Глава 23
Пуля, выпущенная Мартыновым, задела ухо майора и с омерзительным звуком вошла в плечо Гулько. Окаменевший Метлицкий даже не шелохнулся. Он не чувствовал боль, не воспринимал действительность, казалось, все органы чувств этого человека потеряли свои функции. В нем жил лишь слух, и этим слухом он уловил короткий, но звонкий лязг металла, упавшего на асфальт за его спиной. Он развернулся и увидел, как в метре от него оседает Гулько. Под его ногами лежал выпавший из руки нож. Секунда, разделившая жизнь Романа Метлицкого на две половины. Он жил до того момента, когда за его спиной поднялся на ноги бывший однокашник, и после того, как тот снова опустился. А между двумя этими эпизодами царила пустота.
Между тем в доме уже светились все окна. Было неизвестно, сколько еще людей прилипли к стеклам, не включая света. Однако Андрей знал, что разобрать что-либо в этом полумраке, какие-то детали – невозможно… Подняв руку вверх, он снова нажал на спуск. Не обращая внимания на Метлицкого, зажимающего рукой простреленное ухо, и на кровь, льющуюся меж его пальцев, он подошел к Фоме и бросил того рядом с корчащимся на земле Гулько. Потом поднял автомат, поставил предохранитель на стрельбу очередями и расстрелял стоящее рядом с Метлицким дерево. Стер с автомата и «самострела» свои отпечатки, кинул оружие Гулько.
– Чтобы не обижаться на меня утром, не нужно быть со мной вечером, – поморщился он. – Сложно все это. Но приблизительно так оно и было.
Маше казалось, на этом свете нет уже ничего, что могло бы ее напугать. Андрей ухватил в руку ее ладонь и повел к выходу со двора. С майором они уже попрощались, а американец не любил прощаться дважды. Говорят, дурная примета. Почти такая же верная, как то, что лисы плодятся к кровавому году.
– Эй! – остановил их окрик от дома. Кричавшего не было видно, но Андрей знал, кому принадлежит этот голос. – Спасибо…
– Вы дождитесь десяти часов, – посоветовал дальнобойщик, которого они с Машей попросили их подвезти. – Тут от вокзала автобус пойдет до Новосибирска. А у меня рейс в обратном направлении.
– Я тебе говорю, давай автобуса дождемся, – упрямо повторила Маша, когда они отошли от «еврофуры». – Что тут осталось – три часа! Отсидимся у подруги, а потом быстро сядем на автобус и через полтора часа в городе будем.
Она сама не знала, зачем это говорила. Мартынов сделал дело, и ему больше нечего делать в России. Все, что ему теперь остается, это отправить отпечатки Артура Малькова на проведение теста «Б», подтверждающего первый тест, и перевести на указанный им счет десять миллионов. Он рассказал ей на видеозаписи все, что нужно было сделать, на тот случай, если с ним что-нибудь случится. Мартынов хотел доделать работу до конца даже в тот момент, когда его жизнь висела на волоске. И на той же пленке в телефоне он смотрел ей в глаза и говорил, что сообщил в свой банк данные ее, Маши, и что она может воспользоваться накопленными им деньгами по своему усмотрению. Он очень хотел, чтобы она не оказалась в бедности, если с ним произойдет страшное.
Но это не значит, что они будут вместе, если с ним ничего не случится. Об этом он не говорил, но она чувствовала это сама… Сказка закончилась, в американских фильмах это называется Happy end. Даже более чем счастливый конец. Наверное, стоило терпеть все это ради того, чтобы заработать три миллиона и вернуться домой полностью обеспеченным человеком. Зачем она ему теперь? Но до города Маша с ним все равно доедет. Посадит на самолет в аэропорту и… И поедет к подруге, которая живет неподалеку от аэропорта. А вот что она будет делать потом… Зачем об этом думать? Ведь делала же она что-то до этого? Жизнь продолжается…
Андрей тем временем вынул из кармана Машин телефон и набрал номер. Наверное, подумалось Маше, он набирает старый, подзабытый номер, потому что уже несколько раз он бормотал что-то губами и трижды перебирал кнопки.
– Алло? Холод?.. Где?!
Маша смотрела на Андрея, чувствуя, что рвется нить, соединявшая до последнего момента ее и этого мужчину. Он не давал ей телефон и не говорил при этом, что нужно обратиться к записи. Что ж, спасибо и за это…
– Сема, – слышала она. – В любом случае, если я не доделаю дело, доделай его за меня. А ты точно уверен, что Хорьков в Шарапе? У него сестра там живет?.. Я понял.
– Маша, где находится Шарап? – это был вопрос уже к ней. Сразу после того, как американец захлопнул крышку телефона.
– В десяти километрах отсюда в сторону Новосибирска.
Дальше для нее все происходило как во сне. Может быть, сказывалась усталость почти двух суток без сна, может быть, страх за будущее без него…
– Милая, вот мой кейс. Вот твой телефон. Не потеряй его и никому не отдавай… Там есть запись, Машенька… Но не та, что делала ты. Я позвоню на него сразу же, когда закончу одно пустяковое дельце. Это дельце находится в Шарапе, и, как ты понимаешь, оно будет сделано в кратчайшие сроки. Отправляйся к подруге и жди меня у нее. Когда я позвоню, ты сразу подойдешь к автовокзалу.
Она качнет головой, но, когда он скроется из виду, никуда не пойдет. Положив на ноги узкий «дипломат», она сядет на уличную вокзальную лавку и станет ждать.
Но это случится через десять минут, а сейчас она с изумлением наблюдала, как ее Андрей вручил обалдевшему молодому человеку, стоящему на стоянке такси в частном порядке, три тысячи долларов залога и взамен получил ключи от старенькой «шестерки». Он улыбнется ей, махнет рукой и сядет за руль.
Через три минуты сидения на лавочке она почувствует гул взрыва и увидит огненно-черный гриб, поднимающийся в нескольких километрах от Ордынска. Она будет сидеть и смотреть, пропуская мимо своего взгляда милицейские и пожарные машины. Следом промчится карета «Скорой помощи», но она не заметит и ее. Она будет сидеть и смотреть на уплывающий вверх и расплывающийся по небу столб дыма. Руки, сжимающие кейс, были настолько белы, что казалось – внутри ее вен бежит молоко…
– Проклятое место, – услышит она рядом с собой. – Проклятое…
Заметив реакцию молодой женщины, сидящий в метре от нее старик пояснит:
– Проклятое место. Здесь еженедельно колонна бензовозов проходит. И не было года, чтобы кто-нибудь не сгорал. Как стали с семьдесят восьмого цистерны гонять по этой трассе, так беда и случается. А первым, если память не изменяет, старик был, главврач нашей больницы. Усольцев Владимир Владимирович. Милейшей души человек. В сталинских лагерях сидел, бедствовал, воевал на фронте, но выдержал. И не одну жизнь в поселке этот хирург спас. Не слышали такого – Усольцев?
Она слышала. Один раз. Из уст умирающего Малькова.
И Маша всхлипнет. Потом еще раз. А потом, окончательно потеряв силы, разревется в голос. Она будет исходить в истерике, сжимая побелевшей рукой ручку небольшого кейса.
Потом успокоится и придет в себя. И просидит на лавочке до десяти часов вечера. Когда же на Ордынское начнет опускаться темнота, она тяжело поднимется с лавочки и, не стыдясь размазанной по лицу косметики, медленно пойдет к мосту, где часто пряталась от родителей с Артуром.
Она дойдет до середины и, широко размахнувшись, бросит кейс в воду. Он смачно плюхнется на поверхность и, влекомый течением, исчезнет в серебре готовящейся ко сну воды. Кейс, о предназначении которого теперь знала лишь она одна.
Во дворе никого не будет. И о ночном происшествии будет напоминать лишь засохшая на лавке кровь. Она сядет, прислонится к спинке и закинет голову назад. Она будет смотреть на сосну, по которой можно залезть на небо. Все, что у нее осталось, это маленький серебряный телефон, с которого на нее будет смотреть Андрей Мартынов…
«…Я тебя тоже люблю. И это впервые, когда я говорю такое женщине. Ты прости мою ложь, я никогда не был женат, поэтому не знаю, как ведут себя в таких диких ситуациях настоящие мужья. И я никогда не был влюблен, и уже слишком стар для этого, но, наверное, когда-то нужно начинать…»
Он грустно улыбнется с маленького экрана и добавит:
«Когда все закончится, я вернусь, и мы приедем во двор, где растет сосна. Та, что напротив твоего окна. Она такая высокая, что по ней можно забраться на небо…»Когда Мартынов очнулся, небо над ним было черным. Посреди него висел белый диск солнца, и лучи его нещадно били в глаза…
Перевалившись на бок, увидел выгнутый буквой «Г» указатель дорожного километража с цифрами 95. От Новосибирска до Ордынска – ровно 100 километров. Шарап – в обратную сторону, и до него десять верст. Значит, он не доехал до него пять.
Превозмогая рвущую тело боль, Андрей оперся на локоть и осмотрелся…
В сотне метров от него, лежа на боку, полыхал адским пламенем длинный бензовоз. Горела земля, небо, дорога, и только теперь Мартынову стало ясно, почему ему так жарко.
Он напряг память, пытаясь взять вину за случившееся на себя, но, как ни напрягался, перед глазами его вставала одна и та же картина: он мчит на машине по своей полосе, а по встречной, торопясь обогнать старенькие «Жигули», выходит на его полосу громадина «Вольво» с прицепом, полным топлива. Здесь сужается дорога. Интересно, сколько раз на этом месте случалось подобное?..
Он вставал на ноги целую минуту.
Мартынов не помнил ничего. Он не помнил, зачем оказался на этой трассе, когда должен быть в Вегасе. Он решительно ничего не помнил. Все, что прорывалось сквозь смутные воспоминания, это – дорожная разметка, стремительно уходящая под ноги, и огромная кабина с искаженным от ужаса водителем «Вольво» за рулем в ней.
Не давая себе отчета в том, что делает, Мартынов развернулся спиной к обжигающему факелу и стал уходить от него прочь.
Он шел сначала по открытой местности, потом зашел в лес, пересек его, вышел к какой-то речке, спустился к воде, напился, сел, нашарил в кармане сигареты, щелкнул зажигалкой и… упал.
Он очнется только через двенадцать часов.
И снова будет вспоминать, где он и зачем, не сознавая, что его превращение в самого себя будет долгим и трудным…
Назад: Глава 22
На главную: Предисловие
