Глава VI

Доктор Джошуа Кристиан почти не вспоминал о Джудит. Мысли о ней не доставляли ему никакого удовольствия. Кроме того, он был очень увлечен работой над своей книгой, и жизнь его текла строго по расписанию. Вдохновение не покидало его. Слова свободно ложились на бумагу, где соединялись в удивительно гармоничные фразы, хранившие убедительные интонации его голоса.

Мама, Джеймс, Эндрю, Мэри, Мириам и Марта делали для него все, что потребуется, не задавая лишних вопросов. Они терпеливо относились к периодическим приступам рассеянности доктора, перекладывая в доме все вещи таким образом, чтобы они всегда оказывались под рукой и доктора, и его неутомимого секретаря. Домашние готовили и обстирывали, вели длительные беседы с наиболее настойчивыми пациентами доктора. «Вы же знаете, – растолковывали они, – он пишет книгу! Подумайте же не только о себе, но и о тысячах других людей, которые благодаря ей смогут получить столь необходимые им консультации!» При этом они не ворчали на неудобства новых порядков в доме и даже не претендовали на похвалу. Более того, когда доктор Кристиан вдруг начинал рассыпаться в благодарностях за заботу, им становилось стыдно, что сделано так мало, и они с еще большим энтузиазмом искали, чтобы им такое сделать еще для Джоша, Который Пишет Книгу.

Поначалу долгие часы, которые Джошуа Кристиан проводил в беседах с Люси Греко, не давали ожидаемых результатов. Он никак не мог сосредоточиться на ее словах, начинал говорить сам. И все же время не было потрачено впустую: в конце концов, энтузиазм Люси и знания доктора Кристиана впадали в общее русло – в русло будущей книги. В перерывах, когда доктор принимал пациентов или просто погружался в размышления, Люси уходила в свою комнату, где и рождались те образцы красноречия, которыми впоследствии не уставал восхищаться Кристиан.

Работу Люси облегчал диктофон, которым доктор Кристиан не пользовался и – о чем весьма сожалела Люси – никогда не будет пользоваться. Как-то он зашел к ней в комнату и принялся рассматривать наклеенную на диктофон этикетку.

– Что-нибудь случилось? – спросила Люси в замешательстве.

– «Изготовлено в Скарлатти, штат Южная Каролина», – прочитал он грустно. – Знаешь, когда-то в Холломане была масса записывающих устройств. Всяких, начиная от обыкновенной пишущей машинки. Здесь до сих пор сохранился завод, который их производил. Я иногда гуляю по его территории. Туда легко проникнуть: охраны нет, да и к чему она? Кому нужны все эти станки? На что они теперь годятся? Повсюду грязь и запустение, все покрыто пылью, ржавчиной и сосульками.

Немного помолчав, Люси сказала:

– Может, тебе все же стоит съездить в Скарлатти? Там находится половина всех фирм по производству звукозаписывающих устройств. Я уверена, в любой из них тебе окажут самый радушный прием.

– В этом-то я не сомневаюсь…

– Джош, милый, иногда ты делаешь мою жизнь просто невыносимой. – Она прикрыла глаза, чтобы не видеть его лица. Подумай, сколько времени ты теряешь! Как попусту растрачиваешь силы! В своей книге ты не можешь позволить себе тосковать по прошлому, ведь в ней ты призываешь людей не поддаваться ностальгии. А если они и без твоих советов ей не поддаются, ты тем более не должен делать этого, Джош. Не «делайте, как я говорю» нужно сказать людям, а «делайте, как я делаю». Именно так, иначе тебе никто не поверит.

– О, господи, – воскликнул Джошуа, – ты права, права!

Он как-то сразу обмяк, как тряпичная кукла, затем засмеялся, вскочил со стула и забегал по комнате, ероша жесткие черные волосы:

– Ты так права, так права! О, женщины! Как же необходимы мне и ты, и Джудит, ваши свежие мысли, ваши чистые души! Лучше прислушиваться даже к самой обыкновенной женской болтовне, чем к подобострастному бормотанию собственного внутреннего голоса. Как привести свои мысли в порядок, если те, кто рядом, постоянно смотрят тебе в рот и твердят: «Я так люблю Джошуа, он не может быть неправ». И никогда не критикуют! Спасибо тебе, спасибо, спасибо!

Наконец он остановился и стиснул пальцы:

– Я вот что хочу сказать… Прекрасны настоящие чувства, истинные переживания. Каким глубоким может быть горе, какой хороший лекарь – время. И ничего из того, что с нами происходит – ничего! – не происходит просто так. Иногда новое – это хорошо забытое старое. А слабость может быть так же прекрасна, как сила и смелость.

– Почему я не могу писать о самых обыденных вещах? – спросил он сердито. – Я могу говорить с людьми так, словно язык мой – из серебра, голос – из золота, а душа имеет крылья. Но стоит только мне опустить взгляд на лист бумаги или на одну из этих фантастических штучек, – Джошуа показал на диктофон, – как мысли вдруг разбегаются, и мне никак не собрать их вместе снова.

– Это психологический барьер, его можно преодолеть, – заметила Люси, чтобы успокоить его.

– Это злокачественное образование в моем мозгу, – тотчас отозвался Джошуа. – Что-то вроде тромба. Опухоль, превращающаяся в гноящуюся рану в моем подсознании.

Люси рассмеялась:

– О, Джош, ты такой хороший, добрый! Вот уж не поверю, что твое подсознание может выглядеть столь отвратительно…

– Чтобы корабль хорошо держался на плаву, его нужно хорошенько загрузить. Но и самый чистый дом иногда нужно очищать от хлама. Почему бы и на человеческий разум не распространить эти правила?

– По-моему, это уже софистика, – заметила Люси.

Кристиан усмехнулся:

– Мышка испытала на мне полный набор своих тестов. У меня дисграфия. Будем утешаться хоть этим.

Эллиот Маккензи прочитал черновую рукопись книги, прежде чем передать ее Карриол. Увы, таковы были условия: рукопись не должна оставаться в издательстве. У Люси в Холломане тоже имелась копия рукописи, но она не могла предоставить ее Маккензи. Все это не нравилось издателю. Что, если с этой драгоценной книгой что-нибудь случиться? Или Департамент окружающей среды сочтет, что это она подрывает его интересы и запретит ее публикацию? Права на книгу принадлежат доктору Кристиану, и Джудит Карриол прекрасно это знает.

Люси иногда находила время, чтобы связаться с ним. Она говорила об этой книге с таким воодушевлением, какого раньше он за ней не замечал. Она вела себя как молодая монашка, которой овладел дух фанатического богопочитания: впала в экстаз, исписывала от руки горы листов, не доверяясь диктофону.

Эллиот Маккензи, решив прозондировать почву, поинтересовался у Люси: если Кристиан способен излагать свои мысли перед камерами и микрофонами, почему он не может пользоваться звукозаписывающими устройствами?

– И камеры, и микрофоны придется расставлять между рядами в зрительных залах, – пояснила Люси. – Он убедителен, только когда видит перед собой человеческие лица и глаза, устремленные на него, он будет просто фантастичен.

Но его больше волновало другое: как быть, если Департамент запретит издание книги?

Через две недели после того, как Маккензи отправил рукопись Карриол в Вашингтон, она позвонила ему:

– Это подходит, Эллиот, – сказала она. – Приложи максимум усилий. И чем скорее, тем лучше. Когда Люси сможет подготовить последний вариант?

– Она говорит, через месяц. Он работает очень производительно – даже слишком. С одной стороны, Люси должна добиться краткости, с другой, боится что-либо упустить Вы же знаете, чего некоторые читатели ждут от подобных книг. Надо уложиться максимум в 256 печатных страниц. Ну, в следующем году можно выпустить второй том… Правда, это означает, что потребуется дополнительное время для его подготовки. Пока мы отберем то, что надо обязательно уместить в первый том и составим второй.

– Сколько еще потребуется времени?

– До конца сентября.

– И успеете отпечатать тираж до конца октября?

– Вполне.

– Нам нужен миллион экземпляров в твердой обложке и, по крайней мере, пять миллионов в мягкой.

Это было слишком, даже для Эллиота Маккензи.

– Подожди-подожди! Тираж в мягкой обложке принято выпускать не раньше, чем через год после того, как на рынок поступит издание в твердой обложке. У рынка свои законы, Джудит. Мне кажется, мягкую обложку нельзя выпускать сразу.

– Оба издания выйдут одновременно.

– Нет. Извини, нет.

– Извини, Эллиот, да. Ты не пожалеешь об этом.

– Дорогая моя, даже личный приказ Президента Соединенных Штатов не заставит меня изменить свое мнение…

– Посмотрим. Такой приказ ты получишь – и не далее, чем завтра. Пожалуйста, Эллиот, перестань. Тебе не удастся настоять на своем.

Конечно, согласиться он не мог. Но знал, что Джудит – не из тех, кто бросает слова на ветер. Какого только черта появился на его горизонте этот Джошуа Кристиан!

– Послушай, Эллиот, – продолжала Джудит, – речь идет о величайшей книге в истории, правда? Как же можно на ней прогореть? Я нашла тебе эту золотую жилу – я же могу и отобрать ее у тебя. У тебя ведь нет контракта с доктором Кристианом, правда? А вот у нашего Департамента – есть, – она откровенно наслаждалась своей властью над Элиотом.

И Маккензи сдался.

– Ладно, – произнес он и, помолчав, добавил – Пропади ты пропадом!

– Вот и молодец. Можешь организовать утечку информации о том, что рукопись готова, но имей в виду: ни одна копия не должна попасть в чужие руки. Если нужна охрана, я ее тебе предоставлю – бесплатно. Это очень серьезно, Эллиот! Не выпускай книгу из рук! Ни рукопись, ни гранки. Можешь пригрозить своим людям расстрелом, но книга должна оставаться тайной для публики – до тех пор, пока я не разрешу ее рассекретить.

– О'кей.

– Прекрасно. Я хочу распродать тираж в мягкой обложке с аукциона, и чтобы пресса заранее оповестила всех об этом.

И где только она этим издательским штучкам научилась? Маккензи с трудом перевел дыхание:

– Я все сделаю, Джудит. Обещаю тебе такую рекламу в прессе, которая превзойдет все ожидания. Но – без аукциона. Это недопустимо, ведь я издатель! И моя интуиция говорит мне, что эта книга станет вечным бестселлером. Поэтому я хочу совместного права на продажу тиража в мягкой обложке. Только не аукцион! Пусть продает «Скролл».

– Я настаиваю на аукционе.

– Послушай, Джудит, я думал, ты не хочешь, чтобы всплыло, что здесь замешан Департамент. Я прав? Тогда послушай опытного издателя. Если я сделаю по-твоему, все издательства сразу смекнут, что здесь что-то неладно, не говоря уж о нью-йоркских газетчиках. Ты готовишься сделать большую глупость…

Она долго молчала.

– Ладно, твоя взяла. Ты получишь часть прав на тираж в мягкой обложке, если обеспечишь его одновременный выход с тиражом в твердой обложке.

– Договорились.

– Договорились. Образцы вашей рекламы вышли как можно быстрее. Не для этой книги. А вообще проекты рекламы подобных изданий этой. Телевизионные шоу, радио, журналы, воскресные приложения и тому подобное… Кстати, что ты думаешь о названии книги? Подходит? Или твои люди придумают что-нибудь получше?

– Нет, подойдет и это. Знаешь, я чувствую себя Богом, который играет миром. Этот мир страстно желает иметь над собой Бога, но не может принять его.

– Мистер Ричи хочет знать, откуда взялось название. Это он сам придумал? Или Люси?

– Они с Люси наткнулись на него в одной книге. Эти строки написала Элизабет Баррет Браунинг. – «Бог, проклиная нас, приносит нам лучший дар, нежели человек, благословляющий нас». Я думаю, этим все сказано, – он помолчал и добавил. – Говоришь, мистер Ричи? Тибор Ричи? Президент?

– Да. Тибор Ричи лично заинтересован в докторе Кристиане и его книге. Я надеюсь, тебе не нужно объяснять, что это должно остаться между нами?

Это сообщение потрясло Маккензи:

– Он что, читал ее?

– Да. И она произвела на него сильнейшее впечатление.

– И что же будет дальше, Джудит?

– Веришь или нет, правительство нашей страны заботится о народе. И мы все – мистер Ричи, мистер Магнус и я – ничто не подействует на состояние нравственности нашего народа благоприятнее Джошуа Кристиана, его идей, его книги.

Изменившимся голосом она добавила:

– Ты ведь читал и мог оценить ее сам. И ты не согласен со мной?

– Всей душой согласен.

Вернувшись домой, Маккензи обо всем рассказал жене: он привык доверять ей, ее уму и осмотрительности. Салли никогда не сплетничала. Сколько он ее знал, она всегда разделяла его радости и тревоги, не посвящая в них посторонних. Их единственный ребенок находился в колледже в Дартмауте и также стремился к знаниям, как некогда его родители. Кроме того, в нем была отцовская деловая закваска, и это позволяло с уверенностью утверждать, что «Аттикус Пресс» останется и впредь владением их семьи. Маккензи стояли во главе издательства с тех пор, как знаменитый дедушка Эллиота основал это предприятие, которое затем год за годом крепло, поставляя огромное количество печатной продукции в магазины Америки и давая Маккензи возможность жить куда лучше, чем им жилось когда-то в Шотландии. Однако теперь их благосостоянию угрожало запрещение рожать более чем одного ребенка. О, если бы можно было иметь еще детей! Если что-нибудь случится с Аластайром.

Нет! Он боялся даже думать об этом, правда, иногда он все же пытался представить себе, что было бы, если бы сын не оправдал его надежд… если бы родился больным… Ужасно! Ах, если бы иметь еще сына… Утешал себя Маккензи, вспоминая семьи знакомых, где детей дюжина, но достойного наследника, продолжателя дела отца нет. Все дело в генах!..

Итак, он вернулся домой и обо всем рассказал своей жене.

– Мне так не терпится! – воскликнула Салли. – Где эта книга? Я хочу прочитать ее!

– У меня нет копии, – признался Маккензи.

– Как странно, Эллиот! Понимаешь, что я имею в виду? Такая секретность… Уж не заинтересован ли в ней сам Президент?

– Я понял одно: это апофеоз. Гарантирую: «Аттикус» выпустит величайшую книгу в истории.

– Более великую, чем Библия? – сухо поинтересовалась Салли.

– Как знать?! – храбро ответил ей муж.

Дело продвигалось на удивление быстро. Джудит Карриол поздравила себя с получением небольшого вертолета, прикомандированного к ней. Из Вашингтона они домчались менее, чем за час. О, вот это была жизнь! В Холломане ее поджидал правительственный автомобиль. Он был припаркован на взлетной полосе заброшенного аэродрома, среди высоких сорняков и развалин каких-то зданий. Несколько человек в униформе, взяв под козырек, помогли ей забраться на заднее сиденье. Но – никаких иллюзий относительно собственной значимости. Она могла в полной мере наслаждаться жизнью, которой живут высокопоставленные персоны высшего калибра, но постоянно твердила себе, что не должна привыкать к этой роскоши. Иначе возвращение к будням окажется невыносимым. Прямо-таки завет из книги Джошуа Кристиана: «Наслаждайся, но когда все закончится, не оглядывайся назад. Вперед и вверх – в завтра».

Странно: у нее не было возможности видеться с ним вот уже два месяца, но в последний момент, стоя на тротуаре Оук-стрит между домами № № 1047 и 1045, она не смогла заставить себя вернуться к двери дома 1045, где, как ей было известно, он сейчас работал в своей клинике. Она позвонила в дверь соседнего дома.

Мама горячо обняла ее; так она могла бы встретить собственную дочь:

– О, Джудит! Наконец-то!

Мама вцепилась в Джудит обеими руками, вглядываясь в нее с неподдельной любовью.

– Машина? Вижу ты высоко вознеслась… Я развешивала белье на заднем дворе. Не правда ли, белье лучше сушить прямо на солнце, чем в подвале?

Боль. О нет, я не хочу чувствовать боль! Я не должна ее чувствовать! Я не могу отвечать за то, что вам предстоит испытать. Мама, Мама, как же, все твои планы и надежды на него? Зачем ты меня встречаешь так, словно я его будущая жена – женщина, выбранная тобой в невестки? В будущем, которое я готовлю твоему сыну, у него не будет ни сил, ни времени на жену. В будущем, которое я уготовила себе, нет места мужу и детям…

– Я боялась помешать ему, появившись в клинике. И вот подумала: – лучше, если приду сюда, – Джудит проследовала за Мамой на кухню. – Как он?

Мама усадила Джудит на табурет и принялась варить кофе.

– Он в порядке, Джудит. У него все прекрасно. Но я думаю, он рад будет освободиться от Люси. Эта книга для него – прямо-таки каторга. Сидит в своем кабинете безвылазно. Не нравится мне это. Знаешь, она очень хорошая… Я Люси Греко имею в виду. Очень милая. Но он так нуждался в тебе! Я знала, что ты приедешь! Нельзя, чтобы он был один сейчас.

– Мама, это смешно! Вы ведь недавно со мной познакомились, ничего обо мне не знаете. И относиться ко мне так, будто я для Джошуа – свет в оконце… Как странно! Я не невеста Джошуа. Он меня не любит, и я его не люблю. И пожалуйста, не надо никаких планов насчет нашего брака: этого никогда не будет!

– Глупая девчонка, – ласково отозвалась Мама. Она поставила на стол свои лучшие чашки из любимого сервиза и склонилась над плитой, следя за кофе. – Будем считать, что не слышала я твоей болтовни. И никогда не зарекайся… Можешь взять свою чашку и дожидаться его в гостиной. Я ему позвоню и скажу, чтобы он пришел, как только освободиться.

Притворяется сердитой, подумала Джудит. Как появляются в мире такие Мамы? Ведь она очень молода. Ей нет сорока восьми. Или даже сорока семи? Женщины, посвятившие себя материнству – они тратят на детей всю энергию, отпущенную им природой. И счастливы этим – как Мама. А кто не может? Или не хочет? Ладно, Джошуа Кристиан поможет тем, кто лишен такой возможности. А как же те, кто не хочет? Нет, вряд ли кто-нибудь облегчит их участь…

Солнечные лучи отражались от оконных стекол, и среди буйно разросшейся зелени вспыхивали мириады золотых огней. Цветы – розовые, желтые, синие. Белых среди них почти не было. У Кристианов хороший вкус: зачем в белых стенах белые букеты? Чудесное место, постоянно напоминающее о красоте, настоящей красоте.

Они были прекрасными людьми. Только прекрасные люди украшают мир, пока другие предаются унынию.

Когда мать позвонила ему и сообщила, что в гостиной ждет Карриол, доктор Кристиан немного удивился. Так много всего произошло с тех пор, как он видел ее в последний раз… Он умудрился забыть об этой женщине. Джудит Карриол? Смутное воспоминание о чем-то фиолетовом и красном; вечный друг и постоянный враг.

Да, столько времени прошло… Он чувствовал себя так, будто успел засеять поле, собрать и обработать урожай и теперь ходил по жнивью, прикидывая, что посеять здесь на будущий год. Он уже не боялся мечтать о том, что, может быть, достоин лучшего, чем простая клиника в Холломане.

«Почему мне так невесело?» – спрашивал он себя, шагая по галерее, соединяющей клинику с домом. Он прошел не через Мамину кухню, а поднялся в гостиную по парадной лестнице. – «Ведь между нами ничего не было. Ничего! Взаимный интерес достойных собеседников. Помню только, что эта женщина имела на меня влияние, я боялся ее. А больше ничего. Почему же я так страшусь посмотреть ей в лицо? Почему не хочу вспоминать о ней?»

Однако все оказалось не так уж страшно. Она искренне улыбалась ему. И больше не посягала на его душу. Просто встретились старые добрые друзья.

– Я только на час, – снова усаживаясь, предупредила Карриол. – Хотела узнать, как у тебя дела. Я прочитала книгу… случайно.

Считаю, что она великолепна. Еще я хочу знать, что ты собираешься делать после того, как ее издадут. Если ты, конечно, об этом уже думал.

Он слушал ее с изумлением.

– Делать после?..

– Это самое главное. Твоя книга… Ты счастлив?

– Конечно; Я так благодарен тебе за то, что ты свела меня с «Аттикус Пресс», Джудит! Женщина, которую они мне дали, она… она… – Он пожал плечами. – Честно говоря, не знаю, как объяснить. Когда я с ней работаю, мне кажется, что она – та самая часть меня самого, которой мне всегда недоставало. И мы с ней написали книгу именно так, как мне хотелось – как будто меня подпитывали идеями. На самом-то деле – нет… Хотя, знаешь, трудно вспомнить как все получилось: столько всего произошло.

Он нахмурился:

– Но я помню, с чего все началось. Помню: ты, как сказочный джинн, возникла из ниоткуда, чтобы исполнить теснящиеся в моем подсознании желания.

Что за человек! То прозорлив, то чересчур наивен. На первый взгляд – ну вылитый профессор из старой книги, дряхлый, выживший из ума старикашка, который носит с собой записную книжку с адресом и номером телефона и даже с собственным именем – чтобы не заблудиться. А всмотришься пристальней – полубог. Дорогой мой Джошуа, подумала Джудит, не знаешь ты, каким величественным можешь быть – и я Бога молю, чтобы ты никогда об этом и не узнал.

– Они сказали тебе, что ждут, когда ты опубликуешь окончательный вариант? – спросила она.

Он озадаченно взглянул на нее:

– Когда опубликую? Кажется, Люси что-то такое говорила. Но что они от меня хотят? Я ведь уже сделал все, что мог.

– Думаю, они рассчитывают на гораздо большее, чем просто книга, – горячо возразила Джудит. – Она сделает тебя знаменитым. Тебе будут предлагать рекламное турне, участие в теле– и радиопередачах, всякое такое. Боюсь, придется давать интервью для газет и журналов.

Он сделал нетерпеливый жест.

– Ну и чудесно! Хотя я уже написал книгу – ты не представляешь, как я рад этому! У меня есть еще о чем сказать людям.

– Согласна. Но лучше, если ты сам будешь разговаривать с народом. Поэтому потребуется рекламное турне. Там ты сможешь расширить свою аудиторию. Твоей клиникой станет вся Америка.

Она запнулась. Пациенты Джошуа обычно так замолкали, когда требовалось как можно убедительней солгать. Но Джудит пауза понадобилась, чтобы обдумать следующую фразу:

– Я всегда считала, что книга для тебя – не главное.

– Правда, А я думал, это – все, чего ты от меня ждешь.

– Нет. Не ты должен рекламировать книгу, а книга – тебя.

Джошуа никак не отреагировал на ее слова.

– По-моему, Люси упоминала о рекламном путешествии, но я не помню, когда. Извини, Джудит. Наверное, я здорово устал. Все вылетает из головы. Особенно ужасными были последние несколько недель. Сначала мы работали с Люси, потом я, как обычно, работал в клинике… Я не высыпался.

– Ты сможешь отдыхать целое лето, – с улыбкой заверила его Джудит. – «Аттикус» собирается издать книгу осенью, как раз перед тем, как начнутся массовые миграции и приступы депрессии. Твоя книга появится очень кстати. Люди будут готовы к ней. Созреют.

– Да? Гм… Спасибо за добрые слова, Джудит. Я так рад.

Джошуа был растроган. Предстоящие встречи с людьми, забота Джудит о поездке, ее отношение к его делам… Господи, как тяжело ему будет! Он ведь так далек от настоящей жизни! Не смотрит телевизор, не слушает радио, только читает «Нью-Йорк Тайм», «Вашингтон Пост», медицинскую литературу да классику. Хотя и знает о простых людях немного больше, чем можно почерпнуть из этих источников.

Джудит почувствовала в Джошуа нечто необычное, странное, и несколько заколебалась. Что это с ним? Усталость? Угрызения совести? Ерунда, решила она в конце концов. Показалось. Просто расслабилась чуть-чуть, а он – он слишком напряженно работает. Слишком восприимчив. Силы в нем достаточно, не хватает твердости и веры в себя. Зато он способен на поступки. Если понадобится, такие отдают все, что могут. И даже сверх того.

В конце концов, Джудит осталась пообедать. Она знала, что молодые женщины в доме Кристианов уже не относятся к ней с такой подозрительностью, как при первом знакомстве. Это позабавило Джудит. Пусть Мэри, Марта и Мириам думают о ней и ее отношениях с их обожаемым Джошем что хотят – это их личное дело.

– Вот так Джудит представляет себе, что меня ожидает после публикации моей книги, – закончил Кристиан свой рассказ, когда вся семья собралась вечером в гостиной.

– Я тоже думаю, что без рекламных турне дело не обойдется, – заметил Эндрю. С тех пор, как его брат занялся литературным творчеством, Эндрю сам вел дела. Как человек деловой, он начал смотреть кое-какие телепередачи и включал в своей конторе радио. Конечно, когда не было слишком срочной работы.

– Наверное. В одних случаях поеду с удовольствием, в других, вероятно, по необходимости… Мне так перед вами неудобно. Вы столько уже сделали для меня, а я доставлю вам еще больше хлопот…

– Ну, что ты! – улыбнулся Эндрю. Мама была счастлива. Ее дорогой Джошуа вернулся в лоно семьи после затворничества. Как приятно видеть его спокойно сидящим и потягивающим кофе с коньяком, а не жующим на ходу по пути к письменному столу! Ей даже не хотелось язвить на его счет.

– Как ты думаешь, мне можно будет поехать с тобой? – с надеждой спросила Мэри. Так долго томиться в этом отживающем свой век Холломане, когда за его пределами столько интересного! За ее угрызениями, что она не так умна, как Джошуа, не так красива, как Мама, не так надежна, как Джеймс, Эндрю, Мириам или Марта, скрывалась мятущаяся душа. Единственная из всех Кристианов, Мэри мечтала о путешествиях, о новых местах. Но не умея преодолеть робость, она не могла никуда выбраться, не смела даже признаться в своих желаниях. Жила спокойной, размеренной жизнью и втайне надеялась, что кто-нибудь в семье сам догадается, чего ей хочется. И не понимала, что ее внешнее равнодушие скрывает от близких ее внутренний мир. Что она так хорошо научилась скрывать свое беспокойство, что никто о нем и не подозревает.

Джошуа улыбнулся и покачал головой:

– Нет, что ты! Ты же знаешь – я не боюсь одиночества.

Мэри промолчала, ничем не выдав разочарования.

– И долго тебя не будет? – поинтересовалась Мышка, глядя на кончики своих туфель.

К ней, такой маленькой, милой и незаметной, Джошуа всегда испытывал особую нежность.

– Дорогая Мышка, не могу даже предположить. Может, неделю. А то и две.

Она молча подняла на него огромные, полные слез глаза.

Эндрю встал и громко зевнул:

– Я устал и иду спать. Надеюсь, вы меня извините.

Джеймс и Мириам, довольные, тоже поднялись. Они были неплохой парой – главным образом потому, что супружество разбудило в них новые чувства. Воспитанные в строгих правилах, они теперь открывали для себя все новые источники плотского наслаждения. Летом они целые дни проводили в постели. Может быть, как собеседника Мириам предпочла бы Джеймсу Джошуа. Но только как собеседника.

– Лентяй, – проворчал Джошуа, тоже вставая. – А я пойду прогуляюсь. Кто со мной?

Мама вскочила и помчалась переобуваться. Тем временем Мышка сделала робкую попытку объяснить, что ей, кажется, вообще-то, надо бы идти следом за Эндрю…

– Ерунда! – заявил Джошуа, – пойдешь с нами. А ты, Мэри?

– Нет, спасибо. Я приберусь на кухне. Марта испуганно и подозрительно смотрела то на Мэри, то на Джошуа:

– Я… я не хочу, Джошуа. Лучше помогу Мэри, а потом пойду спать.

Мэри бросила на Марту зловещий взгляд, протянула руку и стащила ее со стула. Это было не очень вежливо, но, почувствовав на запястье сильную хватку Мэри, Марта ощутила, что ее опять спасают от каких-нибудь неприятностей.

– Спасибо, – сказала она Мэри, когда они оказались на кухне. – Не умею я выходить из трудных положений. Но, кажется, Мама тоже собралась идти с Джошуа.

– Ты абсолютно права, – Мэри снова подняла руку, на этот раз для того, чтобы поправить на голове невестки выбившуюся прядь пепельно-коричневых волос: совсем как мышиная шерсть.

– Бедная маленькая Мышка, – добавила она. – Ничего, не унывай. Не ты одна попала в мышеловку.

Ночь выдалась тихой и спокойной. Мама и Джошуа неторопливо шли по дорожке. Джошуа обнимал Маму за плечи, что, учитывая разницу в росте, было для него несколько затруднительно.

– Я рада, что Люси уехала, и ты, наконец, освободился, – кинула Мама пробный камень.

– Я тоже.

– Ты счастлив?

Обычно он избегал ответа на этот вопрос, но между ним и Мамой уже много лет установилось особое взаимопонимание.

– И да, и нет. Передо мной открывается столько новых возможностей… Конечно, я счастлив. Но не все так просто… Кажется, я немного побаиваюсь.

– Все образуется.

– Как сказать…

– Это то, что тебе нужно. Я имею в виду не книгу, не популярность. Теперь ты сможешь помочь многим. Знаешь, Джудит – удивительная. А книга… О твоей книге говорить я не могу – я же ничего в этом не понимаю.

– Как, впрочем, и я сам.

Они пересекли дорогу и вошли в парк. Огромные ночные бабочки кружили в свете фонарей, легкий ветер шелестел листвой, пахло цветами, повсюду прогуливались люди.

– Знаешь, Мама, что больше всего пугает меня? Сегодня я вдруг подумал, что Джудит – вроде доброго джинна из волшебной лампы. Ррраз – она выскакивает и отвечает на любые вопросы.

– Да, какая счастливая случайность, Джошуа… Представь, что было бы, если бы ты не поехал в Хартфорд на суд над Маркусом? Ты никогда бы с ней не встретился! Она очень важная персона, правда?

– Ну, еще бы!

– Ладно, не смейся над бедной старой матерью. Важная, я знаю. Она видит и знает куда больше нас, провинциалов. Ей, наверное, необходимо все время встречаться с такими же важными персонами, как она сама…

– Этим она и занята.

– И гордится тем, что вращается в таких кругах?

– Наверное, этим можно гордиться. Но она не зазнается. Я почувствовал это на себе: стоит мне чего-то пожелать – не успею я сказать об этом в слух, как она мое желание исполняет.

– Джошуа, если увидишь ее раньше меня, попроси исполнить и мое желание.

– Твое? И чего ты от нее хочешь?

Мама засмеялась, и ее лицо сделалось еще красивее:

– Хочу, чтобы ты и Джудит…

– Не надо об этом, Мама. Я ее уважаю. Иногда она мне даже нравится. Но полюбить ее я не смогу. Да она и не нуждается в любви, сама знаешь.

– Вот уж не соглашусь! Некоторые люди очень умело скрывают свои чувства. Она – как раз из таких. Не знаю, зачем ей скрывать свои чувства. Знаю только, что Джудит – именно та женщина, что тебе нужна.

– Слышишь, Мама? Музыка! Это на озере…

И он быстро начал спускаться с холма к озеру, где ярко светили фонари, где четверо музыкантов на понтоне играли Моцарта.

И Маме пришлось отступить: с Моцартом она соперничать не могла.