Сырой ветер хлопал краями шатрового тента над пластиковым столом. Отсюда, с набережной Кутузова, невский простор выглядел неожиданно огромным. Проползающий по свинцовой воде миниатюрный речной трамвайчик оставлял за собой тоненькие серебристые царапинки. Узнаваемый трехтрубный силуэт крейсера «Аврора», скромно сереющий у противоположной Петровской набережной, воспринимался эдакой кинематографической декорацией, выстроенной по заказу «Ленфильма».

Задувало. Батя поднял ворот куртки и пристальным взглядом обвел Данилу, Жеку, Сергея и Димона, молча сидевших напротив. Ветер ворошил их короткие стрижки. Суровые лица пацанов выражали решимость расправиться с ненавистным Гамадрилом любой ценой.

– Во сколько? – чуть сдавленным от волнения голосом спросил Батя.

Данила взглянул на часы.

– Еще семнадцать минут…

Выложив перед собой хронометр, старый урка гипнотизирующим взглядом вперился в секундную стрелку. Время катилось издевательски медленно; минуты твердели, словно смола на сосновых стволах.

– Двенадцать минут…

– Сам вижу! – цыкнул Батя, не отрываясь от хронометра.

Секунды растянулись, сделавшись длинными и емкими. Стрелка переползала от цифры к цифре со скоростью насосавшегося клопа. Напряжение словно материализовывалось до синевы и звона…

– Вот он, сучонок!

Из-под Литейного моста вальяжно выползал крашенный шаровой краской катер, по борту которого четко прочитывалась надпись «Блатхата». На корме, за паутинкой ограждений, угадывался силуэт человека в шезлонге.

Сухая татуированная рука потянулась к биноклю.

– Батя, не туда смотришь, – Черняев кивнул чуть левее. – Сейчас там тако-ое начнется!..