка, веселей! Держи хвост морковкой, Джошуа. Это же прекрасно, что Джеймс и Мириам, Эндрю и Марта заняты вашим общим делом. Они ведь всегда были плечом к плечу с тобой. Все, что ни делается, – к лучшему. Конечно, бывают перемены ползучие, постепенные – а бывают и яркие, как вспышка. Вот как с тобой сейчас. И ты сможешь с этим справиться. Сможешь.
Он постарался заснуть. О, он, закрой мои глаза. О, сон, прогони боль. Но сон был далеко: утешал тех, кого Джошуа уже исцелил…
Из Мобила негаданно выросшая команда Джошуа перекочевала в Сент-Луис. Мама вела, себя примерно. Она познакомилась с вертолетчиком Билли и даже вручила ему в конвертике свои интимные параметры.
– А какой цвет вам нравится? – шепнул Билли.
Она чарующе улыбнулась:
– Белый.
В Сент-Луисе все прошло отлично. Кристиан был в ударе. Телепередача шла не в прямом эфире, а записывалась на пленку. Ведущая, молодая блондинка, была напориста и сообразительна. Она догадалась, что такую персону, как доктор Кристиан, не стоит проверять на интеллектуальный уровень. Важнее показать зрителям его мужество. И его непосредственность.
– Интересно, доктор, а чем вы предлагаете утешиться тем, кто все же хотел бы завести второго ребенка? – так она начала беседу. – Вам легко быть великодушным; вы неженаты, детей у вас нет, и уж тем более вам неведомы материнские чувства. Неужели вы искренне полагаете, что вправе осуждать тех несчастных женщин, которые вытянули пустой билетик в лотерее Бюро и озлоблены этим?
– Худшая черта лотереи, – ответил он, – это тест, который они предлагают претенденткам. Кто знает, какие слои населения больше нуждаются в двух детях и могут стать им хорошими родителями? Уровень образования и даже профессии часто передаются по наследству. Дети образованных больше стремятся попасть в университет. Но не можем же мы до бесконечности выпускать учителей и компьютерщиков. Нужно, чтобы молодежь шла и в водопроводчики, электрики, плотники – а не только в социологи и хирурги. Увы, тест часто лишает надежды тех, кого принято называть «простыми людьми». А поскольку «простые люди» беднее образованных, они начинают подозревать, что в их неудаче виновны сговор, взяточничество… что угодно.
Ведущая была разочарована ответом.
– Но ведь вы не об этом хотели спросить, не так ли? – продолжал он сердито. – Вы хотели услышать, чем я могу утешить проигравших в лотерее. Оставим в стороне ошибочное тестирование. Тем более, что вы явно на стороне тех, кто озлоблен и, к сожалению, помышляет только о мести… Конечно, я никогда не был матерью. Я и отцом-то не был. Но у меня есть две кошки. Да-да. Две – потому что больше не разрешает закон. Они никогда не имели котят – я не стал спрашивать на это разрешения, как полагается. Так что можете меня считать родителем кота Ганнибала и кошки Дидо. Они меня очень любят. Я их тоже. Но знаете ли, чем они все время заняты? Они не вылизывают шерстку, не ловят мышей, даже не дремлют, свернувшись клубочком. Мои кошки ведут дневники. Или приходно-расходные книги, я уж не знаю. И пишут, пишут, пишут… Все записывают! Подбивают бабки! Типичное сальдо очередного прожитого дня из гроссбуха кота Ганнибала можно прочитать примерно так: «Папочка ей первой поставил сегодня миску с едой. Когда Папочка ушел, она меня ударила четыре раза, а я ее – только три. А когда Папочка сел обедать, ее он взял на колени, а меня проигнорировал. И еще она спала на его постели, а меня заставили довольствоваться стулом». Дидо в тот же день записала вот что:
«Папочка положил сегодня утром в его миску еды больше, чем в мою. Когда он забрался в клинику, Папочка отвесил ему шесть шлепков, а мне – ни одного. Папочка полчаса держал его после ужина на коленях. А когда Папочка отправился спать, то усадил его на особый стул, а мне досталась только кровать». Вот так они и живут, мои кошки. Дни напролет проводят за подсчетами: кому больше досталось внимания. И все подсчитывают. И записывают своими каракулями, – он поднял голову и посмотрел прямо в объектив камеры. – В общем-то все в порядке. Я не протестую. Они же кошки! Они не такие, как я. Их манеры, их этика строятся на инстинкте самосохранения. Все вокруг они воспринимают только через призму собственного благополучия. Вот почему, если кошкам случается полюбить, они тут же заводят бухгалтерскую книгу.
Он одарил собеседницу ледяным взглядом.
– Но люди – не кошки! – едва ли не прорычал он, – Они куда более тонко организованы. Мы можем воспитывать собственные чувства, обуздывать собственные эмоции, повиноваться обстоятельствам. Иначе придется согласиться, что мы – все лишь кошки. Тогда давайте заводить бухгалтерские книги любви. Муж и жена, родители и дитя, друзья, соседи, соотечественники, люди – все, кто дотошно подсчитывает, чего и сколько потратил на любовь и чего и сколько на это получил – обречены! Они – животные! Звери! По-моему, это ниже нашего достоинства. Взвешивать, чья скорбь весомее, чья радость обильнее? Проклятье! Слышите? Будь проклят тот, кто это делает. Не смейте этого делать – это я говорю и себе, и каждому из вас!
Эй-Би-Си вечером показало эпизод из передачи провинциального телевидения в своем выпуске новостей. Результаты были неожиданными. Во-первых, Конгресс и Президент распорядились, чтобы Бюро упразднило тестирование. Во-вторых, на Кристиана обрушился целый поток писем о горячо любимых кошках, которые, оказывается, умеют любить куда сильнее, чем люди, и вообще человечней любого из людей – не исключая самого Кристиана.
– Вот уж не знала, что у тебя есть кошки, Джошуа, – сказала Карриол в вертолете, переносившем их из Сент-Луиса в Канзас-Сити.
– Я тоже, – ухмыльнулся он. Помолчав, Карриол заметила:
– Ну, теперь ясно, почему так удивилась Мама… Впрочем, должна доложить, она тут же нашла выход из положения… Мама – ну и актриса же вы! Джошуа, видели бы вы, как она причитала: мол, бедные наши детки, Ганнибал и Дидо, рыженькая и полосатенький… Да еще и рыдала при этом!
– А что? Не хотелось бы, чтобы они оказались сиамскими – не люблю сиамцев, – задорно откликнулась Мама. – Если Джош когда-нибудь и впрямь заведет кошек – пусть будут рыженькая и полосатенький.
– Теперь отбою не будет от расспросов о Дидо и Ганнибале. И что вы будете делать?
– Все вопросы по кошачьей части – только к Маме, – сказал Джошуа. – Я назначаю ее экспертом по Дидо и Ганнибалу.
– Кошки, ведущие бухгалтерские книги! Надо же придумать такое! Как вам это в голову пришло? – продолжала сокрушаться Джужит.
– Вдохновение нашло, – только и сказал Кристиан.
После Мобила и Сент-Луиса Карриол узнала Кристиана № 3. Это она их так нумеровала – обличья, в которых представал перед нею Джошуа № 1 был тот, каким она видела его в Хартфорде и в Холломане. Кристиан № 2 – счастливый, деятельный, жадный до общения Джошуа первых дней после появления «Божьего проклятия». Новый Кристиан оказался слегка сбитым с толку, приуставшим, хотя все еще несшим в себе лучшие черты Кристиана № 2; он стал целеустремленней и настойчивей, как полагается Мессии. Каким же будет очередной Кристиан?
Уже сейчас он сделался настоящим гуру, потому что избавился от всяческих попыток самоанализа. Для гуру ведь главное – непосредственность реакции, не правда ли? Как губка, впитывай эмоции, захлестывающие аудиторию, улавливай чаяния, потакай стремлениям (люди всегда стремятся к лучшему, к вере, к незыблемым истинам) – и прослывешь гуру.
Некрасивый, покажешься сказочно красивым. Невежественный, наречешься мудрым. Отблеск твоих идей будет озарять каждый твой шаг – без твоего участия. Гуру – это пловец, рискнувший выбраться на стремнину. Там не гребут. На стремнине реки главное – удержаться на плаву, и течение вынесет… Вот только куда?
Вторым и третьим пунктом в расписании их рабочего дня в Канзас-Сити значились выступления на местных радиостанциях, расположенных в нескольких кварталах друг от друга.
Когда с записью на первой из них, Дабл-ю-Кей-Си-Эм было покончено, к выходу подали машину. Кристиану всегда подавали такие: не допотопный лимузин, в каких важные шишки разъезжали в прежние годы, но просторный и комфортабельный правительственный автомобиль, только без опознавательных знаков, приличествующих члену правительства. Следующей всегда выходила Мама – минуты через две-три. Эту тактику разработала Карриол, чтобы легче было пробиваться через толпы, поджидавшие своего кумира у выхода. Кристиан успевал попозировать перед камерами да поприветствовать своих приверженцев, как тут появлялась мама, толпа несколько отвлекалась, натиск ослабевал, и телохранители заталкивали доктора Кристиана в машину, тут же трогавшуюся с места.
Но в это утро он замешкался. У выхода собралась изрядная толпа: местная газета поместила на первой полосе статью о пребывании доктора Кристиана в Канзас-Сити и подробный маршрут его поездки. Полдюжины полицейских старательно прокладывали коридор в толпе из трехсот-четырехсот человек, стеной вставших на пути к машине. Было холодно, дул сильный ветер, но толпа терпеливо ждала. Оценив обстановку через стекло в фойе, Карриол крепко взяла Кристиана под локоть:
– Идемте, нам стоит поторопиться. Она распахнула дверь. Толпа охнула, некоторые, выкрикивая его имя, стали рваться ему навстречу. Нет, они вовсе не собирались срывать с него галстук, хватать его за руки или пачкать ему щеки губной помадой, как поступают с кинозвездами. Никто бы и не посмел отнестись к нему, как к забавной игрушке. Люди знали ему цену.
Он сердито стряхнул руку:
– Я должен им сказать…
Их окружали все плотнее. Карриол снова схватила его за локоть. Я поговорю с ними.
– Нет, Джошуа! – воскликнула она. – Через пять минут ты должен быть в Дабл-ю-Кей-Си-Кей!
Он засмеялся и подергал полисмена за полу нейлоновой куртки:
– Офицер, вы мне разрешите поговорить с этими добропорядочными гражданами? – и обратился к толпе: Ну, и где у вас тут эта самая Дабл-ю-Кей-Си-Кей?
Сразу десятки голосов ответили ему. Офицер посторонился. Кристиан, смеясь, раскинул руки:
– Ну так ведите меня туда!
Толпа сомкнулась вокруг него, но почтительно и бережно. На всякий случай полицейские пробились к нему поближе, и толпа двинулась, увлекая за собой Джошуа. Джудит осталась одна. Мама опустила стекло машины и высунулась:
– Джудит, что там стряслось?
Карриол кивком велела водителю заводить мотор и плюхнулась на заднее сидение.
– На радиостанцию, – бросила она и пояснила Маме: – Видите ли, он решил пройтись пешком. В такую погоду! Хочет поговорить с людьми. И опоздает. Обязательно опоздает. Вот ведь свинство!
Конечно, он опоздал – на полчаса. Но ради такого гостя радиостанция тут же послушно внесла изменения в программу. И газета, в редакцию которой он уже не успевал, все же умудрилась выйти с интервью на первой полосе, потому что ее репортер сопровождал Кристиана вместе с толпой из второй радиостанции в городскую управу, где ему предстояло сказать речь за ланчем. Дабл-ю-Кей-Си-Кей не только не обиделась на опоздание Кристиана, но и мгновенно испекла из этой осечки сенсацию. В эфир немедленно полетело сообщение: доктор Кристиан запросто разгуливает с горожанами по улице! Так что горожане бросали все дела и стекались к подъезду Си-Кей.
Весь путь до Литтл-Рок Джудит зловеще молчала. И только там разразилась гневной тирадой по поводу скверного, как ей показалось, отеля. А потом бросилась звонить Гарольду Магнусу и ему тоже устроила грандиозный разнос. Что за маршрут! – кричала она. – Почему они вынуждены мотаться туда-сюда? Сегодня – на юг, завтра – на запад, послезавтра – на восток, а оттуда снова на юг. Турне организовано безобразно, это издевательство… Она настаивала на испрямлении маршрутных кривых. И вообще надо держать курс на юг – подальше от суровой зимы: следует доктора Кристиана беречь!
Впрочем, добраться до самого Кристиана ей хотелось еще больше. И час ее пробил, как только команда разместилась по номерам отеля.
– Ну, вы довольны своими сегодняшними подвигами, Джошуа? – спросила она сердито.
Он остановился на полпути в ванную:
– Какими подвигами?
– Вы вели себя, как ярмарочный зазывала. Бородатая женщина, живая русалка и всякое такое. Господи, какой ужас – демонстрировать себя толпе! Да вас могли просто убить!
Его лицо прояснилось:
– Странно, не правда ли – и как я раньше не догадался?
– Не догадались – о чем?
– Ходить среди людей. Вот так, запросто. Они могли меня убить? Что вы, Джудит – это я чуть не погубил себя этими интервью и шоу. С живыми людьми рядом я чувствую себя лучше всего. Можно было бы ограничиться и выступлением на крупных телестанциях, транслирующих свои передачи на всю страну. А на местах встречаться с людьми прямо на улице. За один день я пообщался с большим количеством людей, чем на сотне провинциальных шоу.
Она была так поражена, что не нашлась, что ответить. Выражение ее лица развеселило его.
– Джудит, пожалуйста, не надо сцен. Знаю, знаю, вы – сама пунктуальность. И все же, если хотите, чтобы турне продолжалось, давайте кое-что изменим. Вот я вышел из дверей и увидел, как они ждут меня – на таком холоде!.. Ведь я не книгу поехал рекламировать, поймите, – поехал помогать людям. А людей-то и не вижу. Меня все время заставляют пялиться в объектив и говорить в дырку с проволочной сеткой. И езжу я в машине – а они все больше пешком ходят… Понимаете, Джудит? Они ждали меня на холоде, на ветру! Надеюсь, то, что сегодня случилось, скажет им больше, чем все эти развеселые шоу. Я шел с ними – и они расцветали, как подснежники в оттепель. И я чувствовал себя по-настоящему нужным. Знаете, как стыдно садиться в машину, когда другие не могут этого сделать? Я шел с ними, я был одним из них. Это мне нравится, Джудит.
Ее ярость выдохлась. Ну как можно злиться на человека, лицо которого так светло!
– Да, – промолвила она грустно. – Я понимаю, Джошуа. Я верю, что вы правы.
Этим она и сразила Кристиана. Ведь он приготовился к ссоре, перепоясал чресла свои для битвы, и теперь не знал, что сказать. Восхищенный, он подхватил ее и завальсировал по комнате, держа ее на руках, и хрипло смеясь в ответ на ее визги и попытки освободиться. И тут явилась Мама. То-то радости было Маме: как же, они снова вместе и снова нет между ними вражды!
Появление матери отрезвило Кристиана и он тут же поставил Джудит на ноги.
– Я праздную победу, – объяснил он смущенно. – Я победил, Мама. И собираюсь прямо сейчас прогуляться по городу.
– О, Боже! – Мама как стояла, так и села.
– Но я не настаиваю, чтобы вы с Джудит меня сопровождали, – успокоил он.
Карриол попыталась перейти в контрнаступление:
– Ладно, Джошуа, ладно. Но без радио и телевидения не обойтись. Согласитесь хотя бы до телестудии доезжать на машине – путь ведь, как правило, неблизкий.
– Нет-нет, только пешком. Машина – это не для меня.
– Ну, будьте же реалистом. Мы разъезжаем уже пять недель, а впереди еще по меньшей мере десять. И здесь, и там, и у черта на куличках – всюду вас ждут люди. Нужно выдерживать высокий темп и побыстрее завершить поездку – иначе мы просто не выдержим, сил не хватит. Если бы вы знали, какого труда стоит мне влиять на Вашингтон… – она не закончила, пораженная собственной нескромностью.
Но он этого даже не заметил.
– Еще раз говорю – я не считаю эту поездку рекламным турне. Это – дело всей моей жизни. То, ради чего я родился. Раз уж меня выманили из Холломана и лишили дома – вся моя жизнь теперь в этом! Я-то думал, вы поняли.
– Конечно, понимаю, – сказала она, лишь бы он успокоился, и даже не заметила, как переменился он с того дня, когда Мама преподнесла ему сногсшибательные новости из Холломана. – Вы правы, Джошуа. Правы – вы. Так, – она сжала виски, – подождите, ни слова больше. Дайте мне подумать. Мне надо подумать…
Она уселась, все еще сжимая виски.
– Значит, так. Мы в Литтл-Рок. На север ехать нельзя – зима слишком сурова. Поедем на юг. Несколько городков в Арканзасе, затем Техас, Нью-Мексико, Аризона и Калифорния. Скажем, недель двенадцать, не больше. Будем проводить в каждом городе не день, а два: можете гулять, сколь угодно, по улицам. Без особой спешки. А потом потеплеет, и двинемся на север. Это ему не понравилось:
– Нет, Джудит, не выйдет. На север надо ехать зимой. Тем, кто остался на севере, мы нужны больше, чем южанам – хоть коренным, хоть недавним переселенцам. Джудит, северные города еще не вымерли. Но теперь, когда правительство приняло решение, что люди будут переезжать на юг не на четыре месяца, а на шесть, эти города непременно вымрут. Люди там понимают, к чему идет дело. Они заждались правдивых слов. Они охвачены страхом, чувствуют, что земля уходит из-под ног… Им понадобится изрядное мужество. А вы говорите – юг. Либо север – либо турне конец. Рождество встретим в Чикаго. Новый год… ну, в Миннеаполисе. Или в Омахе.
– Джошуа Кристиан, вы сошли с ума, – торжественно возвестила Карриол. – На север вам нельзя. Вы там просто умрете. Простудитесь и умрете.
Мама поддержала ее, как могла: слезами и причитаниями. Но он был глух и к логическим доводам, которыми пыталась воспользоваться Джудит, и к слезам матери: либо север – либо турне конец.
И им пришлось отправляться из Литтл-Рок на Север. Такой зимы никто из них еще не видел. Снег лежал даже на побережье; города замело: по снежной буре в неделю. Бураны не останавливали его. Цинциннати, Индианополис, Форт-Уэйн. Он был прав: люди выходили встречать его и шли вместе с ним по заметенным улицам. Карриол и Мама поначалу отважно пытались не отставать. Но им это оказалось не по силам. И пока он в окружении восторженных северян мерил шагами улицу за улицей, они ехали следом в машине – если удавалось проехать через сугробы. Если же нет, ждали его в отеле. Вязали, болтали, читали и ждали.
В новом графике поездки пришлось отвести на каждый город не два дня, а три. Если бы не беспокойство за Джошуа, Карриол и Мама могли бы быть довольны: и засыпать не приходилось каждый раз на новом месте, и поспать удавалось подольше. Доволен был и пилот Билли: у него оставалось больше времени, чтобы подготовить свою «птичку» к очередному перелету.
Кристиан подбирался все ближе к берегам озера Мичиган. Внешне он изменился: выцветший твидовый пиджак получил отставку, теперь Джошуа одевался, как полярник. По улицам он ходил очень быстро. Сопровождать себя разрешал партии из двадцати человек не более. Пройдя вместе с ним ярдов двести, первая партия сворачивала в сторону, ей на смену заступала другая. Местные власти заботливо готовили для доктора трассу, расчищая снежные заносы. Да тут еще метели утихли. В результате он вообразил, что условия тут просто райские. И объявил, что отныне намерен обходиться вовсе без вертолета.
– Буду ходить из города в город пешком, – сказал он.
– Господи, нет! – закричала Карриол. – Ты просто замерзнешь! А если попадешь в метель? Пожалуйста, Джошуа, прошу: капельку благоразумия…
– Я пойду.
– Нет.
Крик Карриол донесся до Мамы. Она робко заглянула к ним – так, чтобы в случае чего быстренько отступать к себе.
– Знаете, что надумал этот идиот? – бросилась к ней Джудит. – Хочет пешком идти в Гэри. А если метель? Мама, неужели у вашего сына не осталось ни капли здравого смысла? Поговорите с ним вы, я сдаюсь.
Но Мама говорить не смогла.
Перед ее глазами тут же возникло видение: закоченевшее тело ее мужа. Будто не много лет назад, а только вчера ее вызвали в Буффало, чтобы среди множества тел в городских моргах опознать того, кто был ее супругом, ее Джо. Только теперь она ищет уже не Джо, а Джошуа. Ходить от трупа к трупу, ужасаться, надеяться, отчаиваться… Она зашлась в истерике, подвывая, мечась по комнате, натыкаясь на стулья и расшвыривая их, колотя кулаками по стенам. Карриол и Джошуа стояли, растерянные, не в силах ее усмирить.
– Из города в город – на вертолете, – резко сказал Кристиан и заперся в ванной.
«И на этом спасибо» – подумала Карриол. И еще: «Все, что ни делается, к лучшему, как учит доктор Кристиан. Спасибо. Мама.»
Между тем, дело приняло серьезный оборот: Маму они погрузили в вертолет в почти бессознательном состоянии. В чужом городе да еще в такую погоду найти врача было непросто. Оставалось надеяться, что все само образуется. Когда Билли доставил Маму в Гэри, она уже могла говорить, только поминутно всхлипывала и то и дело разражалась рыданиями.
– Джошуа, дорогой, не надрывайся так, – попросила она. – Я не прошу тебя бросить любимое дело, но пожалуйста, – побереги себя, сынок.
– Но ведь фермеры остаются без моего внимания! – взмолился он.
– Не все, не все. Ведь некоторые из них приезжают в город, чтобы повидаться с тобой. И потом, далеко не все фермеры вообще знают о твоей книге, сидя у себя в глуши. И еще: ты же все равно не сможешь пообщаться с каждым-прекаждым, даже если будешь жить двести лет и ходить, ходить, ходить без роздыху.
Билли и Карриол шли чуть поодаль от Кристиана и его матери. Пилот бережно поддерживал Джудит под локоток, помогая ей преодолеть наледи на тротуаре.
Билли служил в Воздушных Силах, носил нашивки старшего сержанта. В президентскую вертолетную эскадрилью он был откомандирован три года назад. Когда одну из винтокрылых машин выделили Кристиану и встал вопрос о пилоте, выбор пал на Билли, поскольку, он имел еще и диплом инженера, а при такой нагрузке ремонтам конца не будет. Со временем Билли с удивлением обнаружил, что ему нравится работать с этими сумасшедшими. Конечно, в президентском отряде жилось куда спокойней, но и скучней: борозди себе небо над Вашингтоном или вози на отдых к теплому морю. А тут он парил над Америкой, как птица. Ему приходилось быть механиком и рассыльным, снабжать своих спутников одеждой и бельем – зато это была увлекательная жизнь. Да и интересно ведь кружить по стране рядом с такой знаменитостью! А доктор Кристиан действительно был в полете с ним рядом – когда к их команде присоединилась миссис Кристиан, доктор пересел вперед к пилоту, на свободное кресло, предоставив женщинам возможность расположиться рядышком на задних: несмотря на разницу в возрасте и во взглядах, женщины успели сдружиться.
Но на земле Билли держался особняком. Он не обедал со своими спутниками, не ездил вместе с ними на машине и даже не останавливался в одном с ними отеле. Все свободное время он проводил возле своей «птички». Хоть он и понимал, что поступает вроде бы и не слишком красиво, но иначе просто не мог.
Доктор Карриол была в его глазах большим начальством, поэтому ему пришлось собраться с духом, чтобы спросить:
– А что, мэм, что-нибудь стряслось?
Она попыталась сделать вид, будто ничего особенного не случилось:
– Да вот… У доктора Кристиана небольшие проблемы… Хочет пройтись пешком от Декатура до Гэри.
– Ну да? Шутите?
– Если бы так… Вы, наверное, знаете из газет, что отец доктора Кристиана попал в метель и замерз. Так вот, когда доктор сказал матери о своем намерении, у нее сдали нервы. Я даже рада, что так получилось. Надеюсь, хоть это привело его в чувство.
– Ясно, мэм, – кивнул Билли.
Они приземлились возле небольшой развалюхи на краю вертолетной площадки.
– Вот мы и на месте! – безрадостно заметил Билли. И добавил про себя: «В Гэри, пешком, да еще в Сочельник! Нет, братцы, этак я тоже скоро свихнусь!»
