Глава 17

Шахворостов Павел Павлович, доставленный для проведения следственных действий в Москву, оказался самым несчастным человеком в городе. Он привык жить в дорогих гостиницах, а ужинать в самых респектабельных ресторанах. Однако Антон, вглядываясь в его печальные глаза и слушая его, понимал, что и. о. губернатора Мирнской области – один из наисчастливейших людей, повстречавшихся ему с того момента, как был убит Резун.

Шахворостов до сих пор был жив. И по имеющейся у Копаева информации никто даже не проявлял к нему интереса.

Это было удивительно. Поразительно, сверхъестественно.

Умер Занкиев. Мошков умер. Дутов отдал концы. Яресько, администратор «Потсдама», жив лишь только потому, что спрятан за кулисы в начале первого акта. Так же, как и Майя.

А Шахворостов, дававший и продолжающий давать в отношении покойного Бараева и ныне здравствующего Магомедова показания, жив. И никто даже не интересуется – как ему там, в Лефортово? Не голодает ли? Не скучает? Не нужны ли ему сокамерники, вооруженные спицами и озабоченные проблемой продолжающейся жизни Шахворостова. Вообще, после таких показаний и. о. никто даже не спрашивает – а не зажился ли ты на этом свете, Шахворостов?

Удивительно. Все, кто что-то знал о Бараеве и Магомедове, мертвы. Участники этой истории ушли по одному, не хлопая дверью. Остался Яресько, но его найти трудно. Да и ищут ли? – вот в чем вопрос! Колмацкий – тот тоже неуловим, но его следствие по «кукушкам» не прятало, у Фили у самого чувство собственной опасности – позавидовать можно. Майя далеко, ее тоже достать не так просто.

Но Копаев усмехался всякий раз, когда произносил эту фразу – «нелегко достать». А Дутова в «Красной Пресне» легко было убивать? А Занкиева уводить перед самым носом следствия?

Значит, дело не в проблеме обнаружения и ликвидации, а в целесообразности данного деяния.

Странно. Очень странно. Удивительно тем, что именно Шахворостов дал наиболее яркие показания в отношении Бараева и Магомедова, как обличающие их организованно-преступную деятельность. Редкая статья УК, подтверждаемая документально и устно: «Организация преступного сообщества». Как раз по линии Копаева работенка, если учесть, что то сообщество имело задачи контролировать всю Мирнскую область.

Из протокола допроса Шахворостова П. П.:

Вопрос: Скажите, какие, по-вашему, преследовали цели упомянутые вами Магомед-Хаджи Магомедов и Руслан Бараев?

Ответ: Я, надеюсь, мои добровольные показания будут учтены при составлении вами обвинительного заключения. Я полностью готов к сотрудничеству со следствием, как гражданин. И потому заявляю прямо: сообщество, организованное Магомедовым и Бараевым, знакомыми мне лично, является преступным по сути и направлено на теневой контроль за всей экономической деятельностью Мирнской области.

И после этого Павел Павлович до сих пор жив?

Можно было подумать, что у Магомедова, оставшегося в тоскливом одиночестве, закончился административный ресурс. Читай – возможность давать распоряжения подчиненным по причине отсутствия последних. Однако последние события с Дутовым являются утверждением, обратным этому. Людей у Магомеда-Хаджи хватит на всех, как ни кощунственно это звучит в свете его последних деяний. Значит, причина в другом. Причина в том, что умирают все, кто мог бы сказать на следствии и суде нечто большее, чем обвинить сообщество Магомедова в организации преступного сообщества.

В Рыбном переулке ему снова не повезло. Молоденький лейтенант, сидящий в кожаной тужурке на гнедом коне, смотрел на него минуты две. Потом сунул руку за пазуху, вытащил маленький и плотный прямоугольник бумаги, по фактуре напоминающий фотографию, крикнул что-то напарнику и всадил шпоры в ребра гнедого.

Он заволновался. На него двигались упругой рысью два коня, но еще более угрожающе выглядели два мента, восседавших на них как тамплиеры.

Откинув в сторону брикет мороженого, он вскочил и помчался к Варварке.

Беспрестанно оглядываясь, слыша за спиной учащающийся цокот копыт по мостовой, он вдруг вспомнил кадры из фильма с участием Высоцкого. Высоцкий играл какого-то ловеласа, которого за амурные дела преследовал Командор.

По Варварке он бежал уже галопом, потому как преследователи за его спиной взяли в карьер. Как бородавочник, убегая от леопарда, старается забраться в дебри, чтобы отобрать у врага преимущество в скорости, он стал скользить через уличные кафе, которые, по счастью, еще не успели перенести внутрь заведения. Нынче небо было чисто, в воздухе пахло приближающейся зимой, однако не было надоевшего дождя. И люди пользовались последними минутами уходящего солнца, чтобы в последний раз в этом году о нем вспомнить. Они парами, тройками и просто в одиночестве сидели за пластиковыми столиками, прихлебывали из чашек горячий кофе и млели от контраста тепла внутри и холода снаружи.

Истома изредка прерывалась молодым человеком, мчащимся меж столиков. Он сбивал стулья, проливал кофе на одежду сидящих, словом, делал все, чтобы последний теплый день уходящего года остался в их памяти как самый мерзкий.

Все было бы ничего, ему можно было просто набить морду. Но…

Но потом были кони.

Попасть под них никто не хотел. Они ворвались в теплый октябрьский день вестниками революционных погромов, хрипели раздутыми крыльями ноздрей, скалили рыжие зубы и пинали все, что находилось перед ними. Кони не умеют посещать кафе. Жрать с руки – да. Молоденькая девушка протянула на перчатке кусочек эклера гнедому, и тот всосал его, двигая губами, как пальцами, в свое нутро.

– Но-о! – сказал его наездник в форме, и конь, перевернув два стула, шаркнул пахнущим ядовитым потом боком по кожаному плащу кормилицы и зацокал дальше.

– Козел! – крикнула она, и было совершенно ясно, что относилось это не к гнедому.

В яблоках, тот оказался еще более смышленым. Он нес сержанта МВД, двигая челюстями, как жерновами. И с каждым движением его жилистых челюстей у него в пасти исчезал чудовищно дорогой букет из французских фиалок. Такие на Варварке по двадцать долларов с упаковкой. Нет, наверное, большей обиды, чем настоять на встрече с пассией, разориться на цветы и кофе, видеть ее, приближающуюся, и после стать свидетелем того, как обе чашки проливаются на твои брюки, а скачущий к горизонту конь мента сжирает твой, еще не подаренный букет.

– Ап! – воскликнул один из наездников, и гнедой сиганул через металлическое ограждение тротуара.

– Смотри, дорогая, – сказал мужик из завизжавшего тормозами «Мерседеса», – «красные» наших гонят.

И, дождавшись, когда решетку радиатора миновал гнедой и приблизился в яблоках, нажал на переставленный с «КамАЗа» на «шестисотый» звуковой сигнал.

Всю свою жизнь конь провел в полицейских конюшнях. Он видел «Мерседесы» каждый день и их не боялся. И ни разу за свои два года постоянной регистрации в Центральном административном округе Москвы не видел «КамАЗа». И ни разу его не слышал. А потому стал уносить сержанта в привычное себе место – к Кремлю. До Красной площади было минуты две активного галопа, и жеребец старался вовсю.

Добравшись до Никольской, парень рухнул на лавку. Из пятнадцати последних дней он спал всего шесть. Ел на ходу и справлял нужду исключительно в экологически чистых туалетах. Последний раз он был в своей квартире три недели назад. Но и тогда не вошел в нее, заметив у подъезда машину, а в своих окнах – чужие лица. Его жизнь превратилась в ад, и он не умер от голода только потому, что время от времени заходил в сберкассу и снимал со счета деньги.

Прикурив сигарету, он стер со лба пот и несколько раз глубоко затянулся.

Дальше так жить нельзя. Складывается впечатление, что вся полусотня тысяч ментов в этом городе знает его в лицо и ловит, оставив все дела, только его. Затяжка, еще одна…

Пошарив в карманах, он выгреб содержимое и нашел телефонную карточку. Неподалеку был и таксофон. Еще раз подумав, стоит ли это делать, он уже почти отказался от внезапно возникшей идеи, однако тут же вспомнил пену, падающую с лошадиного храпа, и решительно двинулся в таксофону.

«Вставьте карту… Осталось три разговора»…

– Здравствуйте, подскажите, пожалуйста, номер телефона Следственного комитета…

«Осталось два разговора»…

– Здравствуйте, это Следственный комитет? Подскажите, пожалуйста, номер телефона следователя Приколова…

«Остался один разговор»…

Он глубоко вздохнул, решился и быстро набрал семь цифр.

– Мне следователь Приколов нужен… А где он? В соседнем… Послушайте… Попробуй повесить трубку!.. – взревел на всю улице парень в куртке и врезал кулаком по пластиковой будке. – У меня остался последний разговор! В кармане – четыре рубля сорок копеек!.. Я не чистил зубы двадцать три дня, и мне в лицо плюются ментовские лошади! Позови Приколова, мать твою, или я за себя не отвечаю!..

Отдышавшись, он некоторое время ждал и стирал пот. И когда услышал: «Приколов, слушаю», взмолился:

– Антон Алексеевич… Я с вами разговаривал в «Потсдаме»? С вами же?..

– Же. А ведь, Колмацкий, я настаивал, чтобы вы звонили мне каждые три дня, а не каждые три недели.

Коридорный покривился.

– Ну, был грех, простите. Звоню же.

– Как жизнь?

– Так, нормально… – пробормотал Филя. – Смешалось в кучу – люди, кони…

– Какие кони?

– Весь мир сошел с ума, Антон Алексеевич. Я одного понять не могу: у ментов в городе дел больше нет, кроме как меня гонять? Я даже помочиться без опаски быть задержанным не могу! Темноты жду!.. Что за беспредел?!

– Никакого беспредела. Просто я выхлопотал через Следственный комитет и публично объявил награду тому сотруднику полиции, который задержит гражданина Колмацкого.

– Чего? Награду? – не понял, не поверив ушам, Филя. – Какую награду?

– Поездка на двоих на неделю в Швейцарию, на Праздник Сыра.

Колмацкий сглотнул слюну.

– То-то я смотрю, они все больше парами атакуют… Как к вам подъехать?

Запомнив, он уже почти оторвался от будки, как вдруг услышал за спиной знакомый, леденящий душу цокот копыт. Вжавшись в пикающую трубку ухом, Филя изловчился и посмотрел через собственное плечо себе за спину.

По свободной от людей улице Никольской, обгоняя самого себя, скакал конь в яблоках. Он глухо хрипел, жевал удила и выглядел перспективным лидером на предстоящем ежегодном Лондонском дерби. Сержант с заведенным под подбородок ремешком фуражки несся на нем как жокей. Полицейский громко матерился, кричал «стой» и «запорю», и при этом по голосу его чувствовалось, что слезть ему хочется уже больше, чем остановить.

Колмацкий прикурил последнюю сигарету и пошел пешком к указанному адресу. Во-первых, на метро или трамвай не было денег, во-вторых, ближайшая станция метро находилась как раз неподалеку от Следственного комитета.

А во МХАТе в это время как раз давали бессмертную «Чайку». На одном из балконов, совершенно не вникая в суть происходящих на цене событий, сидел Магомед-Хаджи. Около получаса назад ему позвонили его люди и сообщили, что обнаружили Колмацкого. За коридорным гнались конные полицейские и приблизиться к объекту у них не было возможности. Неподалеку от Никольской машина уперлась в тупик, и Колмацкий вышел из-под наблюдения. Пешая разведка обнаружила его уже в центре. Он шел пешком, и у людей Магомеда-Хаджи уже не оставалось ни тени сомнения в том, что коридорный двигается либо к Совету Федерации, либо к Следственному комитету. Поскольку участвовать в утверждении нового пакета законов Колмацкий вряд ли собирался, люди Магомеда-Хаджи подтвердили свою готовность к действию.

– Убери в квартире и помой после этого руки, – улыбаясь, сказал Магомед-Хаджи и тут же пояснил обратившей на это внимание старушки рядом: – Сына одного дома оставил. Дети нынче такие: чуть ослабишь контроль – и они уже на улице среди наркоманов и преступников.

Дама, очарованная отеческим участием, молчаливо кивнула и снова поднесла к глазам театральный бинокль.

Копаев не из пустого интереса справлялся у Колмацкого, откуда он следует и каким маршрутом пойдет к Комитету. А потому нет ничего удивительного в том, что, когда разговор Антона с коридорным еще продолжался, Дергачев и Тоцкий уже мчались на машине к телефонной будке.

Спешившись, они увидели Филю, шагающего семенящей походкой и погруженного в свои мысли.

– Хоть бы раз оглянулся, – съязвил, прикуривая на ветру, Дергачев.

– Он уже очумел от оглядок.

Пропустив его мимо, оперативники МУРа двинулись следом. Когда до ворот прокуратуры оставалось не более пятисот метров, майор дернул Дергачева за рукав.

– Впереди – синий «BMW» с правительственными номерами.

Ничего примечательного в том, что неподалеку от множества чиновничьих структур города стоял немецкий красавец. И номера, по принадлежности которых легко догадаться, что стоит он тут не просто так, удивления вызвать не могли. У Тоцкого вызвал подозрение лишь тот факт, что сквозь зеленую заводскую тонировку стекол иномарки просматриваются лица тех, кто не может являться чиновниками по определению. Три небритые физиономии, а под ними – плечи, обтянутые кожей курток.

Тоцкий толкнул Дергачева вперед – «Следом!», сам остановился и под углом стал рассматривать в витрине наряженный в дорогой итальянский костюм манекен. На материи костюма, отражаясь от стекла, шевелилось множество теней спешащих вдоль и поперек Большой Дмитровки пешеходов, но мгновенная концентрация сыщика позволила быстро вычислить тех, кто торопился по самому важному делу.

Они шли так же, как минуту назад опера – плечом к плечу, уверенно, в едином ритме. И взгляды их, отражаемые от стекла, позволяли Тоцкому правильно вычислить их направление. Они упирались в спину торопящемуся на встречу к следователю Приколову Колмацкому.

– Я не понял, – громко, чтобы слышал Дергачев, воскликнул Тоцкий. – Где тут этот Исторический музей?

Капитан отошел от места расставания уже порядка двадцати метров и после восклицания майора остановился и тоже стал смотреть в витрину. Дергачев внезапно залюбовался размещенной за витриной подборкой бюстгалтеров. Между чашечками самого заманчивого из них, ажурного и красного, он увидел тех, к кому обращался с восклицанием заблудившийся периферийный турист по фамилии Тоцкий.

Всё! Теперь те двое – его забота. Забота же капитана – «БМВ» и Колмацкий. Это ясно. Об этом сейчас и говорил ему Тоцкий.

– Там, – показал один из кавказцев, указывая себе за спину в направлении Лужников.

Они оба почти обошли туриста, как тот вдруг схватил обоих за рукава.

– Где «там»?! – вскричал опер, почти сталкивая их вместе. – Вы, москвичи, как поляки!

– Уйди с дороги, – просипел один из кавказцев и, восстанавливая взгляд на спине преследуемого, стал сдвигать сыщика с узкого тротуара.

«И ни одного рядом», – тоскливо подумал о коллегах в форме Тоцкий, снова цепляясь руками за кавказцев…

Дверца «БМВ» приоткрылась, и на асфальт опустилась нога в туфле.

«Да посмотри же ты перед собой!» – едва не вскричал Дергачев, видя, как Колмацкий упрямо движется к иномарке.

В «БМВ», видимо, решение было принято. Туфля исчезла, дверца мягко и беззвучно захлопнулась, зато так же неслышно на ней наполовину опустилось стекло. Освежать салон в октябре месяце подобным образом, при наличии кондиционера?

Ни секунды не думая, Тоцкий метнулся к Колмацкому, которого уже почти успел догнать.

И в тот момент, когда из щели в дверце показалось тупое рыло прибора для бесшумной стрельбы, муровец накрыл собой дернувшегося всем телом от неожиданности коридорного и стал увлекать его за собой к спуску в ресторанный «погребок».

Они покатились по лестнице, больно ударяя ноги и руки, а на самом входе, вверху, где они находились мгновение назад, стали щелкать, словно семечки на сковороде, и плеваться крупными крошками кирпичи.

– МУР, бродяга! – представился приготовившемуся к обороне Колмацкому капитан и выдернул откуда-то из нутра пистолет. – Лежать, бояться!

И побежал вверх по лестнице…

Плевки выстрелов Тоцкий скорее почувствовал, чем слышал. Москва – шумный город. Как и лес. И хищникам, чтобы выжить, к умению хорошо слышать нужно добавлять умение хорошо чувствовать.

Кавказцы за секунду до хлопков потеряли терпение и стали освобождать от карманов руки – столкнуть тупого туриста с тротуара локтями не получилось, и единственный способ отвязаться от него – это в суматохе улице незаметно врезать ему в челюсть. Психологический практикум, предложенный сыщиком МУРа, оказался для них сложен. Оперативник, хорошо понимая, что находится в карманах кавказцев и почему подозреваемые держат в них руки, банальным, ориентированным на рефлекторное мышление приемом заставил их оставить оружие в покое.

И они оставили его, потому что внезапно назревшая, ничем не связанная с главным делом разборка вмешалась в планомерное течение событий. Именно этим непрофессионал отличается от профессионала. Нападающий НХЛ, выходя один на один с вратарем, никогда не остановит свое желание забить, даже если сзади его будут бить по лицу клюшкой.

Выстрелы хорошо были слышны, но не все их слышащие понимали, что это выстрелы.

С первым звуком работы оружия в «БМВ» Тоцкий откинул в сторону полу заранее расстегнутой куртки и молниеносно выдернул из кобуры пистолет. Руки кавказцев не просто сработали медленнее. Они не сразу поняли, что происходит.

– Спокойно, спокойно, – приказал майор. И крикнул в стороны: – Уйти в сторону! Работает МУР! – И снова кавказцам: – Спокойно, без шороха…

Но шорох случился. Сдали нервы у того, что стоял ближе к стене дома. Скользнув за спину напарника, он стал шелестеть мягкой кожей куртки, высовывая из-за напарника то локоть, то полу одежды. И лишь голова его с горящими глазами виднелась из-за плеча подельника. Расчет был сделан четко – законопослушный мент в такой ситуации стрелять не станет, потому что потом придется отписываться перед прокуратурой за поражение того, кто оружием ему не угрожал. Нынче за расстрел мирных жителей карают сурово – южанин это знал лучше самого Тоцкого.

И тот, что был перед опером, поняв то же, медленно повел рукой за пазуху…

Женщина на другой стороне улицы дико закричала. До девятнадцатого октября две тысячи тринадцатого года ей ни разу не приходилось видеть, как из человеческой головы вылетают мозги и впечатываются в витрину магазина мужской одежды. Они, мозги, багровые и густые, похожи на аджику, расплесканную по полу. С этого дня она никогда не прикоснется к аджике и забудет ее вкус.

Человек, стоявший у самой стены, чуть завалился назад и стал падать. Его затылок, крепкий, поросший черной и густой щетиной, прикоснулся к витринному стеклу, и оно осыпалось, как горох из сита. Осколки падали на лицо его, ранили скулы, щеки, но он не закрывал ни рта, ни глаз. Он был мертв задолго до того, как лопатки его коснулись мощеного тротуара.

Увидев смерть друга, поняв, что обратно мозги не собрать и голову его не склеить, второй оставил попытки дотянуться до оружия за пазухой и дернул из рукава нож. Лезвие блеснуло в воздухе. Короткие взмахи, шутейный дриблинг, уверенные движения в плечах – было видно, что нож в руке держит не уличный хулиган, а знаток своего дела.

– Мужчина, да? Иди, возьми! Положи пистолет, положи удостоверение! Иди и возьми! А?

Тоцкий посмотрел в сторону Дергачева. Из «БМВ» выходил некто, выставляя перед собой полуметровый ствол пистолета. Удлиненный глушителем, он выглядел настолько нелепым, что все происходящее казалось невероятным.

– Ты уж прости меня, – сказал Тоцкий, увернувшись от очередного взмаха и нажимая на спуск. – Не до спарринга мне.

Гортанный вскрик мучающегося от боли мужчины заглушил все движение вокруг. Катаясь по земле, бандит шлифовал своей дорогой курткой грязный асфальт и орал, держась окровавленными руками за колено.

«Дергачев, Дергачев», – металось в голове майора, когда он мчался к «погребку».

И вдруг грохнул выстрел. Владелец снабженной ПБС многозарядной «беретты» выгнулся коромыслом. Еще один выстрел, и он, сделав два шага назад, рухнул назад. От таких ударов обычно ломается копчик, но бандита, не выпускающего из руки пистолет, сейчас, по-видимому, тревожил больше не перелом, а пули, засевшие в его грудной клетке.

Превозмогая боль и слабость, он выгнул руку, направляя длинный ствол внутрь «погребка», и…

И Тоцкий, на мгновение замедлив бег, выстрелил от бедра, не целясь. На спине уже пораженного капитаном бандита лопнула куртка, из нее вылетел сноп красной пыли. Рука его безжизненно пала, и следом за ней рухнул он сам.

Майор находился от «БМВ» в двух десятках метров, когда из него, упирая в небо стволы пистолетов, выскочили двое оставшихся из пятерки, предназначенной для ликвидации Колмацкого.

«А этот парень знает больше, чем думал Приколов», – мелькнула мысль у Тоцкого. И он ускорил ход, чтобы сократить радиус возможного поражения случайных лиц.

Между тем улица пустела с каждой секундой. Еще недавно по этому участку спешили десятки прохожих, сейчас же она больше напоминала Москву сорок первого года. Ни одного случайного лица. Лишь сотрудники полиции, один из которых до сих пор находился в подвальном спуске в ресторанчик, а второй упрямо бежал навстречу собственной смерти. Они да хорошо организованная банда.

Добежав до декоративного каменного ограждения, обозначающего спуск в подвал, первый из двоих пассажиров «БМВ» завел руку за ограждение и стал стрелять из пистолета как из автомата – непрерывно нажимая на спусковой крючок. Пули, отражаясь рикошетом от бетонных стен замкнутого помещения, барабанили по его стенам дробью. Второй одарил своим вниманием Тоцкого и, присев на колено, выбросил в сторону муровца обе руки. В них, намертво сжатых, оперативник видел едва различимый на фоне чужой черной куртки дульный срез «ТТ».

Стрельбу он начал скорее для того, чтобы поторопить противника. Тому тоже захочется сделать все быстрее, и это собьет прицел.

И в тот момент, когда Андрей Тоцкий понял, что он не попал, а в грудь его, сбивая дыхание, ворвался жар, он услышал выстрелы там, где их не должно было быть слышно. Кавказец стал заваливаться вперед, дрогнул рукой, выпустил «ТТ» и оперся другой рукой в мостовую.

Потом завалился на локоть.

И секунду спустя, сваливая с нижней губы порции густой крови, рухнул на нее лицом.

«Приколов… – слабея, вспомнил майор. – Зачем он здесь?..»

Ему вдруг стало легко и свободно. Он никогда не чувствовал такого блаженства. Изображение расплывалось, глаза следователя, всегда внимательные и ясные, стали вдруг принимать расплывчатые очертания. А речь Приколова из четкой превращалась в звучание пленки, зажеванной в магнитофоне.

«Ско-о-ру-ю-ю», – говорил Приколов медленно, словно хотел посмешить собою окружающих. – Не-ме-дле-енно…»

И свет для Тоцкого погас.