8

Хортов прилетел из Симферополя в полдень, выгнал машину со стоянки и, прижавшись к обочине, проверил карманы, уничтожил все, что касалось этой поездки, даже билет, полученный чудесным образом. Потом он долго сидел, уткнувшись лицом в руль, пока не зазвонил телефон, оставленный в бардачке.

– Ну и где тебя носило, пехота? – сдержанно спросил Кужелев. – Где ты болтался больше суток?

– Я обязан докладывать?

– А ты подумал о том, что за тебя волнуются? Обстановка осложняется, а ты исчезаешь! Тебя по всей Москве ищут. Почему не позвонил?

– Мобильник включенным в машине оставил, а батарея села, – привычно соврал Андрей. – Сейчас зарядил.

– Последние новости знаешь?

– Так, в общих чертах…

– Где находишься? Надо встретиться.

– Через полтора часа буду дома, – уклонился от ответа Хортов.

– Дома не годится, – отрезал Кужелев. – Езжай в Столешников, оттуда звякнешь.

Этот разговор взбодрил Андрея, стряхнул тихие и тоскливые раздумья, мучившие его всю обратную дорогу из Крыма. Добравшись до условленного места, он позвонил, а потом еще трижды переезжал из района в район, сам отслеживал, нет ли хвоста, и то же самое делал Кужелев, мотаясь сзади на служебной машине. Шпионские страсти еще больше разогрели ощущение реальности; Соленая Бухта с Мавром, кипарисами и пальмами казалась уже сновидением.

Кужелев вывел его к Рижской эстакаде, пришел откуда-то пешком и сел к Андрею в машину, припаркованную у бордюра.

– Должен огорчить тебя, пехота, – проговорил он, усаживаясь рядом. – Хреновые дела…

– Если ты про Гедеона, то я в курсе, – отозвался Хортов. – Старец ночью умер от сердечной недостаточности.

– В больницу звонил?

– Я тебе все утро названивал. А потом сообщил один читатель. – Он коротко рассказал о звонках неизвестного.

– Это он так образно выразился. – Кужелев мотнул головой, что означало крайнюю степень агрессивности. – У монаха из груди торчал самодельный кинжал. С цифрой 666 на лезвии. Число дьявола… Кто-то сработал под сатанистов. Разумеется, ни охрана, ни дежурные на этажах ничего подозрительного не заметили.

– Может, кто-то из них…

– Проверяем, но вряд ли. По обыкновению все спали… Когда ты ехал в больницу, тебе приделали хвост.

– Не обратил внимания, но, кажется, не было.

– Кажется! Я чему тебя учил, а?.. Сейчас-то хоть смотри! Ты же привел их в больницу!

– Они засекли звонок старца. Телефон прослушивается, и мобильник тоже…

– Это невозможно, – уверенно заявил Кужелев. – Позавчера проверял, поставил на контроль. Любое подсоединение – сразу отключают номер.

– Мы не знаем, с кем имеем дело. Судя по голосу, мне кажется, машина какая-то, бульдозер… Но есть еще один – хозяин газеты Артельянц, владелец пяти акций, сам видел, в руках держал. А если б ты видел, какие пропуска он принес и кем подписаны! Плюс к этому – пятнадцать тысяч зелеными.

Полковник не проявил интереса.

– Знаю… С нашего ведома подписали. Но к премьеру он сам ходил, и тот подмахнул по собственной инициативе.

– То есть ты знал, что Артельянц заставит работать на него?

– Конечно, знал.

– А что же мне не сказал?

– Меньше знаешь – крепче спишь, – усмехнулся Кужелев и похлопал по плечу. – Надо было, чтоб все естественно… Браслетик-то все носишь? Не жмет?

– Не жмет, – бросил Хортов. – Вы что, используете меня втемную?

– Но и ты темнишь, пехота! Где ты сутки бродяжил?

– Почему я должен отчитываться?

– Да потому что ты сейчас, как магнит, притягиваешь к себе всю публику, которая тусуется вокруг проблемы Веймарских бумаг. И за тобой идет слежка. Что я мог подумать, когда ты пропал?

– Ладно, не ворчи, – примиряюще сказал Андрей. – Был у случайной женщины. Голосовала – посадил, подвез, чай, кофе, ну и все прочее.

– Ты уже с панели женщин берешь?

– А что делать? Природа требует…

– Куда поехали? К ней на квартиру?

– Но это-то тебе зачем? Надо отписаться? Или проверки мне устраиваешь?

– Да нет, хочу выяснить, как же вот эта машинка оказалась на платной стоянке во Внуково?

Кужелев брал его в клещи не хуже Пронского и с таким же безжалостным упорством тащил на дно. И надо было выворачиваться из щупалец и этого спрута.

– Летал тут в один город…

– Не ври, никуда ты не летал. Мы проверяли. А может, зайцем?

– Зайцем, – согласился Хортов, ощущая неожиданный восторг.

Разговор уже становился тягомотным и неприятным – Кужелев понял это и напирать больше не стал.

– Ты извини, – буркнул он. – Не из простого любопытства спрашиваю. Все гораздо сложнее. Я тебе эту работу нашел… Ну, короче, внедрил в газету. Другого выхода не было. Понимаешь, это не средство массовой информации, это какой-то разведцентр. Одних только наших офицеров работает там четверо, из ГРУ два человека. А из МВД десяток. Все в прошлом опера, сорокалетний молодняк, и все обиженные, так что усердно работают на хозяина. Эта публика самая опасная, они как собаковолки, не боятся государственной машины и режут все подряд. Сам Стрижак – бывший кадровый контрразведчик, уволен за дискредитацию. В девяносто первом после путча пытался вынести из Большого дома в Питере личные дела агентов и устроить «охоту на ведьм». Потому что у самого рыло в пуху, сажал за чтение Солженицына. А ты самая приемлемая фигура что для них, что для нас.

Хортов выслушал все это, немного помолчал.

– Ну спасибо, благодетель! За доверие и прочее… Только я хотел бы заниматься журналистикой, а не вашими разработками.

– Вот и занимайся! Ты в такую струю попал – любой щелкопер позавидует. Потом писать не переписать. Мы бы давно и Стрижака, и Артельянца в блин раскатали, но представляешь, сколько вони будет? Они же, суки, содержат свои газеты для шантажа и прикрытия своих темных дел. Тронешь их, значит, ты сатрап, покусился на свободу слова.

– Хорошо, что сказал… В общем, я в ваших играх больше не участвую.

– В таком случае я не смогу обеспечить твою безопасность, – сказал Кужелев жестко.

– Спасибо, как-нибудь сам позабочусь.

– Ты же понимаешь, сейчас невозможно без крыши. Хоть в бизнесе, хоть в политике. А ты же не просто журналист, верно? – Он усмехнулся. – Или другую работу подыскал? Более надежную? Где по пятнадцать тысяч баксов отстегивают?

– Я их верну. Вместе с пропусками. А в газете я больше не работаю.

– Да ты и в самом деле больной! Кто у тебя возьмет? Неужели ты еще не понял, в какую драку ввязался? Не видишь, как обкладывают со всех сторон?.. Все, поезд ушел. Если не хочешь, чтобы тебя сегодня-завтра обрядили в рубашку с длинными рукавами и отвезли в Кащенко, не дергайся. Угрожают тебе люди серьезные.

Андрею стало нехорошо, браслет впился в запястье.

– Почему Кащенко? – спросил осторожно.

– Ты же хотел, чтоб все было в открытую!

– С какой стати в Кащенко?

– А с такой… Мочить журналистов, даже малоизвест–ных – слишком много шума. – Он говорил насмешливым тоном, будто подчеркивал свое превосходство. – На тебя собрали отрицательную медицинскую информацию. Детский суицид, паранойя… Материал в газете – провокационный бред душевнобольного. Желание по–ссорить нас с немцами.

– Этого не может быть, – теряя самообладание, проговорил Хортов. – Кто собрал? Когда?..

– Смотрел копию будущей телепередачи. Выйдет в эфир, когда ты будешь в палате номер шесть. Интервью с врачом Томской психушки, потом из бывшего города Фрунзе… Говорят заслуженные пожилые доктора, все натурально. Истории болезни показывают крупным планом – впечатляет.

– Уходи, – глухо произнес Андрей.

– Неубедительно, пехота, переигрываешь.

– Я жду.

Кужелев не спеша выбрался из машины, облокотился на открытую дверцу.

– Надо работать с нами, тебя никто не прикроет.

Хортов демонстративно промолчал и отвернулся, полковник осторожно закрыл дверцу и ушел куда-то назад и в сторону – даже в боковых зеркалах не мелькнул.

Вот от чего отговаривал законник Скорята!

Первый сильный ход сделал не Андрей – Стрижак, получив команду от хозяина. Автора в этом случае сделали разменной монетой и козлом отпущения. Публикация для кого-то могла послужить сигналом к действию или, наоборот, предупреждением.

Вторым ходом стало внезапное, непредсказуемое игроками появление старца Гедеона, с которым Хортов худо-бедно успел побеседовать и в результате вышел на самого Пронского. Скорее всего, схимонах не захотел ни с кем больше разговаривать и поплатился жизнью.

Андрею же была уготована иная судьба, плачевная: то, что сообщил Кужелев, не подлежало сомнению. И сработает в тот момент, когда станет известно о его поездке в Симферополь и контакте с Пронским.

Такое ощущение, что за эти бумаги сцепились между собой две или даже три какие-то организации, некие кланы, по значимости не уступающие друг другу, и если они используют в схватке вещества и приемы секретных спецслужб, журналистов, прослушивание и газеты, значит, борьба идет на солидных коврах. Только одним нужна гласность, другим – полное молчание, и всех разговорчивых они просто убирают.

Размышляя так, Хортов чувствовал внутреннее физическое противление и одновременно предательское, подзуживающее любопытство. Надо было раз и навсегда отречься от этой темы, уйти в подполье, уехать куда-нибудь, чтобы те, кто угрожает по телефону, не начали действовать.

Даже если он когда-нибудь вырвется из психушки, то выданный в эфир ролик с интервью поставит точку во всякой карьере.

Сейчас не то время, когда из клиник выпускали больных и делали из них мучеников и национальных героев.

Андрей приехал домой, поставил машину в «ракушку», намереваясь прежде всего просто выспаться, а потом уж принимать какие-то решения: он еще не отошел от бессонной ночи в компании Пронского. Пока он мылся под душем, дважды кто-то прорывался по квартирному телефону, но когда вышел из ванной комнаты, ожил и мобильный. Хортов покосился на гардину, взял трубку и, вернувшись в ванную, включил воду.

– Господин Хортов? Я рад вас слышать. – Это был адвокат Кацнельсона. – Я слышал, у вас большие неприятности.

– Ничего подобного, у меня все идет по плану, – не сразу и казенно отозвался Андрей.

– Как же, а смерть схимонаха Гедеона? Вы знаете, он умер насильственной смертью, как и Лев Кацнельсон.

– Да, сообщили.

– А теперь угрожают вам.

Его знания и уверенность насторожили Хортова. Адвокат тут же его отвлек.

– Что там у вас шумит? Идет фон, будто льется вода.

– Моюсь.

– А, с дороги, – будто вспомнил он. – Святое дело.

– Я не занимаюсь этой темой и вообще уволился из редакции, – сказал Андрей то, что пришло в голову.

– Вот и хорошо. У меня будет к вам деловое предложение. Смоете пыль и приезжайте.

Он считал адвоката мелкой сошкой в этом деле. Бизин хотел тихо и мирно продать акции правительству, так сказать, совершить патриотический акт, получить денежки и, поделив их со стариком и его семьей, отбыть назад, в Канаду. Возможно, из каких-то дипломатиче–ских источников он узнал о существовании Веймарских ценных бумаг в России, полученных когда-то Коминтерном, а вероятнее всего, борца за права человека кто-то надоумил и послал на их розыск, для чего он и вернулся из иммиграции, как только стало возможно. Что бы там ни говорил Кужелев, но бывший дипломат слишком мелкая сошка, чтобы организовывать глобальные авантюры. Ему бы вполне хватило одного, максимум двух тайников, где уже несколько десятков лет хранятся акции, потому он и искал самый безопасный путь реализации – государственным организациям.

Но сейчас, слушая намеки адвоката, Хортов поймал себя на шальной вроде бы мысли: что, если этот бессребреник и есть главное действующее лицо?

– Знаете, я уже получил одно предложение, – признался Андрей. – Два никак не потяну.

– Потянете! – уверенно заявил Бизин. – Вы хорошо отдохнули, накупались в море… Кстати, как нынче бархатный сезон?

– Замечательно…

– Приезжайте! Хоть расскажете, а то я так давно не отдыхал в Крыму.

– Приеду, – пообещал Андрей.

Выкручиваться и увиливать было бы несерьезно, да и веской причины не находилось, а он буквально давил своей информированностью.

– Жду вас к шести часам. – Адвокат положил трубку.

Хортов приехал раньше условленного времени на сорок минут, оставил машину возле старого кирпичного корпуса и позвонил адвокату.

– Я в Переделкино. Объясните, как вас разыскать.

– К сожалению, я сейчас далеко, – признался Бизин. – Пришлось срочно выехать в Москву. Буду через час, а вы пока отдохните у меня. Скажите домработнице, пусть поразвлекает.

И объяснил, как найти дачу.

Дом адвоката был недавно и добротно отремонтирован, участок благоустроен – выделялось среди зелени нечто похожее на английский газон, клумбы, несмотря на осень, ярко цветущие, у ворот дремал в тени сосен серый «фольксваген». А за деревянным забором все вы–глядело запущенным, нежилым и убогим. Если здесь и можно было писать стихи, то только грустные, упаднические – ощущение безысходности и нищеты реяло над писательским поселком.

Человек, искавший в России миллионы, жил как-то легкомысленно: никакой охраны, а сигнализация по забору отключена: по крайней мере в доме не зазвучала тревога, когда Андрей сунул руку под излучатель.

Сторожа хотя бы посадил с берданкой…

Хортов зашел с тыла и свободно проник на территорию дачи, прячась за соснами, приблизился к растворенному окну, и в тот же миг отскочил за угол. С веранды вышла молодая женщина с охапкой дров, поднесла их к мангалу и принялась разводить огонь. Одежда для дачной обстановки была неподходящая – розовый, облегающий фигуру балетный тресс, в волнистых, по плечи, волосах посверкивали стекляшки.

Еще через минуту рядом с ней оказалась вторая, в летней панаме, а на столике – кастрюля, шампуры и бутыль с водой. Похоже, мужчин на даче не было, иначе кто бы позволил женщинам готовить шашлык?

Хортов пробрался вдоль стены к окну, осторожно отвел створку и заскочил на подоконник. Кажется, это была спальня, исполненная в сиреневом цвете – от штор до салфеток на прикроватных тумбочках. В доме стояла полная тишина, и сквозь приоткрытую дверь тянуло сквозняком. Он осторожно выдвинул ящики тумб – ничего особенного, крем для рук, заколки, расческа, старая помада, чехол от очков. Чисто жен–ская спальня, где даже не бывает мужчин. Потом он просунул голову сквозь узкий проем двери – впереди оказался просторный зал с камином и мягкой мебелью, в косых лучах солнца стояла пыль. Ремонт здесь был основательный, дорогой, с расчетом, чтобы принимать высоких гостей, однако никаких следов и предметов, выдающих пристрастия хозяина. Такие залы есть в каждом более-менее богатом доме…

Ступая тихо, Андрей прошел дом наискось и остановился у ближней закрытой двери: женщины на улице хлопотали у шашлычницы – что-то не получалось у них с огнем. Женщина в панаме замахала руками и побежала в дом. Хортову ничего не оставалось делать, как заскочить в комнату – весь зал просматривался из прихожей. Он затаился у открытого окна, готовый в любой момент выскочить наружу, и в это время увидел нечто странное: оставшаяся у мангала женщина со сверкающими волосами огляделась и сделала несколько сильных, размашистых движений руками, после чего раза три подряд, словно балерина, обернулась вокруг своей оси и ударила ладонями воздух над дровами.

Невероятно, однако высокое белое пламя вскинулось разом по всему мангалу, пространство вокруг заколебалось, словно мираж, и успокоилось вместе с медленными движениями рук по кругу. Огонь загорел ровно и бездымно.

Зачарованный, Хортов на мгновение забылся и высунулся из окна чуть ли не по пояс, и опомнился, когда на улице появилась вторая женщина со свитком газет в руке.

А растопка уже не требовалась…

Андрей наконец осмотрелся: без сомнений, это была мужская спальня, выдержанная в розовом тоне, и лишь халат на спинке кресла не в цвет, темно-синий. Хортов быстро проверил тумбочку – набор старого джентльмена: снотворное, мочегонное, геморроидальные свечи, шприцы, инсулин; открыл стенной шкаф – одежда, обувь, яркие зеленые подтяжки, черная шляпа и ни одной бумажки!

Он тут же вышел в зал – хозяйки стояли у мангала, смеялись и разговаривали – идиллическая дачная картинка…

На первом этаже оставались еще две двери – одна, открытая на кухню, другая неизвестно куда, из прихожей. Хортов прокрался к ней, приоткрыл и замер: это оказался не санблок и не кладовая, как думалось, скорее служебная подсобка с письменным столом, канцелярским шкафом и кожаным диваном.

Андрей бесшумно притворил дверь и скорым шагом направился к лестнице, ведущей в мансарду, но в это время женщина в панаме побежала к дому, и пришлось резко изменить направление. Он влетел в сиреневую спальню и, оглядевшись, выскользнул сквозь окно на улицу.

Времени до начала официально назначенного часа оставалось порядочно – как раз незаметно уйти с территории дачи и вернуться к машине. Он почти уложился и подъехал к адвокатскому жилищу на минуту позже. Женщины в трессе у мангала не было, осталась та, что в панаме. Хортов оставил машину у ворот и направился к шашлычнице.

– У меня назначена встреча с господином Бизиным, – поздоровавшись, сказал Андрей.

– Да, он только что звонил, – даже не взглянув в его сторону, сообщила женщина. – Задержится на десять минут. А вы журналист Хортов?

– Так точно, – рассматривая ее, произнес Андрей.

– Я служу домработницей у Виктора Петровича, – кокетливо представилась хозяйка, но имени своего не назвала.

– Вы что, целыми днями сидите тут в полном одиночестве? – Хортов огляделся: женщины со сверкающими волосами нигде не было видно.

– Часто и ночами тоже…

Врала, не моргнув! И при этом изящными, эротичными движениями насаживала мясо на шампур.

– Не страшно? А если на вас нападут? Украдут?

– Скорее бы кто-нибудь украл! – засмеялась она и, оставив мясо, поворочала головни кочергой – невидимые колючие искры осыпали руку. – Мой хозяин совсем старенький и больной.

– Диабетом?

– У него куча болезней. И он все время ворчит, вечно недоволен… Но платит очень хорошо!

– Тогда нормально, – заметил Хортов. – У меня такое чувство, что в доме есть еще кто-то.

– По контракту я не имею права принимать у себя даже близких подруг, – вздохнула она. – Кабальные условия… Но ничего не поделать, такова моя судьба – прислуживать, ублажать гостей хозяина.

– Каким же образом?

– Не тем, что вы подумали, – грустно усмехнулась. – Я им пою и танцую. Если скажет, то и вам буду петь и танцевать.

– Я люблю только балетные танцы, – намекнул Хортов, имея в виду женщину в трессе.

– Помогите мне. – Она резко сменила тему, схватившись за мясо. – Я не успеваю…

– Только руки вымою. Где у вас умывальник?

– Я вам полью! – услужливо схватила бутылку и засуетилась. – Подставляйте руки!

Не хотела пускать в дом…

– Ой, что это такое? – Она заметила браслет на запястье. – Какой интересный!.. Но не мужской. Откуда у вас… этот браслет?

– Подарок любимой женщины.

Он вытер руки и стал насаживать мясо на шампуры, а домработница неожиданно замолчала и опустила глаза.

– Первый раз вижу, чтобы шашлыком занимался не мужчина. – Он хотел разговорить ее. – Кавказцы бы такого не простили. Женщина у мангала – нонсенс!

– Вы сейчас солгали, – был категоричный ответ.

Его подмывало уличить во лжи и ее, однако Хортов перехватил взгляд – глаз не спускала с браслета!

– Что, нравится?.. Мне тоже.

Она разбила головни, залила остатки пламени и стала раскладывать шампуры над углями. Сразу же потянуло вкусным дымком.

– Мне нужно позвонить, – сказала она. – Последите, чтобы не сгорело.

Она удалилась торопливой, взволнованной походкой – наверняка поделиться впечатлениями со своей спрятанной в доме подругой. Прошло минут пять, запахло горелым, и Хортов на всякий случай начал переворачивать шашлык.

За этим занятием и застал адвокат – машина его тут же развернулась и уехала назад.

– Простите за опоздание, – повинился он. – Надеюсь, не скучали?

– У вас симпатичная домработница, – оценил Хортов.

– Кстати, где она?

– Ушла звонить.

В это время у адвоката зазвонил в кармане телефон.

– Голубушка, посмотрите в окно, – сказал он назидательным тоном, готовый треснуть трубкой об асфальт. – Я стою во дворе, а наш гость, пардон, выполняет вашу работу! Когда прекратится это безобразие?

При этом он сам перевернул шампур и недовольным движением спрятал мобильник.

– Господи, сейчас во всей Москве не сыскать приличной домработницы. Все эти девицы хотят много получать, но ничего не делать. Однако же пусть она занимается шашлыком, а мы приступим к делу.

Адвокат сопроводил его наверх, в мансарду, где Андрей не успел побывать, и жаль: как раз здесь и находился кабинет. Заперев дверь, он усадил гостя в кресло, подал ему стакан с напитком из холодильника и сел напротив. То, что сразу бросилось в глаза, – это экраны из алюминиевой фольги на всех трех окнах, но установленные на некотором расстоянии от стекла, чтобы пробивался свет. Можно было подумать, что сделано это от яркого солнечного света – окна выходили на южную сторону, скорее всего хозяин так и объяснял непосвященным гостям, но здесь он перехватил взгляд Хортова и согласно кивнул головой.

– Излишние меры безопасности никогда не помешают.

Окна экранировали только с одной целью: чтобы с помощью специальных приборов невозможно было считывать информацию со стекол.

– Вы задали вопрос… Помните, относительно происхождения акций? Я должен ответить. Да, я не стал объяснять вам, откуда эти ценные бумаги. С задачей вы справились сами и очень быстро, что важно для меня.

– Экзаменовали? – усмехнулся Андрей.

– Проверял возможности ваших информаторов. Они же у вас имеются, не так ли?

Ему было за шестьдесят, но в матовом освещении кабинета адвокат выглядел моложе, и еще скрашивала возраст нестариковская подвижность.

– Знаете, что мне посоветовали? Написать о вас роман и сразу разбогатеть, – сказал Хортов.

– Что касается разбогатеть, то это можно сделать без романов о моей персоне. Тем более жизнь была скучна и неинтересна.

– Скромный вы человек, Виктор Петрович…

– Болтовню оставим для застолья, – вдруг сказал он таким же тоном, как ворчал на домработницу. – У меня есть предложение, ради которого я и пригласил вас. Как журналист и… как деловой человек, вы заинтересовались Веймарскими акциями?

– Я заинтересовался смертью Льва Марковича, – назло ему ответил Андрей. – И написал…

– Читали, читали… Вы что, альтруист?

– Это любопытно, но я подумал о вас точно так же. Когда узнал, что вы бесплатно трудитесь в обществе «Сохнут» и безвозмездно выступаете в судах, защищая несправедливо обиженных.

Адвокат улыбнулся каким-то своим мыслям, однако сказал определенно:

– Никогда не работаю безвозмездно. Бесплатный труд развращает, господин журналист. Да, в судах и обществе я не беру денег с клиентов, но получаю вознаграждение… в иной форме. Например, информацией. Вы же убедились, насколько высок курс этой валюты?

– Это ваши клиенты сообщили, что я отдыхал на юге?

– Вы меня недооцениваете! Ей-богу!

И не стал ничего уточнять.

– Простите, Виктор Петрович… – Хортов все-таки взвешивал слова. – Не хотел бы обидеть… Но у меня такое чувство, что вы до сих пор служите в разведке.

Он рассмеялся откровенно и весело.

– Да-да!.. Хорошо, что вы говорите все, что думаете. Мне нравится откровенность в отношениях… И вы гадаете – в чьей разведке? ЦРУ, МИ6 или «Моссад»? И ваши информаторы гадают… Нет, вы не обидели! Я вышел из того возраста… Служу, дорогой Андрей Александрович. Только на сей раз в собственной. Да, это весьма выгодно – служить себе. – Он отставил стакан и подобрал, скрючил руки, словно не хотел прикасаться к окружающему миру. – Я служил в разведках. А кто из студентов МГИМО не был завербован? Чьей-нибудь?.. И потому повсюду, где бы я ни был, таскаю за собой хвост. Порвал со всеми, но куда бы ни приехал, со мной обязательно хотят восстановить связь. Вот и в России… Но отставим сие печальное повествование. Не за этим собрались… Вернемся к тому, что привело вас ко мне. Ведь вы бы не пошли на такую встречу, коли не заинтересовались Веймарскими ценными бумагами?

– Стоимость акций меня, конечно, шокировала, – признался Хортов, решив поиграть в поддавки. – Не ожидал…

– Во сколько оценил пакет Кацнельсона ваш информатор?

– Восемь с половиной миллионов зеленых…

– Это полцены! Это их ликвидность в России!

– Но ведь акции исчезли?

– Исчез пакет, принадлежащий Льву Марковичу. Слава богу, в Коминтерне работал не он один…

– Каким образом ценные бумаги Германии оказались в штабе мировой революции?

Адвокат всплеснул руками, будто хотел весь мир посадить к себе на колени.

– Вы ответили сами!.. Да! Коминтерн искал любые формы воздействия на экономику, политику и идеологию капиталистических стран. Его агенты без преувеличения работали по всему миру, в каждой заштатной дыре сидело по одному, а то и по двое и трое. Каждый из них имел поддержку на месте и в трудную минуту мог опереться на незнакомых людей, потому как агентами в основном были лица еврейской национальности либо такие, как несчастный Кацнельсон. Тут Карл Маркс был совершенно прав: еврей – это не национальность, это партия. Скупка по случаю и по дешевке акций терпящей экономическое бедствие Германии – святое дело революционного штаба, очередная секретная финансовая операция, только и всего. И при этом! – Он вскинул палец. – При этом скупали на фальшивые деньги!

Хортов понял, что собеседник ничего лишнего и конкретного не скажет до тех пор, пока не завербует с потрохами, и потому подтолкнул разговор вперед.

– И в чем же суть предложения?

– Заработать денег, – спокойно обронил адвокат. – Согласно русскому менталитету – быстро и много!

– То есть вы предлагаете работу?

– Творческую, творческую работу под определенный и немалый процент.

– Заработать хочется, – признался Андрей. – Но я с великим недоверием воспринимаю все авантюрные проекты.

– Хорошо, остановимся на промежуточном варианте, – легко согласился адвокат. – Мы заключаем письменный договор сроком на два месяца или до первого реального результата, но на четыре – по желанию. Если это условие не выполняется, несмотря на вашу продуктивную работу, я выплачиваю вам неустойку в размере пятидесяти процентов от предполагаемой выгоды. Для меня это кабальное условие, Андрей Александрович. Цифры мы можем согласовать позже.

Артельянц, конкурент адвоката, действовал более определенно и решительно; этот не то что денег, но и пропусков в архивы не предлагал, уговаривал работать за здорово живешь.

– И куда я с таким договором? В сортир? – намеренно грубо спросил Хортов.

– Сейчас достаточно способов разойтись по справедливости и без суда, – отмахнулся хозяин. – Залоговая сумма, независимый посредник, банковский договор… Или вам проще сидеть на шее жены?

– И вы уверены, что через четыре месяца мы станем богатыми?

– Мне нравится ваш скептический тон, – вдруг одобрил адвокат. – И еще то, что вы не жадный и любопытный по природе… Нет, богатыми в моем понимании не станем, но положим начало. Фундамент… А от вас потребуется… некоторая исследовательская и разыск–ная работа, что вполне соответствует вашим профессиям и опыту. Две-три командировки за рубеж и, разумеется, связи в силовых структурах.

– В случае провала сколько нам светит?

– Здесь нет криминала, – уверенно заявил Бизин. – Говорю вам как адвокат. С точки зрения юридической чистоты и законности этот проект безупречен. В России есть достаточно… белых пятен в коммерческом плане, не входящих в зону государственных интересов и им не контролируемых. Как то: мамонтовая кость, например, в обилии имеющаяся по всему Крайнему Северу и по ценности стоящая на одном уровне с золотом. Или те же иностранные ценные бумаги, пылящиеся в многочисленных трофейных архивах или просто брошенные и забытые. Нужно лишь наклониться и поднять.

– Как же я попаду в эти архивы? Они же наверняка закрыты.

– Но вы же недавно получили предложение и пропуска!

– То есть вы предлагаете мне поработать сразу на двух хозяев? Или Артельянц – ваш партнер?

– Ни в коем случае. Предлагаю вам поработать на самого себя. Уверен, с аналогичными поручениями или просьбами к вам еще будут обращаться. Вы сейчас напоминаете катализатор, и следует очень тонко и взвешенно принимать решения. После консультации со мной.

– А конкуренты? Кто-то ведь набрызгал в глаза Кацнельсону?

– Вам ли бояться конкурентов, дорогой мой? Вы же в воде не тонете и в огне не горите!

Он явно намекал на встречу и купание с Пронским!

Но дальше не шел…

– Это слишком большой риск, – отмахнулся Андрей. – Во имя чего?

– Сумма, которую вы получите в случае успеха или даже неполного успеха, стоит риска, – уклончиво отпарировал адвокат. – Она может быть выражена и не в денежных единицах… Да, разумеется, следует соблюдать и предпринимать основные меры безопасности. Например, сегодня вам лучше остаться здесь, у меня…

– Кто конкуренты, известно? – не обратил внимания на предупреждения Хортов – пусть скажет хоть что-нибудь конкретное!

Адвокат добавил в стаканы сока, бросил по кусочку льда.

– Назвать всех поименно не могу, и никто не назовет… Но уверен в одном: это хорошо информированные люди, посредством своих агентов имеющие доступ к стратегическим финансовым секретам государства. Вообще-то посвященных в такие тайны финансистов можно пересчитать по пальцам, если бы знать, кто есть кто. Другое дело, подключаются новые люди, например, хозяин вашей газеты Артельянц. Огромные возможности, но полный дилетант, профанирует саму идею…

– И еще олигарх, которому вы пытались продать акции, – вставил Хортов.

– И он тоже, – не моргнув глазом подтвердил адвокат. – Скоро у этой кормушки окажется даже самый ленивый. Чем больше людей войдут в эту воду, тем больше мути поднимут со дна.

– Ваше предложение меня к чему-то обязывает? – после паузы спросил Хортов.

– Только морально! – рассмеялся адвокат. – Пока нет договора, вы свободны от обязательств. Поэтому я не раскрываю деталей.

– И есть время подумать?

– До утра. И необходимо остаться здесь. В целях той самой безопасности. Вас же огорчила смерть старца Гедеона?.. Конкуренты весьма недовольны публикацией. Я же говорил: наше спасение – гласность.

Ужин домработница накрыла в зале на три персоны, и, когда адвокат с Хортовым спустились к столу, она неожиданно возглавила его, усевшись с торца, тем самым показывая, что не только прислуга. Однако бывший дипломат при ней в речах был аккуратен и за столом больше словом не обмолвился о делах. Женщина со сверкающими волосами так и не появлялась, и если еще оставалась в доме, то сидела как мышка.

Хортов ловил себя на мысли, что непроизвольно ищет ее, украдкой озираясь и реагируя на каждый звук в глубине дома. Пока не заметил всевидящий взгляд домработницы, от которого ничего не ускользало. И при этом она скромничала, поднимая глазки вместе с бокалом; взор ее в эти редкие мгновения был испытующим и потому отталкивающим. Все эти редкие переглядки скрыть от старого шпиона было невозможно, однако он помалкивал. Лишь однажды, когда Андрей разминал руку под столом, он почувствовал это и спросил:

– Что вы там делаете? Разрешите полюбопытствовать?

– Браслет на руке жмет, – ответила за него домработница.

В остальном ужин прошел, как в институте благородных девиц – в тишине и полном сосредоточении на пище, и был скорее всего символическим актом гостеприимства. Сам адвокат мяса на ночь не ел, вина не пил, довольствовался свежими овощами и манговым соком.

Сразу после ужина Хортов встал и откланялся.

– Мне пора!

Адвокат не хотел отпускать, но удержать ничем уже не мог, и его предложение сыграть в шахматы прозвучало совсем уж глупо и некстати: должно быть, он относился к породе вечных неудачников.

– О своем решении я сообщу. Провожать не нужно, – добавил Хортов и вышел.

– Я закрою за вами калитку. – Домработница сорвалась с места. – Уже поздно…

И показала ключ.

За воротами она неожиданно подала Андрею руку, сжала его ладонь, потрясла с дружеской яростью, но сказала банальную и пустую фразу:

– Очень рада познакомиться! Приезжайте к нам почаще!

И скосила глаза на левую руку, где был браслет.

– А вы – к нам! – тем же дурацким тоном бросил Хортов и сел в машину.

Он выехал из поселка с облегчением, но с чувством, будто кто-то глядит в затылок. Теперь он четко уяснил для себя, что адвокат хоть и хитер, и придумал неплохой способ сбора информации – разнести, разболтать о ценных бумагах на весь свет, взмутить воду, а потом сидеть и стричь купоны, однако при этом он одиночка и только сейчас начал собирать команду. По крайней мере Хортова он пытался нанять именно с такой целью. Загадкой пока оставалось единственное: откуда ему известно о поездке в Крым? Если даже Кужелев машину разыскал во Внуково, а пронюхать, где сам Андрей, так и не смог?

При выезде на шоссе он едва успел затормозить – длинный грузовик с прицепом просвистел совсем рядом, чуть не сбив зеркало. Андрей хладнокровно прибавил газу, двигаясь по полосе разгона, но в пояснице неприятно заныло: подобные промахи на дороге с ним случались очень редко.

– Ты все забыл, Бродяга, – внезапно послышался голос за спиной. – Ты снова стал изгоем! Сколько можно смотреть тебе в затылок?

Он сначала резко оглянулся на ходу, затем так же резко затормозил, притираясь к обочине.

На заднем сиденье в вальяжной позе сидела та самая женщина, что позвала его к справочному бюро в аэропорту и вручила билет. Шелковая косынка стягивала голову, скрывая волосы. Он впервые видел ее так ясно – в вокзальной толчее он не запомнил лица, смазанного, как на плохой фотографии. И сейчас ощутил странное, завораживающее и цепенящее притяжение.

– Ну, вспомнил? – Она улыбнулась и сдернула косынку – рассыпались волосы, унизанные сверкающими стеклами.

– Билет на самолет, – сказал он.

– И все, что ты помнишь?

– Остальное смутно… А вот билет…

– Это вчера я принесла билет! А что было раньше?.. Давай, давай, просыпайся! Ты мог забыть реку Ура, но я же тебе снилась, и ты рисовал мой портрет… Портрет Дары. Ну?.. И еще обещал меня отыскать! Кто вплетал мне бриллиантовые нити вместе со своей памятью?

– Я подумал… все ушло с детством, – наконец проговорил Андрей. – С юностью…

Поверх тресса был наброшен темно-синий плащ без рукавов, застегнутый на груди пряжкой в виде восьмилучевой звезды. Дара откинула его полы, протянула руки и положила ему на плечи.

– Когда цыганка подарила тебе браслет, ты же вспомнил? И когда вернулся домой, разыскал ее на своих полотнах. И сегодня ты увидел, как я зажгла огонь…

– Мне казалось – фантазия, грезы воспаленного сознания… давно не брал в руки кисти, забыл дорогу…

– Верю. Когда блистаешь модной профессией – не по шпалам ходишь, не в холодной барже плывешь, а катаешься на красивой и дорогой машине, прошлое кажется призрачным, болезненным бредом, не хочется вспоминать постылой юности… А все чужое! И тебя это мучает. Ты же не лишен пути, Бродяга, и сам когда-то говорил: путь из реальности быта в реальность бытия – творчество.

– Я долго искал тебя… Всю юность, даже в училище…

– Знаю… И женился на этой немке Барбаре!

– Она так сильно походит на тебя…

– Это все мужские отговорки!

– Сейчас ты явилась и исчезнешь, как во Внуково. Не верю в твое существование.

Она погладила шею, обхватила сзади его горло.

– Чувствуешь мои руки?.. А вчера, когда Мавр пытался утопить тебя, почему ты выдержал под водой семь минут и не захлебнулся?.. Тебя же привел в свой мир сам владыка Атенон! Помнишь человека, которого ты видел в образе дерева?.. Бродяга, я вижу твой рок. И Авега сказал: ты – воин. Тот самый, что приносил соль Знаний. Неужели забыл, с чего вдруг ты выбрал военную службу?

– С ней давно покончено…

Она сняла руки с его плеч и спрятала под плащ.

– Посмотри на мир, в котором ты живешь. Поставь свет, отыщи нужный ракурс – ты умеешь это делать. Тебе же тесно в нем?

– Тесно, – обронил Хортов.

– Что тебе мешает вырваться?

– Привычки, предрассудки. – Он запустил двигатель и отчалил от обочины. – Я слишком долго жил в этом мире, и он излечил меня.

– Потому пришлось разыскивать тебя. А сделать это должен был ты сам.

– Мне нужно привыкнуть к этому состоянию.

– Привыкай. Но все время думай обо мне.

– Разве мы… расстаемся?

Дара замолчала, облокотилась на спинку переднего сиденья и лишь посматривала на него с чарующей тихой улыбкой.

– А ты не хочешь? – наконец спросила она.

– Куда едем? – ушел от ответа Андрей.

– Я покажу.

Всю дорогу он чувствовал неотвратимое желание обернуться, прикоснуться к ее руке, но сдерживался, за что однажды получил благодарность.

– Не все потеряно, Бродяга!

Они долго и на первый взгляд беспорядочно крутили по Москве, пока не очутились на Краснопресненской набережной. Дара оживилась, неожиданно погладила браслет на его руке и сказала ласково:

– А сейчас на светофоре повернем направо и еще раз направо.

Через пять минут Андрей выполнил два поворота и оказался в тупике: улица упиралась в неказистый трех–этажный дом довоенной постройки, обшарпанный и торчащий среди высоток, как гнилой зуб. На деревянном козырьке единственного подъезда из огромных кадок выползали змеи виноградных лоз, увивающих стену до самой крыши, и уже оттуда свисали зеленые побеги с крупными листьями. Зрелище это было неуместно, даже безумно для московского климата и приковывало внимание.

– Вот здесь я живу, – объявила Дара и потянулась. – Квартира семь, третий этаж. Теперь это и твой дом, можешь прийти, когда захочешь. Запомни.

– Я запомнил, – бросил Хортов. – Зачем здесь виноград?

– Чтобы ты не перепутал дом. В Москве больше такого не увидишь, – горделиво сказала она и снова погладила руку с браслетом. – Ура, я Дара!

– До свидания…

Стремительным движением она вдруг склонилась, поцеловала его руку на руле, осыпав ее сверкающими волосами, и выскочила из кабины.

Хортов почувствовал сильнейшее волнение и толчок протеста, запоздало отдернулся, но когда выглянул на улицу, Дары уже нигде не было.

Не поверив своим глазам, он выбрался из машины, огляделся, после чего подергал ручку двери подъезда – заперто на кодовый замок.

Он обошел дом вокруг, посмотрел на оторочку из виноградных листьев – ни в одном окне не было света, хотя на улице смеркалось. Потоптавшись еще несколько минут, Хортов сел на кирпичный парапет крыльца, прижался спиной к стене и вдруг ощутил забытую и щемящую волну бесприютности, как в чреве холодной баржи. Он помнил, чем заканчивается это чувство – обязательными слезами, потому сел в машину, круто развернулся, заехав на газон, и помчался назад.

Прочитать название тупиковой улицы он не успел, да и ни одной таблички на домах не заметил, однако запомнил следующую – Мантулинская. Повернул налево второй раз и оказался на набережной. Здесь наконец-то перевел дух, расслабился и, подавляя желание оглянуться, поехал спокойнее.

И внезапно обнаружил, что на левой руке нет привычной, давящей тяжести браслета.

На ходу он ощупал руку от запястья до локтя, механически глянул под ноги, рядом нет. Сам он соскочить никак не мог!

Хортов выбрал место, остановился и, включив аварийный сигнал, стал тщательно осматривать машину вокруг себя: браслет словно растворился, и на оголенной руке остался лишь глубокий вдавленный отпечаток. И вдруг он отчетливо вспомнил повышенный интерес Дары, ее поглаживания руки и этот внезапный, волнующий поцелуй.

Она снимала золотые вещи с блеском фокусника, ибо Андрей ни на мгновение не терял контроля над собой, и стащить незаметно тугое плетеное кольцо можно разве что с трупа…

Хортов развернулся и погнал назад. Дорогу он запомнил отлично и скоро нашел светофор и улицу Мантулинскую. На всякий случай убедился, прочитав название, и свернул на первом перекрестке – все, как в первый раз. Метров через триста должен быть тупик и ее дом…

Ничего подобного! Хортов оказался на Шмитов–ском проезде, которого не переезжал. Полагая, что свернул не в тот переулок, он вернулся назад к набережной, еще раз проверил улицу и поехал тихо. И все равно первый поворот направо оказался тем же проездом, но никак не тупиком – впереди мелькали фары машин на Шмитовском. Тогда он притерся к обочине, вышел и отправился пешком. Те самые многоэтажки, выбоина на асфальте, в которую попал на обратном пути, а вот и газон с его следом разворота!

– Эй, дяденька! Ты что потерял?

За спиной стоял человек с трубкой в зубах – Петрович, который встретился ему возле рынка в Кузьминках.

– Да так… Здесь дом был, странный такой, с вино–градными лозами по стенам…

– Был. Да его же снесли еще в прошлом году.

– Я его видел двадцать минут назад!

– Это бывает, – шваркнул трубкой и выпустил голубое облако дыма. – Дом сносят, а образ его остается, и долго еще люди видят призрачные очертания, жильцов. Даже мебель, кран на кухне капает… Человек умирает, а душа живет среди живых… Наверное, туда вошла женщина, и ты ее потерял?

– Вошла женщина…

– Купи мне бутылочку, и я покажу, где она.

– Но тут… нет магазинов. Возьми деньгами!

– Нет, я деньгами не беру.

– Сейчас я сбегаю!..

– Ты ж не пацан, за бутылками бегать, – строго сказал Петрович. – Ладно, я тебе и так покажу. Как она вы–глядит? Волосы такие… и алмазы сверкают?

– Да! Да! Точно!

– Жила в седьмой квартире?

– Сказала, в седьмой…

Он достал изо рта трубку, указал чубуком в лоб Хортова.

– Она у тебя здесь. А ты ищешь…

И пошел к подъезду многоэтажки, помахивая пустой кошелкой.

Андрей постоял на середине проезда, озираясь во–круг, и тихо побрел к машине, убеждая себя, что ничего страшного не случилось. И все равно чувствовал разочарование и неотступное желание еще раз проехать от набережной, может быть, остаться на всю ночь, успокоиться, побродить по этому району…

Стиснув зубы, он погнал к себе на Чистые Пруды, стараясь не думать о Даре, и это ему удавалось, пока он не приехал на свою улицу.

В хрущевские времена между огромными сталин–скими монстрами втиснули четыре блочных пятиэтажки, и они выглядели ничуть не лучше того призрачного строения с виноградником. Когда-то посаженные деревца между домами вымахали выше крыш, и при каждом хорошем ветре начинался лесоповал, балконы сшибало, как шишки. Хортов жил в таком изуродованном доме в глубине двора, и чтобы проехать к нему, следовало нырнуть под арку сталинской крепости, уйти в дальний угол и уже оттуда, мимо мусорных контейнеров, – к своей «ракушке».

До нее оставалось двести метров, а он сидел в машине и испытывал страстное желание вернуться, ибо чувствовал неясный, детский страх, одиночество и полную незащищенность. А надо было сейчас повернуть налево и въехать во двор. Арка напоминала черную нору, за которой обрывался всякий свет, и оттуда, из тьмы, исходила опасность. Ее невозможно было ни пощупать, ни понюхать, однако ощущение жути напоминало холодный сквознячок, несомый из мрачной дыры.

Хортов стиснул руль, резко встряхнулся, будто разгоняя сон, и в голове, на миг прояснившейся, еще крепче утвердилась мысль: не заезжать во двор!

Он осторожно вышел из машины, запер дверцу ключом и зашел в тень деревьев. На улице было пусто, в свете далекого фонаря поблескивали автомобили на стоянке, несмотря на второй час ночи, во многих окнах горел свет. Совершенно мирная картина… И все-таки Андрей не пошел под арку – свернул к магазину в торце здания и, обойдя его. оказался в тылу своего дома. Косой отблеск рекламы пронизывал листву деревьев и едва доставал земли, и только у одного подъезда в соседнем доме горела лампочка. Даже при таком освещении было видно, что двор пуст. Прячась за деревьями, Хортов двинулся к торцовой стене и тут заметил, что за его «ракушкой» стоит не белая соседская шестерка, как всегда, а нечто приземистое, вытянутое и темное. Все места во дворе давно были захвачены, забиты на веки вечные и разве только случайный залетный мог залезть на чужую стоянку.

Или сосед разбогател и купил иномарку.

Андрей затаился в трех шагах у стены, прижавшись к дереву. Показалось, за стеклом чужой машины зардел огонек – то ли сигарета, то ли отблеск красной лампочки сигнализации.

Или почудилось…

Тем часом под аркой вспыхнули фары, и, шаря темноту, свет побежал по двору, выхватывая стволы деревь–ев. Хортов переместился к стене и в этот миг увидел, как из неизвестной машины осторожно вышел человек и встал за «ракушку». На белом фоне оцинкованного железа хорошо различалась его фигура. Автомобиль проехал мимо, затем повернул к сталинскому дому, на котором блистала световая реклама. Человек вернулся было назад, однако склонился к открытой дверце и через несколько секунд направился в сторону Хортова. Была еще надежда, что он выйдет на дорогу, где только что прошла «Нива», – он забирал влево, но, как оказалось, лишь для того, чтобы обойти вросшую в землю детскую площадку.

Бежать или прятаться не хватало времени, да и могли заметить из машины. Андрей закачался, забурчал и стал писать на стену.

В левой руке темного, едва различимого человека был пластиковый пакет, почти пустой, но тяжеловатый.

– Эй, мужик! – каким-то удушливым, злым шепотом сказал он. – А ну, дергай отсюда!

– Чего? – громко и пьяно протянул Хортов. – Пошел ты!..

Он целил профессионально, в основание горла, и сбил бы одним ударом, но Андрей мгновенно ушел, перехватил руку и рванул вперед. Неизвестный вписался головой в стену, выбил белесую пыль и осел мешком. Хортов склонился над ним и ткнулся руками в пакет, вернее, в предмет, лежащий на нем, – это был пистолет! В машине у «ракушки» хлопнула дверца, но вышел кто или нет, он не заметил, поскольку отбегал за угол дома. Там он достал пистолет, судя по дайне, с глушителем, свернув предохранитель, осторожно передернул затвор. И как оказалось, зря: патрон, бывший в патроннике, улетел в траву.

Не выпуская из виду двор, Андрей на полусогнутых отошел от дома и присел за деревом. Его засекли! Пуля ударила на полметра выше, но стреляющего не было видно, как, впрочем, и не слышно выстрела – только смачный щелчок по древесине. Хортов перекатился вперед, затем резко назад, на старое место. Никого вокруг! Черные росчерки древесных стволов, белое пятно «ракушки» и темная лепеха машины. Он привстал на коленях и обернулся назад – прямо на него шел человек с вытянутой рукой, но не видел, а иначе бы уже стрелял – пять метров расстояние!

Скорее инстинктивно и наугад, от живота, Хортов трижды нажал спуск. Того резко кинуло в сторону, под тень деревьев, впереди была исчерканная деревьями темнота, да еще слепили отблески рекламы – не рассмотреть! Андрей кувырком переместился подальше от дома, лег у корневища: показалось, тяжелый беспорядочный топот двигается в сторону «ракушки». Тот, что таранил стену головой, все еще лежал, но вроде бы шевелился. Кувыркнувшись еще трижды, Хортов достиг темной, торца сталинской крепостной стены и, пригибаясь, отбежал за угол.

И вдруг понял, что нельзя, да и невозможно больше искушать судьбу. Короткими перебежками он миновал лесное пространство между домами, заскочил за трансформаторную будку и уже под ее прикрытием рванул через детскую площадку и соседний двор к старой и разгромленной химчистке.

Там он забрался под лестницу, сел спиной к стене и закрыл глаза…